Темный Ветер с зеленых холмов 8 страница

ЗАПАХ!!! Терпкий аромат, принятый Ковровым за духи призрачной посетительницы, силуэт которой мелькнул в отражении стеллажа. Он больше напоминал какойто газ или чтото в этом роде, точно! Это действительно все объясняло. Кому только понадобилось это, вот в чем вопрос? Кому нужно было травить его газом, а затем пугать до обморока? Кто они, эти люди, и что им нужно от него? И самое главное: связан ли этот инцидент с нападением "злобного" и с ночными "выворотами" или это просто совпадение? Статистическая флуктуация?

От возбуждения Максим встал с дивана и. пройдясь по комнате, вышел на балкон. Ответы на эти вопросы необходимо было найти в самое ближайшее время, иначе...

Максим выгнулся, испытывая мучительно болезненный спазм, скрутивший все тело острой болью, и вместе с одеялом рухнул с кровати на пол, забившись в судорогах. На этот раз он всегаки закричал, не в силах терпеть эту адскую пытку. И тут же услышал сквозь ватную пелену, заложившую уши, тревожный голос бабушки из соседней комнаты:

- Максим, что с тобой?

Превозмогая невыносимую боль в ногах, и пытаясь болееменее связно мыслить, он приподнялся на руках и пробормотал сквозь сжатые зубы:

- Ничего. Все нормально. Ногу свело.

А мышцы словно ктото натягивал, подобно струнам на гитаре, добиваясь того, чтобы каждый нерв звучал болезненным аккордом. Откинувшись на кровати и закусив зубами край одеяла, чтобы подавить новый крик, Максим принялся медленно и осторожно массировать икры и ступни.

- Бабушка, правда, все нормально, спи...

Через несколько минут, когда боль немного отступила, он встал на дрожащие ноги, держась рукой за стену. Вот так, нужно идти. Попробовать добраться до ванной. Жжение, возникшее в животе, вполне могло спровоцировать рвоту. Так было уже не раз. А сегодня вообще был особенный случай - Йорм и Зеркальщик накинулись на него, жаля электричеством и ослепляя болезненными вспышками. Максима передернуло, когда он вспомнил эти ощущения. Шепот и сияние. Ветер и смет. Боль и ярость. Так что все симптомы, сопровождающие "выворот", могут сегодня многократно усилиться, учитывая интенсивность Наваждения и его невероятный динамизм. Опираясь о стену и шатаясь как пьяный, Максим медленно миновал темный коридор, где, как всегда, лежал у двери неразличимый во тьме, Арчи. Собака встала и тоже медленно пошла рядом, словно поддерживая изнеможенного хозяина.

Вот и ванная. Свет больно резанул по глазам, и Максим тут же погасил его. Подошел к раковине, включил холодную воду и ополоснул лицо. Сразу стало легче. Жжение уже почти прошло, и тело даже не испытывало болезненных ощущений, кроме странного чувства, возникшего на фоне всей этой "послевыворотовой" ломки.

Ощущение потерянности, безысходности и тоски. Безразличие к своей судьбе птицы, отбившейся от стаи и приготовившейся умереть. Невероятная печаль, заполнившая все внутреннее пространство до предела. Захотелось плакать, рыдать, выть во все горло. Максим всхлипнул и, уткнувшись горячим лбом в прохладную поверхность зеркала, тихо прошептал, вглядываясь в черноту своих глаз:

- Что же это, а?

Ответа не было. Лишь Арчи отчетливо вздохнул в темноте.

"Вззумм".

Максим прислушался. Какойто непонятный звук возник на периферии слуха, будто звякнул в пространстве и умолк электрический звонок незнакомой конструкции.

"Вззуумм. Взззууммм...".

Это напоминало чтото вроде жужжания механических пчел из детской сказки, словно роящихся в нетерпении гдето в районе кухонного окна, пытаясь проникнуть в квартиру через дребезжащее стекло. Сильно сдавило виски.

"Взззззуумммм". Максим пошатнулся, вцепившись обеими руками в скользкую поверхность раковины. Давление на мозг усилилось. В районе солнечного сплетения появилась легкая вибрация, аналогичная той, которая всегда возникала в Наваждении в предшествии "выворота". Темнота вокруг просветлела, хотя никто не включал свет.

"Господи, только этого еще мне не хватало сейчас".

"Вззззууууммммм".

В глазах замелькали крохотные черные тени, похожие на кофейные зерна, снующие по бледнолимонному фону, пожелтевших вдруг, стен. Максим закрыл глаза и помотал головой. Но от этой встряски стало только еще хуже. Вокруг все вибрировало и светилось. Это было уже понастоящему жутко, потому что это был уже не сон.

Максим хрипло прошептал: "Арчи... Арчи", - и опустился на одно колено, чувствуя, что его заваливает кудато в сторону. Пес зарычал, и от этого звука мир колыхнулся. Вокруг стало светло, как днем, светился сам воздух. Максим судорожно вздохнул и хотел позвать на помощь, но не успел. Мир наклонился и ухнул кудато влево и вниз, в темноту.

Прикосновение. Холодное и освежающее. Максим быстро заморгал, чувствуя, как тяжелые веки с трудом слушаются волевых команд. Тело не ощущалось совсем, как будто его не было, а осталась только одна голова, свободная от мыслей. Это было не очень приятное ощущение, вернее не очень привычное, так как приятным было уже хотя бы то, что голова эта жива, а значит, скоро оживет и все тело. А пока нужно лежать и ждать. Ждать, когда вернется способность двигаться, чувствовать, видеть, наконец. Глаза попрежнему были скованы темнотой, и у этой темноты было приятное и одновременно раздражающее прикосновение. Лицо было мокрым, то ли от слез, то ли... Максим вдруг понял, что это - пропитанное водой полотенце лежит у него на лбу, закрывая глаза. Он пошевелился и приподнял голову.

Свет в ванной был включен, дверь закрыта. Над ним склонились двое - черный угрюмый пес и озабоченный, встревоженный отец.

Через несколько минут, когда к Максиму вернулась способность двигаться и говорить, он встал на ноги и тут же обессилено сел на край ванны, опустив голову на грудь. Отец шепотом спросил:

- Ну, ты как, нормально?

Максим кивнул и прерывающимся голосом прошептал невпопад:

- Тьма вокруг. А он меня молнией хлестанул, - фраза прозвучала глупо и непонятно. Мысли еще вяло ворочались в голове, и нужно было напрягаться, чтобы не молоть чепухи. Хотя отчегото именно сейчас хотелось творить, говорить, говорить. Выложить все сразу, в надежде, что отец поймет. Это же отец! Не какойто дядяврач или даже Ольга, которая не верила ни одному его слову. Отец должен понять! Пусть не помочь, но понятьто должен! Хотя бы просто поверить и понять.

Ковровстарший тоже присел рядом на ванну, придерживая одной рукой сына, а другой - нервно поглаживая черного Арчи по голове.

- Макс, тебе не кажется, что настало время поговорить?

Это был не просто формальный вопрос, что был призыв к откровенности, той откровенности, которая казалась Максиму уже потерянной навсегда. Он вздохнул, чувствуя, как пустота внутри покрылась мелкой рябью.

- Мне плохо пап, очень плохо...

Я знаю.

- Только ты маме не говори и бабушке.

- Конечно. Зачем их беспокоить? Давай уж будем сами разбираться с этой чертовщиной.

Арчи уткнулся холодным мокрым носом Максиму в ладонь, словно давая понять, что он тоже здесь, рядом, как всегда.

 

"12.07.92 г., время - 18.36 (вечер)

Беседовал с отцом. Он сказал, что у него есть один знакомый, который может мне помочь. Он, якобы, очень авторитетный специалист в научном мире, - возглавляет научный отдел в какомто известном НИИ в Новосибирске, а также является директором Центра Нетрадиционных Технологий, который занимается, помимо прочего, исследованием физиологических и нервнопсихических патологий. Отец с этим профессором разговаривал, и тот обещал помочь, пригласил в Новосибирск на обследование.

Лично я отнесся к этому эксперименту скептически, но отец настаивал, и я согласился. В моем положении выбирать не приходится, цепляюсь за любую возможность - а вдруг?".

"13.07.92 г., время - 9.15 (утро)

Всю ночь не спал. Еще один подобный "выворот" я уже точно не переживу. Выпил семь натек кофе и до шести утра уминался холодной водой. Делаю эту запись в автомобиле: едем в Новосибирск. Чувствую себя отвратительно - начинают сказываться последствия "выворота".

"...время- 12.36 (день)

В Новосибирск приехали в самое пекло и долго искали нужный адрес. Наконец нашли - убогое трехэтажное здание с обшарпанными стенами..."

 

Внутреннее убранство Центра совсем не соответствовало внешнему виду здания. Во всех помещениях был сделан "евроремонт". Сразу бросалось в глаза обилие всевозможной техники в приоткрытых кабинетах: огромные камеры, напоминающие центрифуги, рентгенотелевизионные аппараты, компьютеры, осциллографы, генераторы...

Максим с изумлением смотрел на нее это технологическое изобилие и думал с тайной надеждой, что, возможно, именно здесь нее и закончится - и эти кошмарные Наваждения, и эти кошмарные визиты полупризрачных существ, и ни кошмарные "вывороты", терзающие тело воистину кошмарной болью.

Их с отцом проводила в приемную директора очень симпатичная молодая девушка в сероголубом комбинезоне и предложила холодную минералку, сообщив, что придется немного подождать, директор занят.

Ожидание затянулось на полчаса, в течение которых Максим мучительно боролся с охватывающей его сонливостью, сопровождаемой жаром. Это начинали проявляться привычные уже "послевыворотовые" симптомы. Ковровстарший беспокойно посматривал на сына и напряженно - на шикарную дверь с серебристой табличкой, надпись на которой Максим уже не мог различить изза сонной дымки, окутывающей сознание. Устав, наконец, бороться с дремой, он закрыл глаза, чувствуя, как жар растекается по всему телу горячей волной. Затем, видимо, он всетаки заснул, потому что очнулся оттого, что отец тряс его за плечо. Открыв глаза, Максим с усилием сфокусировал непослушное зрение на окруживших его людях и тут же откинулся назад, на спинку стула. Перед ним, улыбаясь и внимательно рассматривая его, стоял генеральный директор Центра Нетрадиционных Технологий. Рядом с ним стоял обеспокоенный отец.

- Максим, познакомься - что профессор, который будет тебя лечить, мой старый знакомый, Араскан Чадоев.

Чадоев протянул руку, но Максим шарахнулся в сторону, словно в ней была зажата змея. Иго всею трясло, но не от температуры, а от ужаса, который пронзительным холодом остудил жар. Перед ним стоял тот самый алтаец, человек из музея, который напуган ею до потери сознания несколько днем назад...

 

ОСКОЛКИ ЗЕРКАЛА

(Главыреконструкции, 1999 г., Москва)

 

По залитому ночным дождем асфальту, мягко шелестя шинами, стремительно мчался изящный темнозеленый "СААБ", оставляя за собой шлейф брызг и приятный запах каталитических выхлопов, тающих в утреннем воздухе четким клубящимся паром. Передвижные посты ДПС, дежурившие на дорогах в это раннее время, беспрепятственно пропускали этот автомобиль, явно превышающий допустимую скорость на этом участке трассы, - дежурные успевали разглядеть опытным взглядом российский флаг вместо буквенного обозначения района приписки и антенны спецсвязи, скрепленные в стационарных кронштейнах

Свернув с шоссе на ответвленную дорогу, ведущую в лесополосу, и миновав дорожный знак "кирпич", "СААБ" стал сбавлять скорость, и, проехав еще метров сто по идеально ровному асфальтовому покрытию, затормозил перед ограждением, на котором вызывающе красовались близнец-"кирпич" и табличка: "Внимание! Охраняемый объект. Закрытая зона. Въезд только по пропускам!" На серой стене контрольнопропускного пункта крепился небольшой щит с менее угрожающей надписью. Серебристые буквы контрастно выделялись на темносинем поле: "Научнопроизводственное объединение "Сатурн". Научный городок".

Водитель "СААБа" пару раз просигналил, басовитыми звуками всколыхнув тишину утреннего леса, окружающего научный городок со всех сторон. Но в этом уже не было необходимости - как минимум пять видеокамер зафиксировали иномарку с момента ее появления на запретной дороге. Сонная тишина, царившая вокруг, была обманчивой. Здесь не нужно было ждать, пока заспанный и раздосадованный вохровец, разбуженный звуками сигнала, наконецто соизволит выйти на улицу и, сердито ворча, отомкнет ржавый замок на скрипящих воротах. От здания КПП стремительным шагом приближался охранник, облаченный в пестрый камуфлированный комбинезон "Лес" и легкий штурмовой шлем с откинутым плексигласовым "забралом". Правой рукой он придерживал АКСУ - укороченный автомат Калашникова, угрожающе чернеющий кургузым стволом. На груди из кожаного чехла, закрепленного поверх облегченного бронежилета, торчала антенна портативного радиопередатчика. Тонированное стекло со стороны водителя "СААБа" неслышно заскользило вниз. Охранник внимательно изучил карточку допуска, затем наклонился и, заглянув в салон, внимательно рассмотрел пассажиров.

- Откройте багажник

Процедура допуска в научный городок какогото там НПО, впрочем, как и внешний вид охранника, судя по манере поведения и выправке, имеющего звание не ниже майора, могли навести на размышления постороннего человека, вознамерившегося попытаться проехать за эти ворота. Пассажиры СААБа не были посторонними, они отлично знали, что за организация скрывается за вывеской НПО "Сатурн", полому подобное поведение охранника было воспринято ими как должное. Эти обязательные формальности были неотъемлемой частью законов, имеющих отношение ко всему, что касалось деятельности "Сатурна".

Охранник, наконец, удовлетворенно кивнул, сделал шаг назад и, вытащив из нагрудного чехла пенал радиопередатчика, коротко произнес: "Ворота открыть".

Створка ворот из трехслойного листового металла неслышно отъехала в сторону, пропуская автомобиль на территорию режимного объекта. "СЛАБ" плавно покатился дальше по центральной аллее, окаймленной с обеих сторон декоративными деревьями. Охранник проводил его взглядом, затем снова проговорил в радиопередатчик:

- Внимание Центральной. Говорит КПП-1. Объект проследовал по линии А к корпусу 3. Время въезда - четыре тридцать две. Зеленый "СААБ", номер РР-031А. В салоне четверо пассажиров. Встречайте.

Генерал Югатин тяжело откинулся на мягкое сиденье автомобиля, чуть прикрыв глаза. Жутко хотелось спать. Не помогли ни кофе, ни акупунктурный массаж точек, отвечающих за тонус организма. Хотя столь ранние поездки и редки, тем не менее, трудно перестраиваться с привычного режима, коверкая налаженные биоритмы. Попутчик генерала, элегантный мужчина в дорогом коричневом костюме, наоборот, выглядел возбужденным, но, несмотря на это, сидел неподвижно, поглядывая в окно.

Автомобиль подъехал к большому четырехэтажному зданию из красного кирпича и остановился в очерченном белыми линиями прямоугольнике парковки. Телохранитель стремительно выскользнул с первого сиденья на улицу и, быстро осмотревшись, открыл заднюю дверь. Генерал медленно вышел из автомобиля, разглядывая машины, припаркованные по соседству. Две серых "Волги" последней модели, черная "Ауди" с антеннами спецсвязи и синим колпаком проблескового маячка, серебристый "Мерседес-500 SEL".

Из здания вышел высокий широкоплечий молодой человек и строгом темпом костюме и, спустившись по ступенькам, ведущим к входу, подошел к. "СААБу":

- Здравствуйте. Вас уже ждут. Я провожу...

Генерал кивнул и, наклонившись к открытой двери, негромко произнес:

- Выходите, Александр Петрович, мы прибыли.

Человек в автомобиле нерешительно выглянул наружу, словно оценивая окружающую обстановку. Довольный увиденным, он улыбнулся и медленно вышел из салона. Генерал, наблюдавший за ним, усмехнулся:

- Не беспокоитесь, господин Батырев, здесь вы в абсолютной безопасности. Поверьте мне...

 

Пенсионер Лагутин проснулся почти сразу после погружения в сон и теперь лежал в темноте с широко раскрытыми глазами, прислушиваясь к затихающему звуку, разбудившему его. Сердце бешено колотилось в груди, распространяя дрожь по всему телу. Лагутин облизал пересохшие губы и, восстанавливая дыхание, затравленно осмотрелся. В комнате было темно, за окном - ночь. Причиной его пробуждения был не страшный сон. Нет, наоборот, сегодня сны обещали быть даже добрыми - Лагутин видел себя в детстве. Это пришло позже, ворвалось в сновидение яростным ураганом, криком боли и отчаяния, зовом о помощи. Ктото из них умирал гдето, совсем рядом, агонизируя напоследок своим слабеющим энергополем. Кто же?

Подобное ощущение последний раз Лагутин пережил, когда погиб в 67м Умник. И еще много раз до этого, в пятидесятых, особенно в тот день... Тогда это чуть не выжгло ему нервную систему - несколько энергетических импульсов большой силы обожгли его душу обличающими языками невидимого пламени. Со временем "ожоги" прошли, но это ощущение Лагутин запомнил на всю жизнь, даже придумав ему название - "Последний Крик". Но это было тогда! Значит, сейчас это ктото из их пятерки, больше некому. Телефонный звонок прозвенел в коридоре, будто подтверждая его предположение.

- Слушаю...

- Хорошо слушаешь? Предсмертные вопли слышал?

- Кто это?

- Медведь, это Хан. Просыпайся уже.

- Я не сплю.

- Значит, слышал?

- Слышал... Кто это?

- Пока не знаю, но очевидно, что ктото из наших. Причем, если я не ошибаюсь, это уже второй. Не ты, не я, значит, это либо Ловкач, либо Циклоп, либо Лесник.

- Боже... Мне показалось... что это был Лесник, хотя я не уверен. А тогда, в первый раз, похоже - Циклоп...

- Да? Значит, скорее всего, это они. Я сейчас разыщу Ловкача, нужно встретиться.

- Когда?

- Как можно скорее. Я перезвоню тебе через десять минут, сиди у телефона.

 

Медведь зябко поежился, осматриваясь вокруг. Хан почемуто выбрал именно это место - заброшенный сектор одного из парков на самой окраине Москвы. Очень странный выбор. Здесь все напоминало погребальный сад в древнем "городе Мертвых", виденном Лагутиным недавно по телевизору: серое, помутневшее от времени озеро с заросшими тиной прибрежными плитами, старые клумбы с прошлогодними, полусгнившими под снегом, цветами. Более унылое место просто трудно себе представить, оно очень сильно подавляло и без того издерганную психику. Последние годы почти уже принесли долгожданный покой и уверенность, что все позади. Оказывается, нет. Последние несколько часов опять всколыхнули самые мучительные страхи и предчувствия. "Циклоп и Лесник мертвы. Что же это делается? И как этот дьявол, Хан, нашел его? Это просто невероятно, через столько лет...".

Медведь поискал глазами место, куда можно сесть, и неторопливо направился к одинокой скамейке, стоявшей неподалеку, на обочине одной из клумб. Пока он шел, рука нащупала в кармане плаща шероховатую поверхность рукоятки пистолета. Он приобрел это оружие несколько месяцев назад, когда вдруг почувствовал смутное беспокойство, не обусловленное какимилибо конкретными причинами. Купить сейчас оружие в Москве было несложно, особенно если имеешь деньги и коекакие связи. Из всех предлагаемых образцов Медведь выбрал австрийский "Глок", облегченный пистолет, имеющий надежную репутацию на рынке контрабандного оружия. Теперь это изделие австрийских оружейников приятно отягощало карман Лагутина, внушая какуюто необъяснимую уверенность, которую не мог обеспечить ему слабеющий со временем Дар.

Медведь тяжело опустился на трухлявую скамейку и, закрыв глаза, стал неторопливо сканировать местность. Если бы ктонибудь из ранних посетителей парка прошел сейчас мимо, то наверняка бы подумал, что этот пожилой человек, откинувшись на грязную после ночного дождя скамейку, вспоминает былые годы. На самом деле "старик" не грезил о прошлом. Воспоминания всегда пробуждали в нем страх. Сейчас он кропотливо составлял карчу своих ощущений, группируя окружающие его излучения по степени их потенциальной опасности. Но его усилия были напрасны, вокруг никого не было. Даже птиц и бродячих собак. На редкость унылое место. Воспоминания всетаки проскользнули из кладовых памяти, воспользовавшись тем, что отсутствие людей и нелюдей позволило Медведю хоть на мгновение расслабиться за последние несколько часов. Он продолжал сидеть, не открывая глаз, зная, что все равно почувствует, если ктото появится в парке.

"Нужно было давно бежать отсюда. Давно. Одному, а не тащить за собой хвост из этих выродков". ВЛАСТЬ и БОГАТСТВО. Медведь уже давно не чувствовал внутри топ пружины, которая толкала его вперед. Только усталость и желание отдохнуть, наконец, от этой изматывающей тетки. Сегодня погиб Лесник. Для него этот забег подошел к концу. Но ведь ктото наверняка помог ему в этом. Эргом не может умереть вот так, вдруг, случайно. Тем более что это был второй труп за последние две недели. К черту!!! Нужно было бежать, бежать, бежать. Сколько раз тогда, пятьдесят лет назад, он прокручивал в голове планы бегства. Делал это у себя в ванной, экранировав голову самодельным шлемом со свинцовой обкладкой, надеясь, что это избавит его от возможного "мысленного контроля". Ходили слухи, что среди эргомов Второй волны есть и такие - "слухачи", способные влезать в разум человека, читая его, словно открытую книгу или сокровенный дневник. Медведь не верил в то, что они могли брать большие расстояния, даже с помощью "Большого Уха", спрятанного в одном из московских ангаров, принадлежащих МГБ. Он и сам был способен определить эмоциональное состояние собеседника с точностью до визуальных образов, возникающих у того в голове. Но это отнимало уйму энергии и срабатывало только при непосредственном контакте. В радиусе десяти метров он мог лишь чувствовать побуждения человека - гнев, недоверие, агрессию, симпатию... Свыше этого расстояния фокус терялся, и удавалось лишь улавливать смутные тени далеких чувств. Но слухи ходили, и исключать подобную возможность было нельзя. Поэтому Медведь надевал на голову эту мысленепроницаемую кастрюлю и думал, думал, дума и. То, что их, эргомов, не отпустят за стены Института, было очевидно: слишком большие вложения средств и времени, слишком высокий уровень секретности и важности данной программы, с нишком большие возможности даны были им, чтобы позволить затем направить их на реализацию каких либо других планов, не посвященных реализации Проекта... Мерным попробовал бежать Филин, затем Витязь и Комар. А потом, в один из вечеров, раздался в пространстве этот ужасающий "Последний Крик", означающий смерть неудачливых беглецов и оглушивший и парализовавший оставшихся в живых эргомов. Медведь тогда мучительно искан выход из сложившейся ситуации, но Случай все решим за него. Смерть Вождя послужила отправной точкой в осуществлении намеченного плана. С Медведем связался Оберон и сам предложил побег. Как он выразился - "эксфильтрацию из зоны повышенного внимания силовых ведомств". Медведь понял - вот он, единственный шанс! Из этой мясорубки живыми их вытащить могли только ИВАН и Оберон. Все остальные варианты были заранее обречены на провал. И он согласился, совершенно потеряв голову от страха за свою только начинавшуюся жизнь, за свои новые способности, которые открывали ему возможность поновому прожить эту жизнь. Но все с самого начала пошло не гак, как хотелось. Оказалось, что план побега вынашивается среди эргомов уже давно, и некоторые даже набрались смелости объединить свои чаяния на свободу. В Отделе появилась тайная группа, которая намеревалась не только преодолеть силовые заслоны Института, но и продолжать затем действовать вместе, используя многократно усиленные совместным намерением потенциалы эргомов. Медведь не знал всех этих подробностей, и это незнание сделало его жертвой обстоятельств, которые совсем не входили в его планы. Оберон все сделал, как обещал: тех эргомов, которые хотели бежать, вывезли за пределы охраняемой спецзоны Института на автобусе с зашторенными окнами, в сопровождении трех вооруженных охранников. Автобус должен был перевезти их в пригород, откуда, согласно договоренности с Обероном, всех эргомов должны были вывезти в безопасное место, снабдив необходимыми документами. Но ощущение близкой свободы сыграло с беглецами дурную шутку. Они решили воспользоваться случаем, твердо решив жить теперь только по своим правилам. Перед Обероном у них не было никаких обязательств, а об обязательствах Медведя никто из них не шал. Все охранники были умерщвлены в сечение нескольких секунд, и группа из шести эргомов бесследно растворилась в этом огромном муравейнике под названием Москва. Медведь был в шоке, но дело было сделано и ему ничего не оставалось, как принять все как есть, и нести с собой из года в год этот тяжкий груз измены и предательства людям, которых он безмерно уважал, перед которыми преклонялся. Но эти уроды с маниакальной жаждой ВЛАСТИ все сделали посвоему. Что ж, за все нужно платить, и за "бессмертие" тоже. Это правильно. И вот, скорее всего, процесс погашения задолженности уже начался: Циклоп и Лесник. Кто следующий?

Медведь почувствовал, как все тело охватывает мелкая отвратительная дрожь, не связанная с утренней прохладой..

...Дед заставил его снять всю одежду и сложить рядом, около огромной туши убитого медведя, лежавшей в невысокой зеленой траве, подмятой этим массивным мертвым телом.

- Все скидывай, Сашка, не боись, не замерзнешь.

Мальчик снимаете себя куртку, рубашку, брюки, дрожа не столько от утренней прохлады, сколько от страха и возбуждения.

Подойди сюда.

Дед склоняется над медведем и достает из поясного чехла большой охотничий нож. Хищное лезвие бликует в солнечных лучах, которые стекают по острию, словно золотистая кровь.

- Садись на колени, вот сюда, к голове. Положи руки ему на башку. Да не сюда, олух, на лобешник.

Мальчик робко кладет тонкие руки на огромную лобастую голову с закрытыми глазами и торчащим из оскаленной пасти синеватым прокушенным языком.

Прикосновение к мертвому телу, покрытому густой слипшейся шерстью, вызывает содрогание. Дед подходит сзади и шепчет на ухо:

- Проси у него силы медвежьей...

В ответ на вопросительный взгляд кивает и говорит уверенно:

- Проси, проси. Он даст.

Мальчик закрывает глаза и тихим, извиняющимся голосом еле слышно бормочет:

- Мишка, мишка, дай мне силы...

Мертвое тело вздрогнуло, и мальчик, ойкнув, вскочил на ноги, испуганно попятившись от трупа. Но, оказывается, это дед вонзил свой гигантский нож в медвежью грудь. Резко запахло кровью. Дед смотрит на внука и грозно цыкает:

- Нука, на место, и замри. Замри!

Нож уверенно вспарывает жесткую шкуру таежного царя. Дед запускает внутрь свои крепкие жилистые руки и, пошарив там, в несколько резких движений достает наружу окровавленный кусок мяса. Протягивает внуку и говорит благоговейно:

- На, Санька. Это сила тела медвежьего!

Мальчик брезгливо берет в руки скользкий от крови кусок мяса и смотрит на охотника.

- Что мне с ним делать, деда? Старик улыбается и встает с колен:

- Это сердце зверя. В нем скрыты все тайны леса. Съешь его, и ты станешь сильным, как медведь. Оно откроет тебе свои секреты.

Мальчик рассматривает сизое сердце в своих перепачканных кровью ладонях и, нервно сглотнув горькую слюну, жалобно смотрит на дедушку:

- Съесть? Сырым? Я не смогу, деда. Меня вырвет.

- Не вырвет! Ты просто не привык к этому. Твои слабые родители, захиревшие в своем городе, не научили тебя есть сырое мясо, особенно мясо медведя. Этим они угробили тебя, сделали слабым, таким же, как и они сами. Медвежатина вдохнет в тебя свободный дух тайги. Это наследие древних охотников. Они вбирали в себя сущность этого сильного зверя. Его мясо становилось их мясом, его кровь текла по их жилам. В мире не было еще человека, который мог бы противостоять силе их духа. Они уважали лесного зверя. Убив его, они просили у него прощения. То, что они забирали его силу, говорило об их страхе, преклонении и желании быть такими же сильными. Почувствуй силу, скрытую в этом сердце. Она потечет по твоему телу, стоит тебе откусить кусочек. Посмотри на меня, мне восемьдесят лет, а я хожу по лесу быстрее тебя, пацана. Я ем медвежатину с детства, этому меня научил мой отец, и ты можешь посмотреть на результат, сравнив мою силу и силу твоего отца, который отказался от этой тайны. Я не смог убедить его прикоснуться к ней. Теперь я предлагаю ее тебе, она - в этом сердце. Оно научило меня многим чудесам, научит и тебя. Попробуй его, не бойся...

Мальчик осторожно откусывает жесткое мясо и, превозмогая тошноту, тщательно жует его, ощущая во рту сладковатый привкус крови. Дед внимательно следит за ним.

- Не торопись, жуй медленно, наслаждаясь, впитывая силу постепенно. Теперь закрой глаза. Твоя кровь должна слиться с кровью зверя. Только так сила обретает основу.

Мальчик откусывает второй кусок, третий. Мясо уже не кажется ему противным. Наоборот, некая скрытая на самом дне чувств прелесть таилась в этом пиршестве. Лучистые глаза деда словно разожгли внутри костер этих новых ощущений.

- Чувствуешь огонь?

Мальчик кивает, озадаченно прислушиваясь к своему организму.

- Дай ему выход. Не держи его в себе. Отпусти обратно в лес медвежью кровь.

Чтото стало происходить со зрением. Небо потемнело и окрасилось и бордовый цвет. Зелень леса засветилась изнутри мягким изумрудным светом. Мальчик вдруг почувствовал присутствие целого сонма живых существ вокруг: зайца в ельнике, змею, ползущую возле старого пня, птиц, жуков, муравьев... Закружилась голова, но сильные руки деда поддержали внука.