Темный Ветер с зеленых холмов 9 страница

- Это только начало. Лес открывает тебе свои кладовые. Пользуйся ими, они твои...

Эти слова Александр Луцкий, а теперь Лагутин, вспомнил через пару лет, когда дед опять взял его на медвежью охоту. Необычные способности стали появляться одна за другой: умение чувствовать чужое присутствие, видеть в темноте, поднимать очень тяжелые предметы, слышать отголоски чужих мыслей и даже внушать некоторым зверькам свою волю. Затем - Институт, где вместо сырого мяса Луп кий - "Медведь", начал поглощать вытяжки из крови, растворы, стимуляторы и часами лежать под колпаком оргонного аккумулятора. Со временем тяга к крови пропала, а Дар остался... Это потом уже был невероятный ужас, именуемый "Яма", и ощущение убийцы, возникшее в мутном омуте подсознания...

 

Медведь стремительно возвращался из этого далекого путешествия по памяти, почувствовав чужое присутствие. Всетаки он прокараулил его. Этот ктото сидел рядом, на скамейке, и молча ждал, когда, наконец, его обнаружат. Медведь медленно приоткрыл глаза, одновременно нажимая курок пистолета - "Глок" имел особый предохранительный механизм, снимаемый первым нажатием курка.

- Хан, как тебе это удается?

Человек, сидевший рядом с ним на скамейке, растянул губы в довольной улыбке:

- Здравствуй, Медведь. Здравствуй...

- Но, как...

- Не загружайся, охотник. Я не бесплотный дух, просто я не терял времени даром, в отличие от тебя.

- Как ты меня нашел?

Хан фыркнул и недоуменно уставился на Лагутина:

- Спустя сорок пять лет, ты встречаешь меня этим идиотским вопросом? Медведь смутился и пожал плечами:

- Извини, просто я не ожидал... я думал... В общем, я уже про вас всех забыл и не могу тебе сказать, что вообще рад тебя видеть. Хан рассмеялся:

- Во всяком случае, честно. А я, между прочим, вижу, что ты не рад. Пистолет с собой, вон, припер. Боишься?

Медведь хмуро посмотрел на собеседника. Манера общаться у того с годами не изменилась, все такой же надменный тон и ирония.

- Боюсь! А ты не боишься? Зачем тогда позвал меня? Ктото начал охоту на эргомов, это же очевидно. Два трупа за десять дней! Тыто что вскипятился, если смелый такой?

Хан опять рассмеялся, хлопнув себя руками по коленям:

- Бедный, бедный Медведь. Прижало тебя. Я не боюсь, я опасаюсь. А что разные вещи. И тебя я нашел не от страха. Ты мне сейчас не помощник. Это раньше ты был - даа - Медведь! А сейчас, посмотри на себя - чучело. Да ладноладно, не ерепенься, а то тебе никакая пушка не поможет. Я тебя отыскал, чтобы выяснить для себя коечто.

- Что выяснить?

- Да успокойся ты. Совсем разладился старик. Мы сейчас не собачиться должны, а думать, думать, кому это понадобилось - эргомов валить? Соображения у тебя есть конструктивные?

Лагутин втянул голову в плечи и теперь сидел, зло прищурившись и играя желваками:

- Какие соображения? А какие тут могут быть соображения? Двух эргомов убить - это ведь не каждый сможет. Просто время настало. Время, понимаешь, Хан? За все платить надо, должки отдавать.

- Постой, постой. Ты что, думаешь, это Институт за нами тянется? Через сорок пять лет? Чушь! Ты, наверное, так и просидел все эти годы в подвале какомнибудь, ожидая возмездия за свою свободу.

- Свободу!!! - Лагутин истерически захохотал, - Свободу!!! Ты это называешь свободой? Да все эти годы я только и делал, что трясся от страха. Просыпался по ночам от малейшего звука и вглядывался в темноту, шарил по комнате своим полем, отыскивая опасность. Разве это свобода? Уроды! Вы так ничего и не поняли тогда, какие же вы придурки...

Хан удивленно вскинул брови, слушая торопливую скороговорку старика.

- Чушь! - повторил он и закинул руки за голову, с наслаждением потянувшись и хрустнув суставами. - Маразм! Мы вырвались тогда из этого ада и унесли в своих организмах бесценный Дар - Модуляцию, которая изменила нас навсегда. Мы вытерпели все, что над нами вытворяли в этом гребаном Институте сначала "митровцы", а затем "ямщики", и вот награда - мы живы, а где остальные? Где те яйцеголовые, которые бились денно и нощно над проблемами времени и пространства во имя "великой цели" - процветания наших вонючих вождей? Где они? В земле! Понимаешь? Сдохли! И никто из тех, кто сейчас населяет эту землю, не поверит, что нам с тобой - под сотню лет. Никто! А то, что мы тогда этих пацанов погасили... ну что ж, поверь, на самом деле это была не самая высокая цена за наши жизни. Я, например, ни о чем не жалею.

Лагутин медленно покачал головой.

- Ничего не поняли... - бормотал он, словно не обращая внимания на собеседника.

- Да поняли, поняли! Это ты ничего не понял. Когда Вождь накрылся крышкой, и Систему стали делить все кому не лень, что ты думаешь, нас отпустили бы на все четыре? Ага, и денежек бы еще подкинули на безбедное житие. Чушь! Мы слишком ценный материал, да и знали слишком много. Думаешь зря, чти твои высокопоставленные друзья, с нами возились? Тоже свои виды имели, поэтому и носились с нами как с писаной торбой. Да и вообще, без нас вся эта Модуляция - полная херим. Мы стали эргомами, потому что у каждого из нас уже был свой Дар! С помощью Модуляции мы нить развили и усилили его. Поэтому мы должны от счастья скакать, что нам выпал этот шанс. И мы просто им воспользовались. Во всяком случае, по этому поводу тебе, Медведь, нечего беспокоиться, никого уже не осталось, поверь мне. Только мы...

Хан встал и кивнул Лагутину, приглашая пройтись. "Пенсионер" с неохотой поднялся, не вынимая рук из карманов.

- Ты что же, Хан, думаешь, это ктото из нас? Так, да?

Хан развел руками:

- Выходит, что так. Больше некому. Это я и пришел выяснить.

- Ты думаешь - я?

- Теперь не думаю. Вижу, что не ты. Хотя на тебя первого и подумал. Ты ведь тогда здорово нервничал, когда мы этих парнишек... Ты и сейчас одержим идеей искупления. Но это не ты. Ты совсем тусклый стал, негодный ни на что.

- Тогда кто? Ловкач?!

Они уже прошли всю аллею парка и повернули обратно. Медведь еще крепче сжал рукоятку пистолета. Скрытый под легкой тканью летней куртки, "Глок" уже был готов к стрельбе. Их осталось трое. Если исходить из логики Хана, и убийца ктото из них, то вполне вероятно, что он шел сейчас рядом.

Хан уловил его мысли и расхохотался своим идиотским издевательским смехом.

- Ты. Медведь, я чувствую, меня сейчас мочить начнешь. Вынужден разочаровать тебя, дорогой, не я это, не я.

- Значит, Ловкач?

- Значит, Ловкач.

- Ты... с ним уже встречался?

- Нет, убежал он от меня. Сгинул наш Ловкач, ныне господин Батырев. Канул, как будто и не было его. Но, во всяком случае, круг подозреваемых резко сузился.

- Зачем ему это?

- Откуда я знаю? Пути эргомов неисповедимы...

- И что теперь?

- В каком смысле?

- Ну, что теперь делать будем?

Хан пожал плечами, останавливаясь и разглядывая поверхность озера, заросшую тиной и ряской.

- Это уже тебе самому решать, что ты делать будешь, Медведь.

- Что, опять каждый сам за себя?

- Как всегда, как всегда. Но ты не переживай, я думаю, что найду его раньше, чем он до когонибудь из нас доберется. Но и ты не расслабляйся, старик. Ты же когдато совсем другим был.

- Когдато... - пробормотал Медведь и, повернувшись, медленно зашагал по парковой тропинке прочь, мимо густых кустов акации.

- Медведь!

Лагутин обернулся, вопросительно качнув головой.

- Прощай, старина. Наверное, не увидимся уже. Или, разве что, еще лет через пятьдесят.

Медведь повернулся и молча пошел дальше. Вслед ему слышался безумный гавкающий смех Хана.

 

* * *

Патрульный автомобиль тронулся с места и плавно выехал на пустынную улицу, набирая скорость. Через несколько секунд яркие габаритные огни растворились в темноте лишенного освещения переулка. Хан долго смотрел вслед уехавшему автомобилю, затем расстегнул карман легкой летней куртки и положил туда свои документы, недовольно качая головой. Ничего кроме раздражения он сейчас не испытывал. И дернул же черт скучающего в "газике" сержанта вылезти наружу и прицепиться к неприметному мужчине неопределенного возраста, с невыразительной внешностью, единственной отличительной чертой которой можно было считать чуть раскосые глаза. Этот совершенно необоснованный поступок блюстителя порядка был вызван не пресловутой бдительностью, а заурядной жадностью и скукой. Прохожий не привлекал к себе внимания, не оскорблял никого ни действием, ни своим внешним видом, не производил впечатления субъекта подозрительного либо нетрезвого. Но милиционер, тем не менее, окликнул сто. Этот поступок впоследствии едва не стоил ему жизни.

- Эй, гражданин... - лениво и властно рявкнул сержант. Хан послушно подошел к патрульному автомобилю, изображая искреннее удивление:

- Добрый вечер, товарищ милиционер.

- Документы имеются? - сержант изучающе осмотрел прохожего. Хан растерянно улыбнулся и проворно полез в карман выцветшей джинсовой курточки.

- Кудрин Владислав Итджетович. Москва. - Бегло изучив аккуратный паспорт, и не обнаружив никаких причин для дальнейшей задержки гражданина, сержант неохотно протянул красную книжечку владельцу. - Русский, что ли?

Хан, забрав документы, облегченно закивал:

- Русский - по матери, отец - таджик.

Кривляться перед этим молодым парнем ему уже надоело, и он почувствовал, как внутри затлела искра раздраженной психоэнергии, которая вполне могла вырасти в считанные секунды в сжигающий все на своем пути пожар.

- Что так поздно здесь делаешь? Хан пожал плечами:

- А что, у нас уже комендантский час ввели? Сержант сразу напрягся и крутанул на руке упругую резиновую дубинку.

- Умный, что ли? - Вопрос прозвучал не столько угрожающе, сколько предвкушающе.

Хан сжал зубы, ожидая удара, за которым последует невидимый ментальный взрыв, уничтожающий все живое, находящееся в патрульном автомобиле, обрывая тонкие сосуды и аорты, плавя мозги и вскипятив кровь. Но сержант, видимо, почувствовав чтото, моргнул и, сплюнув на асфальт, ткнул концом дубинки в грудь лжеКудрину, угрюмо процедив сквозь зубы:

- Вали отсюда. Живо.

Это и спасло жизнь ему и двум его сослуживцам, сидевшим в машине и не подозревающим о том, что в эти минуты они были как никогда близки к смерти. Хан просто кипел от раздражения. Он запросто мог бы убить их всех, но осторожность и благоразумие, оттачиваемые годами, взяли верх над агрессией, вызванной ощущением постоянного напряжения. Гдето рядом мог быть убийца, который поднял руку на "долгожителей". Поэтому Хан лишь улыбнулся вслед автомобилю, исчезнувшему в глубине переулка, хотя эта улыбка больше напоминала яростный оскал предвкушающего смертельную схватку берсерка.

"Время. Странная штука. Сегодня совершенно не похоже на вчера, и люди другие, а Смерть попрежнему актуальна и страшна. Ведь он почувствовал, почувствовал ее, этот юный мент. И дрогнуло чтото внутри... Смерть - Жизнь. Абстрактные понятия для живого человека, почемуто истинную значимость они обретают только для умирающего. В этом - парадокс человеческого существования. Нежелание замечать очевидное, анализировать фундаментальные проявления бытия, думать, наконец... Мот, например, эти парни. Молодые, полные сил и желаний, гонора и амбиций. Им наверняка некогда думать на подобные темы, ощущать течение времени, тревожиться его отливам и приливам, млеть на его волнах от умиротворяющего колыхания минут. Их разум зашорен, словно у скаковых лошадей, видящих перед собой только узкую колею беговой дорожки. Их статус позволяет им чувствовать себя над людьми, над событиями, над временем. Он дает им право на совершение действий, недоступных для обычных обывателей. Табельное оружие, резиновые дубинки, баллончики с газом, наручники - это не просто штатный арсенал спецсредств, это - символы власти, атрибуты касты надсмотрщиков, позволяющие им подняться над миром на гребне волны. Но затем волна идет на убыль, падает вниз, утягивая на дно, закручивая в водоворот, оглушая и накрывая тяжелым пологом. Но это потом... потом... когданибудь... и не с ними. А ведь ВСЕ когдато заканчивается. Время!".

Хан знал, что такое время. Он даже научился физически чувствовать его. За те пятьдесят лет, которые он провел в новом качестве "долгожителя", он научился ценить время.

"Всетаки это цепь парадоксов. Чем больше у тебя времени впереди, тем большим скрягой ты становишься по отношению к нему. Бессмертные боги, вероятно, вообще находятся на грани помешательства от своей жадности. Простые же смертные распоряжаются временем с поистине безумной щедростью. Они просто игнорируют его, сжигая в бессмысленных поступках. А когда приходит Смерть, они переживают, что времени у них было - всего ничего. Странно. А ведь все боятся смерти, все! И поэтому, вероятно, избегают думать о ней, подавляя в мыслях любые ассоциации и намеки. И никому в голову не приходит простая истина, что Смерть приходит тогда, когда запасы времени истощаются. Когда они сгорают в бесполезном костре, пылающем зачастую без особой необходимости. А ведь нужно просто научиться пользоваться временем. Кидать его в Костер Жизни медленно и понемногу, наслаждаясь его теплом, любуясь его красотой. Вот эти менты - они ведь просто переполнены страхом. В их головах наверняка засела лишь одна простая мысль, одно простое желание - отдежурить спокойно, без происшествий и разъехаться поскорее по своим домам, поесть, выпиты тика, посмотреть телевизор, перед сном трахнуть свою жену или любовницу и уснуть, прячась в скучные сны от этой обрыдлой действительности. Их даже убивать скучно".

Хан почувствовал удовольствие, получаемое от убийства, много позже, чем убил первый раз. И тогда он понял, чего добивались от них инструкторы "Ямы". Энергетический экстаз, взорвавший однажды изнутри его тело после очередного убийства, послужил своеобразным инсайтом, просветлением, которое указало ему путь к бессмертию. Убив человека. Хан понял, что к нему перешло чтото, что принадлежало этому несчастному, чтото, что теперь было ему уже не нужно, и теперь испарялось в пространство, тая в воздухе. Хан впитал в себя этот "пар" и почувствовал, что стал полнее. Чужая энергия добавила ему то, что он так бережно хранил, - время. И тогда он понял, что время можно отнимать, забирая его у тех, кто его не ценит. Именно тогда он встал на этот путь, по которому, вероятно, могут идти только полубоги, через время, вперед, не оглядываясь на трупы, которые грудами лежали на обочине. Его перестали интересовать деньги, единственной страстью отныне стало только одно - время! И Хан убивал, убивал, убивал, потому что убийство добавляло время в его копилку, потому что энергия - это и было время! Нерастраченное до момента своей естественной смерти количество минут и часов. Хан поглощал их, подобно вампиру, высасывающему кровь из презренных людей с целью продления своей жизни. И вот появился ктото, кто осмелился бросить вызов ему. Убив двух эргомов, этот ктото объявил о начале своей охоты за "долгожителями". А так как Хан был одним из них, то он принял этот вызов и на свой счет. Оставалось включиться в эту смертельную игру, используя для этого навыки убийцы: свой смертоносный Дар и весь арсенал современного оружия и техники рукопашного боя, которой начал обучать Хана еще его отец, в те далекие и благословенные двадцатые...

Хан сказал не полную правду милиционеру, утверждая, что его отец таджик. На самом деле, это была полнейшая глупость, но тот особо и не вдавался в подробности. Насчет матери Хан не соврал, но вот отец... Когда в двадцать пятом году гражданка СССР Беляева Людмила Ивановна вышла замуж за гражданина экзотического в те времена Вьетнама, Партия откровенно поощряла этот брак. Более того, способствовала ему, ведь известный вьетнамский лекарь Ван Гото был вывезен со своей родины специальной миссией ОГПУ для "оказания лечебной и оздоровительной терапии высокопоставленным представителям Советского правительства".

Ван Гото был не просто народным целителем, он владел Даром, который позволял ему совершать необыкновенные веши: сохранять уже в зрелом возрасте идеальное здоровье и молодой вид, лечить самые запущенные и даже фактически неизлечимые заболевания...

В двадцать шестом, в семье Беляевых родился сын - Лева. Отец очень гордился своим ребенком, проводя с ним все свое свободное время. Он обучал его многим вешим, которые не доверял даже новым советским друзьям - врачам и ученым, коллегам по Институту. "Техника воскрешающего дыхания", "Погружение в аромат травы", "Водяной Круг" - остались известными только его сыну, который не особенно, как выяснилось впоследствии, тяготел к народной медицине.

В детстве Лева был хорошим сыном и прилежным учеником. Он как губка впитывал в себя диковинные знания о травах и минералах, повторял, заучивая, замысловатые движения своего не стареющего с годами отца, исполняющего "гимнастику безвременья", отрабатывал мягкую технику стремительных блоков и захватов, чередуя их с жесткими ударами боевой техники "вьетводао". Но самым главным подарком Гото сыну был Дар, дремлющий до определенного времени в глубинах мальчишеского организма...

Леве было всего семь лет, когда причудливая линия жизни повлекла его однажды вместе с дворовыми пацанами в полуразрушенные катакомбы, раскинувшиеся под старым, но прочным каменнокирпичным зданием бывшего монастыря, стоявшего в квартале от дома, где жила семья Беляевых. Этот подземный лабиринт будоражил воображение многих поколений мальчишек, проживающих неподалеку от монастыря. Рассказывали, что здесь, в этом подземелье, монахи устроили свое кладбище, и теперь в определенный день можно увидеть в глубине самого длинного коридора очертания удаляющейся фигуры в черном плаще. Еще рассказывали про четверых красноармейцев, во время революционного переворота вошедших в этот подвал в поисках монастырских сокровищ. Назад они не вернулись. И теперь их грешные души, очевидно, уже отыскавшие за долгие годы желанные драгоценности, стонут и кричат, скитаясь по бесконечным коридорам, ведущим, вероятно, в самое чистилище. Под большим секретом передавалась из уст в уста легенда о жутком вурдалаке, заточенном в подземном склепе и с уходом монахов выбравшемся наружу и устроившем себе в темноте подвала обиталище. В общем, жути было наверчено предостаточно, во всяком случае, для того, чтобы целые группы пацанов еженедельно отправлялись вниз в надежде найти серебряную, а лучше золотую монету из сокровищницы, старый, проржавевший от крови многочисленных жертв, меч, покрытый паутиной, кости и череп иссушенного священника или чудовищный след лапы шастающего во тьме коридоров вурдалака.

Слабые источники света в виде самодельных тряпичных факелов выхватывали из темноты отдельные фрагменты отсыревших стен, крысиные морды с бликующими глазами, гнилые балки и перекрытия. Процессия медленно двигалась вперед, все се участники, затаив дыхание, всматривались во мрак впереди, вслушиваясь в тишину подвала.

- Аааа, - вдруг истошно заорал идущий во главе экспедиции Дима Пилюев.

Эхо его крика заметалось в узком пространстве коридора, оглушая застывших в оцепенении пацанов. Через мгновение все исследователи уже неслись назад, на ощупь пробираясь к выходу, наскакивая друг на друга и надрывно вопя. А сзади, из темноты, слышались невнятное рычание и тяжелый топот. Ужас буквально душил несущихся во тьме участников подземного похода. Лева оказался на лестнице, ведущей к выходу, последним. Он боялся, что ноги отнимутся от жуткого страха, повисшего на них пудовыми гирями. Он ничего уже не соображал, зараженный общей паникой, понимая лишь одно: позади опасность! Смертельная, страшная, поджидающая их всех в глубине катакомб и теперь преследующая по пятам. Может быть, это был даже вурдалак, в существовании которого мальчишки клятвенно уверяли друг друга, собравшись вечером во дворе. Чудовище уже хрипло дышало в худощавую спину обезумевшего от страха Левы. Он споткнулся, уже практически преодолев всю лестницу, добежав до выхода, и упал на последние ступеньки в метре от спасительной двери на улицу, сбивая локти и обдирая в кровь тощие коленки. Из приоткрытой двери пробивался снаружи тонкий луч солнечного света, освещая только несколько верхних ступеней. Лева обернулся, пытаясь снова подняться на ноги, но не смог. В это мгновение границу, отделяющую затхлый подвальный мрак от дневного света, пересек вурдалак. Перекошенная синяя морда с заплывшими глазами, пыльная и грязная одежда, невнятная рыкающая речь - это существо по праву могло называться вурдалаком, но было еще ужасней. Это был Ерема, известный всей округе дебил и алкаш. Неуправляемый, звероподобный мужик, он жутко ненавидел детвору, которая не упускала случая поиздеваться над ним. Для Левы этот больной психопат был значительно более страшным существом, чем любое адское чудовище. На губах Еремы повисла грязная пена, глаза дико выкатились наружу, из перекошенного рта вырывались злобные нечленораздельные звуки. Ерема был сильно пьян и взбешен: пацаны нашли его укромное обиталище. Нарушителей спокойствия и извечных обидчиков нужно было пойман, и наказать. Грязная узловатая рука с растопыренными пальцами потянулась к тонкому мальчишескому горлу, и в этот критический момент между мальчиком и Еремой возник невидимый, но отчетливо ощутимый обоими, контакт. Словно мостик или шланг, соединяющий два сосуда, переполненных бушующей энергией. Лева вдруг почувствовал сердце пьяного олигофрена, его вибрацию, ток крови в ритмично сокращающихся клапанах. Это ощущение длилось недолго - мгновение, но именно в это мгновение из Левиной груди, по связывающему их каналу, вылетела обжигающая стрела и ударила Ерему ветвистой молнией в грудь. И вслед за ней оборвалась связь, растаял мост, навалилась всепоглощающая одуряющая усталость, апатия, тишина. Ерема дернулся, словно от удара током, глаза его закатились и он, схватившись за грудь руками и судорожно вздохнув, прохрипел чтото непонятное и жалобное, а затем отшатнулся и исчез в темноте, скатываясь по ступенькам во мрак и холод приютившего его подвала. На верхних ступенях лежал потерявший сознание мальчик.

Спустя полчаса Леву увезли в больницу, а мертвого Ерему закинули в приехавший с большим опозданием грузовик. Врачи констатировали смерть от обширного инфаркта, и возиться с телом мертвого идиота никому не хотелось. Лева отделался тогда сильным испугом и серьезным разговором с отцом. Через несколько месяцев эта история почти забылась, и Лева продолжал расти нормальным мальчишкой, совершенно ничего не подозревающим о своей исключительности. Пока на его жизненном пути не появилась бешеная собака, на которую он наткнулся на одном из пустырей, где размещались импровизированные футбольные поля. При виде оскаленной пасти в подсознании машинально возник образ безумного Еремы, и тело тут же "включилось", настраиваясь на неуловимую связь, несущую невидимую, но вполне конкретную смерть. По спине мальчика пробежали знакомые волны озноба, и, когда собака сорвалась с места, хрипло лая и рыча, Лева испытал на этот раз уже приятное чувство - толчок в груди и растекающееся по телу томительное тепло. Смертоносный разряд вспорол воздух, и пес, споткнувшись, забился в судорогах. Но Лева этого уже не видел. Обморок, как следствие перегрузки психики, опять пришел на смену спасительной молнии, остановившей больного зверя. Потом жертвой своей глупости стал Винт, известный в районе хулиган. Он разбил третьекласснику Беляеву нос и тут же рухнул к его ногам с внезапным инфарктом. Потом... В общем, череда случайностей закончилась для Левы в двенадцать лет, когда в дом БеляевыхГото ворвались четверо неизвестных с оружием в руках. Вьетнамский целитель, владевший боевым искусством, возможно, справился бы со злоумышленниками, но ему надо было помимо себя защищать еще жену и сына. Он смог повалить двух нападавших на пол, оставшиеся двое открыли стрельбу. Ван Гото был смертельно ранен после первых же выстрелов - две пули попали ему в грудь, две - в живот, одна - в голову. Истекая кровью, он упал на Леву, прикрывая его своим телом. Тем временем убийцы хладнокровно расстреляли Людмилу Беляеву. Помощь пришла с опозданием и из самого неожиданного источника. Оба убийцы скончались на месте от разрыва сердечной мышцы, третий умер, не приходя в сознание, еще после ударов вьетнамца, а четвертый сумел выползти в подъезд, преодолевая жуткую боль в груди.

Лева две недели пролежал в реанимации, истощенный сверхмощным энергетическим разрядом, находясь на грани между жизнью и смертью. Когда он пришел в себя, единственным посетителем его палаты был серьезный мужчина в строгом костюме. Он подолгу беседовал с Левой, приносил ему книжки, фрукты и соки, а затем, когда Лева вышел за чугунные ворота больницы, окликнул его из черной машины, припаркованной неподалеку. Лев Гото сел в автомобиль, и тот понес его по знакомым улицам в совершенно незнакомую новую жизнь, где этот человек стал для него всем - отцом, учителем, Богом, а способность тела защищаться от грозных опасностей превратилась в идеальное невидимое оружие. Так появился Дар, так появился в жизни Левы Инструктор - Кукловод, завладевший навсегда душой мальчика. Так появился в его судьбе Институт, в стенах которого он стал полубогом, эргомом, убийцей и где научился любить Время, которое приоткрыло для своего нового почитателя совершенно невероятные горизонты.

ля совершенно невероятные горизонты.

Уже потом, спустя много лет после побега из Института, когда шесть эргомов убили своих конвоиров и разбежались по Москве, Дар проявил себя совершенно неожиданным образом. Он отворил Врата Вечности, сделал доступной идею бессмертия, или, по крайней мере, исключительного долголетия. Хан начал новую жизнь, исполненную силы и настоящей власти, а не той, к которой стремились в последнее время все оставшиеся эргомы: Циклоп, Лесник, Ловкач. С течением времени они врастали в финансовый пласт общества, полагая, что деньги - это и есть Власть. Медведь вообще отказался от всего, очевидно, искупая в душе гибель тех молодых парней из госбезопасности. Хан же нашел истинное определение Власти: власти над жизнями людей, над их судьбами, над временем, которое пульсировало в пространстве упругими волнами энергии, резонируя на мембранах сердец все новых и новых жертв.

Он закрыл глаза. Воспоминания о прошлом навеяли печаль. Прочь! Сейчас не время печалиться. Нужно найти убийцу эргомов и уничтожить его самого, высосав напоследок из него новую порцию бессмертия. Хан продолжил своп путь, вокруг было уже совсем темно, а темноту он не любил с детства.

 

Яма неподвижно стоял в одной из ниш просторного чердачною помещения и прислушивался. Ему правились чердаки: своей тишиной, безлюдьем, непотревоженным налетом времени. К тому же чердак являлся самой выгодной стратегической позицией. Будучи самой вершиной муравейника, он всегда был погружен в спасительную тьму, скрывая в своих недрах таинственного охотника. В руках у Ямы была небольшая сумочка, которую он поставил на пол и, наклонившись, открыл, извлекая из нее, словно фокусник, необходимые принадлежности: зачехленные ножи, пакеты с сероватым порошком, замшевый футляр с трубкой кхурташа, двадцатисантиметровый цилиндр раздвигающейся телескопической дубинки с внутренней полостью, заполненной газом, маску... Он действовал стремительно, зная цену каждой секунде. Сев прямо на пол и прислонившись головой к одному из бревен, поддерживающих каркас крыши, он быстро разложил перед собой курительные принадлежности. Руки уверенно отмеряли микродозы порошка, смешивая их в определенной пропорции и засыпая в недра курительной трубки - кхурташа. Щелкнула зажигалка, и пламя подожгло серую смесь комбинированного табака. Это был ТАКТАШ - Сила Двух Духов. Один из них уводил сознание далеко за грань обычного человеческого рассудка, второй Дух давал свою силу телу храбреца, принимающего Священный Дым.

Первые две затяжки Яма сделал в рот, давая слизистой поверхности привыкнуть к новому ощущению. Третья затяжка обожгла легкие горьким холодом. Такташ медленно вползал внутрь организма, сливаясь с дремлющим потенциалом колдуна. Яма выпустил тугую струю серебристого дыма изо рта, рассеянно наблюдая, как его клубы, извиваясь в причудливые фигуры, тают, вылетая в атмосферу города за чердачным окном. Голова качнулась, словно воздушный шарик, привязанный за веревочку. Это откудато из внутреннего пространства пришел первый толчок, завертев каруселью мысли и обостряя до предела все чувства. Руки и ноги налились ватной тяжестью, растекающейся по суставам и мышцам тягучей рекой. Ощущение было и приятным и раздражающим одновременно. Тело будто надували изнутри. После четвертой затяжки это чувство прошло. Яма улыбнулся. Напряженные мышцы пресса размякли под действием огненной волны, хлынувшей по телу, обмывая обжигающими бурунами сердце, печень, легкие, солнечное сплетение, руки и ноги. Такташ открывал тайные кладовые организма. Черная стена перед Ямой стала покрываться кляксами флюоресцирующих пятен. Все вокруг стало излучать мягкий зеленоватый свет. Яма медленно повернул голову. Темное небо за окном окрасилось мерцающей желтизной. Слух стал различать новые звуки: цокот голубиных лап по железу удаленного края крыши, раздраженные крики пожилой женщины на втором этаже, какофонию из разных программ десятка телевизоров, работающих в доме, гул далекого самолета, невидимого за лимонной поверхностью ночного небосвода... Запах цветов, трав и деревьев с дворовых клумб и палисадников ударил по обостренному обонянию приторно сладкой смесью ароматов.

Яма привыкал к этому новому миру, сортируя свои ощущения и фокусируя их интенсивность. Визуальная картинка стремительно менялась, превращая тусклый окружающий мир в сверкающий калейдоскоп энергий, где каждому звуку соответствовал свой цвет, и каждый предмет, попадающий в фокус внимания, звучал определенным образом. Сумрак вокруг стал невероятно прозрачным, все виделось с потрясающей четкостью и контрастностью. Яма медленно встал на ноги. Окружающий мир пошатнулся. "Это нормально, ничего страшного. Вестибулярный аппарат перенастраивается на иной уровень реакций". Яма постоял немного, выбирая оптимальный ритм дыхания. Вот. Все встало на свои места. Можно двигаться, но все еще медленно и осторожно. Новый режим чреват повреждениями для мышц и сухожилий, обретающих новую, повышенную эластичность. А мышцы буквально трещали от избыточной энергии, всколыхнувшей организм. Такташ разбудил внутри Ямы тигра, и этот тигр упивался своей мощью. Осталось только выплеснуть ее вовне, дать свободу действовать Маргу - "Телу Шамана", начавшему зачаровывающую мистерию жизни и смерти.