Лубянка: карающий меч партии. 6 страница

ГЛАВА 7

ЯЛТА, 45

Ялтинская конференция (иногда ее еще называют Крымской) проходила с 4по 11 февраля 1945 года. Незадолго до этого, выручая союзников, столк-нувшихся с неожиданным немецким контрнаступлением в Арденнах, КраснаяАрмия вновь перешла в наступление и уже в начале февраля заняла Силезию.Всего месяц оставался до форсирования Одера, два месяца - до штурма бер-линского укрепрайона. Исход войны был ясен и нам, и немцам, и нашим со-юзникам. Судя по всему, в спецгруппу по обслуживанию второй встречи руководи-телей трех великих держав антигитлеровской коалиции - СССР, США и Вели-кобритании - я попал, так сказать, по инерции. Накануне встречи "Большойтройки" в Москве подняли документы, связанные с организацией специальныхразведмероприятий на Тегеранской конференции, и решили использовать нашопыт. Так я оказался тогда в Крыму. Вызов в академию поступил столь же неожиданно, как и в прошлый раз. Враспоряжении высокого начальства ни о какой предстоящей встрече "Большойтройки" речь, естественно, не шла. Белено было прибыть в Генеральныйштаб. Уже в Москве узнал, что предстоит лететь в Крым. Была и еще однановость. К этому времени в наших спецлабораториях была разработана болеесовершенная аппаратура, с которой нам теперь предстояло иметь дело. Как и в Тегеране, в Ялте оборудовали подслушивающей аппаратурой всепомещения, которые занимали участники конференции, но этим дело не огра-ничилось. Новая аппаратура позволяла нам вести постоянную запись разго-воров не только в зданиях, выделенных для американской и английской де-легаций, но и, скажем, в парке с помощью направленных микрофонов. Еслиинтересующий нас объект находился на расстоянии до 50-100 метров, проб-лем здесь не возникало. Приехали мы в Ялту еще до начала встречи в верхах и сразу же успелиоценить и более масштабную организацию конференции, и техническое осна-щение. Имею в виду, конечно, специфическую сторону обслуживания этогомероприятия... Людей здесь было побольше, и нагрузка на каждого из насбыла гораздо ниже "тегеранской". Я, скажем, имел отношение только к аме-риканскому президенту. Черчиллем и остальными занимались другие специа-листы. Была еще одна особенность. В Тегеране мне приходилось докладыватьлично Сталину. Здесь этого не было - вся полученная информация шла черезслужбы Генерального штаба. Сталин, как я понял, эти материалы даже несмотрел. Словом, говоря откровенно, все это и отдаленно не напоминалоТегеран, где нам удавалось отдыхать в лучшем случае четыре-пять часов.Не было и того нервного напряжения, которое не оставляло нас все днипребывания в Иране. Ежедневно докладывать Верховному Главнокомандующему,готовить изо дня в день материалы для него, это, признаюсь, накладывалоопределенную нервозность. Каждая встреча с ним проходила, что лукавить,не без нервного напряжения. И дело тут не в боязни младшего офицера пе-ред маршалом и главой государства, а в желании сделать все так, как на-до. Мы ведь прекрасно понимали, насколько серьезно то, чем нам поручилизаниматься. Когда я впоследствии читал чьи-то воспоминания о Тегеранскойконференции, не раз ловил себя на том, что на многие вещи просто не об-ращал внимания. Интенсивность работы, нервное, физическое напряжение нанет сводили все внешние впечатления. И только там, в Тегеране, а позднеев Ялте я узнал, что есть внешняя сторона таких встреч и есть черноваяработа, которая остается "за кадром". В отличие от дипломатов, не говоряуже о самих участниках встречи, мы оставались в тени. ВЗГЛЯД С ЗАПАДА Из книги Кристофера Эндрю и Олега Гордиевского "КГБ. История внешне-политических операций от Ленина до Горбачева", вышедшей в Великобританиив 1990 году: "Состоявшаяся в феврале 1945 года в Ялте на Черном море следующаяконференция "Большой тройки" (последняя, на которой присутствовал скон-чавшийся в апреле Рузвельт) стала очередным триумфом СССР. У Сталинаснова были все военные козыри. Красная Армия почти контролировала Поль-шу, Чехословакию и Прибалтику, а также значительную часть Германии, азападным союзникам, несмотря на победу "Оверлорд", еще предстояло форси-ровать Рейн. Столь же значительным было преимущество Сталина и в развед-данных. НКВД имел двух надежных агентов в министерстве иностранных делВеликобритании - Дональда Маклина в посольстве в Вашингтоне, имевшеговозможность сообщать об англо-американских переговорах до конференции, иГая Берджесса, который в 1944 году перешел из Би-би-си в Управление ин-формации министерства иностранных дел. Основной источник НКГБ в Госу-дарственном департаменте Элджер Хисс вошел в состав ялтинской делегации.Будучи с конца 1944 года заместителем директора отдела специальных поли-тических акций, он непосредственно занимался подготовкой конференции...Американцев поместили в бывший царский Летний дворец в Ливадии, а англи-чан - в двадцати минутах езды в Воронцовском дворце. В обеих резиденцияхбыла установлена система подслушивания. Американцы, похоже, вообще непринимали никаких мер предосторожности..." Не правда ли, очень похоже на то, что уже приходилось читать ранее?Помните? "Так что можно сказать, что американцы на этой встрече осущест-вляли нечто подобное открытой дипломатии". Тогда речь шла о Тегеранскойконференции, теперь - о Ялте. Но неужели американцы были столь наивны? Конечно же союзники - и американцы, и англичане - и в Тегеране, и вЯлте принимали соответствующие меры предосторожности. Была у них, вчастности, система поиска встроенных микрофонов, но старого типа. Нашиподслушивающие системы, более совершенные на то время, на них просто нереагировали. Достаточно сказать, что ни в Тегеране, ни в Ялте ни одногослучая вскрытия наших устройств не было. Но, конечно, в наивности нашихсоюзников я бы не мог упрекнуть. Все помещения тщательно проверялись иамериканцами, и англичанами, прекрасно знали они от своих спецслужб, чтонежелательно вести в них какие-то непредназначенные для чужих ушей раз-говоры, но, как показывает практика, такие рекомендации всегда остаютсярекомендациями, и не больше. Как: бы ни следили за своей речью членыиностранных делегаций, что-то помимо их воли проскальзывало так или ина-че. Так было и тогда, когда они оставались в своих помещениях, и на про-гулках. Точно так же предпринимались все меры предосторожности советской сто-роной. Речь, вполне понятно, не только о Тегеране и Ялте. То, что иност-ранцы привозят с собой подслушивающие устройства и системы поиска, сек-ретом никогда не было. После каждого совещания в помещениях, где побыва-ли гости, шел тщательный осмотр. Искали тех самых "клопов", о которыхтак много писали в последние годы. К слову, и тогда мы их так называли. Наши системы поиска позволяли бороться с ними довольно эффективно инаходили таких "клопов" немало. Но никогда официально об этом не заявля-ли. Как правило, точно так же поступали и союзники. Считалось: установи-ли - молодцы, а мы нашли. Правда, однажды - это было в Куйбышеве - анг-личане устроили нам большой скандал. То ли неаккуратно сработали, то листарые системы поставили, но в английском посольстве их обнаружили. Этобыло единственное представление, сделанное по такому пикантному поводу. Здесь надо сделать одно уточнение: речь идет о совершенно определен-ном временном отрезке. С середины пятидесятых годов, насколько известно,таких "проколов" хватало. Через несколько лет после строительства зданияпосольства США в Москве, уже в шестидесятые, американские спецслужбы об-наружили там несколько десятков подслушивающих устройств. Настоящийскандал разразился в скоротечный и бесславный период руководства КГБСССР Вадимом Бакатиным. Именно он передал Роберту Страуссу полную схемуподслушивающих устройств в здании американского посольства. Воздержусьот комментариев. Напомню только, что, как выяснилось впоследствии, настоль экстравагантный шаг бывшего секретаря провинциального обкома КПССтолкнуло соответствующее "политическое решение" советского руководства.В самих органах государственной безопасности, впрочем как и во всехспецслужбах мира, включая знаменитое ЦРУ, это вызвало состояние шока. Понекоторым данным, советские спецслужбы "слушали" американцев с началатридцатых, точно так же поступали, когда им это удавалось, наши союзни-ки, и никого никогда это не удивляло. Речь-то, что скрывать, идет об об-щепринятой практике. С моей точки зрения, поступок Бакатина - это прямое предательство.Что это, как не выдача государственной тайны? Возможно, Бакатин не сампошел на преднамеренное предательство, допускаю, что не он был инициато-ром, а, напротив, получил соответствующую команду от Горбачева или ко-го-то еще. Мне это, откровенно скажу, неинтересно. К самому же поступкуотношение совершенно однозначное. Разведка живет по своим правилам. Ра-зумеется, отбрасываем политические убийства. Информация - и это не сек-рет - нужна. Как ее добывать? Мировое сообщество пока еще считает допус-тимым получение информации любыми способами. Лично я не берусь даватьэтическую оценку действиям спецслужб, но, думаю, подслушивание и тогда,в войну, и сегодня в разведке вполне допустимо. Уровень соответствующих разработок - а это были отечественные системы- всегда был чрезвычайно высок. Технически обнаружить их было невозмож-но. Что уж говорить о современных системах подслушивания... Но даже тог-да в распоряжении советской разведки были не просто микрофонные системыс кабельным подводом электричества, а поистине уникальные устройства.Например, Аверелл Гарриман, посол Соединенных Штатов в СССР в 1943 -1946 годах, получил в свое время одну из таких систем... в подарок. Этобыл преподнесенный советской стороной бюст Авраама Линкольна, шестнадца-того президента США. Вмонтированная в подарок система элементов питанияне имела, а работала на подсветке снаружи. За счет наружной энергии ишла ретрансляция. Разумеется, подслушивающие устройства были установлены не только вамериканском, но и во всех остальных посольствах. Как-то я на несколькодней приехал из академии в Москву и зашел в спецрадиолабораторию НКВД.Накануне товарищ пригласил меня посмотреть новые разработки. В этом жездании находились обрабатывающие центры, куда поступала перехваченнаяинформация из посольств, находящихся в Москве. - Сейчас я тебе, Серго, очень интересную вещь покажу, - заинтриговалменя товарищ. - Думаю, тебе будет любопытно. Это была запись конфиденциального разговора премьер-министра Черчилляс Кадоганом, постоянным заместителем министра иностранных дел. Я былпотрясен. Не самим фактом записи, разумеется. О том, что иностранные по-сольства в Москве прослушиваются, я давно знал. Поразило совершенно дру-гое: Кадоган последними словами ругал... премьер-министра Великобрита-нии. Я неплохо знал английский, но крепкие выражения, которые допускалзаместитель министра, явно выходили за рамки всех существующих учебни-ков. Как выяснилось, Черчилль не имел права обсуждать какие-то вещи безсанкции кабинета и согласования с ним, Кадоганом. Возвращаясь домой, невольно подумал: странные взаимоотношения. Попро-бовал бы кто-нибудь из заместителей наркомов, да что там заместителей -самих членов правительства, членов Политбюро ЦК говорить в таком тоне соСталиным... Дома рассказал о том, что слышал, отцу. Он был очень недоволен: - А какое право имели тебя к таким вещам допускать? Мне не оставалось ничего другого, как попросить отца, чтобы он невмешивался и все осталось между нами. Но об услышанном мною мы тогда по-говорили. - Да, там совершенно иные взаимоотношения между членами правительст-ва, - объяснил мне отец. - Любой из них имеет право отстаивать свою точ-ку зрения, оспаривать мнение премьера. И я вновь сопоставил: у нас ведь, за редким исключением, члены руко-водства на задних лапках бегали... Вышло так, что с Кадоганом я познакомился. Помню, он поинтересовался,откуда я знаю английский. Наверное, сказал, вы готовите себя к опреде-ленной карьере? Нет, отвечаю, я знаю и английский, и немецкий, при необ-ходимости и еще выучу, но готовлю себя только к технической карьере. Мне показалось, что он не поверил: - Мы готовим людей с колледжа... Вы изучаете языки и стремитесь к со-вершенно другой карьере? Так не бывает... Но я действительно никогда не мечтал ни о чем другом, кроме техники. Ни в Ялте, ни еще раньше, в Тегеране, мы в силу вполне понятных при-чин с иностранцами не общались. Уже позднее совершенно случайно я встре-тился на одной из южных государственных дач с Гарриманом и Гарри Гопкин-сом. Последний во время второй мировой войны был советником и специаль-ным помощником президента Рузвельта. Оба приезжали к Сталину, но я обэтом не знал и отправился на ту дачу в твердой уверенности, что там ни-кого нет. Так и познакомились. Разговор вышел довольно любопытный. Оказалось, что Гарриман еще досоветизации Грузии имел там марганцевые рудники, работал у нас и позд-нее. - А я твою маму помню совсем молодой, - рассказывал. - Она в банкеработала, верно? Тогда у вас какая-то благотворительная кампания прохо-дила и я пожертвовал голодающим даже больше, чем мне предложили. Твоямама была такая красивая. Мне сказали, что она жена чекиста. - Решили таким образом воздействовать на чекистов? - пошутил я. - Да нет, она действительно была очень красивая, и я не устоял передпросьбой помочь голодающим. Такой же случайной была одна из встреч моего отца в дни Тегеранскойконференции. Виделись мы с ним, как и в Ялте, довольно редко. У каждогобыло много работы, но мнениями обменяться успевали. Как-то рассказывает,что познакомился с очень интересным парнем из американской разведки. Го-да 22 ему, грузин. Очень симпатичный, грамотный человек. Любит Грузию.Этого для отца было вполне достаточно, и общую тему они нашли быстро.Отец, признавался, был удивлен, что этот молодой человек очень хорошознает историю. В частности, они говорили о так называемых лазах (другоеназвание мингрельцев). Большое поселение одного из грузинских этносовнаходилось в Турции. В свое время, гораздо раньше советских депортаций идаже переселения во времена Суворова полутора сотен тысяч поляков наУрал, этих людей турки переселили с побережья в горы, подальше от границГрузии. Лазы сумели сохранить язык, но магометанство им все же привили. Американский разведчик прекрасно ориентировался в проблемах этого на-рода, и трудно было сказать, объяснялось ли это только его личным инте-ресом, или это был целенаправленный интерес, связанный с его службой вразведке. Но от общения с ним отец получил явное удовольствие. Навернякаи ему было интересно общаться с отцом - всем было хорошо известно, ктоприлетел в Тегеран вместе со Сталиным. В одной из грузинских газет уже много лет спустя я прочел, что этотчеловек написал воспоминания и рассказал о встрече с моим отцом. С не-меньшим удивлением узнал, что главнокомандующий вооруженными силами НАТОв Европе носит ту же фамилию - Шаликашвили. Вполне допускаю, учитываянекоторые детали, что тогда, в сорок третьем, отец встречался с кемто изблизких родственников известного американского генерала. Из официальных источников: Джон Шаликашвили. Армейский генерал. С осени 1993 года - председательобъединенного Комитета начальников штабов. Прошел в армии США путь откомандира взвода до командира дивизии. Ветеран вьетнамской войны. Доназначения на высший военный пост в американской армии командовал воору-женными силами НАТО в Европе. Отец армейского генерала Шаликашвили - офицер вооруженных сил Грузии,в 20-м сражался с наступавшими частями Красной Армии. После советизацииГрузии бежал из страны и позднее служил в турецкой армии. Джон Шаликашвили родился в Польше, где его отец продолжал службу вкачестве военного советника, от брака Шаликашвили-старшего с полькой. В годы второй мировой войны отец нынешнего председателя Комитета на-чальников штабов служил в Италии, где и был после вторжения союзников вЕвропу захвачен в плен американскими войсками. По некоторым данным, ра-ботал в Италии на американское правительство. После окончания второй ми-ровой войны - в США. У меня, разумеется, ни в Ялте, ни в Тегеране таких встреч быть немогло. Мы даже питались в отдельной комнате. В Тегеране, а позднее и вЯлте проходили официальные банкеты, носившие формально-аскетический ха-рактер, но в них участвовали высшие руководители. На более низком уровнетоже не обходилось без тостов. Скажем, наша и американская охрана быстронашла общий язык. Ни к той ни к другой категории мы не относились, поэ-тому, видимо, и кормили нас похуже. Кстати, в Тегеране стол был болееизысканным. Но так как в Ленинградской академии нас, слушателей, кормилиболее чем скромно, претензий, честно скажу, к начальству не было. Темболее мы уже знали, что питаемся не "с барского стола", и поэтому с по-ниманием отнеслись к намеку начальства, что спиртное нам не положено. Как и все, наверное, я много читал любопытных воспоминаний о техвстречах, о всевозможных деликатесах, которыми, скажем, в Ялте потчеваливысоких гостей. Наверное, так и было, судить не берусь. Мы были простоочень далеки от всего этого и видели Рузвельта и Черчилля лишь со сторо-ны и отнюдь не на официальных приемах. Кроме основной работы, связанной с текстом записанных разговоров, мнедовелось заниматься и тем, что очень любил, - настраивал, ремонтировалпринимающие системы. Сбоев у нас не было, и, кажется, начальство оста-лось нами довольно. В период, когда проходили Тегеранская, Ялтинская, Потсдамская конфе-ренции, отец уже не имел никакого отношения к органам государственнойбезопасности, но, как и прежде, оставался членом ГКО и руководителем со-ветской стратегической разведки. Этим, видимо, и объяснялось его пребы-вание в Тегеране, Ялте и Потсдаме. В Потсдаме я даже жил вместе с отцом,но каких-либо официальных поручений уже не имел. Так что ни Трумэна, ниЧерчилля, ни представлявшего Англию после поражения последнего на выбо-рах Эттли "слушать" мне уже не пришлось. Но что такие же разведмероприя-тия проводились в Потсдаме и советской стороной, и нашими союзниками,знаю. Да и не могло быть иначе. Ни одна разведслужба мира не упуститвозможности получить интересующую ее информацию. Так было в Тегеране,так было в Ялте и Потсдаме и, думаю, будет еще долго в любой стране ми-ра. Совершенствуется техника, а законы разведки, нравятся они нам илинет, вечны... Еще Аллен Даллес, один из основателей и первый руководитель Централь-ного разведывательного управления США, признанный специалист в областитеории и практики разведывательной деятельности, писал, что для "слухо-вого контроля" необходимы "первоклассное миниатюрное электронное обору-дование, хитроумная маскировка аппаратуры и агент, который смог бы про-никнуть в помещение и скрытно установить это оборудование". По словам патриарха американской секретной службы, в 1960 году посолГенри Кэбот Лодж продемонстрировал в ООН большую государственную печатьСоединенных Штатов, висевшую в кабинете американского посла в Москве.Как установили специалисты, в ней был спрятан миниатюрный аппарат, пере-дававший на советский пост контроля все, что говорилось в святая святыхамериканского посольства - кабинете посла. Случай, по утверждению АлленаДаллеса, достаточно типичный. Но заметим при этом: Аллен Даллес отнюдь не упрекает коллег. Речь,повторяю, идет о мировой общепринятой практике. Использование техничес-ких средств в оперативной работе спецслужб - и не только за рубежом -давно стало нормой. Скажем, швейцарские службы используют в интересахпрослушивания только телефонных линий связи до 40 тысяч регистрирующихустройств. Активно используют, как известно, технические средства испецслужбы США, Великобритании, других стран, причем зачастую некоторыеих методы остаются за рамками закона, что, впрочем, не очень смущает об-щественность. Принято считать, что это не подлежит раскрытию и обсужде-нию. Пример: установка подслушивающих устройств в служебных помещениях иквартирах, личном автотранспорте и т. д. Могут задать вопрос: но ведь Сталин, на чей стол вы клали распечаткиконфиденциальных разговоров лидеров США и Великобритании, отнюдь не сменьшим интересом хотел знать, о чем говорят его ближайшие соратники?Ведь, как пишет в своих воспоминаниях Бажанов, еще задолго до войны"слуховой контроль" получил постоянную прописку в Кремле... Из официальных источников: Борис Бажанов. Помощник Генерального секретаря ЦК ВКП(б) Сталина,секретарь Политбюро ЦК. Родился в 1900 году в городе Могилеве-Подольском на Украине. В тече-ние нескольких месяцев учился на физико-математическом факультете Киевс-кого университета, столь же недолго заведовал губернским отделом народ-ного образования в Виннице, позднее был членом и секретарем Ямпольскогоревкома и секретарем Могилева-Подольского уездного комитета партии. С ноября 1920 года - в Московском высшем техническом училище, с 1922года - в Орготделе ЦК, с августа 1923 года - секретарь Политбюро, помощ-ник Сталина. 1 января 1928 года нелегально перешел советско-персидскуюграницу. Автор ряда опубликованных на Западе книг о механизме коммунис-тической власти. Из воспоминаний Бориса Бажанова: "Я вхожу к Сталину с каким-то срочным делом, как всегда, без доклада.Я застаю Сталина говорящим по телефону. То есть не говорящим, а слушаю-щим - он держит телефонную трубку и слушает. Сталин слушает и ничего неговорит. Наконец я с удивлением замечаю, что на всех четырех телефонныхаппаратах, которые стоят на столе Сталина, трубка лежит и он держит ууха трубку от какого-то непонятного и мне неизвестного телефона, шнур откоторого идет почему-то в ящик сталинского стола. Я еще раз смотрю: всечетыре сталинских телефона: этот - внутренний цековский для разговороввнутри ЦК; вот "Верхний Кремль" - это телефон для разговоров через ком-мутатор "Верхнего Кремля"; вот "Нижний Кремль" - тоже для разговоров че-рез коммутатор "Нижнего Кремля"; по обоим этим телефонам вы можете раз-говаривать с очень ответственными работниками или с их семьями; Верхний- соединяет больше служебные кабинеты. Нижний - больше квартиры; соеди-нение происходит через коммутаторы, обслуживаемые телефонистками, кото-рые все подобраны ГПУ и служат в ГПУ. Наконец, четвертый телефон - "вертушка". Это телефон автоматический,с очень ограниченным числом абонентов (60, потом 80, потом больше). Егозавели по требованию Ленина, который находил опасным, что секретные иочень важные разговоры ведутся по телефону, который всегда может подслу-шать соединяющая телефонная барышня. Для разговоров исключительно междучленами правительства была установлена специальная автоматическая стан-ция без всякого обслуживания телефонистками. Таким образом секретностьважных разговоров была обеспечена....Итак, ни по одному из этих телефонов Сталин не говорит. Мне нужновсего несколько секунд, чтобы это заметить и сообразить, что у Сталина вего письменном столе есть какая-то центральная станция, при помощи кото-рой он может включиться и подслушать любой разговор, конечно, "верту-шек". Члены правительства, говорящие по "вертушкам", все твердо уверены,что их подслушать нельзя - телефон автоматический. Говорят они поэтомусовершенно откровенно, и так можно узнать все их секреты. Сталин подымает голову и смотрит мне прямо в глаза тяжелым присталь-ным взглядом. Понимаю ли я, что я открыл? Конечно, понимаю, и Сталин этовидит. С другой стороны, так как я вхожу к нему без доклада много раз вдень, рано или поздно эту механику я должен открыть... В деле борьбыСталина за власть этот секрет - один из самых важных: он дает Сталинувозможность, подслушивая разговоры всех Троцких, Зиновьевых и Каменевыхмежду собой, всегда быть в курсе всего, что они затевают, что они дума-ют, а это оружие колоссальной важности. Сталин среди них один зрячий, аони все слепые....Я - член партии. Я знаю, что один член Политбюро имеет возможностьшпионить за другими. Должен ли я предупредить этих остальных членов По-литбюро? И, наконец, если Сталин подслушивает Зиновьева, то, может быть,Зиновьев каким-то образом в свою очередь подслушивает Сталина? Кто егознает". Я довольно скептически отношусь к воспоминаниям Бажанова. Разумеется,я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть увиденное им в Кремле в те го-ды, о которых он пишет, но, уверен, Сталину все это было, уж поверьте,ни к чему. Для прослушивания существовала специальная служба. Вначалеона находилась в ведении ЦК партии, а не НКВД, как принято считать. Аслежка за членами правительства велась еще с времен Ленина. И это несекрет. Здесь Сталин и все последующие руководители государства ничегонового не открыли. Если помните, рассказывая о существовании подслушива-ющей аппаратуры в Кремле, Бажанов говорит о своем разговоре с Мехлисом,который "был в курсе". Вот еще одно подтверждение того, что занималисьэтим не чекисты, а партийные органы. И я уверен, что Сталину докладываливсе, что его интересовало. Так что заниматься такими вещами самому Гене-ральному секретарю явно не было необходимости... Если говорить о законности таких действий, то известно ведь, что в тевремена разрешения прокуратуры на установку подслушивающей аппаратуры нетребовалось. Все делалось по указанию аппарата ЦК. Иногда эти задачивозлагались на специальные органы, но опять же по указанию ЦК. Соответствующие подразделения в состав НКВД одно время входили, но нев тот период, когда мой отец был наркомом внутренних дел. Тогда как разони находились в ведении ЦК. Партийный аппарат ими и руководил. Сама жеподслушивающая аппаратура - я ее, конечно, видел - разрабатывалась вспециальных лабораториях НКВД, Наркомата связи и других ведомств. Но,вполне понятно, использовали ее и контрразведчики, и разведка. Техника,как я уже говорил, была совершенная. Не была исключением и наша семья. О том, что нас "слушают", мы отлич-но знали. Было это уже после войны. Знали мы из первых уст, как говорит-ся (один из инженеров, устанавливавший в нашем доме подслушивающую сис-тему - человек честный и порядочный, - счел нужным рассказать об этоммоему отцу), и кто дал соответствующую команду... Как всегда, дирижерысидели не на площади Дзержинского, а в ЦК. Контроль за высшим эшелономпартийный аппарат не ослаблял никогда.

ГЛАВА 8

ЯДЕРНЫЙ ЩИТ

Из сообщения ТАСС от 25 сентября 1949 года: "23 сентября президентСША Трумэн объявил, что, по данным правительства США, в одну из послед-них недель в СССР произошел атомный взрыв. Одновременно аналогичное за-явление было сделано английским и канадским правительствами. Вслед за опубликованием этих заявлений в американской, английской иканадской печати, а также в печати других стран появились многочисленныевысказывания, сеющие тревогу в широких общественных кругах. В связи с этим ТАСС уполномочен сообщить следующее: "В Советском Союзе, как известно, ведутся строительные работы большихмасштабов - строительство гидростанций, шахт, каналов, дорог, котороевызывает необходимость больших взрывных работ с применением новейшихтехнических средств. Поскольку эти взрывные работы происходили и проис-ходят довольно часто в разных районах страны, то возможно, что эти рабо-ты могли привлечь к себе внимание за пределами Советского Союза. Что касается производства атомной энергии, то ТАСС считает необходи-мым напомнить о том, что еще 6 ноября 1947 года министр иностранных делСССР В. М. Молотов сделал заявление относительно секрета атомной бомбы,сказав, что "этого секрета давно уже не существует". Это заявление озна-чало, что Советский Союз уже открыл секрет атомного оружия и он имеет всвоем распоряжении это оружие. Научные круги Соединенных Штатов Америкиприняли это заявление В. М. Молотова как блеф, считая, что русские могутовладеть атомным оружием не ранее 1952 г. Однако они ошиблись, так какСоветский Союз овладел секретом атомного оружия еще в 1947 году. Что касается тревоги, распространяемой по этому поводу некоторымииностранными кругами, то для тревоги нет никаких оснований..." Украинский Чернобыль и американский Три Майл Айленд, испытания ядер-ного оружия с участием войск под Тоцком, на Новой Земле, на Ладожскомозере, южноуральский радиоактивный след, авария на плутониевых заводах вХэнфорде... Все это будет позднее, включая добрых две с половиной сотнивсевозможных аварий и инцидентов, связанных то со "взбунтовавшимся" ато-мом, то с чьим-то волевым решением, в результате которого обрекались намучительную смерть тысячи солдат, сержантов и офицеров. "Надо!.." Ядерный щит, как до недавнего времени мы с гордостью называли ракет-но-ядерное оружие, был создан раньше. Создан потом и кровью, но именноон с конца сороковых прикрывал Советский Союз. Но там, на Семипалатинс-ком полигоне, и тогда, 29 августа сорок девятого, мы не были первыми.Еще раньше, в половине шестого утра 16 июля 1945 года ослепительнаявспышка накрыла заокеанский полигон Аламогордо. Так начиналась многолет-няя изнурительная гонка, в которой нам так и не суждено было оказатьсяпобедителями... Прошло уже немало лет, но покров тайны с истории создания ядерногооружия полностью не снят. Увы, даже появившиеся в последние годы публи-кации на эту тему вопреки ожиданиям не столько внесли долгожданную яс-ность, как распалили дремавшие под бдительным оком цензуры страсти. Такгде же она, правда о бомбе, обладать которой стремились и мы, и наши со-юзники, и наши противники? Эта глава посвящена почти неизвестной странице жизни моего отца. Новместе с тем это и попытка откровенного рассказа о выдающихся советскихи зарубежных ученых, о судьбах, подчас трагических, тех людей, которыеволей судьбы оказались в орбите советского ядерного проекта и аналогич-ного "Манхэттенского проекта" в США. А еще хотелось, читатель, расска-зать тебе о тех, кого называют "атомными" разведчиками. Так уж получи-лось, что советской разведке в создании секретного оружия была отведенаособая и отнюдь не последняя роль... Из воспоминаний Уинстона Черчилля: "17 июля пришло известие, потрясшее весь мир. Днем ко мне заехалСтимсон и положил передо мной клочок бумаги, на котором было написано:"Младенцы благополучно родились". Я понял, что произошло нечто из рядавон выходящее. "Это значит, - сказал Стимсон, - что опыт в пустынеНью-Мексико удался. Атомная бомба создана..." Сложнее был вопрос о том,что сказать Сталину. Президент и я больше не считали, что нам нужна егопомощь для победы над Японией. В Тегеране и Ялте он дал слово, что Со-ветская Россия атакует Японию, как только германская армия будет побеж-дена, и для выполнения этого обещания уже с начала мая началась непре-рывная переброска русских войск на Дальний Восток. Мы считали, что этивойска едва ли понадобятся, и поэтому теперь у Сталина нет того козыряпротив американцев, которым он так успешно пользовался на переговорах вЯлте. Но все же он был замечательным союзником в войне против Гитлера, имы оба считали, что его нужно информировать о новом великом факте, кото-рый сейчас определял положение, не излагая ему подробностей. Как сооб-щить ему эту весть? Сделать ли это письменно или устно? Сделать ли этона официальном или специальном заседании, или в ходе наших повседневныхсовещаний, или же после одного из таких совещаний? Президент решил выб-рать последнюю возможность. "Я думаю, - сказал он, - что мне следуетпросто сказать ему после одного из наших заседаний, что у нас есть со-вершенно новый тип бомбы, нечто совсем из ряда вон выходящее, способное,по нашему мнению, оказать решающее воздействие на волю японцев продол-жать войну". Я согласился с этим планом....На следующий день, 24 июля, после окончания пленарного заседания,когда мы все поднялись со своих мест и стояли по два и по три человека,я увидел, как президент подошел к Сталину и они начали разговаривать од-ни при участии только своих переводчиков. Я стоял ярдах в пяти от них ивнимательно наблюдают эту важнейшую беседу. Я знал, что собирается ска-зать президент. Важно было, какое впечатление это произведет на Сталина.Я сейчас представляю себе всю эту сцену настолько отчетливо, как будтоэто было только вчера. Казалось, что он был в восторге. Новая бомба!Исключительной силы! И может быть, будет иметь решающее значение длявсей войны с Японией! Какая удача! Такое впечатление создайтесь у меня втот момент, и я был уверен, что он не представляет всего значения того,о чем ему рассказывали. Совершенно очевидно, что в его тяжелых трудах изаботах атомной бомбе не было места. Если бы он имел хоть малейшеепредставление о той революции в международных делах, которая соверша-лась, то это сразу было бы заметно. Ничто не помешало бы ему сказать:"Благодарю вас за то, что вы сообщили мне о своей новой бомбе. Я, конеч-но, не обладаю специальными техническими знаниями. Могу ли я направитьсвоего эксперта в области этой ядерной науки для встречи с вашим экспер-том завтра утром?" Но на его лице сохранилось веселое и благодушное вы-ражение, и беседа между двумя могущественными деятелями скоро закончи-лась. Когда мы ожидали свои машины, я подошел к Трумэну. "Ну, как сош-ло?" - спросил я. "Он не задал мне ни одного вопроса, - ответил прези-дент. Таким образом, я убедился, что в тот момент Сталин не был особоосведомлен о том огромном процессе научных исследований, которым в тече-ние столь длительного времени были заняты США и Англия и на который Сое-диненные Штаты, идя на героический риск, израсходовали более 400 миллио-нов фунтов стерлингов... Советской делегации больше ничего не сообщалиоб этом событии, и она сама о нем не упоминала". О взрыве в пустыне под Аламогордо первого американского атомного уст-ройства Сталин узнал - и это уже не секрет - до встречи с Трумэном. Орезультатах испытания, полученных американцами, Иосифу Виссарионовичудоложил лично мой отец. Было это там же, в Потсдаме, в период работыконференции глав великих держав. Разговор состоялся в присутствии гене-рал-полковника Серова. От него я и знаю все эти подробности. Генерал-полковник Серов находился тогда при маршале Жукове в оккупа-ционных войсках в Германии. К слову, Героем Советского Союза он стал попредставлению Георгия Константиновича. Отличился Серов в боях за Берлин,на Зееловских высотах. Так вот как раз он и рассказал мне, как все про-исходило в действительности. Прибыли люди из разведки, у которых уже бы-ли на руках материалы, связанные с испытаниями первой атомной бомбы. До-ложили отцу. Отец, в свою очередь, тут же доложил Сталину. Иосиф Виссарионович был очень недоволен. Раздражение понятно, амери-канцы нас опередили... Естественно, в довольно резкой форме поинтересо-вался, как обстоят дела у нас. Отец доложил, что нам потребуется ещегод-два, мы находимся, сказал, на том уровне, который пока не позволяетнам ответить на вызов американцев раньше. Должен сказать, что разговор на эту тему заходил у них конечно же невпервые. Сталин постоянно интересовался ходом исследований. Вот и наэтот раз отец доложил о последних результатах, рассказал, в частности,что сам плутоний уже получен, полным ходом идут работы над конструкциейсамой бомбы. И тем не менее, сказал отец, при самых благоприятных обсто-ятельствах раньше ничего у нас не получится. "Минимум два года". Курчатова при этом разговоре, вопреки тому, что сплошь и рядом пишутсейчас, не было. Не было, естественно, и целого монолога, якобы произне-сенного тогда Сталиным. Пишут, что Иосиф Виссарионович тут же поручилКурчатову ускорить работы. В действительности же, как рассказывал мнеСеров, Сталин внимательно выслушал доводы отца и сказал лишь, что наме-рен в ближайшем будущем к этому вопросу еще вернуться. Вот, пожалуй, ивсе. Потом, как известно, был разговор с американским президентом, о ко-тором и вспоминает Черчилль... Удивление Черчилля вполне понятно, но нам-то с вами предыстория раз-говора Сталина с Трумэном уже известна... Иосиф Виссарионович воспринялсообщение американского президента абсолютно спокойно. Скорее, это и несообщение было, как таковое, а зондаж. Проба на реакцию Сталина. Возвратившись с заседания, Сталин никаких разносов никому не устраи-вал, как рассказывают, а лишь дал указание моему отцу подготовить пред-ложения по форсированию этих работ. В результате, как известно, был соз-дан Специальный комитет с более широкими полномочиями, а все ресурсыстраны были брошены на создание атомной бомбы. Из официальных источников. Специальный комитет был создан на основании постановления Государс-твенного Комитета Обороны от 20 августа 1943 года. В Специальный комитетпри ГКО входили Л. П. Берия (председатель), Г. М. Маленков, Н. А. Возне-сенский, Б. Л. Ванников, А. П. Завенягин, И. В. Курчатов, П. Л. Капица,В. А. Махнев, М. Г Первухин. На Комитет было возложено "руководство все-ми работами по использованию внутриатомной энергии урана". В дальнейшембыл преобразован в Специальный комитет при Совете Министров СССР. В мар-те 1953 года на Комитет было возложено и руководство другими специальны-ми работами оборонного значения. На основании решения Президиума ЦК КПССот 26 июня 1953 года Специальный комитет был ликвидирован, а его аппаратпередан во вновь образованное Министерство среднего машиностроения СССР. Сталин торопил и с водородной бомбой. Надо отдать ему должное, ничегобез его ведома тут не делалось. Здесь средств у него было много - от ма-териального поощрения людей, занятых в проекте, до давления. Но помогал,безусловно. Я как-то рассказывал своим нынешним коллегам, что у меня винституте тогда было вычислительных машин больше, чем сегодня. Одиннад-цать! Да, большие по объему, еще первого поколения, но - были! Отечест-венная, кстати, техника. Все расчеты и в атомном проекте, и в ракетном,да и других систем крупных, были сделаны на нашей вычислительной техни-ке. Странно, что все это уже забыто. А ведь основные разработчики нахо-дились в Киеве и Харькове. Профессор Лебедев, целый ряд других ученыхсоздали эти машины с помощью атомного комитета. Они и предназначалисьизначально для реализации ядерного проекта. Хотя именно тогда партия давила лженауку кибернетику... Ее ЦК, аппа-рат, как всегда, были далеки от реальных вещей. Юрий Жданов с товарищами громил кибернетику, а страна выпускала для"оборонки" эти крайне необходимые нам машины. Их болтовня нам не мешала,потому что к таким серьезным вещам, как ядерный, ракетный проекты, пар-тийных работников и близко не подпускали. В других отраслях, где ониимели возможность вмешиваться, они, конечно, мешали здорово... А Сталинаинтересовало дело. Цену аппарату ЦК он знал, поверьте... Он ему был ну-жен лишь для контроля. Во всяком случае - знаю это точно - противникомвычислительной техники он не был. Напротив, выделялись соответствующиесредства, предприятия переходили на выпуск новой продукции. Да, с позиций сегодняшнего дня можно, безусловно, сказать, что следо-вало больше средств вкладывать в перспективное дело, но вспомните, какоеэто было непростое время. Если бы столь грандиозная задача была постав-лена даже не сегодня, а, скажем, в более благополучные восьмидесятые го-ды, не уверен, что можно было бы достичь подобного. А тогда, после такойстрашной войны, с нуля начинали. Но ведь справились. Михаил Первухин, в послевоенные годы министр химической промышленнос-ти, заместитель председателя Совета Министров СССР, в своих воспоминани-ях, написанных еще в конце шестидесятых годов и опубликованных лишь не-давно, утверждал, что "в случае неудачи нам бы пришлось понести суровоенаказание за неуспех". "Конечно, мы все ходили под страхом", - вторитему Ефим Славский, в те годы первый директор атомного комбината, а впос-ледствии трижды Герой Социалистического Труда, министр среднего маши-ностроения СССР. В других источниках прямо говорится, что Лаврентий Пав-лович приехал на полигон с двумя списками сотрудников - один был наград-ной, другой, в случае неудачи, для ареста... Поговаривают даже, что отецякобы до самой последней минуты не верил, что бомба взорвется... Баек на сей счет ходит действительно много. И об этих списках я чи-тал, и о прочем... А правда такова. Тогда, в августе 1949 года, я самприсутствовал при взрыве первой советской атомной бомбы, так что обовсем знаю не понаслышке. Дописались даже до того, что отец был послевзрыва в дурном настроении, потому что не успел первым доложить об удач-ных испытаниях Сталину. Реакцию своего отца я помню прекрасно. Все было совершенно иначе.Сразу же после взрыва отец и Курчатов обнялись и расцеловались. Помню,отец сказал тогда: "Слава Богу, что у нас все нормально получилось..."Дело в том, что в любой группе ученых есть противники. Так было и здесь.Сталину постоянно писали, докладывали, что вероятность взрыва крайне ма-ла. Американцы, мол, несколько попыток сделали, прежде чем что-то полу-чилось. И отец, и ученые, привлеченные к реализации атомного проекта, обэтом, разумеется, знали. Как и о том, что чисто теоретически - уже непомню сейчас, какой именно процент тогда называли, - взрыва может небыть с первой попытки. И когда бомба взорвалась, все они, вполне понят-но, испытали огромное облегчение. Я смотрел на отца и понимал, какой це-ной и ему, и людям, которые не один год с ним вместе работали, досталсяэтот успех. Как пишут сейчас, "это был триумф Берия"... Но это был триумф Советс-кого Союза, советской науки. Задача, что и говорить, была выполнена ко-лоссальная. Откровенно говоря, лично на меня этот взрыв такого впечатления, какна моего отца, Курчатова и других людей, - а в бункере нас было человекдесять, - не произвел. Впечатление, безусловно, сильное, но не потрясаю-щее. На меня, скажем, гораздо большее впечатление произвели испытаниянашего снаряда, который буквально прошил крейсер "Красный Кавказ". Водин борт корабля вошел, из другого вышел. Но это была НАША разработка,в которую столько было вложено мною и моими товарищами. А здесь... Я,конечно, отдавал себе отчет, что присутствую при необыкновенном событии.Создана бомба невероятной разрушительной силы, - все это имеет колос-сальное значение для нашей страны. Но эмоциональное восприятие было всеже иным. Я хорошо знал, что подобные испытания проходили у американцев икак они проходили. Словом, довольно спокойно отошел я от телескопа, а ихв бункере было установлено несколько. Для Курчатова и моего отца с этим взрывом был связан целый этап жиз-ни. Конечно, им все то, что случилось, было близко и дорого. Когда пишут сейчас обо всех этих вещах, неточностей допускают много,а зачастую и врут безбожно. Не было и в помине никаких списков, а есликто-то утверждает, что ученые боялись отца, пусть останется это на егосовести. Отношения были совершенно иными. Неправда, что отец и ученые нервничали, дергали военных и тому подоб-ное. Мы находились, как я уже говорил, в одном из бункеров. Там их былацелая система. Были отсеки, в которых находились всевозможные службы.Каждый занимался исключительно своим делом. Ни Курчатов, ни остальные вход испытаний не вмешивались. Это был военный полигон, который и обслу-живали военные. Вмешательство ученых просто не требовалось. Свою задачуони выполнили, теперь дело было за другими людьми. Впоследствии былисозданы специальные авиационные эскадрильи, ракетные части, участвующиев испытаниях, а тогда эта задача была возложена на одно из войсковых со-единений. От Курчатова уже ничего не зависело. Изделие создано, передано воен-ным, а там уж как получится. А вообще мой отец всегда настаивал на том,чтобы военные привлекались с начала разработки. Когда мы проводили испы-тания новой техники, он мне всегда говорил об этом. И в жизни мне этоздорово помогало, скажу честно. Военные не тогда должны изучать то илииное изделие, когда оно поступит в войска, а с момента начала разработ-ки. Тогда и во все тонкости вникнут, и по ходу дела что-то обязательноподскажут дельное. Этому совету я следовал и при жизни отца, и еще вбольшей степени позднее. Ни одна разработка без каких-либо огрехов, какни крути, не обходится. Я сам окончил Военную академию, адъюнктуру, всюжизнь работаю на оборону, но никогда не считал зазорным принять дельныйсовет кого-то из тех, кому придется в будущем иметь дело с нашими разра-ботками. Да всякое в жизни бывает. Скажем, нам, разработчикам, что-то прощесделать каким-то образом, а как это скажется на использовании техники вбоевой обстановке? Говорю об этом вот почему. Многие Генеральные, Глав-ные конструкторы - так бывало не раз - рассматривали военных как людеймалокомпетентных. У моего отца был иной взгляд на эти вещи. А в том, чтоон оказался и здесь абсолютно прав, я убеждаюсь на протяжении многихлет. Не знаю, насколько интересны будут мои рассуждения молодым ученым,но, как мне кажется, отца это в какой-то мере характеризует. Лишь недоу-мение вызывают россказни о том, что на полигоне он кричал на людей, нер-вировал военных. Некоторые высказывания того же Славского вызывают дове-рие. Например, пусть спустя много лет, но признал же он, что ЛаврентийПавлович всегда прислушивался к мнению специалистов, прекрасно справлял-ся со всеми организационными проблемами, помогал проводить в жизнь всенеобходимые решения. Правда, некоторое удивление вызывает фраза "Бериянам не мешал"... Спасибо, как говорится, и на этом. Когда Курчатова заставляли датьпоказания на отца и написать, что Берия всячески мешал созданию первойсоветской атомной бомбы, Игорь Васильевич сказал прямо: "Если бы не он,Берия, бомбы бы не было". Теперь о том, кто доложил Сталину о взрыве. Это сделал лично мойотец. Так что все разговоры о том, что кто-то опередил здесь моего отцаи тот был разгневан, абсурдны. Кто мог доложить, кроме него? Сообщение ушло в Москву прямо с ядерного полигона, а несколько позд-нее Сталин попросил отца пригласить к нему Игоря Васильевича Курчатова иего ближайших помощников, а также членов атомного комитета. Тогда разго-вор состоялся более обстоятельный, конечно. Такое приглашение в те годы расценивалось посильнее, чем самый высо-кий орден. Ученые остались довольны приемом. Все получили колоссальноематериальное вознаграждение, автомобили, для них были построены дома.Словом, труд атомщиков был оценен по достоинству. И это, заметьте, в ус-ловиях всеобщей послевоенной бедности. Сталин тогда сказал, что с боль-шим удовольствием сделал бы все это и для всех остальных людей, работав-ших над ядерным проектом, они это заслужили, но, к сожалению, пока такойвозможности у страны нет. Многие ученые тогда же были отмечены высокими наградами. Мой отец по-лучил Государственную премию. Но дело, конечно, не в наградах. Сделавтакое большое дело, все они были чрезвычайно рады. Что бы мы ни говорилисегодня, но тогда был создан ядерный щит государства. Именно тогда, какизвестно, и завершилась монополия США на ядерное оружие. Самые добрые воспоминания остались у меня об Игоре Васильевиче Курча-тове. Из официальных источников: Игорь Курчатов. Академик. Трижды Герой Социалистического Труда. Пер-вый организатор и руководитель работ по атомной науке и технике в СССР.Под его руководством сооружен в 1939 году первый советский циклотрон, в1940 году открыто спонтанное деление ядер урана. Основатель и первый директор Института атомной энергии. Под руководс-твом И. В. Курчатова созданы первый в Европе ядерный реактор (1946 год),первая в СССР атомная бомба (1949 год), первые в мире термоядерная бомба(1953 год) и атомная электростанция. Лауреат Ленинской и нескольких Го-сударственных премий. Скончался в 1960 году в возрасте 58 лет. Очень талантливый человек. Блестящий ученый. Кстати, учился в Таври-ческом университете, впоследствии преобразованном в Крымский государс-твенный университет. Среди тех, кто читал там лекции вскоре после рево-люции, были профессор Н. М. Крылов, А. И. Иоффе, а ассистентом работалмолодой И. Е. Тамм. Туда и поступил на физико-математический факультет Игорь ВасильевичКурчатов. Учился, конечно, блестяще. Он и гимназию окончил с золотой ме-далью. Летом 1923 года защитил дипломную работу. И все это за три года! Впоследствии Курчатов стал одним из ведущих сотрудников Ленинградско-го физико-технического института, признанного в те годы центра физики вСоветском Союзе. Сам институт был создан вскоре после революции под ру-ководством А. И. Иоффе. Физико-техническим отделом руководил сам акаде-мик Иоффе, отдел химической физики возглавлял Николай Николаевич Семе-нов, впоследствии лауреат Нобелевской и Ленинской премий, дважды ГеройСоциалистического Труда. Это был один из основоположников химической фи-зики, основатель целой научной школы. В годы войны ему довелось заниматься вещами, далекими - он отправля-ется в Севастополь, получив специальное задание от командования Воен-но-Морского Флота. Дело в том, что немцы успели сбросить с воздуха в мо-ре много магнитных мин, взрывавшихся под действием магнитного поля приб-лижающихся кораблей. Тогда и поставлена была эта задача. Так вот, за всевремя войны, насколько известно, из размагниченных Курчатовым и его то-варищами кораблей ни один не подорвался, включая подводные лодки. В годывойны размагничивание кораблей проводилось на всех флотах, но первыеопыты были успешно проведены на Черном море. С конца 1942 года Курчатов в Москве - его назначили научным руководи-телем той проблемы, о которой мы с вами и говорим. Когда встал вопрос о реализации атомного проекта, перед моим отцомбыла поставлена труднейшая задача - создать коллектив единомышленников,собрать тех людей, которые смогли бы в довольно короткий срок реализо-вать задуманное. Начал он вот с чего. Пригласил Иоффе, Семенова, Капицу.Не в обиду этим крупнейшим ученым, ни в одном из них он не видел тогочеловека, который мог бы возглавить такое дело. Иоффе, рассуждал отец,теоретик. Блестящий ученый, но теоретик. А вызвал его отец вот почему.Он знал, что Иоффе имеет очень много молодых учеников и мог бы подска-зать, на кого следует обратить внимание. Капица? Тот был не только теоретик, но и инженер. Беда была в другом.Петр Леонидович просто-напросто не хотел работать над атомным проектом. Из официальных источников: Петр Капица. Академик. Дважды Герой Социалистического Труда. Один изоснователей физики низких температур и физики сильных магнитных полей,организатор и первый директор Института физических проблем АН СССР. В1939 году открыл сверхтекучесть жидкого гелия, разработал способ сжиже-ния воздуха с помощью турбодетандера, новый тип мощного генератораэлектромагнитных колебаний. Лауреат Нобелевской и нескольких Государственных премий. У нас с отцом были разговоры на эту тему. Прямо Капица конечно же незаявлял об этом, но секретом это не было. По всей вероятности, было и нанего, как, скажем, на Харитона, досье. А зацепиться было за что. КогдаЦК начал его преследовать, отец пытался по возможности что-то сделать.Но беда была вот в чем. Людей, занятых в реализации атомного проекта,отец мог защитить и защищал. Капица же работать на бомбу не хотел. Здесьи возникали известные сложности. По линии Академии наук ЦК неприятностей ему много сделал. Помню, отецвызвал Семенова, академика, друга Капицы, и попросил помочь в меру силПетру Леонидовичу. Сам я, сказал отец, официально помогать Капице не мо-гу. Работай он у меня, проблем бы не было. Но коль так получилось, этомуталантливому человеку надо помогать. Атомщики тогда зарабатывали болеечем прилично, и отец попросил Семенова из тех премий, которые он будетполучать, какие-то деньги передавать Капице. Это не дело, сказал отец,что такой ученый должен страдать. Что Капица противник режима, отец, конечно, знал. Не помню, в 1936или 1937 году, когда Капица приехал из Англии, а возвратиться назад несмог, он прямо заявил Молотову: "Я не хочу здесь работать". Молотов уди-вился: "Почему?" Капица объяснил так: "У меня нет та кой лаборатории,как в Англии". - Мы ее купим, - ответил Молотов. И купили. Такое же обо-рудование и здание точно такое же построили. И тем не менее... В Англии он работал с конца 20-х годов, лет десять. А в Союз возвра-тился так. Капица во втором браке был женат на дочери известного кораб-лестроителя Крылова. Академик, если мне память не изменяет, тогда серь-езно заболел. Капица с женой и приехали проведать старика. Назад не пус-тили... Забегая вперед, скажу, что он очень резко выступал за мое освобожде-ние из тюрьмы. Конечно, он знал, как относился к нему мой отец... С бла-годарностью вспоминаю и его, и Ванникова, и Туполева, и Лавочкина, и Ко-ролева. Они сделали все, чтобы вытащить меня из тюрьмы. Дважды, как ярассказывал, обращались к Хрущеву, но своего добились. А между тем считалось, что из атомного проекта Капицу "выставил"отец... Как-то он сказал Семенову: "Жаль, ей-Богу, что такой способныйчеловек работает на большевиков". Семенов мне рассказывал: "Я засмеялся:Лаврентия Павловича не переделаешь..." Среди таких людей отец искал того единственного человека, который могбы возглавить научную сторону столь сложного дела. Переговорил с добройполусотней кандидатов и остановил свой выбор на Курчатове. И академикИоффе, и другие своими рекомендациями отцу тогда, безусловно, помогли. С этим предложением отец и пришел к Сталину. Иосиф Виссарионович вни-мательно выслушал и сказал: - Ну что ж, Курчатов так Курчатов. Раз вы считаете, что этот человекнеобходим, то пожалуйста. Самое любопытное, что тогда же Сталин предупредил отца: - Знай только, что Курчатов встретит очень сильное сопротивление мас-титых ученых... И отец понял, что параллельно, по каким-то своим каналам, Сталин уженавел соответствующие справки о крупных ученых. Вообще, должен сказать, советская система была создана ВладимиромИльичем, а впоследствии усовершенствована Иосифом Виссарионовичем на па-раллелизме проверок. Партийный аппарат и тогда, и позднее контролировалвсех и вся. В государственном аппарате были специальные службы, в со-ветском - госконтроль. Проверяли друг через друга... Все было построенона недоверии, противопоставлении одних людей другим. Так видимо, было ив данном случае... Словом, так Игорь Васильевич стал "отцом" атомной бомбы. Спустя какое-то время Сталин обратился к моему отцу: надо, мол, опре-делиться с президентом Академии наук, кто подходит? Нельзя ли, сказал,Курчатова на этом посту использовать? Мой отец был категорически против. Вызвал Курчатова, рассказал о раз-говоре со Сталиным и сказал. - Решать тебе, Игорь Васильевич. Если надумаешь уходить - возражатьне буду, конечно. Останешься руководить проектом - буду рад. Курчатов был умный человек, к славе относился равнодушно и прямо от-ветил, что президентство в Академии наук рассматривает нежелательным ихотел бы остаться в проекте. Тогда, сказал отец, сам Сталину об этом искажи. Реакцию Сталина предугадать было нетрудно. Иосиф Виссарионовичочень резко реагировал, когда ктолибо отвергал в таких случаях его пред-ложения. Игорь Васильевич сам мне рассказывал, как Сталин рассердился иобвинил в упрямстве и Курчатова, и моего отца. Мол, Берия тебя настроил,вот и не хочешь идти в президенты академии. И пригрозил, что все равнозаставит его стать президентом. Примерно такая же история была и с Сахаровым. Рассказывать о масштабедарования этого ученого, думаю, сегодня не стоит. Он учился на третьемили четвертом курсе университета, когда попал в поле зрения моего отца.У него уже тогда были интересные предложения, которые могли быть исполь-зованы на второй стадии реализации проекта. Отец имел довольно полную информацию о всех молодых людях, успевшихтак или иначе проявить себя в тех областях, которые были связаны, вчастности, с обороной страны. Понятно, что сам отец не ездил по институ-там и университетам, этим занимались другие люди. Были созданы специаль-ные группы, которые целенаправленно занимались подбором научных кадров,в том числе и для ядерного проекта. Это не были представители высшейшколы или Академии наук. Помнится, такой важной работой активно занимал-ся академик Тамм, физиктеоретик академик Фок и другие. Всех не припомню,но привлекали для отбора перспективной научной молодежи и таких извест-ных ученых, как Ландау, Гинзбург. Не помню, кто именно, но Сахарова, какпретендента, они... забраковали. Вывод сделали тогда такой: человек он,наверное, способный, талантливый, но неконтактный и так далее. Дело втом, что и в молодости Андрей Дмитриевич был убежденным в своей правотечеловеком. Не имею в виду в данном случае его философские взгляды. Таквот, с точки зрения науки, решили корифеи, с ним будет нелегко. Он выд-вигал концепции, которые пожилые, много лет отдавшие науке, люди поройне воспринимали. Так бывает. А Сахаров отстаивал зачастую свои идеи,прямо скажем, в резкой форме. Видимо, корифеи и решили: а зачем нам та-кой, пусть и очень талантливый, но неудобный молодой человек. Что было, то было... Сколько талантливых ребят тогда отыскали. И нетолько физиков, но и математиков. Их сразу же приглашали на собеседова-ния, семинары. Это была колоссальная работа. И, надо отдать должное на-шим ученым, они с ней справились, в результате были созданы поистинеуникальные коллективы, способные реализовать ядерный проект. Много лет спустя я прочел, как Андрей Дмитриевич вспоминал о встречес моим отцом. "Только после того я испугался, - писал Сахаров, - и по-нял, с кем имел дело". Чисто по-человечески читать все это неприятно. Ивот почему. Как раз отец, которого он якобы боялся относился к нему сбольшой симпатией. Сахаров сам ведь вспоминал, как мой отец предложилему обращаться в случае необходимости. Отец отлично знал об отношении маститых ученых к Сахарову. Он имелполную информацию об этом студенте, явно талантливом молодом человеке,который выдвигает собственные оригинальные концепции. И если на боль-шинство талантливых ребят он имел списки, какието материалы, то на Саха-рова имел, как я говорил, довольно подробный материал. Знаю я это и отВанникова, и от Махнева, члена Комитета, генерала, помощника отца, ве-давшего делопроизводством. Так вот, они вспоминали, как произошло зна-комство моего отца с Сахаровым. Заинтересовавшись "ершистым" студентом,отец пригласил его на беседу. Разговор был откровенный. - Как думаете, почему наши ученые не воспринимают ваши идеи? - спро-сил отец. Сахаров откровенно рассказал, что думает по этому поводу. Независимость, неординарность мышления отцу импонировали всегда. Онпригласил молодых расчетчиков-теоретиков и попросил ознакомиться с темиидеями, которые с жаром отстаивал университетский студент. Мнение их бы-ло единодушным: - Лаврентий Павлович, он ведь только студент, но почти готовый уче-ный. - Тогда так, - сказал отец. - Помогите ему. Пусть заканчивает учебу,свои расчеты и забирайте его к себе. Пусть занимается вашей темой. И довольно быстро, попав в группу расчетчиков-теоретиков, людей до-вольно молодых, Сахаров ее и возглавил. Непосредственного отношения кконструированию бомбы, получению необходимых материалов он, как фи-зик-теоретик, не имел, но его расчеты были тогда использованы. Те самые,что он начинал делать еще студентом. Во всяком случае, в основу его ра-боты были положены именно они. Выдающийся ученый, и жаль, конечно, чтосвой потенциал он не реализовал в полной мере... Органам Сахаров был известен давно, и желание расправиться с ним тожебыло. Андрей Дмитриевич был из тех людей, которые не скрывают свои мыс-ли, просто не умеют скрывать. Конечно, он не выражал свои взгляды стольоткровенно и тем образом, как это было потом, но органам хватало и того,что было. Оснований по меркам того времени для "привлечения" парня былопредостаточно. Если сказать прямо, мешал мой отец. Только это их и сдер-живало. Самое ужасное, что инакомыслие у нас всегда рассматривалось какуголовное деяние против государства. И тогда, и позднее. Какая разница,или тебя в камеру тюрьмы НКВД засунут, или в психбольницу, как это былоеще не так давно? Я уже говорил, что отец всячески поощрял мое увлечение техникой. Поего же совету я начал заниматься радиолюбительством. С него и началосьмое знакомство с радиолабораторией НКВД. Впрочем, название было довольноусловным - в этой лаборатории работали экспертные группы по самым разнымнаправлениям. Один из специалистов, помогавших мне овладеть радиотехни-кой, помню, знакомил меня с радиостанциями для разведчиков, созданныминашими конструкторами, немцами, англичанами. Можете представить интересмальчишки... Очень заинтересовала меня и группа людей, находившихся дажев этой закрытой лаборатории на особом режиме. К ним никого не подпуска-ли, и довольно продолжительное время свое любопытство я удовлетворить немог. Каково же было мое разочарование, когда я узнал, что это "всеголишь" засекреченные физики, которые анализируют какие-то материалы, пос-тупающие из-за границы. Меня это нисколько не удивило, потому что подоб-ных групп было немало. Работали они по разным направлениям, давая экс-пертные оценки тем или иным материалам. Чем занимаются физики, я, естественно, не знал, что вполне понятно,но кое-какие разговоры их в лаборатории слышать тогда приходилось. За-помнилось, как эти люди обсуждали между собой новое сверхоружие, котороепоявится в самое ближайшее время. Как я понял тогда, речь шла о созданиибомбы чудовищной разрушительной силы, но не у нас, а за рубежом. Выска-зывались опасения, что новое сверхоружие может получить Гитлер. О том, что война с Германией будет, сомнений ни у кого не было. Обэтом я слышал постоянно. Конечно, кроме любопытства, ничего другого раз-говоры о бомбе, которую можно сделать, у меня не вызвали. Отложилось впамяти и то, что немцы могут стать обладателями страшного оружия. Ника-ких подробностей создания бомбы за рубежом я тогда не знал. Сегодня, спустя много лет, я вспоминаю все эти разговоры в лаборато-рии, встречи с "технарями", работавшими в НКВД, и думаю: а ведь мало ктознает что даже тогда, в тридцатые, Народный Комиссариат внутренних делне был чисто карательной организацией. Специалисты высочайшей квалифика-ции занимались здесь всей группой вопросов, так или иначе связанных и своенной техникой, да и не только с военной. Соответствующие службы НКВДинтересовали транспорт, авиация, промышленность, экономика - словом, аб-солютно все, что было необходимо для оценки стратегических возможностейнападения на СССР той или иной державы. Этой оценкой в широком смысленаша разведка и занималась. Были люди, и легалы, и нелегалы, которые до-бывали за границей соответствующую информацию, но был и целый аппарат всистеме НКВД, который обрабатывал поступающие материалы. Потому что безаналитического разбора все донесения разведки всего лишь ворох бумаг.Разведчик может сообщить, например, дату нападения, но когда его инфор-мация связана с техникой, экономикой, научными разработками, это требуетдальнейшей колоссальной по объему работы. Так было и тогда, в концетридцатых, в сороковые, так и теперь. Не случайно ведь российскую раз-ведслужбу возглавил Примаков. Я не собираюсь оценивать его деятельностьи привожу этот факт всего лишь как пример, но пример показательный. При-маков - ученый, аналитик. Тогда подобные назначения проходили менее помпезно, но принцип былтот же: в разведке должны работать аналитики. В истории атомной бомбы,которая, надеюсь, будет когда-нибудь написана, следовало бы сказать и оних. Имею в виду настоящую историю, а не ту, что мы имели вчера, да исегодня, к сожалению, мало что изменилось. Не так давно, правда, заговорил академик Юлий Харитон. Он, в частнос-ти, пишет, что задолго до получения какой-либо информации от наших раз-ведчиков сотрудниками Института химической физики (ИХФ) Я. Зельдовичем исамим Харитоном был проведен ряд расчетов по разветвленной цепной реак-ции деления урана в реакторе как регулируемой управляемой системе. В ка-честве замедлителей нейтронов уже тогда эти ученые предлагали использо-вать тяжелую воду и углерод. В те же предвоенные годы, рассказывает ува-жаемый академик, Г Флеровым и Л. Русиновым экспериментально были получе-ны важные результаты по определению ключевого параметра цепной реакции -числа вторичных нейтронов, возникающих при делении ядер урана нейтрона-ми. Тогда же Г Флеров и К. Петржак открыли самопроизвольное, без облуче-ния нейтронами, деление урана. Академик Харитон напоминает и о других научных заслугах советскихученых - вместе с Я. Зельдовичем еще до войны он выяснил условия возник-новения ядерного взрыва, получил оценки его колоссальной разрушительнойсилы, а уже в 1941 году с участием И. Гуревича была уточнена критическаямасса урана-235 и получено, по словам самого академика, ее весьма прав-доподобное, но из-за приближенного знания ядерных констант неточное зна-чение... Небезынтересны, как мне кажется, и рассуждения Юлия Борисовича о том,что запрет на разглашение самого факта получения подобной информации былсуров. И уж кому-кому, а нашим "атомным" разведчикам должно быть особен-но ясно, почему советские физики не обсуждали эту тему. Я не собираюсь вступать в полемику ни с академиком Харитоном, ни скем-либо другим. Но поговорить на эту тему стоит. Ведь так и не сказаноглавное - о роли моего отца в создании ядерного оружия. К тому же онумолчал о некоторых деталях своей биографии... Из официальных источников: Юлий Харитон. Академик. Трижды Герой Социалистического Труда, лауреатЛенинской и нескольких Государственных премий. Родился в 1904 году в Петербурге. Окончил Ленинградский политехничес-кий институт. С 1921 года работал в Ленинградском физико-техническоминституте под руководством академика Н. Н. Семенова. В 1926-1928 годахбыл командирован в Кавендишскую лабораторию Э. Резерфорда (Великобрита-ния), где получил степень доктора философии. С 1931-го - в Институте хи-мической физики АН СССР, других научно-исследовательских учреждениях. В1939-1941 годах совместно с Я. Б. Зельдовичем впервые осуществил расчетцепной реакции деления урана. Основатель и глава новой школы в теориивзрывчатых веществ. Более 45 лет академик Ю. Б. Харитон возглавлял Российский федеральны