Странствия души - путешествие по лабиринту без выхода. Но душе кажется, что выход есть. Нужно время, чтобы она поняла, сколь бесплодны ее поиски.

Какая же мысль заставила Еву очнуться?.. Что это за спасительная мысль? О чем она успе­ла подумать? Ах да! Она подумала об уважении, о том, что Глеб ее не уважает. Это ее всегда зли­ло. Но теперь она поняла и другое - дело не в том, что он ее не уважает, он и не способен на уважение, дело в том, что она сама себя не ува­жает. Это не он соблазнил ее, это она соблаз­нилась им. Но что она в нем нашла? Почему она его так идеализировала? Кто он такой, чтобы так обращаться с нею? Ева внимательно посмотре­ла на любимого когда-то мужчину и улыбнулась.

- Слушай, всегда хотела тебя спросить - а вот эта «служба спасения» - это «служба спа­сения» от меня? Женский батальон перед Зим­ним дворцом? Ты меня так боишься?

Глеб понял, что с Евой что-то произошло, что-то случилось, причем, в какую-то долю секун­ды, за одно неуловимое мгновение. Как будто что-то перещелкнуло и мир перевернулся. Он по­нял это по тону ее голоса. Она никогда не гово­рила с ним так - тоном «не-любящей-женщи-ны». Глеб метнул в ее сторону раздраженный взгляд и, внутренне сжавшись, выпалил:

- Да иди ты!

- А я и иду, Глеб, - Ева вдруг почему-то расхохоталась. - Ты не волнуйся.

Ева смеялась! Словно какой-то свет шел у нее изнутри. Свобода!

- Ладно тебе, - Глеб закрыл лицо рука­ми. - Подурачилась и будет.

Но Ева его уже не слышала, она только кри­чала и смеялась:

- Иду! Я иду!..

Смеялась истово, восторженно. Светло! Так, как никогда не смеялась в своей жизни. Ни­когда! Глеб был ошарашен. Он смотрел на нее недоуменно и никак не мог понять, что же слу­чилось. Что с ней происходит? Еще никогда в жизни он не видел ее такой! Такой свободной, такой внутренне свободной! И он испугался. Он привык к мизансцене «удав и кролик», а тут, вдруг, кролик сошел с ума и начал потешаться над удавом.

- Тронулась... - зло прошептал Глеб и не­довольно покачал головой из стороны в сторо­ну. - Натурально, тронулась умом. Мать, тебе врача вызвать?..

- Спасибо, Глеб! Спасибо! - продолжала смеяться Ева. - Говори еще, мне становится легче! Говори, Глеб! Что у тебя еще накопилось... Не держи в себе. Скажи. Я все равно ухожу.

- Заболела, я спрашиваю?..

- Господи, как же я раньше этого не пони­мала?! Это же просто сон! Вся моя жизнь с то­бой, жизнь тобой - это сон. Я думала, что все серьезно. Относилась серьезно. Думала, что ты настоящий. Пыталась до тебя достучаться. А ты

- нет! Ты - не настоящий! Ты - нарисо­ванный! Спасибо тебе, Глеб!

- Надо вызвать... - Глеб повертел паль­цем у виска.

- Ты говоришь, я дура. Глеб, нет! Глеб, это ты дурак! - продолжала смеяться Ева, бессмыс­ленно двигаясь по комнате. Она наталкивалась на предметы, но не останавливалась, словно тан­цевала с каким-то невидимым партнером. - Ты так ничего и не понял! Ты меня потерял, а я себя нашла! Слышишь?.. Я себя с тобой потеряла. А теперь нашла! И никому не отдам больше. Ни­кому! Это мне Господь испытание послал! От­делить зерна от плевел... Как Золушке в сказ­ке говорили: отдели, потом розовые кусты поса­ди, и будет тебе счастье! Вот так и я.

- В тыкву не превратись только, ладно? - сыронизировал Глеб, но Еву это совсем не за­дело.

Теперь он может думать о ней все, что хо­чет. Она больше не должна ему нравиться. Она

- свободна! А он - просто красивый дурак. Мало ли таких?! А кто покупается на эту кра­соту - тот сам дурак, дура. А Ева - нет, она все поняла. И она уходит. Сейчас собирается и уходит. Этот этап жизни закончен. Теперь она будет сама, без него. Без слез, без страданий, без вечного ожидания, что он в какой-нибудь мо­мент, вдруг, наконец, все поймет, оценит, уви­дит и переменится. Не переменится. Дураки не меняются. Это не их конек.

Ева разгладила рукава джемпера, оправила юбку. Все хорошо. И черт ее дернул потянуть колготки...

В какую-то секунду ей показалось, что кто-то проводит по ее бедру кончиком острого ногтя. Длинная стрелка, расползаясь, побежала по ноге.

Ева вздрогнула.

- Нет! - закричала она, словно криком можно остановить появляющуюся на твоих гла­зах стрелку. - Не может быть! Нет!!!

На миг Еве почудилось, что она видит не стрелку на колготках, а всю свою жизнь. Вся ее жизнь, вдруг, дала трещину. Ее - неправиль­ная, чужая, полная иллюзий и заблуждений - жизнь.

Она сначала обрадовалась. Минута свободы подарила ей счастье, которого она никогда не ис­пытывала, даже в своей любви к Глебу, в луч­шие минуты. Нет, это было самое настоящее, выливающееся из берегов счастье. Но оно вы­лилось. Опустошенность. И Ева испугалась. Это был момент самого настоящего ужаса. Что она делает?!

Слезы снова брызнули из глаз. Ева обмякла и стала бесшумно оседать на ватных ногах. Слов­но ее «снял» снайпер. Словно прямо в сердце ей выстрелил какой-то неправильный ангел - Амур, но наоборот. Не тот, что стреляет в серд­ца, чтобы разбить их несчастной любовью, но при этом все же даря любовь. А тот, что стре­ляет в сердце, чтобы в нем не оставалось боль­ше ничего, кроме боли. Боли и разочарования. Чтобы в нем была пустота и вечное страдание. Ева попятилась назад и уперлась в стену.

Иногда душе кажется, что это совсем несложно - выпрыгнуть из лабиринта, в котором ее удерживают «страсти» и «благо». Нужно просто принять решение, и дело сделано. И душа не понимает, не может понять, что этот лабиринт - ее участь в нашем мире. Что из него нельзя выпрыгнуть, что от него нельзя отречься, нельзя сделать вид, будто его не существует и он не имеет значения. Он есть, и это Судьба.

Попытки закрыть глаза на реальность, создать ил­люзорный мир - одно из тысяч сладостных искушений души. Она рисует себе сказочный замок, она рисует себе мир, в котором все просто, все правильно, все кра­сиво. Душа рисует свой замок по воспоминаниям, по следам воспоминаний о том мире, где царствует Красота. И лишь одна проблема - он, этот ее нарисованный замок, не настоящий.

На самом деле душа остается все в той же игре, которую ведут ее «страсти» с представлениями о «благе». Найденный выход - просто новая конфигурация преж­них сил, ничего больше. Жизнь души в теле - заклю­чение в одиночной камере. А выход, который она то и дело «находит», - это лишь плод ее болезненного во­ображения, ее галлюцинации.