Хруст челюсти под моим ботинком говорит мне о том, что цель достигнута. Слабый стон снизу слегка щекочет мои нервы, но недостаточно. Не настолько, чтобы заполнить пустоту моей души.
Немного ранее убивали чёрных за их цвет кожи. Ещё чуть раньше убивали евреев. А на заре веков убивали христиан за их веру. Время завершило круг, и сегодня челюсть очередного Сына Христа хрустнула под тяжёлой коричневой подошвой моего ботинка.
И вот как оно бывает: ты идёшь по улице. С дискотеки, из кино, с работы, из ресторана. А на груди твоей на серебряной или золотой цепочке слегка подрагивает при ходьбе крест. Ты проходишь мимо угрюмых бритых наголо подростков, запястья которых покрывают шрамы от пентаграммы. Это адепты новой веры. Её первые монахи. Отказавшиеся от всякой доброты и милосердия. Поящие нищих смертельной отравой, отвергающие уважение к возрасту и ненавидящие Крест. Они провожают тебя холодными взглядами, отчего между лопаток вдруг выступает неприятный липкий пот. Ты проходишь двадцать метров и чувствуешь толчок коленом в позвоночник. Одновременно с этим на твоё горло набрасывают удавку из гитарной струны. Она врезается в твоё горло, причиняя боль, заставляя издать хриплый звук. Тот, кто справа, наносит удар кулаком в висок, отчего в голове происходит яркая вспышка, ты на мгновение теряешь ориентацию и валишься на бок, на грязную влажную землю, скрючиваясь, защищаясь от ударов ногами.
А затем кто-то милосердный избавляет тебя от мучений, со всей силы ударяя в голову. Ты теряешь сознание, а жрецы новой веры мучат лишь твоё опустевшее тело.
Улицы опустели. Они всё ещё ярко освещены, но любой житель уже знает, что свет и безопасность не одно и то же. Ночные кошмары, изгоняемые из детской электрическим светом, вернулись и разрушили все иллюзии.
Порывы ветра развевают мои волосы. Астаарта стоит рядом, крепко сжимая мою ладонь. Я обхватываю правой рукой нежную тонкую шею молодой девушки, прижатой к стене. Она всхлипывает. Чувствую указательным пальцем, как пульсирует кровь в её жилах. Тук-тук. Тук-тук. Её тело такое хрупкое, невесомое, что, кажется, вот-вот унесет ветром. Но когда я сжимаю крепче ладонь вокруг её шеи, то натыкаюсь на твердое сплетение жил, мышц, костей позвоночника. Ветер отгоняет в сторону тёмное облако, закрывшее луну, и потоки серебристого света освещают лицо девушки. Её глаза выпучены, а грудь вздымается в надежде получить живительный воздух, доступ к которому перекрывает моя ладонь. Я сжимаю горло ещё сильнее. Она обхватывает своими тонкими ладонями мою руку и виснет на ней всем телом, чтобы ослабить страшную хватку. Астаарта отпускает меня и, крадучись, подходит к нашей жертве. Слегка наклоняется, чтобы пройти под моей вытянутой рукой, и берет её руки в свои. С нечеловеческой силой она опускает и прижимает их к стене. Теперь Астаарта стоит между нами, вплотную прижатая к девушке. Она ласково шепчет, касаясь губами краешка её уха:
– Спокойно, моя милая. Спокойно, красавица.
Моя рука теперь опирается на её плечо, облегчая вес тела девушки. Такая нежная, чистая, светлая фея с самыми грустными глазами на свете. Но внезапно её лицо оскаливается в гримасе. Все мышцы шеи и лица напряжены, она пытается вдохнуть, но не может. Её руки и ноги начинают непроизвольно поддергиваться, и вот она уже начинает биться всем телом. Это быстро проходит. Без воздуха сил хватает совсем ненадолго. Внизу между её ног начинает растекаться резко пахнущая лужа мочи.
Астаарта слегка отстраняется, чтобы была возможность смотреть в глаза умирающей жертвы. Она хочет уловить момент смерти. Тот момент, когда глаза ещё живы, осмысленны, зрачки дергаются из стороны в сторону, уже различая предстоящий впереди путь в долину Смерти, они вдруг расширяются от ужаса, увидев нас в истинном обличье, а потом останавливаются и через миг становятся пустыми. Её душа покинула нас и присоединилась к Богу.
– Счастливого пути, – шепчу ей вслед. Ничто так не укрепляет веру в загробную жизнь, как умирающий в твоих руках человек. Потому что ты почти видишь, как его душа оставляет тело.
Я отпускаю шею, и мешок из мяса и костей глухо падает на землю в лужу собственной мочи. Светлые волосы шикарной короной разбросаны вокруг её головы, а рядом с правым плечом лежит маленький серебряный крестик, прикрепленный к шее девушки тонкой цепочкой. Новая цель для всех адептов насилия, существовавших во все времена.
Я убил человека. Но это нормально.
Обрывок тридцать пятый
На городских площадях разъярённые многотысячные толпы выкрикивают гневные лозунги. Мы с улыбкой наблюдаем из салона нашей машины за тем, как рушится мир.
Толпа снова требует распятия христиан.
Не далее, как вчера прошёл очередной слух о том, как священник совратил одиннадцатилетнего мальчика.
Приглашённый в гости мальчик сидел в холле небольшого коттеджа, в котором живут католические священники из ордена братьев францисканцев. Он сидел на мягком красном диване, а перед ним стоял стеклянный журнальный столик. На нём стояли две белые кружки. В одной из них был горячий шоколад, а в другой зелёный чай. Шла непринуждённая беседа о том, о сём. И в какой-то момент священник отлучился, чтобы справить нужду. Выросший в неблагополучном районе, мальчонка привычно тихими движениями обошёл холл, заглядывая по пути в мебельные ящики, пока не нашёл тугую пачку денег, перетянутую резинкой. Он быстро достал её и просунул наполовину в свои джинсы, а сверху прикрыл майкой.
– Ну, хорошо, мой дорогой! – сказал священник, вернувшись. – Уже поздно. Если хочешь, приходи в гости завтра и на службу не опаздывай.
– Хорошо, – отвечает мальчуган. – Завтра так завтра.
Полиция арестовала его в тот же вечер на районном микрорынке, где он, счастливо улыбаясь, ел шоколадку за шоколадкой, запивая соком.
Следующая их встреча произошла в полицейском отделении за простым деревянным столом. Священник улыбался и поглаживал руку мальчика. В ответ тот смотрел холодным взглядом на его холёные толстые белые пальцы. Затем перевёл взгляд на его лицо и посмотрел прямо в светло-зелёные глаза. И ему не понравилось то, что он в них увидел. Любовь, доброту. Ему почему-то стало очень стыдно. Он увидел в глазах священника отражение Бога.
– Ты знаешь, – сказал священник, – мне наплевать на эти десять тысяч рублей. Ведь ей богу – это невесть какие деньги. Господь дал, Господь взял, да будет имя Господне благословенно![54] – духовно произнёс он, продолжая лёгкими, круговыми движениями пальцев поглаживать руку мальчика. – Тем более нет смысла портить жизнь такому красивому молодому парнишке.
Он взял в свою руку его ладонь и начал нежно водить по ней своим большим пальцем.
– Правда, ведь?
Спина мальчугана покрылась холодным потом. Он снова заглянул в глаза священника. И увидел в них любовь, доброту, нежность и похотливую страсть. Он громко захохотал. Он видел в его глазах Бога, а это оказался старый знакомый демон, который снова отлично сыграл свою роль.
– Что, старый пердун, ты хочешь меня выебать? – закричал мальчик ему в лицо. Открылась дверь и вошёл полицейский сотрудник с автоматом Калашникова наперевес, но лысый религиозный «спонсор» сделал ему знак, и тот исчез. Он снова улыбнулся мальчику.
– Не матерись! Это очень нехорошо! Мы с тобой договорились?
Мальчик захохотал отчаянным смехом, широко, до боли, раскрывая весь свой рот, чувствуя, как из уголков глаз бегут слёзы. Какой сумасшедший создал мир, в котором нецензурная лексика более аморальна, чем гомосексуализм? Он почувствовал, как сходит с ума. Но, в конце концов, что ему терять?
– Мы договорились, – ответил малолетка, делая еще один небольшой шаг на пути к бездне.
Когда он вышел из помещения, по ляжкам всё еще стекала высоко духовная сперма святого отца католической церкви.
Этот самый святой отец лежит растерзанным мёртвым мясом у ног обезумевшей толпы, швыряющей камни и коктейли Молотова в разноцветные витражи церквей.
В разноголосом вопле толпы слышится единый призыв к отказу от веры в Единого Бога. Это меня одновременно и раздражает, и забавляет. Эти близорукие обезьяны смеют порицать того, кто создал этот мир, и судят его по тем поступкам, которые совершают их же собратья.
– Бог Святой, как же я их ненавижу! – цежу я сквозь зубы. Астаарта сжимает мою ладонь и трётся своей головой о моё плечо.
– Уже совсем скоро этому настанет конец, – шепчет она.
Баальберит выбирается из машины. Он наш Голос. Его слова, обращённые к обезумевшей толпе, взывают к самым низменным её чувствам. И благодарная толпа в жажде крови продолжает крушить здания церквей и распинать тех, кто ещё осмеливается ходить с крестом на шее.
Обрывок тридцать шестой
Отошли эти письма всем церквям по всему миру. Пусть они знают, что время прошло. Истина вот-вот придёт на землю, не оставив места для других «истин». Отошли это письмо в Рим.
Астаарта сидит на полу возле чёрного кожаного кресла, на котором я развалился. Рукою неторопливо поглаживаю её волосы, слегка почёсывая голову кончиками пальцев. Она довольно трётся макушкой о мою ладонь и ноги. На ней надет короткий шёлковый розовый халат, ничуть не скрывающий её высокую грудь, и торчащие соски двумя округлыми точками выпирают на поверхности халата, будоража фантазию и ещё больше возбуждая, чем если бы она была совсем голая.
На ней нет трусиков, и она сидит, высоко подняв колени, от чего губки её вагины, ещё помнящие наш секс получасовой давности, доступны взгляду со стороны.
Я наблюдаю за представителями конкурирующих корпораций: РПЦ и Римско-Католическая Церковь озабочены ростом числа наших религиозных последователей и их нападениями на храмы и верующих христиан. Два почтенных старца сидят в креслах напротив меня, тяжело сглатывая слюну при взгляде на выпирающую грудь и стараясь украдкой бросить хотя бы ещё один взгляд в сладкое междуножье Астаарты.
Один из них великий старец с длинной седой бородой и большим животом, облачённый в роскошные белые с золотом одежды. Другой – худощавый костлявый старик с угрюмым лицом и редкими седыми волосами, едва прикрывающими лысину. Два руководителя древнейших и могущественных корпораций. По сравнению с ними Microsoft просто нищий бомж, собирающий жалкие крохи со стола. Выпускаемый ими продукт самый популярный и всегда актуальный. Он не нуждается в ребрендинге. Чёрт, да Церковь, пожалуй, самый стабильный бренд из всех существующих на земле. Хотите по-настоящему научиться продавать? Многие топ-менеджеры современных компаний мнят себя великими продавцами товаров и идей. Истинно говорю вам: идите и проповедуйте. Для того чтобы продать то, что осязаемо и имеет пользу, много ума не нужно. Но если вы сможете продать ожидания и уверенность в невидимом, то продать какой-нибудь плавленый сырок для вас уже не составит никакого труда. Берите пример с евангельских апостолов. Смогли бы современные топ-менеджеры продать то, что в своё время продали они?
– Чего вы хотите? – спрашивает раздражённо понтифик.
– Мы хотим войны, – спокойно отвечаю я. Два представителя церкви обмениваются обеспокоенными взглядами и затем снова обращают внимание на меня. Я чувствую в их взглядах немой вопрос, ярость и страх. – И мы хотим вашей победы, – продолжает за меня Астаарта, нежно улыбаясь понтифику.
– Чьей – нашей? – уточняет патриарх.
– Христианской, – отвечаю я. – Мы хотим, чтобы христианская церковь публично признала моё воскрешение как явление миру Антихриста и призвала правительства своих стран и всех своих верующих к праведной войне против явившегося миру Злу. Пусть всё ваше могущество послужит для уничтожения этих ублюдков, которые рыщут по улицам в поисках очередной жертвы, носящей крест, и провозглашают себя нашими последователями, пока они не обрели такую силу, которая уничтожит церковь полностью.
Я стараюсь намеренно избегать таких слов, как Апокалипсис или Армагеддон, потому что святые отцы и так несколько смущены тем мистическим образом, которым я обладаю. Они привыкли относиться к своей работе как к обычной деятельности, которая ничем не отличается от любой другой работы главы крупной организации. Произносить речи, автоматически читать заученные библейские проповеди и отправлять ритуалы, размышляя в это же самое время о вполне обыденных вещах, таких, например, как предстоящая трапеза.
– Зачем это вам? – спрашивает угрюмо понтифик.
– Нам не нужны подражатели, – с ухмылкой отвечает Астаарта. – Мы никогда и никого не призывали следовать за собой. Сказать честно, мы ненавидим их. Они бездушные моральные уроды, отличающиеся от нас так же, как отличается обезьяна от человека.
– Вы понимаете, что эта война станет самой кровавой религиозной бойней в истории человечества? – возмущённо кричит патриарх. – Вы подбиваете нас убить десятки, а то и сотни тысяч заблудших душ!
– И в число этих жертв попадёте и вы сами, – вкрадчиво продолжает понтифик.
– Поверьте, вам меня не удивить, – я криво усмехаюсь. – Я уже умирал.
Понтифик заглядывает в мои глаза и видит в них темноту души.
– Изгнав новоявленного Антихриста, церковь сможет обрести былую власть над умами и сердцами людей и снова встать во главе государств, как это было раньше, а ваша война сможет быть продолжена на еще не охваченных территориях, там, где властвуют буддисты, индуисты и другие язычники. Вы ведь знаете, что с каждым годом число прихожан в Церкви неизменно уменьшается. Так есть ли у вас на самом деле выбор?
Святые отцы угрюмо смотрят на нас. Мы же только доброжелательно улыбаемся в ответ.
– Поверьте, у нас с вами одна цель – вернуть человечеству утраченную веру, – шепчу я, наклоняясь вперёд. – И это великая цель, благодаря которой вы возвыситесь над своими предшественниками и останетесь надолго в памяти людей как герои. Вспомните, как Бог напоминал людям о себе! Вспомните потоп, египетские казни, мучения иудейского народа, растерзанные львами трупы христиан. И в конце концов разве не через страдания очищается вера, и люди устремляются, как искры, вверх?
Главы христианской церкви смягчаются и улыбаются мне в ответ. Представители Бога на земле согласны развязать кровавую бойню, чтобы напомнить людям о Боге. В завершение вечера мы чокаемся тяжёлыми хрустальными бокалами, инкрустированными золотом, в которых плещется терпкое сухое красное вино, привезённое понтификом в знак внимания из самого Ватикана. В глубинах хрусталя, наполненного красным цветом, играют отблески каминного огня, как образ ещё незримого будущего.
Обрывок тридцать седьмой
Обратный отсчет.
Три. Два. Один.
Бах.
Обратный отсчет. Без шанса что-то изменить. Мы достанем до самого неба.
Теперь во всем мире начался обратный отсчет, и никто об этом не знает.
Первый взрыв раздаётся в Соборе Святого Петра – сердце католической Европы. Второй – в московском храме Христа Спасителя в православной России. Третий взрыв разрывает и сжигает тела верующих прихожан в иерусалимском храме Гроба Господня – древнейшей почитаемой святыни всех христиан, откуда ежегодно снисходит благодатный огонь.
Великая суббота страстной недели оборачивается муками ужаса и боли, адом на земле, и это транслируется в прямом эфире во всех странах, вызывая гнев и страх христиан во всём мире. С трибун взывают к новому крестовому походу новоявленные пророки, попутно обвиняя власть в бессилии против террористов Антихриста.
В своей новой энциклике Sacrum Bellum[55] глава Католической церкви призывает христиан к объединению против новой угрозы.
«Наша вера и наш дух были надолго замкнуты в изоляцию светским обществом, которое устранило церковь от какого бы то ни было влияния на общество и государственную политику. В мирное время это было оправдано этим самым обществом, ищущим разнообразия в удовлетворении своих прихотей. Но Дьявол явил миру своё истинное лицо и напомнил всем нам, какую цену приходится платить за проявленную слабость.
Христианам следует вновь заявить о себе не только проповедью евангелия, но и прямым политическим действием. Христианским политическим партиям и неформальным движениям следует активизироваться во всех странах и предложить миру новую мораль, новую стратегия государственного развития с учётом тех фактов, перед которыми нас поставили текущие события. Когда умы глав государств опутаны сетью дьявольских искушений, не может быть и речи, чтобы христианской церкви оставить без вмешательства развитие событий. Теперь речь идёт не о разделении светской и духовной власти, а о спасении мира.
Сам Бог призывает нас сегодня к тому, чтобы начать Священную войну с террором явленного миру Антихриста. Антихрист и его последователи не только грешники перед Богом, они преступники по меркам построенного нами гражданского общества, их следует предать соответствующему наказанию».
Мы восхищённо аплодируем изображению понтифика на экране большого плазменного телевизора, с которого он обращается со своей гневной речью. Баальберит поднимает бокал с белым игристым вином, в котором тонкой струйкой поднимаются пузырьки.
– За веру! – громогласно предлагает он тост.
Мы чокаемся бокалами. Раздаётся хрустальный мелодичный звон, после чего мы опрокидываем их содержимое в желудки.
Тем же вечером я участвую в христианском домашнем собрании, которые часто практикуют протестантские церкви. Моё имя сокрыто от них. Я всего лишь очередной незнакомый гость, желающий больше узнать о Христе и пообщаться с христианами. Пара красивых девушек приветливо улыбается со своих кресел. Я отдаю коробку печенья хозяину квартиры, где происходит собрание, и мы приступаем к чаепитию, попутно обсуждая события прошлой недели: за что мы благодарны Богу и о чём хотели бы Его попросить.
– Я слышал, – говорит один молодой парень в затасканной серой вязаной кофте и таких же затасканных чёрных джинсах, – что недавно в православный храм пролез один из этих мародёров и начал вытаскивать и складывать золотые украшения. На него наткнулся сторож храма, очень крепко избил и сдал в полицию.
– И правильно сделал! – горячо заявляет женщина лет сорока, в чёрном платье и с тяжёлой бижутерией бирюзового цвета на руках и шее. – Я слышала о том, что они делают на улицах с людьми, носящими крест или разделяющими христианскую веру. Давно пора дать им жёсткий отпор. Неужели среди христиан не найдётся мужчин, готовых наконец всыпать им как следует?
Упитанный мужчина лет сорока взволнованно встаёт со своего кресла:
– Попался бы мне хоть один из них, уж я бы от него мокрого места не оставил! – громко прорычал он, грозя в пустоту кулаком. Краем глаза он увидел, с какой признательностью глядит на него женщина, после чего сел на место и осклабился.
– А вы не хотели бы с нами поделиться своими мыслями о жизни и вере? – ласково спросил меня хозяин.
– Вы не против? – вежливо уточняю я.
– Нет, конечно! – отвечает также вежливо он.
– Хорошо, – тяжело вздыхаю я. – Мне прискорбно слышать ваши слова. – Я знаю, что присутствую на собрании протестантов, но хотел бы поделиться с вами историей одного католического святого, которая произвела на меня неизгладимое впечатление.
Окружающие смущённо улыбаются, а одна из женщин нетерпеливо машет рукой. Традиционно протестанты не признают святых, предпочитая презрительно отмахиваться от них и их историй. И всё же я продолжаю:
– Брат Леонард повествует, как однажды блаженный Франциск возле Святой Марии призвал брата Льва и сказал: «Брат Лев, пиши». Тот ответил: «Я готов». «Пиши, – сказал, – что есть истинная радость. Прибывает вестник и говорит, что все профессора из Парижа вступили в Орден, пиши, это не истинная радость. То же самое, если все прелаты из-за Альп, архиепископы и епископы; то же самое, если король французский и король английский, пиши, это не истинная радость. То же самое, если бы братья мои пошли к неверным и обратили бы их всех в веру; то же самое, что Бог даровал мне милость исцелять больных и совершать много чудес: говорю тебе, что во всём этом нет истинной радости. Но какова же истинная радость? Я возвращаюсь из Перуджи и глубокой ночью прихожу сюда, и зима слякотная и до того холодная, что на рубашке намерзают сосульки и бьют по голеням и ранят так, что выступает кровь. И весь в грязи и во льду, замёрзший, я подхожу к дверям, и, после того как я долго стучал и кричал, подходит брат и спрашивает: «Кто там?». Я отвечаю: «Брат Франциск». А он отвечает: «Иди прочь, уже поздний час; не войдешь». И когда я продолжаю настаивать, отвечает: «Иди прочь, ты простак и неграмотен, не подходишь нам; нас так много и мы такие важные персоны, что мы не нуждаемся в тебе». А я всё стою под дверью и говорю: «Из любви к Богу приютите меня этой ночью». А он ответит: «Не буду. Поди в обитель к крестоносцам и там попроси». Говорю тебе, что, если сохраню терпение и не разгневаюсь, вот в этом и есть истинная радость, и истинная добродетель, и спасение души».
– И к чему эта сказка? – нетерпеливо спрашивает женщина в чёрном платье.
– Мне кажется, что истинная радость христианства не в победе над злом, собственном благосостоянии и обретении какой-либо власти, а в смиренном духе и любви к окружающим. Вы ведь и сами помните, как сказано в Писании: «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, – то я ничто. И если я раздам все имение моё и отдам тело моё на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы»[56]. И самой краткой проповедью этой истины является фраза самого Иисуса Христа: «…не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щёку твою, обрати к нему и другую; и кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду»[57].
Присутствующие христиане растеряно смотрят на меня, а сорокалетний полный мужчина заявляет:
– Разве вы не слышали простую и умную фразу: «Зло побеждает, когда добро бездействует!». Нужно глубже и шире смотреть на то, что написано в Евангелии. Если мы будем смиренно подставлять другую щёку, то весь мир неизбежно охватит зло.
– Простите меня, – смиренно обращаюсь я к окружающим. – Я не настолько знаю о христианстве, чтобы судить и проповедовать вам. Несомненно, вы мудрее и опытнее меня.
Взгляды смягчаются, и мы возвращаемся к питью чая с вкусным печеньем.
Обрывок тридцать восьмой
Длинная процессия богобоязненных христиан в чёрных одеждах с капюшонами идёт по тротуару к православному храму, раскачиваясь под пение заунывных псалмов. На их одеждах начертаны кресты, в основании которых оскалились черепа. Их мрачный фанатичный вид вызывает дрожь, и проходящие мимо люди ускоряют шаг, стараясь не встречаться с ними взглядами. Другие же, на чьей шее болтается крест, останавливаются и с интересом наблюдают за происходящим. Идущий впереди старик с добродушным круглым лицом и длинной седой бородой держит перед собой массивный золотой крест. Всё-таки это удивительно, как все религии любят золото. Он шаркает стоптанными башмаками по асфальту, время от времени обводит фанатичным взглядом всё вокруг и громко выкрикивает: «Сжечь нечистое! Сжечь греховное! Сжечь сатанинское отродье!».
Процессия останавливается у храма. Их взгляды пристально с фанатичной ненавистью смотрят на большую фотографию девушки с золотистыми длинными волосами и широко раздвинутыми ногами, восседающей на чёрном престоле. Она призывно изогнулась, возбуждая мужскую плоть, а её улыбка кажется смазанной копией ухмылки Астаарты, но в её глазах нет того безумного блеска, который есть в глазах Падших, видевших бездну хаоса. На её запястьях шрамами высечены пентаграммы. Символ всех свободных людей.
Старик обращается ко всем присутствующим:
– Мы выступаем не против человека, но против греха. Её саму можно очистить от греха, но сам грех должен умереть. Вы только посмотрите на её отвратительный полуголый развратный вид! – у старика лютой ненавистью горят глаза, в то время как язык плотоядно облизывает губы. – Она восседает, как император на троне, словно показывает господство греха над всеми нами! Она поругает трон, поругает Царствие Божие! А шрамы на её руках – это несомненное доказательство приверженности культа Сатаны. Таким образом, она поругивает Церковь, поругивает Крест, наше величайшее оружие, которым мы всегда воинствуем! Сейчас мы очистим её от греха, и так будет с каждым бесовским отродьем! – громогласно заявляет старик. Он плещет на фотографию жидкость из небольшой бутыли в руках и чиркает спичкою о коробок. – Мы сожжём и отправим в ад каждого, кто следует за Антихристом и поклоняется ему!
Пламя быстро разгорается и уродует изображение, пока благопристойный христианин держит фотографию за угол. В его руках горит бумага, а в глазах отражается желание сжечь до кости белую девичью плоть, ароматно пахнущую грехом.
Богобоязненные христиане крестятся и возносят молитвы к небу, надеясь, что Бог примет их ненависть к людям за любовь к себе и выделит несколько квадратных метров жилой площади в Раю.
Обрывок тридцать девятый
Мы идём твёрдым шагом по широкому шоссе впереди послушного стада, следующего за нами. Хотя у идущих за нами баранов очень острые клыки и когти. Почти как у волков. Мы идём очередным победным маршем к одной из небольших церквушек, чтобы поучаствовать в церковной службе. Вот совет, как можно весело провести воскресенье: подышите запахом ладана, послушайте заунывную проповедь священнослужителей, посмотрите на трогательно одухотворённые своим присутствием в церкви лица прихожан, получите пару наставительных советов от старушек, зорко смотрящих за вами. Мы взяли за правило посещать каждую воскресную службу в различных христианских церквях: католической, православной, лютеранской, баптистской и многих других – и строго ему следуем.
– Он только что плотно поел борща и выпил пару рюмок, отчего его очень клонит в сон, – шепчу я Астаарте, указывая на священника, читающего проповедь. Она ухмыльнулась и ответила, кивая головой на молоденькую девушку, внимательно смотрящую на священника, с аккуратно уложенными на пробор тёмными волосами, в чёрном пальто с косым воротником и синим шарфом, прикрывающим волосы. – А она сегодня с утра извивалась в постели от оргазма с помощью своего пальчика. Впрочем, разве от оргазма она на несколько мгновений не вознеслась на уровень, равному которому по силе душевных и телесных ощущений нет в любых других жизненных занятиях? Её оргазм – это миг единения, восхождения, наслаждения и возвращения с переживанием кратковременности происшедшего. Достигнув с помощью своего пальчика самих Небес, она восклицает: «Господи! Господи!», не в силах сдерживать себя от счастья и радости, а затем совершает падение с этой пустоты обратно на землю, как когда-то совершили это падение Ангелы. И полная внезапной пустоты она приходит в церковь, чтобы получить радостную весть о будущей вечной радости в царствие Божием, как обещание вечного оргазма, который она испытала не далее, чем этим утром. И мне кажется, что её утренняя молитва была гораздо более искренней, чем та, которой она пытается предаться сейчас.
Такие у нас забавные игры: угадывать, что скрывают посетители церковных воскресных служб друг от друга. Если бы они только могли прочесть мысли своих соседей, то каково было бы их удивление и отвращение. Но и раскаяние было бы неотвратимым. Либо ты раскаялся и более не грешишь, либо ты более не принадлежишь к телу христову, ибо таким нет места среди праведников.
Я обвёл взглядом стоящих в церкви людей. «И нет среди них не согрешивших. Нет ни одного», – подумал я. За фасадом одухотворённых лиц скрывались привычные нам лицемеры.
Астаарта громко засмеялась в ответ на мои мысли. Стоявший рядом Баальберит издал неприличный звук и присоединился к её смеху. Прихожане с недовольными лицами стали поворачиваться в нашу сторону.
– Если будешь так смотреть, ослепнешь, – сказал, широко улыбаясь, Баальберит суровому бородатому мужчине, стоящему к нему ближе всех. И, не дожидаясь ответа, продолжил. – У меня есть один важный вопрос к батюшке!
Священник с длинной бородой и большим выпирающим животом, одетый в золотистые одежды, поперхнулся и покачал осуждающе головой.
Баальберит протиснулся ещё немного вперёд:
– Вы ведь наверняка должны помнить о том, что говорится в Исходе: «Если дашь взаймы бедному из народа Моего, то не притесняй его и не налагай на него роста»[58]. А в другом месте говорится: «В седьмой год делай прощение. Прощение же состоит в том, чтобы всякий заимодавец, который дал ближнему своему, простил долг и не взыскивал с ближнего своего или с брата своего»[59]. Так как же вы терпите в храме таких, как он? – Баальберит злобно сверкнул глазами и ткнул пальцем во впереди стоящего мужчину в дорогом сером костюме, белой рубашке и синим галстуком с широким узлом. – Разве Бог не дал понять, как он относится к банкирам, высасывающим деньги из бедняков, подобно вампирам, живущим лишь за счёт высосанной ими крови? Разве Иисус не сказал: «Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие»?[60] А вы же, сребролюбивые сластолюбцы, сколько взяли из его рук за освящение банковского офиса? И как Христос выгнал всех продающих и покупающих в храме, так и мы говорим вам: «Пошли вон из храма, иуды, продающие Господа!».
Бородатый мужчина шагнул ему навстречу, поднимая кулак, но Баальберит оказался быстрее. Его рука двигалась так быстро, что едва можно было уловить это движение. Мужчина внезапно схватился за глаз и упал на колени, завыв от боли.
– Я же сказал – ослепнешь! – с торжествующей иронией сказал Баальберит.
