Обрывок тридцать четвёртый 4 страница

– Вы молитесь? – спрашивает он.

– Да, – кивает она.

– Я рекомендую вам молиться Святому Спиридону, – врач показывает пальцем на икону, – и великомученице Анастасии. Особенно рекомендую посетить храм Святого Спиридона на острове Керкира, чтобы коснуться его мощей. Буквально недавно ко мне приезжала благодарная семья. Сын ходить не мог, не помогало даже хирургическое вмешательство. Съездили, коснулись – и вылечился, стал как новый. Очень вам рекомендую попробовать. Сейчас, я выпишу вам направление, – он пишет докторским неразборчивым почерком «мол. св. Спиридону и св. Анастасии, пос. мощ.». – Если вы затрудняетесь в молитве, то обратитесь к вашему районному священнику, он поможет вам с текстом, и в случае необходимости пусть ваш церковный приход поможет с оплатой паломничества к мощам Святого Спиридона.

– Спасибо вам большое! – говорит благодарная мать, расцветая в улыбке, но глаза её остаются такими же грустными. – Я буду молиться за вас.

Она выходит за дверь, а в кабинет входит пожилая медсестра с тряпкой в руке. Доктор, задумавшись, пристально глядит прямо перед собой, а медсестра глядит на него.

– Ты помнишь, как плачут только родившиеся дети? – внезапно спрашивает он.

Медсестра пожимает плечами. Он продолжает:

– Ты помнишь, как они рождаются? Как рычит от боли мать, тужась в родовых муках? Главное, чтобы прошла головка, а там он уже раз – и выскальзывает наружу. Такой скользкий, несуразный. Мать ещё лежит, закрыв глаза, отдыхая после родов, а он уже начинает кряхтеть и кричать, почувствовав новый мир. Он всего на долю секунды слегка приоткрывает глаза. Боже мой, сколько раз я ловил этот взгляд, ещё полный темноты мира, из которого он пришёл на этот свет. Белка глаз совсем не видно, лишь один большой тёмный зрачок. Каким, наверное, удивительным кажется ему наш мир, ребёнку, до этого жившему в утробе матери. Какой он большой и просторный. Такой большой, что это вселяет в него ужас, и он плачет. Он смешно щурится, улыбается или плачет, но выражает такие живые эмоции, что невозможно остаться к нему равнодушным. Детская улыбка, такая открытая, ещё не скованная комплексами, портящими личность человека по мере его взросления. Как много чувств вызывает детский крик: от досады и раздражения до жалости к этому маленькому человечку. Как давно я не слышал детского крика, сестра…

– Уже третий год, как не рожают, – отвечает она ему.

– Третий год, – вторит он ей задумчиво. – Это не только у нас, это по всему миру. Многие врачи полагают… – он запнулся. – Полагали, что это какая-то эпидемия, но Святая Церковь разъяснила, что по записям Фомы Аквинского в конце мира наступит состояние вселенской гармонии и стабильности, когда люди достигнут совершенства и Всевышнему уже не будет необходимости продолжать человеческий род. Так что живём мы, сестра, совершенные, в конце времён.

Он невесело улыбнулся.

На уроке в школе учитель даёт наставление своим ученикам по философии и религии.

– Как рассуждали о добре и зле ещё недавно, до пришествия Антихриста, кто знает?

Он обводит глазами класс. Все пристально наблюдают. В глазах неуверенность и страх: «А вдруг вызовут именно меня?». Весь класс – мальчики. Девочки учатся в школе по соседству. Настоящая беда для любителей списывать. Ведь известно, что девочки в большинстве и учатся прилежнее, и добрее по своей натуре.

– Многие люди до прихода Антихриста пользовались категорией добра, о которой говорил Конфуций: «Не делай другому того, чего себе не пожелаешь», то есть примеряй свои поступки на самого себя и оценивай, как бы ты себя почувствовал на чужом месте. Таким образом, понятие добра очень сильно размывалось, поскольку то, что один видел для себя благом, другой полагал как зло. Например, люди, склонные к мужеложеству, не видели в нём зла, да и что в нём могло быть предосудительного, если два тела, желающих друг друга, добровольно отдавались друг другу? Если добро понятие относительное, то его границы могут смещаться кардинально. Так в варварских племенах ели людей, что в более цивилизованных сообществах могло бы показаться дикостью, но, попадая в экстремальные условия, даже цивилизованные люди ели человечину, не имея твёрдого убеждения внутри себя, почему нельзя питаться человеческим мясом, как любым другим, чтобы выжить. И если такой вопрос справедлив, то справедлив и вопрос бедняков: почему нельзя воровать, чтобы выжить? Справедливым вопросом является и вопрос любого, восставшего против власти: почему я не имею права сместить ту власть, которая меня не устраивает?

На протяжении длительного времени люди имели законы и судьи могли судить о добре или зле с позиции законов: те люди, что соблюдают закон, добры, а те, что нарушают его, злы. Но и сами законы сильно менялись с течением времени.

В России в первой половине двадцатого века уголовный кодекс преследовал всякого, кто пытался проповедовать религию, в первой же половине двадцать первого века эти пункты закона ушли в прошлое, и каждый второй считал своим долгом установить икону дома, в машине, на работе. Когда же пришёл Антихрист, люди, не имея твёрдого основания, с такой же лёгкостью променяли иконы на золотого идола и пентаграмму, полагая своим благом всё материальное и полезное для жизни: роскошь, изысканную пищу, дорогое жильё, красивые машины, вечеринки, нередко заканчивающиеся оргиями. Разве это не почитали люди за добро? Разве это не то, чего они желали?

Нельзя питаться человечиной, чтобы выжить?

Нельзя воровать, чтобы прокормить себя?

Нельзя бунтовать против власти?

Нельзя жить, веруя в то, во что ты сам хочешь?

Нельзя жить в роскоши?

А кто это сказал?

Сегодня мы точно знаем ответ: это сказал Бог, но это стало ясным для нас только после Священной войны.

Более того, людское непонимание истока морали привело к тому, что в законодательстве большинства стран появилось понятие светского государства, где разграничивалась власть и религия. Церковь могла только рассказывать о своём вероучении, но не могла никоим образом повлиять на рассмотрение и принятие законов, не могла участвовать в судах и других государственных процессах. Всё это привело к тому, что в светской власти все без исключения с лёгкостью пользовались двойной моралью, на словах выступая за добро и благо для других, а на деле же преследуя свои интересы. Во власти были эгоисты, мужеложцы, взяточники, воры, прелюбодеи, лжецы, убийцы, воры, не гнушавшиеся ничем, чтоб увеличить свою власть и своё богатство. Поэтому сегодня, оценивая то, как все правительства с радостью приняли религию Антихриста и с оружием в руках защищали его от праведного гнева восставших христиан, мы должны запомнить этот урок и передать своим потомкам: церковь и государство должны быть едины. Ведь из всех людей лучшими по своим моральным качества являются добропорядочные христианине, а значит, они же будут и лучшими управителями и примут лучшие законы.

Если Бога нет, то понятие добра и справедливости становится абстрактным, ведь любое человеческое суждение спорно. Если же мы принимаем Бога как Абсолют, создавший этот мир и лучше знающий его устройство, дающий нам законы, по которым следует жить, то наша вера является корнем наших суждений. Она позволяет нам заявить, что есть добро, а что – зло! До тех пор, пока мы верим в Бога, в наших руках абсолютная истина, дающая нам возможность с уверенностью судить о прошлом, жить в настоящем и оценивать свои и чужие поступки на будущее.

Именно поэтому Международная христианская миссия и отменила предшествующие Антихристу законы стран и городов, оставив Единый свод христианских законов, которые писаны прямо с Библии. Каждый человек в любой христианской стране отныне точно знает, что хорошо, а что плохо. И эти законы будут неизменны на все времена во славу Господа! Аминь!

– Аминь! – хором отозвались ученики.

Обрывок сорок девятый

Над жирным куском жаренной на гриле свинины чавкает кардинал Международной христианской миссии. На его толстощёком лице энергично работают челюстные мышцы, разгрызая сочный хрящ. Остатки волос на лысеющей голове аккуратно уложены и зачёсаны назад. На пухлых губах блестит свиной жир. У него очень красивые большие зелёные глаза, которыми он приветливо смотрит на нас, когда мы входим. Он берёт жирными пальцами большой хрустальный бокал с золотой каймой по краям, наполненный плещущимся красным вином, и делает большой глоток, а другой рукой приглашает нас жестом сесть в кресла перед большим столом из дуба, за которым сидит он сам.

– Вы хотели меня видеть? – спрашивает он.

– Монсеньор, мы пришли к вам с почтительной просьбой о дозволении защищать в суде интересы еретика Исаака Рихстова, который в настоящий момент находится под арестом и проходит дознание инквизиторами. Как члены комитета по специальным вопросам политики и религии Международной христианской миссии мы бы хотели, чтобы процесс проходил объективно с соблюдением всех формальностей.

Определённо эта новость была для него неожиданностью. В зелёных глазах читались недоумение и опаска. Он берёт со стола салфетку и вытирает ею свои ладони, задумчиво глядя на нас.

– Защищать еретика? Вы хорошенько подумали над этой своей просьбой?

В качестве аргумента я достаю из кармана сложенный лист бумаги. Кардинал медленно разворачивает его и читает, удивлённо подняв брови. Он недоверчиво говорит:

– Совет Международной христианской миссии даёт вам разрешение на ведение адвокатской деятельности для защиты тех, кого инквизиция признаёт еретиками? Разве же не они сами дали ей разрешение судить самостоятельно и выносить приговор?

– Совет считает, что в какой-то мере инквизиторы могут ошибаться. Мы все люди и все имеем право на ошибку. Полагать, что наш суд в такой же мере справедлив, как и суд Господа, – это греховная гордыня.

– Позвольте, я расскажу вам одну историю. Когда падшие ангелы во главе с Сатаной задумали мятеж против Бога, он низвергнул их с небес в глубины Ада, обрекая на вечные мучения. Сатана стал пятном на чистых замыслах Бога, на Его творении. Он носитель зла, олицетворение греха, сам грех. Он искушает праведных тонкой ложью, которая часто неотличима от правды. И когда они поддаются искушению, пятно греха ложится на чистую душу, которая была подарена им Создателем, и навсегда закрывает им дорогу в Рай. Задача Церкви – любым путём вычищать это пятно с человеческих душ. Исаак Рихстов особенный еретик, – кардинал сделал акцент на слове «особенный». – Его ересь так неуловимо похожа на правду, что распознать её дано не каждому, и даже он сам искренне верит в неё. Это самое страшное. Добиться раскаяния от еретика, который намеренно лжёт для какой-то своей цели или грешит по своей человеческой природе, легко. Он стыдлив, боязлив и легко принимает покаяние. Исаак Рихстов не такой. Он верит в свою проповедь и чувствует себя правым настолько, что смущает умы и души не только рядовых служителей церкви, но даже и инквизиторов. И слова его проповеди столь близки к евангелию, что неотличимы от него. Но для этого нам и было сказано: «По делам узнаете их».

Я помню, как в одном бою с бесами Антихриста случился прорыв на левом фланге, которого никто не ждал, ведь именно туда были направлены наши лучшие силы. И когда нас обошли, около сотни ребят были расстреляны с такой же лёгкостью, как мишени в тире. Всё же мы отстояли тот участок, но, когда я вышел на поле боя, то увидел, что от нашей десантной бригады, которая должная была взять левый фланг, осталась лишь ровная вереница бледных тел с перерезанным горлом, лежащих в тёмно-красных лужах крови, а на лбу у каждого была вырезана ножом пентаграмма. И позже я узнал, как некий, тогда ещё малоизвестный проповедник, призывает к покаянию и отказу от сопротивления силам Антихриста. Эти ребята поверили ему и не только приняли смерть сами без единого выстрела, но и подвели тех, кто на них рассчитывал.

Вот, каков на самом деле тот, кого вы вызываетесь защищать. На его счету смерти тысяч солдат Международной христианской миссии, и ничего, кроме сожжения, ему не светит. Так почему же вы берётесь за его защиту?

– Монсеньор, процесс должен проходить объективно, с соблюдением всех формальностей. Мы должны помнить об ошибке Понтия Пилата, который, послушав фарисеев, распял самого Иисуса Христа, и не совершить подобной ошибки, особенно в столь тонком вопросе.

– Для меня в этом вопросе нет никаких сомнений, – твёрдо ответил кардинал. – Но, если так желаете вы и Совет христианской миссии, я полагаю, у меня нет возможности этому воспрепятствовать. Поступайте так, как велит вам Святой дух, но не перепутайте его голос с ласковым нашёптыванием Сатаны.

Мы вышли, сжимая в руках разрешение с синими печатями и подписью кардинала.

Обрывок пятидесятый

Резкий порыв ветра бросает тяжёлые капли дождя прямо в окно и сгибает верхушки деревьев. Совсем близко ударяет молния, и её отблеск освещает ярким светом наполненную пасмурной серостью комнату.

Инспектор по делам несовершеннолетних неторопливо рассматривает бумаги сидящего перед ним четырнадцатилетнего паренька, потупившего взгляд. Рядом в кресле, одетый в чёрную рясу, сидит совсем ещё молодой безбородый голубоглазый священник, с короткими светло-русыми волосами и небольшими усами.

– Совсем ещё мальчик, лишился родителей в автомобильной аварии, – объясняет сочувственно священник. – В наследство оставлен большой коттедж и накопления в два миллиона рублей. Взяли его в монастырь, а он перед самым постригом сбежал, бес женской ляжкой попутал. Нашли его в ближайшем посёлке вместе с девкой. Она ведьма ещё та. Всего шестнадцать лет, а скольких совратила. Рыжая бестия. Верно говорят: «Рыжий как чёрт!», палить их всех надо без разбору.

– Что с ней?

– Не знаю, её инквизиторы забрали. Хотели и его тоже взять, но я отстоял под свою ответственность. Обещал, что на этой же неделе он покается, примет постриг и передаст монастырю своё имущество.

При упоминании о девушке, парень крепче стиснул зубы и вцепился в подлокотник кресла. Инспектор сложил между собой пальцы рук и посмотрел в окно. Сказал тихо и зло:

– Опять эта серость, это пасмурное небо и дождь. Вы помните, когда последний раз у нас было солнечно?

Священник в ответ молча покачал головой.

– Как же я устал от этой бесконечной монотонной серости! Тучи и дождь, тучи и снег, снова тучи и дождь. Что такое случилось с небом, из-за чего с него постоянно сыплется влага? Прорвало его что ли? Разве мы не победили Антихриста? Разве Господь не может послать нам радостный луч солнца, чтобы наши сердца возрадовались? Я хочу увидеть, как солнечный луч отражается в капле воды на листьях деревьев, как он отбрасывает яркие тени вечерней порой и преображает серость в радостные цвета! Я хочу видеть полное синевы небо и радугу после дождя! Я хочу наполнить свою душу радостью!

Инспектор бьёт кулаком по столу.

– Клянусь Богом, мы это заслужили!

Священник вкрадчиво замечает:

– Мой вам совет: ищите радость в молитве и посте! А сейчас я прошу вас оформить бумаги, пожалуйста.

– Хорошо, – устало и сухо отвечает инспектор. – Интересно, нужен был бы вашему монастырю этот парнишка, если бы за ним не водилось ни копейки?

– Аккуратнее, – раздражённо говорит священник и резко встаёт. – Вы ходите по опасной грани, делая подобные замечания. Мы служим Господу, и всякий, кто нуждается в приюте и утешении, находит прибежище в нашем монастыре!

– Конечно, извините, что-то не то ляпнул, – инспектор словно приходит в себя и улыбается, показывая, что всего лишь вышло недоразумение. – Мне нужно будет время и личный диалог с мальчиком.

Священник кивает и выходит из кабинета.

Инспектор сидит, сложивши ладони таким образом, что пальцы одной руки касаются пальцев другой. Он говорит, не обращаясь ни к кому конкретно, словно в пустоту:

– Как же хочется снова ощутить радость. Словно серая мгла сгустилась над миром. Нет ни гнева, ни злобы, ни радости, ни счастья, ни зависти, ни алчности, ни щедрости, ни доброты. Все люди, будто деревянные истуканы, размеренно читающие молитвы. Мы думали, что поменяли алчную тягу человечества к богатству, к потребительскому желанию наполнить свою жизнь дорогими продуктами и вещами на искренне святое желание прославить Господа, но променяли всего лишь жадность на страх.

Он достаёт из ящика стола небольшую книжку, открывает её и читает вслух:

– «Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город. Исчезли висячие мосты, соединяющие храм со страшной Антониевой башней, опустилась с неба бездна и залила крылатых богов над гипподромом, Хасмонеский дворец с бойницами, базары, караван-сараи, переулки, пруды… Пропал Ершалаим – великий город, как будто не существовал на свете»[66]. «Мастер и Маргарита» – моя любимая книга, ныне запрещённая к прочтению Святой Церковью, – он вздыхает, а паренёк заинтересованно подымает глаза от пола и смотрит на него. – Наверное, последний экземпляр во всём городе.

Некоторое время инспектор пристально смотрит на парня, крепко вцепившись пальцами в обложку книги. По его напряжённому лицу видно, что внутри идёт борьба. Наконец он подходит к окну и открывает его.

– Беги, – коротко приказывает он.

На лице у парня растерянность и замешательство.

– Что? К-к-куда? – от удивления он заикается.

– Беги! – громче и твёрже приказывает инспектор.

Паренёк садится на окно, свесив ноги наружу, и прыгает с высоты первого этажа прямо на цветочную клумбу.

Инспектор смотрит ему вслед и улыбается. Его глаза радостно горят. Он садится за стол и открывает «Мастера и Маргариту». Так он и сидит до прихода священника, который, раскрыв рот, смотрит то на пустое кресло, то на открытое окно, то на инспектора и его книгу.

– Вы… вы… еретик! Как вы… посмели? – яростно орёт священнослужитель. Инспектор, улыбаясь, перелистывает страницу книги. Священник выходит их кабинета, чтобы уже через тридцать минут вернуться туда с суровыми инквизиторами.

Инспектор захлопывает книгу на последней странице и радостно улыбается им навстречу.

– «Свободен! Он ждёт тебя...» «Вот твой вечный дом, вечером к тебе придут те, кого ты любишь, а ночью я буду беречь твой сон», – декламирует он строки из концовки романа и обращается к вошедшим. – Дай Бог, чтобы так оно и было.

– Бог даст, если ты покаешься, – отвечает ему один из инквизиторов.

– Я очень хочу, – шепчет в ответ инспектор, протягивая руки, и умоляющим взглядом смотрит на инквизиторов. – Я снова хочу обрести потерянную душу! Но я не вижу Бога! Я потерял Его. И самое страшное, когда я смотрю в лица вокруг себя, которые восторгаются от молитвенного экстаза и «так чувствуют руку Всевышнего в своей жизни», я вижу ложь. Я, человек столь долгое время проведший на службе закону, так долго учившийся различать ложь и правду, говорю вам: все до одного, рассуждающие сегодня о Боге, лгут. Даже в ваших глазах, псы, нет ни искры от бессмертной души. Его больше нет, он оставил этот мир.

У меня нет больше веры в жизнь после смерти. Я же хорошо помню, как все, все люди до одного, даже самые распроклятые атеисты, невольно ощущали это тёплое чувство, что со смертью наша жизнь не заканчивается. Я потерял это чувство, когда наш танк, изрисованный крестами, проезжал по полю боя, наматывая на гусеницы кишки и ошметки костей, лежащих там, ещё живых, стонущих от ран бесов Антихриста.

Мои наставники говорили, что это бесы, а я видел живых людей, таких же, как и я, идущих на меня с мрачным весельем в глазах. Я слышал их стоны и крики и затыкал уши, чтобы ничего не слышать. В кабине нашего танка витал кислый запах блевотины, потому что никто из экипажа не смог удержать содержимое своих желудков.

Я не чувствую больше, что где-то за границей жизни меня кто-то ждёт. Я вспоминаю библейские тексты и даже не сомневаюсь в их правдивости, но воспринимаю их как давно ушедшие истории. Так же, как учебник истории в школе. Своим умом я принимаю то, что нам через тысячелетия передали пророки, апостолы и Иисус Христос, но у меня больше нет того, что могло бы воспарить радостью от их посланий. Я потерял свою душу. Вместо райского сада после смерти я вижу лишь свой разлагающийся труп, а бессмертие – в опарышах, появившихся из него, в своей сперме и сыне, который много лет назад был из неё создан. Я верю в бессмертие, но лишь в бессмертие материального. Всё чаще меня радует не то, что моя душа подарена Богом, а то, что моё тело сделано из того же материала, что и звезды. Я нахожу источник радости в этом мире, потому что воспоминания о другом мире, присущие каждому человеку с рождения, навсегда для меня потеряны.

В каменных лицах инквизиторов проступает жалость и нечто похожее на понимание, словно его слова обнажили ту правду, которую отныне знает каждый из живущих, но не смеет произнести вслух.

– Ты бедная, заблудшая душа, – говорит один из них, хватая инспектора под руку, пока второй берёт его с другой стороны. – Но Святая Церковь поможет тебе исцелиться.

Он шепчет, пока они ведут вон из кабинета:

– Я очень надеюсь на это.

Оставшийся в кабинете наедине с самим собой молодой священник садится в кресло инспектора и смотрит в окно. За окном плывут низко-низко над землёй тяжёлые серые облака, из которых льёт дождь, навевая меланхолию и ввергая в уныние сердца людей.

Обрывок пятьдесят первый

Мы вновь находимся в маленькой белой комнате, посредине которой сидит, согнув ноги в коленях и обхватив их руками, Исаак Рихстов. Он уставился в пол, словно изучая нашу обувь. На этот раз мы вдвоём, я и Астаарта. Мы сняли капюшоны, чтобы он мог видеть наши лица, но, один раз взглянув, он потупил взор и больше на нас не смотрел.

– Я буду выступать твоим адвокатом на судебном процессе и, признаюсь тебе честно, никаких шансов на спасение у тебя нет, но, по крайне мере, я смогу тебя спасти от мучений инквизиции и, может быть, продлить время самого процесса, чтобы ты прожил подольше, если, конечно, ты того заслуживаешь.

– Отойди от меня, Сатана, – громко прошептал хриплым голосом еретик. – Господь – свет мой и спасение моё: кого мне бояться? Господь – крепость жизни моей: кого мне страшиться?

– Посмотри на меня, идиот, и хватит цитировать наизусть бессмысленную тарабарщину! – нетерпеливо повысила голос Астаарта. – Разве ты не видишь, что Господь не на твоей стороне, что Святая Церковь исполняет Его волю своими руками? Разве ты не знаешь, что Святая Церковь заклеймила тебя как еретика, и ты никогда не попадёшь в рай, если не покаешься в своей ереси?

Еретик с трудом поднял глаза и посмотрел на Астаарту, содрогаясь всем телом от отвращения и ужаса.

– Хватит цирка, суккуб. Я вижу тебя, вижу твою душу, – сказал он и снова опустил глаза, как будто давая себе отдых. – Я вижу беса, сидящего в каждом из живущих ныне. Я вижу и тебя, Антихрист, и знаю, что сейчас идёт твоё царствование, но недолго тебе царствовать.

Я вмешался, почувствовав искреннее желание обнажить истину и расставить всё по местам:

– Конечно, тебе известно многое, и ты многое видишь. Давай тогда говорить откровенно. Поверь мне, всё совсем не так, как ты думаешь, и твоя вера – заблуждение. Ты думаешь, что исполняешь волю Бога, когда сохраняешь Ему верность, но ты последнее звено, которое приковывает его к этому миру. Бог, создавший этот мир, лишь один из нас. Мы все демиурги, создатели миров в бесконечном Хаосе. Тот, кого вы называете Богом, вложил свою душу в одно из своих созданий – человека, но человек, начав плодиться и размножаться, стал делить душу Бога на всё более мелкие и мелкие частицы, тем самым приковывая его к этому миру и обращая Его в рабство. Он пытался предотвратить это, насылая на человечество потопы, болезни и войны, но чем больше становилось людей, тем менее могущественным становился Бог. Если в самом начале времён он мог творить чудеса, менять мир так, как Ему было угодно, то люди привели к тому, что теперь он совсем бессилен. Но, развязав Священную войну, мы заставили всех людей осознано отказаться от Бога, лишившись части Его души. Если раньше у них были сомнения в вере, то после прихода Антихриста этих сомнений больше не оставалось. И всем людям пришлось сделать осознанный выбор, на чью сторону встать. Те, кто выступил на стороне Антихриста, добровольно отказались от своей души, а те, кто выступил на стороне Святой Церкви, предпочли следовать не путём праведников, а своим страхам и инстинктам, убивая всех без жалости, с фанатичной религиозной верностью, несмотря на твою и нашу проповедь о любви и милосердии, тем самым отвергая душу Бога. Таким образом мы почти освободили Бога из тюрьмы этого мира, но осталась только одна проблема. Это ты. Если ты будешь продолжать корчить из себя святого, то последняя частица Бога умрёт вместе с тобой и будет опять возрождена в этом мире в новом ребёнке. Это слишком долго и бесполезно. Ты можешь добровольно согрешить и отпустить последнюю частицу Бога на свободу, чтобы наш брат мог присоединиться к нам в глубинах Хаоса. Ты обретёшь свободу вместе с нами и уважение к тебе, как равному нам по своей силе. И ты сам сможешь стать Творцом своего собственного нового мира. Я знаю, что тебе трудно это понять, особенно зная, сколько религиозных догм вдолблено в твою голову, но постарайся.

В ответ он лишь сказал:

– Отойди от меня Сатана. Ты – отец лжи. Всё, что ты говоришь, ложь.

– Ложь, ты говоришь? – заорал я и схватил его за плечи. – Тогда смотри мне в глаза.

Я взял его душу за руку и выдернул из привычного мира в глубины Хаоса, как когда-то это делала Астаарта со мной, оставив лишь тоненькую серебристую нить, связывающую его душу с телом. Вокруг нас бушевали бесформенные искажённые пространства, буйствовали Падшие, исполняющие дикие пляски вокруг кричащих от ужаса, плачущих и скрежещущих зубами искорок душ. Душа Исаака Рихстова трепетала, как огонёк свечи, и я с трудом погасил в себе искушение с лёгкостью погасить её. Зато с мрачным удовольствием я наблюдал за тем трепетом, который в нём вызвали кошмарные тёмные глубины Хаоса.

– Ты думаешь, что здесь ужасно, – подумал я, и он услышал мои мысли и обратил ко мне своё внимание. – Но каждый из нас может превратить это место в цветущий сад.

Вокруг нас искажённое пространство начало принимать привычный вид. По моей воле появилась новая вселенная с миллиардами звёзд и планет, а через миг мы стояли на поверхности одной из них. Своей волей я создал новых невиданных красивейших животных, которые стали бродить по земле. Сквозь щель в пространстве несколько чёрных капель из Хаоса упали на вновь созданную землю и животных, ходящих по ней. Тотчас некоторые животные преобразились, их красота стала хищной и внушала страх. Они вгрызлись друг другу в глотки, вырывая куски плоти, лакая языком солёную кровь, начиная смертельную борьбу за право жить.

– Так устроен наш мир, и невозможно его изменить. Красота всегда будет соседствовать с уродством, а милосердие – с жестокостью.

Я взял его за руку, и мы вернулись в тесноту тюремной камеры.

– Всего через несколько часов после короткого судебного процесса ты уже сможешь играть вместе с нами в Хаосе, создавая собственные миры и существ по своему образу и подобию. И лишь об одном прошу я: согреши.

Потрясённый зрелищем, которое до своей смерти ещё не видел ни один человек, он сидел молча какое-то время. Я уже начал беспокоиться, что его смертный мозг не смог справиться с увиденным. И тут он прошептал в третий раз:

– Отойди от меня, Сатана. Лжец!

– О Господи! – раздражённо проговорила Астаарта. – Ты же видел всё своими глазами!

– Я видел и другое! – ответил еретик. – То, что вы мне навеяли, – это Ад. Что вы ещё можете показать мне, демоны? Но Господь показал мне дивный мир, который ждёт меня после смерти!

– Рай? – я расхохотался. – И каков же он?

– Невозможно передать словами всю красоту Рая, но я попробую, – ответил Исаак. – Я видел лучезарный город, где всё соткано из яркого золотистого света: и дома, и дороги, и сами жители.

Он стоит среди зелёных холмов, покрытых изумрудной травой, в тени деревьев, на ветвях которых висят роскошные плоды и большие благоухающие цветы. И сколько бы ты ни ел плодов с этих деревьев, каждый раз у них совершенно иной приятный вкус. Среди деревьев вместе бродят волки и овцы, барсы вытянулись на ветках деревьев, наблюдая голубыми глазами, как пасутся внизу козлята. Покрытый тёмными пятнами теленок и молодой лев вместе лежат на траве, а рядом медведица играет со своими медвежатами. Их взгляды полны разума, и они ведут беседы на понятном мне языке. На горизонте виднеются горы. Их склоны поросли деревьями, а верхушки покрыты снегом, прикосновение к которому не обжигает холодом руки, как это обычно бывает, и снег превращается в капли, падающие сквозь пальцы на землю. И, так странно, горы вроде бы так далеко, но стоит сделать лишь несколько шагов им навстречу, как ты уже стоишь у их подножья.

Весь город покрыт кустарниками, клумбами с разноцветными цветами и фонтанами с блестящими на солнце брызгами воды. Над текущими по городу прозрачными ручьями и небольшими реками перекинуты мосты. Посредине города стоит высокая серебристая башня, окружённая небольшими сооружениями удивительно приятной архитектуры, из неё разносится на весь город стройный хор голосов, исполняющий прекрасную мелодию, которая наполняет сердце радостью. Эта мелодия, такая близкая, такая узнаваемая, как будто именно она всегда звучала в твоей голове, в твоём сердце; как будто все композиторы самой приятной для слуха музыки в мире черпали из этого источника, стараясь нащупать то самое очаровательное звучание.

Моя душа наслаждается каждым шагом, каждым вздохом в этом мире. Каждый встречный дружелюбно и открыто улыбается мне навстречу. Я чувствую себя в безопасности, ощущая безмятежность и покой среди любящих и добрых сердец. Это неудивительно, ведь именно те, кто всегда отдавал самого себя другим, делая и желая только добра; кто всегда терпелив с другими, милосерден, не завистлив, не эгоистичен и не высокомерен; кто никогда не раздражается, никогда не замышляет зла; кто радуется правде и никогда не лжёт даже в своих мыслях; кто безоговорочно доверяет каждому и с кротостью переносит страдания, именно они живут в этом городе. Среди них нет стариков и нет младенцев, каждый из них совершенен в своей красоте чертами лица и тела. Никто не страдает от болезней, никто не подвержен тлену и разложению, ведь каждый из них бессмертен. Никто там не испытывает голода, а едят лишь для удовольствия, но нет тех нечистот, которые выходят после нас, когда мы едим на земле. Вместо этого все вкушаемые плоды испаряются через поры кожи, поэтому от каждого живущего исходит приятный фруктовый аромат.