Об умных дураках и о мудрых детях 7 страница

Позднее я постоянно интересовался судьбой Котина, постоянством его манер. Скажу, что разумные окуловцы отзываются о нём с любовью и уважением, сетуя, разве что, что «не умеет наш Глава выбивать деньги для района». При том добавляли: «Но мы лучше будем с таким, чем с жуликом. Мы его ценим!»

В уточнение той истории, признаюсь, что тогда сразу ждал неприятностей на будущее. Потому что поставить посреди городской площади восьмиконечный православный Крест – действие, которое заведомо будет воспринято неоднозначно. Если бы мы установили там каменный барельеф Владимира Вольфовича Жириновского, вокруг которого навесили бы чугунные цепи, окуловцы покрутили бы пальцами у виска, да и забыли бы. Так же мы получили целый ворох недоброжелателей, а среди них:

а) коммунисты-атеисты, числящие себя единоличными победителями фашизма и незаконным образом лишёнными власти;

б) злоречивые невежды, «радеющие» за чистоту Веры отцов и воспринимающие установленный Крест либо за «могильный», либо за сектантский, поскольку прямо напротив этой площади возвышается коттедж наделавшего шума баптиста-евангелиста;

в) эстеты, полагающие, что на площади следовало бы поставить что-то повеличественнее, поархитектурнее.

С последними соглашусь отчасти, потому что Крест наш, хоть и является по сути СИМВОЛОМ СИМВОЛОВ, но эстетически не вполне украшает площадь и символизирует торжество Православия. Ребята быстро, профессионально выкопали ямку посреди круглой клумбы, собрали «изделие» и воздвигли его. Наспех перекрестившись, вскочили в «Газель» и помчались ставить следующие четыре.

Когда пришла весна, Крест, слегка покосившийся, искушал светскую публику. Позднее он дополнительно потерял вид, оказавшись в зарослях бе(з)церемонного чертополоха, ибо районный трест зелёного хозяйства резонно решил, что заботу о клумбе взяла на себя местная православная община.

В результате мы с Михаилом Александровичем на рейсовом автобусе приехали с лопатами и провели подготовительные работы, с Юрием Николаевичем оплатили работу по устройству тротуарной дорожки к Кресту, осторожно упросили отца Сергия, благословившего когда-то установку Креста, поручить кому ни то из прихожан уход за клумбой. И каждый раз, по приезде в Окуловку, я страшился наткнуться на Котина – а, наткнувшись таки, краснел перед ним, не имея возможности даже внятно оправдаться, потому что местный батюшка отрезал на мой робкий запрос мирянина: «У нас там всё нормально! Пусть не лезут не в свои дела!», имея в виду богоданную власть.

Батюшка Иоанн Миронов благословил меня на строительство часовни, я намеревался сделать это на том самом скандальном месте, предполагая, что так Господь устраивает ситуацию к лучшему; усадил власти – духовную и светскую, за стол переговоров, но ничего не вышло, отец Сергий предписал строить часовню где-то и как-то иначе, чем дело никак и кончилось.

Увы, «когда в товарищах согласья нет, на лад их дело не пойдёт!» Эта пословица из басни Крылова справедлива и для атеистов, и для мусульман, а так же для нашего брата. То, что мы традиционно и верно называем кознями бесовскими, имеет и самое приземлённое объяснение. Священников, разумеется, осуждать грех, тем более, что их резоны нам снизу неведомы; вполне возможно – отец Сергий имел вескую причину для своего несогласия. Но я затратил столько труда – организовал сбор подписей жителей Парахина, приняв на себя перед ними это обязательство, выступал на Городской Думе, внутренне готовился к такому непростому и долгому деланию: это ж только в мультиках – что нам стоит дом построить! А часовенку! В одиночку-то! На зарплату госслужащего!

Признаюсь, что когда всё отложилось, я в глубине души испытал невольное облегчение. Глупое, потому что вопрос был и остаётся, благословение отца Иоанна не снято и мне, возможно, ещё предстоит исполнять его.

Теперь та ситуация смазалась в уме озабоченного повседневными сложностями районного Главы, воплотившись в нехорошее, подозрительное отношение ко мне грешному: «Что он тут всё крутится? Какие цели преследует? Отчего бывший начальник юродствует? Не нагорело бы мне за связь с опальным чиновником!»

Некоторое время мне пришлось потратить, объясняя, что никаких иных, тем паче – нехороших, целей не преследую, кроме как заручиться поддержкой в деле переселения в глухое, умирающее село Окуловской местности. Я сказал, что намерение о строительстве часовни – не брехня; оно не пропало втуне и, Бог даст, по благословению отца Иоанна Миронова будет исполнено мною, что я теперь буду проживать здесь, в пределах досягаемости Главы, что с меня можно будет потребовать отчёта, а так же – тут я помахал своими госстроевскими «корками» – могу принести пользу во многих проблемах строительного плана, как эксперт, как инженер для участия в работе всевозможных комиссий и принятия грамотных решений.

На том и расстались. Напоследок Геннадий Владимирович протянул мне дружескую руку, я испросил его разрешения в исключительных случаях звонить ему на сотовый, да ещё наведался в отдел программного обе(з)печения, взял электронный адрес окуловской администрации.

Добавила настроения малая удача, что на привокзальном рынке купил сушёных фиников для Юрия Николаевича, которых прежде не мог сыскать. Автобус тоже не замедлил, а люди, плотно его заполнившие, произвели нынче на меня то самое прежнее, благодатное впечатление. С простецкого вида мужичком мы обсудили нынешнее изобилие снега, опасное для ветхих крыш, другой миляга доброжелательно подсказал мне (из-за запотевших окон я затруднился понять), где мы теперь находимся. Попутное наблюденьице: когда проезжали перекрёсток, перед носом автобуса, находившегося на главной дороге, гордо проскочила чёрная иномарка со включенной мигалкой – в эскорте милицейских легковушек так же мелькающих и завывающих. Водитель, вырубив передачу и дожидая, пока освободится проезд, равнодушно молвил: «Обратно мудозвон какой-то приехал!» Я не смог удержаться от дурацкого смеха, взглянув на жизнь с иной уже стороны.

В общем, всё складывалось неплохо, и, соскочив с кулотинского рейса на своей остановке у ЦРБ, я, неожиданно для себя, надумал нанести визит Татьяне Олеговне, главному врачу больницы. Зайдя внутрь, я нашёл там много изменений. К лучшему или как? – ремонт выполнен современный, появились терминалы для оплаты услуг связи и коммуналки; все здешние люди, включая болящих, лучше одеты, выглядят посовременнее – но, увы, нет уже тех патриархальных образов из глубинки, что прежде притягивали взгляд своей самобытностью – нынешние личности выровнялись, скучно усреднились – так, обычные горожане: стрижечки, причёсочки, макияжики, пусть даже и не только что из парикмахерской или салона, но с претензией: у больных яркие спортивные костюмчики, у медперсонала – современного покроя халаты и шапочки. Все бойкие, развязные, но без живинки. Или… чего я сам себе только не приностальгирую!

В приёмной главврача новейшее офисное оборудование, поменена мебель – ни следа от того убожества, что я видел несколько лет назад, когда наведывался сюда в качестве инженера технадзора от заказчика, курировавшего строительство нового корпуса. На полу – ламинат, идеально ровные стены, которые при постукивании отзываются пустотой, поклеены виниловыми обоями, подвесной потолок – не кабинеты, а картонные коробочки. Чего плохого?

Не поругаю, но и не хвалится.

Я заглянул в кабинет Татьяны Олеговны. Та была не одна, напротив сидела другая женщина-врач, кажется – начальник отделения. Они глянули на меня, я кивнул головой, показав, что обожду в приёмной, и женщина продолжила что-то напористо выпрашивать у своей начальницы. Та в свою очередь, не то чтобы оправдывалась – она уже вполне освоилась с ролью самовластной хозяйки крупной больницы, да и в Думе не зря сиживала; объясняла собеседнице настоящее бедственное финансовое положение, не позволявшее ей не то, что исполнить просимое, но и даже что-то обещать, пусть на отдалённую перспективу. До меня доносилось:

– Я была сегодня у Главы. Он сказал, что в отдельные дни в районной кассе нет ни копейки!

Насилу я дождался, пока ушла та женщина. Мы поздоровались с Татьяной Олеговной, она сразу поинтересовалась, по какому я делу пришёл? Мне это немножко покоробило: прежде мы могли общаться без протокола. Ну что ж…

– Был я у Главы сегодня, Татьяна Олеговна. Собираюсь, как вам уже прежде говорил, перебираться в ваши края. И на всякий случай, прошу вашей поддержки, если что. Вы же депутат, авторитетный человек!

– Да, конечно… – она тут же перевела разговор на свои беды, – Видите, что у нас творится!

– Да, Татьяна Олеговна! Помните, как хорошо прежде шли дела!

– Да, а теперь всё замерло на нашей стройке.

– А тепло дали на корпус?

– Дали, по сто с лишним тысяч ежемесячно платим! А санэпиднадзор не разрешает нам заселяться до окончания работ. Вот, теснимся в старом здании.

– А помните, вы нам обещали помещёние под молитвенную комнату?

– Помню, – вздохнула она, – всё помню! И вам обещала, и отцу вашему, Царствие ему Небесное! Я же в Бога верую, в храм хожу, – показала рукой на собрание икон в книжном шкафу.

– Я ни на чём не настаиваю! – говорю негромко, потому что слышу – в приёмную вошли люди, – Но у нас с вами теперь надежда разве что на Господа!

– Согласна, Андрей Владимирович! Но некуда, понимаете?! Некуда!

– Хоть бы столик с лампадкой да иконочки где в коридорчике, в уголке… Больные же ведь!

– Надо посмотреть. Не знаю где. А пожарник?! Он меня уже два раза штрафовал!

Дожились мы, люди русские! Обложили сами себя законами железными, бездушными. Да разве от лампадок Божьих люди гибнут? Там, где водка, сигарета – там и бетон горит, и арматура стальная плавится. Где нет места Богу, люди не то что мрут – они там и не рождаются!

Ночью просыпаюсь от душевной тягости. Раздумался: не уснуть – не успокоиться. Главный в районе гневается, видишь ли: Крест православный, поклонный поставили! – где безбожники храм Николая Чудотворца под магазин переделали. Так ты не гневайся, а иди, бедняга, к тому Кресту, проси у Бога и у Николушки помощи. Глядишь, подкинет деньжат Угодник Божий. Ведь ты же в отчаянном положении, что уже терять?! И на что надеяться?

Вспоминаю историю, случившуюся с моим сродником – Олегом Я. Он работал в пожарной части, заместителем командира. Начались у него нестроения с командиром, а до пенсии военной оставалось всего ничего. Обратился он ко мне за помощью, поскольку я общался «с сильными мiра сего», близко знакомыми с его начальником. Мне сильно претило, но не желая отказать другу и родственнику, я исполнил его просьбу, получив ожидаемый ответ:

– Нельзя вмешиваться в чужую кадровую политику!

Я тогда так посоветовал вовсе приунывшему Олегу:

– Коль исчерпаны средства земные, нужно попробовать обраться к помощи сверхъестественной. Сходи в храм, поставь свечку Николушке.

Прошёл некоторый срок. Интересуюсь, как дела:

– Да никак! Всё плохо.

– А в церкви был?

– Был вчера! – огрызается – Толку то!

– Подожди немного, – прошу тихо, но твёрдо.

И что вы думаете?! Меньше, чем через неделю снимают с работы евоного начальника! Проблема решается кардинально.

Но, что удивительнее, через некоторое время снятый начальник получает должность ещё лучшую, чем прежде. Ох, Николушка, никого не обидел, снисходительный к слабостям человеческим! К слову сказать, не думаю, что сродник мой был в той ситуации невинной овечкой. Но! – не мне судить.

Вот и главврач – не исполнила обещание: ОБЕТ!!! – по сути дела. Пока дела шли хорошо, ездили губернатор с заместителями в гости, выделяли деньги на стройку, закупалось новое оборудование; она решила, что довольно золотого крестика на шее. Я испытываю глубочайшее к ней почтение. Ответственный, порядочный человек – она обхватила теперь голову руками в глубокой задумчивости о порученном ей деле. И если на других работах – на заводах или в частных фирмах руководители в ответе за своих подчиненных, здесь присоединяется печаль-заботушка о многих-многих болящих. Ведь это крупная районная больница, страждущих свозят со всей округи всяких разных, со страшными повреждениями, включая душевные. Каждый день решает она ребусы, за которые не возьмётся никто другой, хоть, например, и глава района, обратись она к нему в отчаянии: «Татьяна Олеговна! Я в твою епархию не лезу! Я не медик! У меня своих забот полно. Ты сама знаешь!»

Какое там – медик! Часто приходится решать вопросы, что к установлению диагноза и выписке лекарств имеют никакое отношение – кто-то буйствует, выпрыгнул с третьего этажа, перебив предварительно стекла в палате; нет электричества в пищеблоке; в операционной крыша потекла; привезли больных, которых некуда уже разместить и долги, долги, долги.

И она не вполне уповает на Господа в своём тяжелейшем служении. Оттого женщине-руководителю особенно тяжко, а дело её лишается долговременной перспективы. Мы все на краю сегодня. Взлетать или падать!

А я сам?! Я же должен в набат бить! Я их должен как-то встряхнуть, как-то объяснить. Ведь мой родитель с ними понастойчивее был, а я, как замороженный.

Тяжко на душе. Такое ощущение, будто смерть с ногами на грудь забралась. И нет у неё косы; не череп, а усталое женское лицо. Смерть ты, смертушка! Утрудилася с нами, грешными!

 

ОБ УМНЫХ ДУРАКАХ И О МУДРЫХ ДЕТЯХ

Каждый верит в чудо неординарности собственной судьбы, у которой две ипостаси. Первая – внешняя, интригует непосвящённых и часто весьма разительна. Но, когда дело доходит до финиша, открывается её иллюзорность: богач и нищий, власть имущий и узник – бывают одинаково несчастны, не получив главного – удовлетворения прожитым, сознания своей человеческой значимости. Потому так велика в веках слава Святых и немздоимцев, пусть она и не затмевает внешнюю славу вождей и захватчиков.

В. Михайлов «Письмо к сыну»

В своём писательстве не единожды зарекался от осуждения, желая говорить больше о светлых сторонах современной жизни, отыскивать лучшее в людях и событиях, свидетелем, «со-бытчиком» которых оказался. Увы, благое то намерение удавалось далеко не всегда: в нынешних, больше печальных реалиях. Хорошо это или плохо: всегда почти пишу без особенных предварительных задумок, как тот анекдотический чукча: «Что вижу, то пою!» Случалось мне замахнуться на большое произведение, а выходил с того в лучшем случае малюсенький рассказик, не то и вообще – смысловой абзац, но коль и впрямь смысловой, я и такому рад. Чётко спланированные романы, сложно-структурные повествования – не моё, не по силам. Я же не профессиональный писатель, но я зато и не заложник сюжета, я – ЗАПИСЫВАТЕЛЬ!

Сейчас в очередной раз удивляюсь, наблюдая, как из под собственной руки выстраивается непредумышленный гармонический ряд. Оказывается: живи сколько-то честную жизнь, впечатления записывай, и получится нечто, примерно настолько складное, насколько тебе эта жизнь задалась. Дай Бог, если в этом моём «сельском» изложении отобразится бедственная суть нынешней деревни, откуда непременно откроется беда общегосударственная.

Нечто подобное мне, недавнему столичному горожанину сегодня выразил горожанин от века перифирийный – Парпин Анатолий Валентинович, с которым добирались в пыльном «Пазике» до окуловского храма Святого Александра Невского на воскресную службу:

– У нас ведь здесь все нынешние проблемы гораздо понятнее, откровеннее.

Десять лет моложе я бы скорее всего принялся рьяно его оспаривать. Как это вообще можно сравнивать! – зачуханная Окуловка и большой, современный город – с его сложнейшей инфраструктурой, сложнейшими производственными отношениями. Там наука! Там техника! Политика! Там самые образованные (лучшие) люди!

Пять лет назад я спорить бы уже, наверное, постеснялся, но и едва ли придал такой теме внимания, по той простой причине, что не расслышал бы эти слова толком. Сказано – и сказано. Мало ли слов ежедневно произносится!

Теперь для меня такое высказывание Парпина оказалось недостающим звеном в цепочке размышлений: срослось! соединилось! И неожиданно, радостно открылось, что не сам собой, не беглым колобком от бабушки и дедушки (жены и сынушки) я сюда закатился, а Господь привёл Еграша сюда в последовательно-наследственном порядке – для лучшего уяснения ТОГО, чему пока не подберу и внятного определения. На ИСТИНУ я не претендую, как разумный христианин. ИСТИНА содержится в Священном Писании и не подлежит перетолкованию и новоизобретению. СМЫСЛ ЖИЗНИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ? – теплее, но уж до того избито звучит, как набившая оскомину ТРЕЗВОСТЬ, за которую лично ратую, но вслух опасаюсь возглашать, чтобы не побили и не осмеяли.

Вот оно! – Речь идёт ни о чём ином, как о постижении ПРОМЫСЛА БОЖИЯ!!! Конечно, о НЁМ! Вот чему посвящены все мои летописи, при том, что мало здесь конкретного, а больше чувственного, да сердечного. Мне это ближе с возрастом сделалось, а сейчас оборочусь в недавнее прошлое, да вот что расскажу.

Покойный родитель мой выражал своё полное удовольствие тем, что я работаю во власти – раз! и будучи уже воцерковлённым сколько-то человеком – два! Он часто повторял не свои слова, что если мы не занимаемся политикой и общественными делами, то политика и дела займутся нами. Он, безусловно, был и остался прав, но, знать, такая была воля Божья, что я, обладая дипломами и аттестатами, подлинно богат опытом производственным, оказался далёк от прежней своей деятельности – юродствую, уединяюсь, любомудрствую. И часто пугает эта самая мысль: не самовольно ли так переломал жизнь себе и самым близким своим?

Пугает, а я всё ж уверен, что нет, не самовольно. Уверен-убеждён, однако настроение человеческое – штука переменчивая. И брательник мой в недавнем разговоре озвучивал те же мысли. И многие-многие другие выговаривали: ты, дескать, такой «хороший», так хорошо и правильно понимаешь беду российскую, а когда нас оставил на произвол плохих начальников, много чего добился?

Вот! – и я недоволен властью, сам сколько-то пострадав. Вспоминаю притчу Лескова «Скоморох Помфолон», где вчерашний вельможа, возжелав «чистой» жизни, оставил должность и своих подопечных. И вышло с того – несчастье многим.

Это всё верно! тут наши не пляшут. Но этот мой последний разговор со здешним неглупым человеком помог мне наконец предельно просто и честно сформулировать на тогдашний момент ухода из власти покуда ещё неготовую мысль:

– Я НЕ ХОЧУ БОЛЬШЕ В ЭТОМ УЧАСТВОВАТЬ!

Тогда же я лишь приблизительно ощущал, что:

– …НЕ ПОНИМАЮ, ЧТО ДЕЛАЮ (на чью мельницу лью воду).

Да, ребятушки! да, хорошие мои! К сумятице скорой необходимости возвращения из Питера в Новгород – к родным и близким (по благословению батюшки Иоанна Миронова) добавилась внутренняя сумятица, порождённая непониманием своей роли в ИСТОРИЧЕСКОМ! ГОСУДАРСТВЕННОМ! СЛУЖЕНИИ! Отчего так громко? А когда оно вообще не было историческим? А особенно теперь, на переломе!

Кто-то скажет: «А чего тут понимать-то! Если ты православный, так работай честно, не бери взяток, помогай людям, и дело с концом!»

Так говорил примерно и мой родитель. Но он же говорил примерно следующее: «Честный, умный и инициативный дурак может наработать такого, что мало не покажется», что суть всего лишь частная трактовка известной мудрости: «Благими намерениями устлан путь в ад!»

Слава Богу, что я услышал Божье произволение и отошёл от деятельности, которую исполнял насколько мог честно и инициативно! И утверждаю – теперь уже вымученно-осмысленно, что нынче власть ведет саморазрушительную деятельность, потворствуя, а иногда даже активно способствуя развращению и закрепощению в грехе простых человеков, что есть великий грех!

Не полезу в глубокий анализ, пространные объяснения. Всё больше убеждаюсь в подсознательной мудрости народной и в разумной глупости верховодящей интеллигенции. Иной мужик скажет, не думая – в самую точку попадёт, а умник – целится-целится, да пальцем в небо! И блажен будет осознавший народное: через то – соединивший ум и сердце; возможно, здесь – цель истории человеческой. Кажется… это и моя цель… Я ведь получился двояк: вчера – интеллигент, нынче – простолюдин. Сейчас вот, пишу: что-то осмысляю, а что-то – из весьма важного, заношу, не вполне понимая даже, что делаю. Значит, и мне будет полезно перечитать себя самого, и вы будьте внимательны… А уж бабушек и дедушек здешних послушать – шибко полезное занятие. Дедушек, правда, поменьше уцелело. Хулиганистые смолоду-то дедушки были! Брали на себя «обезательства» не ходить в клуб и кино, а сами не просыхали. В Бога не верили, и в коммунизм – тоже не очень веровали. Так, время коротали…

Насчёт себя же тогдашнего поясню предельно честно: я и был тот самый «умный дурак» – неплохо знал законодательство в строительстве, будучи «продвинутым пользователем» персонального компьютера, неплохо владел компьютерными программами по созданию и ведению электронных баз данных, рьяно внедрял это дело в повседневную практику.

Ещё не существовало директивы сверху насчет кодификации, регистрации всего сущего, а я уже разработал и внедрил у себя учёт объектов строительства в своей родной области. Совершенствовал формы этого учёта, безмездно обучал других, давал советы, ездил в Москву на сборища, где одни тупо смотрели на меня, а другие брали на заметку, как «шибко перспективного».

Я стремился зарегистрировать – всех и вся! Я грезил о «ПОРЯДКЕ». Я породил цитату, что Госархстройнадзор, которым я руковожу, «должен начинаться с учёта». Слышите? НАДЗОР должен начинаться с УЧЁТА! Так «кому» я работал?! Народу?!!!

При этом ещё злился на тупиц, коим нет дела до совершенствования методов нашей фискальной организации. Я уже не был алчен до денег, но двигало мной едва ли православное самосознание.

Меня пригласил на работу в Питер один из столичных коллег, впечатлившийся моими знаниями, энергией. С горьким опозданием я понял: он позвал меня в надежде, что я помогу ему – ПО-ЧЕЛОВЕЧЕСКИ! Да, было и с его стороны, наверное, тоже – некое тщеславие и корысть: переманить к себе «умного» начальника из другого региона, с хорошими профессиональными навыками, что подразгребёт завалы, поможет советом, примет на себя часть забот. И часть ударов. Не без того.

Но главная подоплёка, которую бы мне вовремя понять: некрепкий духом Сергеич позвал меня – в надежде отчаяния, что я стану ему ДРУГОМ, ПОМОЩНИКОМ.

А «умный дурак» «поставил на уши» доверенную ему структуру. Только прибыв из «глубинки», заявил столичным умникам, что – «здесь всё неправильно», что – «можно лучше и эффективнее». У нас, у дураков, это называется «выработать систему». А потом та «система» начинает всех хлопать по башке, включая пресловутых дураков. К слову, «система» и антихрист – близнецы и братья...

Задним числом и я крепок: теперь до страшно-смешного очевидно, насколько немудро себя вёл. – Ну, повесил иконы в кабинете! Ну, показательно отказывался от подарков благодарных клиентов! Ну, не пил на производственных вечеринках!

Как говорится: лучше бы пил! – настолько всё это было выпендрёжно! Арбузик-то – со тщеславием оказался!

Ась? Не поняли?

«…От души благодарю за арбуз, хотя получил его в растрёпанном виде, арбуз разбитый, бумага вся мокрая, почтовая барышня была недовольна, другие пакеты обмочены. Наверно, посылали вы с тщеславием; всегда так бывает, что кто сделает с тщеславием – жди безславия». (Письма Валаамского старца схиигумена Иоанна Алексеева)

Мой благодетель-начальник нехитрым образом спасал меня от большей беды, в силу руководящей ревности лично, саботируя мои «выдающиеся» нововведения. Я же злился на его «косность и леность», при том самого никак не оставляло сомнение, будто делаю что-то не то и не так. Психовал. Отец успокаивал: мол, я всё же «полезен для окружающих, поскольку являю собой пример православного человека». Но, кажется, и мой мудрый родитель не вполне уяснил ситуацию или полагал её необходимой стадией духовного роста.

Из отцовского дневника:

13.02.2005 Говорили с Андреем. Вижу его уныние от неясности целей и порядка действий. Успокаиваю, хотя и понимаю, что это болезнь, которую лечат время и терпение.

Ничего больше не хочу ни за кем контролировать! Самому шевелиться, делать что-то, спасаться, другим помогать. И то, что произошло – наилучший для меня исход.

Итак, я оставил престижную должность в Питере по следующим причинам:

1. Чтобы жить семейно;

2. Непонимание своей роли на госслужбе;

3. Благословение авторитетного священника – Старца.

Что важно – я не просил батюшку, не уговаривал. Отец Иоанн (Миронов) сам мне указал: нужно быть с женой и сыном.

– А что теперь? – спросит кто-то с издёвкой, – Отчего уехал?

Таким отвечу – отстаньте! Не для вас и писано. Вообще, конечно, я здесь уж слишком много личного излагаю; оно бы, может, и не стоило бы так, через чур подробно. Но воспоминания – пока все вместе, составляют как бы теплый ветер, поддерживающий крылья моей памяти, а если что исключать – теряется подъемная сила. Память же такая штука: из прошлого делает настоящее, и понимаешь, что прошлого нет вовсе, а одно только настоящее. Прошлое, это ничто – плохое, безсмысленное. Неделание добра. Именно за него Господь и взыщет с нас, как за утаенные таланты.

Итак, повторюсь – на том этапе я непременно должен был вернуться, о чем не жалею, хоть теперь обстоятельства опять изменились, но больше не по моей вине, и я на них не сетую. Кто сетует на обстоятельства, тот сетует на Бога.

Добавлю, что каждая из причин в отдельности, за исключением, пожалуй, благословения Старца, была бы недостаточной для столь резкой перемены судьбы. Тем более, я видел и чувствовал, что нужен отцу.

Резюмирую: мое увольнение не было капризом, самоволием, а случилось в порядке послушания и к моей несомненной пользе.

Каюсь: по возвращении в родной Новгород я был уверен – с моими опытом и послужным списком меня «с руками оторвут» в нашей «родной» Администрации. Номенклатурой, понимаешь, себя возомнил, а времена – другие! Подождал, аукнулся туда-сюда, патриотично отвергаясь «коммерческих» предложений, и в конце концов отправился на поклон к «значимому человеку»: взяли меня «временно» – с перспективой повышения, на не сильно престижную должность в организацию, ответственную за строительство бюджетных объектов в области. Так Господь привёл меня в Окуловку, где уже много лет строился новый корпус здешней райбольницы.

Стройплощадка – в пяти минутах от отцовского «курортного домика»! Как прежде в Питере, Промысел Божий снова обе(з)печил мне тесное общение с отцом, но уже в сельской обстановке – в последний год его жизни! Здесь состоялось мое следующее посвящение – приобщение к «глубинке» и родине предков. И если прежде я стремился поскорее выскочить из тьмутаракани, наспех исполнив неприятные послушания, то теперь пронзительно осознал: это всё и мне тоже родное! это наше с отцом! – общее! У нас есть родина!

Работа есть работа. Она подала некоторые благодатные возможности, но и искушений хватило; в основном, признаю, от моего собственного непродуманного поведения, глупой горячности. Таков уж я уродился, есть над чем работать!

Ушёл отец. Нужно было исполнять труд, на который имелось благословение батюшки – писать книгу-воспоминание о своём родителе. Одновременно усугубились нелады с моим начальником, когда-то добрейшим институтским приятелем. Повторюсь, во многом причиной нестроений был я сам. Но вышло, что вышло.

Я устроился простым сторожем на один из новгородских заводов. Батюшка благословил, но с улыбкой. Не знаю, правильно ли я поступил, однако книгу закончил, и она, Милостью Божьей, получилась, и опубликовали её удивительно просто и оперативно.

Сторожил я что-то около года. Набралось со строительными шабашками немножко деньжат: я уволился и поехал – пока на лето, потрудиться при нашем храме, что в Высоком Острове. Думаю, здесь я не сильно самовольничал и отрекался своего высокого служения. И вот нынче, когда я затеял переселение на землю предков, когда намереваюсь – всего-то! – выстроить себе скромное зимовье, оказывается, что главное препятствие здесь – это формализм тех самых фискальных, надзорных органов, чью работу я так рьяно некогда совершенствовал. Ничего личного! – говорил я нарушителям и выписывал штрафы. Кого-то я прощал, кому-то не давал спуску, я был не гневлив, не злопамятен, но дело своё знал туго.

Пришло время известной поговорки: «За что боролись, на то и напоролись!»

Ничего личного! Ни к селу, ни к городу – воистину!

Будь я подлее, остался бы во власти и строил себе фазенду хоть в какой природоохранной зоне – со всем букетом нарушений, да на деньги налогоплательщиков. Но, слава Богу! – Господь подаёт мне шанс осознать свои упущения – пострадав от законников, почувствовать себя в шкуре простого человека. Теперь приведу цитату от родителя своего:

Да, там я был неправ! Но осознал, как тяжело рядовому человеку бороться за добрые дела. И понял, сколько зла сам сделал, будучи «сильным и несгибаемым». Именно тогда во мне родилась мысль «повергнуть себя вниз».

Всё повторяется, ребятушки! И повторяется отцовский поворот судьбы в моей жизни, но немножко в иной вариации. Я последовательно прохожу те же стадии. Но у меня есть преимущество: мне отец оставил понимание, оставил Евангелие, заповедав читать ежедневно.

Едем через частный сектор Окуловки. Серые дома оживают новыми заплатами крыш, кучами свежеколотых дров; старичок в валенках и с молотком в руке карабкается по лесенке на сарайку. За окошками проносятся: зеркальная гладь восхитительной Перетны (очистные так и не построены, вся канализация в эту речку), кучи брёвен у лесопилки, поле, заросшее высоченными сухими будыльями борщевика Сосновского – символа современной глубинки. Ослепительная весна правит здесь свой бал, но вся эта восхитительная мозаика не складывается в цельную картину. Отчего? Да нигде не видно пацанвы. Пусто!