раверс Медвежьего. 5 января 1943 года. 10.00 2 страница

синяки, учился, огрызался все яростнее, беспощаднее и успеш­нее. Где теперь командиры, что презрительно обвиняли его в скаредности? Он ветеран среди зеленых юнцов, для которых первый рейс все чаще становится последним. А ему и последний поход, из которого вернулся две недели назад, принес удачу.

Карл повел лодку в квадрат, центром которого был остров Медвежий. Там, по сведениям разведки, должен был пройти сравнительно небольшой конвой, снявшийся из Архангельска.

Десятибалльный шторм при леденящем ветре. Лодка то стре­мительно скатывалась в ущелья между волнами, то карабка­лась на крутые гребни, с вершин которых ветер срывал пену, а мороз мгновенно превращал ее в ледяные иголки. Лицо вахтен­ных покрылось едкой соленой пленкой, а плащи — прозрачным панцирем. И это спустя всего лишь час после начала движения в позиционном положении, когда все выступающие над водой части лодки — мостик, рубка, палуба, орудие, провода антен­ны — покрывались тоннами льда. Командиру приходилось от­давать приказ на погружение, чтобы под водою оплавить лед. Дикая качка, изматывающий ритм всплытий и погружений, а еще больше томительное ожидание боя, неистраченный запас торпед изнуряли, раздражали команду.

Командир выбрался на мостик, инстинктивно заслонил ла­донью лицо от колючих брызг, а когда схватился за поручень, чтобы не быть смытым за борт, и глянул вперед, замер от радо­сти. Не потому, что вдруг ветер унес мрачные тучи и открыл звездное небо, по которому можно было наконец определить место лодки в океане, — это пусть волнует штурмана. В тот мо­мент, когда его «ладья» взобралась на гребень волны и засты­ла, чтобы ринуться в темный провал, он увидел силуэт паро­хода. Сперва Карл не поверил глазам своим, ведь гидроакустик молчал. Но вот лодка снова взобралась на волну... Да, впереди пароход. Лагом к волне, беспомощно переваливается с борта на борт: то ли капитан сумасшедший, то ли отказало рулевое управление. Скорее всего руль. Тем лучше, не увернется.

Впереди была дичь, не подозревавшая, что охотник рядом. Русский транспорт едва двигался и был одинок в океане. Ви­димо, отбился или отстал о г конвоя.

Карл стремительно слетел по грапу, прилип к визиру пери­скопа. Из боевой рубки понеслась привычная череда его команд. Запоздало стал докладывать акустик:

— Слышу шум винтов, пеленг...

— Пеленг докладывать непрерывно! — гаркнул Карл. —
Обе машины средний вперед. Курс...

Он почувствовал, что вся команда — издерганное, задыхаю­щееся в спертом воздухе закупоренной железной трубы продол­жение его тела — мгновенно и послушно заработала с точно­стью автомата.

— Первый торпедный... Пли!

— Торпеда идет... торпеда идет, — монотонно докладывал акустик. — Контакт!

Все ощутили, как вздрогнула лодка, но только командир уви­дел вспышку и всплеск. А потом еще одну вспышку и всплеск — от второй торпеды.

Во всем подзвездном мире были только он, удачливый викинг,

и пароход, уже пропавший без вести на широте и долготе, изве­стной только Карлу. По тому, как быстро погружалось судно, был убежден: тот не успел дать «SOS».

— Полный, самый полный вперед! — Викинг спешил увидеть
еще живое лицо врага. Он расстегнул кобуру и ощутил холодок
рукоятки «вальтера», из которого стрелял только раз. Приказав
взять автоматы и гранаты, он отправил на мостик боцмана и
двух матросов. Вслед за ними поднялся сам. В зеленоватом
свете, в красных отблесках пятен горящей нефти он увидел
шлюпку и плот. В нелепом гневе кто-то грозил кулаком его
лодке. Со шлюпки раздался беспомощный пистолетный выстрел,
и пуля щелкнула о броню.

— Самый малый!.

Рулевой послушно продублировал команду в машину. Над ухом Карла прогремели автоматные очереди. Они уложили на дно шлюпки и того, в тельняшке, что грозил кулаком, и то­го, что стрелял, и гребцов.

Рубка лодки медленно прошла всего в нескольких метрах от шлюпки, и боцман бросил туда гранату, забыв о том, что мож­но пострадать от своих же осколков. Одного из матросов дей­ствительно задел осколок, но заметил он это, когда все кончи­лось. А пока все трое продолжали исступленно выпускать очередь за очередью по полуразрушенной шлюпке, по тем, кто был еще жив и хватался коченеющими пальцами за доски, и по уже замерзшим, кого на плаву удерживали спасательные жи­леты.

Раздался треск. Нос лодки врезался р плот, разметал его. Сорванное полотнище брезента зацепилось за леер, потянулось за лодкой, словно шлейф. И тут Карл увидел руки, вцепившиеся в край брезента; женские руки с длинными, тонкими белыми пальцами. А потом увидел лицо. Совсем близко... лицо девуш­ки. Ее губы были плотно сжаты. Застывающие глаза глядели в упор из-под черных, почти сросшихся у переносья бровей. По воде, вслед за нею тянулись длинные змеи кос. Карл вы­хватил «вальтер» и стал стрелять. Он выпустил всю обойму, за­гнал другую — и снова мимо, мимо, мимо. Наконец волны со­рвали брезент. Лишь теперь Карл заметил, что он вхолостую продолжает щелкать курком.

У самого уха раздался оглушающий треск. Карл отпрыгнул в сторону, увидел перед собою искаженную гримасой бессмыслен­ной ярости зеленоватую маску с остекленевшими глазами. Мат­рос медленно поворачивался вслед за удалявшейся шлюпкой, выпуская длинную очередь, и прошил бы командира, если бы тот не пригнулся и не завопил, перекрывая стрельбу:

— Отставить огонь!

Матросы повиновались и теперь молча смотрели на него без­умными глазами моториста Пауля Рашке.

— Всем вниз, — несколько спокойнее скомандовал он.

Затем приказал развернуть лодку и снова прошел самым ма­лым мимо остатков спасательного плотика, мимо разбитой шлюп­ки, на которой удалось прочитать часть названия судна: «Куз­нец...» Людей не было. Убедившись в этом, Карл спустился в лодку и скомандовал погружение, потому что его «ладья» сно­ва стала обмерзать.

В центральном посту он снял реглан, отряхнул его, бросил из чьи-то услужливо протянутые руки. Прошел в крохотную каютку, которую любил называть кельей. Отодвинул ящичек тумбочки, вынул салфетку не первой свежести и бутылочку одеколона, отвер­нул крышку, щедро плеснул на салфетку, с наслаждением, нетороп­ливо стал вытирать соль, стягивавшую и щипавшую кожу ли­ца. Потом разложил салфетку на одеяле, чтобы скорее просохла, спрятал на место одеколон, расчесал пробор и вышел из своей кельи. Перешагивая через чьи-то ноги, двинулся было в сторо­ну гальюна, но увидел нырнувшую туда спину, мысленно чер­тыхнулся и направился к штурману. Тот вел вахтенный жур­нал. Прочитал через плечо: «...Двумя торпедами, водоизмещение 6000 тонн», заметил:

— Не вижу точки в конце фразы.

— Я не окончил запись.

— О чем же вы еще намерены сообщить потомкам?

— Об успешном бое с остатками команды этого «Кузнеца».

— О каком бое? Мы дали лишь салют в честь нашей победы.
Поставьте точку, штурман, и рассчитайте кратчайший курс в
Тронхейм. Здесь нам делать больше нечего! Я пошел спать...

Все так же аккуратно печатая шаг по торцовой мостовой, кор-веттен-капитан вернулся в порт. Под бетонным накатом в свете прожекторов происходила обычная кутерьма. На пирсе все еще высилась гора ящиков, мешков, пакетов, которые матросы по­спешно перетаскивали в люк. Гора месячных припасов быстро исчезала в недрах его «ладьи».

22 декабря 1942 года U-553 выскользнула из-под бетонного козырька и двинулась вдоль отвесной стены фиорда. Вскоре вы­шли из своих нор U-100 и U-202 — вся стая. Ей предстояло патрулировать район в северо-западной части Баренцева моря. Карл — на правом фланге, в районе Медвежьего.

Отныне до возвращения в Тронхейм лодки не будут видеть друг друга. Только радиоуши станут внимательно следить за краткими шифрованными сигналами команд штаба. По с'ведени-ям, русские стали выпускать одиночные транспорты. Несколько прорвалось. Нужно было закрыть лазейку, вынюхать тропу, по которой они пробирались. Миновать Медвежий русские не мог­ли. Карл рассчитывал выйти в зону милях в тридцати южнее острова. Севернее русские не пойдут, чтобы не попасть в зону видимости Медвежьего, ведь наверняка догадываются, что там НП. Забраться южнее этих тридцати миль тоже не рискнут — близко побережье Норвегии.

раверс Медвежьего. 5 января 1943 года. 10.00

«Ванцетти» втягивался в горло Белого моря, когда на мостик взбежал стармех, пробасил глухо:

— В правую топку проникает вода. Ничего не можем поде­
лать. Нам ведь все равно в Поной заходить за конвойным ко­
раблем. Лучше там задержаться, чем...

— Сколько времени нужно на ремонт? — перебил его Веронд.

— Двое суток.

— Сутки, Николай, больше дать не могу.

— Рискнем за сутки, — обреченно вздохнул механик.
Прежде чем спуститься в машину, он отправился к судовому

медику и попросил бинтов «сколько не жалко». Фельдшер Клава сидела в изоляторе и вязала носки.

Услышав просьбу «-деда», она переполошилась, решила, что в машине случилось что-то серьезное, кто-то ранен, а старший механик хочет скрыть беду. Наверняка произошло какое-то на­рушение техники безопасности.

— Никакого нарушения пока нет, но будет. Так что еще часа
два можешь спокойно вязать варежки. А как станем в Поное,
бери свою сумку с красным крестом и жми в машину.

Как только пришвартовались р Поное, Клава прихватила сум­ку со средствами первой помощи и отправилась в машину. Она никак не могла привыкнуть к трапам, ведущим в машин­ное отделение; крутым, скользким от масла бесчисленным сту­пеням. Каждый шаг — испытание. Она была еще на полпути к рифленым металлическим листам, которыми выложена палуба, когда услышала обрывок фразы старшего механика: «Будем работать по двое».

С лицами, обмотанными бинтами так, что оставались лишь ще­лочки для глаз неловкие — на каждом две пары ватников — старший механик и кочегар нырнули в жаокую тьму.

Клава присела к столику, раскрыла «Машинный журнал», прочла последнюю запись:

«Трещины в задней трубной доске. Течь трубок». Разложила все, что, по ее мнению, могло срочно пригодиться: мазь от ожогов, бинт, валериановые капли, нашатырный спирт. Надела белый халат и стала ждать.

Первая пара вывалилась быстро. Ватники тлели, бинты стали черными. Клава сунулась было к стармеху с валерианкой, но тот лишь отмахнулся погоди, мол, все еще только начинается. После недолгого совещания следующая пара нырнула в котел.

Работать начали в полночь. Потом в машинное отделение спу­стились кок и буфетчица с кастрюлей, чайником, посудой. Зна­чит, наступило утро, время завтрака. К еде никто не прикос­нулся. Все пришлось тащить снова вверх.

Потом Клава задремала и не заметила, как в котел забрался Зимин. Увидела его уже на полу. Сидит и, словно рыба, широ­ко открытым ртом ловит воздух. Когда Клава сунулась было к нему с нашатырным спиртом, он возмущенно сказал, что все в порядке, и снова стал натягивать ватник.

Стрелки часов показывали двенадцать, когда стук в котле прекратился. Клава даже не сразу сообразила, что работа окончена.

— Иу и долго же вы, — сказала она и принялась собирать
свое хозяйство, включая черные бинты, которые еще можно бы­
ло отстирать: — Теперь по очереди идите ко мне на осмотр,
а потом будете спать.

— Слушаюсь! — выжал стармех улыбку и, пошатываясь, дви­
нулся к раструбу переговорной грубы. Подул в нее, тотчас по­
слышался голос капитана:

— Ну как, много еще?

 

— Как будто залатали.

— Спасибо, Николай. Могу просить разрешение на выход?

— Можешь, Михаил.

На палубе курились сугробы сухого, мелкого снега. Команда авралила — сгребала сугробы к бортам и проталкивала сквозь штормовые шпигаты. Аврал прервал тральщик. Семафором со­общил:

«Будем сниматься через час. Конвоирую до 68°35' Норд и 4Р20' Ост. Далее следуйте самостоятельно».

Лишь теперь капитан назначил общее собрание экипажа с по­весткой: «Задачи предстоящего рейса».

Собрались в красном уголке, куда с началом рейса матросы заходили в основном затем, чтобы почитать последние сводки с фронтов, которые радист вешал возле карты мира. Карта была мелкомасштабной, линия фронта на ней отмечалась приблизи­тельно, но все равно был виден кружок «котла» в Сталинграде. Капитан встал возле карты, коснулся рукой восточной окраины страны, где был родной Владивосток.

— Вот сюда мы должны прийти, все время двигаясь на запад
и на запад. Как видите, кругосветное путешествие. Это самый
долгий и опасный путь яг всех, какие только существуют сего­
дня на море. Я даже не знаю, как сказать точнее, по тылам ли
врага мы будем идти или по линии фронта. Говорю прямо —
мы будем идти в одиночку и все время рядом со смертью.
От вашей воли, мужества и смелости будет зависеть, как прой­
дем мы этот путь. На эгом пути погибло уже много наших су­
дов. — Капитан уже был готов сказать: «Вот совсем недавно и
«Лесов» пропал без весги», но сдержал себя. — Я верю, что мы
пройдем, в Америке или в Англии, еще не знаю сам точно, за­
берем грузы, нужные для фронта, и вернемся домой. Это все,
что я хотел сказать.

Прений не было.

В Баренцевом море обрушились ураганный ветер, пурга. Тральщик исчез. В конечной точке конвоирования его тоже не оказалось. Может быть, и шел где-то рядом, но видимость бы­ла нулевой. Так и не пришлось попрощаться с провожатым.

Капитан вел пароход вслепую: небо сжалось, скрыло в белой круговерти даже дым из трубы. Стекла рулевой рубки покры­лись коркой льда. Палуба на крыльях мостика превратилась в каток. Наблюдателей пришлось привязывать к леерным стойкам, чтобы волна и качка не сбросили за борт.

На мостик поднялась судовой медик.

— Владимир Михайлович, я очень вас прошу, меняйте людей,
что снаружи дежурят, как можно чаще, а то им холодно.

— Там ведь не кисейные барышни стоят, — буркнул капитан.

— Я серьезно говорю, — настаивала Клава. — При таком
ветрище и морозе, если потную вахту стоять, организм пере­
охладится даже у такого тюленя, как Машин. Организм может
застыть так, что человек помрет, а вы и не заметите.

— Не преувеличиваешь?

— Ни капельки. Вам что, лазарет раньше времени открывать
охота? — топнула она валенком.

— Нет, Клава, неохота. Подчиняюсь.

И хотя это резко сокращало матросам время сна, Веронд при­казал удвоить вахту, подмену проводить каждый час.

А волны вовсю хозяйничали на судне: помяли фальшборт, раз­били парадный трап. Раздался треск, вдребезги разлетелся спа­сательный плотик. На палубе намерзали тонны льда. Лед пре­вратил кнехты в зеленоватые холмики. Отовсюду свисали огром­ные сосульки. Они с грохотом обрушивались, но скоро нарастали вновь. Пароход все грузнее переваливался с волны на волну.

Порой пурга ослабевала. Тогда наблюдатели вжимали бинок­ли в заиндевевшие брови, чтобы не прозевать в белой пене бу­рун от перископа. И снова налетал сбивающий с ног шквал. Все вокруг закрывала тьма, из которой валили хлопья снега.

Вахтенный помощник, взглянув на хронометр, сказал:

— А во Владивостоке уже сорок третий год пошел. Люди по­
здравили друг друга. Мои старики, наверное, спать легли. Хо­
рошо им, тепло... А мы по какому времени встретим Новый год?
По Гринвичу?

— По московскому, — отозвался капитан. Он совсем за­
был, что это новогодняя ночь.

Впервые после выхода из Поноя спустился с мостика. В ко­ридоре, едва освещенном синими лампами, было пустынно. В каютах машинной команды никого. Значит, стармех впять объявил аврал. Значит, он снова в своей преисподней возится возле гиблых котлов. Зато из каюты кочегаров доносилось ка­кое-то постукивание. Чудом закрепившись в раскачивавшейся, словно маятник, каюте, кочегар Зиновий Лосинов... ладил подош­ву к ботинку. Капитан усмехнулся: «Этот даже в спасательной шлюпке будет шорничать».

— Которая пара, Зиновий?

— А я не считаю.

— Тебе на вахту скоро, поспал бы.

— А оно, когда руки заняты, спокойнее.

Каюта де"вушек оказалась пустой. Странно. Делать им в этот момент вроде бы нечего Обнаружил их в столовой экипажа. Девушки прилаживали украшения к. маленькой елочке.

В какой-то точке океана, примерно в шестистах милях от Исландии и в двухстах от Родины, все, кто мог, собрались в столовой. Танцевать в такую качку было невозможно. Серега Зимин на весу держал патефон, чтобы иголка не соскакивала с пластинки. Патефон пел про утомленное солнце, которое про­щалось с небом.

Второго января, считая себя предположительно в точке 72°52' Норд и 41°42' Ост, Веронд вскрыл пакет, полученный в Архангельске. Предписывалось идти в Рейкьявик.

К концу дня ветер стал ослабевать. Ход увеличился до четы­рех узлов, больше выжать из машины не удавалось. Прошел не­большой снежный заряд, и открылись звезды. Это беспокоило, потому что «Ванцетти» вошел в район, который называли «го­рячим коридором». Звезды дали возможность определить место судна, впервые после выхода из Поноя. Когда штурман провел по линейке курс, оказалось, что конец карандашной линии почти упирается в Медвежий. Шторм отбросил «Ванцетти» на 25 миль севернее рекомендованного курса. Нужны были снова снег и

метель, чтобы не заметили с острова. Но погода все улучша­лась, а вдобавок ко всему началась полоса битого" льда. При­шлось снизить и без того тихий ход, осторожно пробираться, расталкивая «блины». Ночь была безлунная, но небо вдруг ста­ло светлеть и вдруг замерцало, засияло. Никогда еще не виде­ли на «Ванцетти» такого роскошного северного сияния.

-г- Земля! — крикнул наблюдатель с правого крыла мостика.

Это был Медвежий. «Ванцетти» находился точно в центре круга, который очертил в Архангельске начальник пароходства, показывая примерный район гибели «Кузнеца Лесова». Белый лед. Силуэт парохода. Все эго явно видно с острова. Веронд повернул судно на юг, чрочь от Медвежьего. Пятого января в О часов 30 минут лед остался позади. Судно снова прибавило ход.

«Слышу шум винтов»

В новогоднее утро U-553 пересекла Северный полярный круг, и этот день едва не ста л д 1Я нее последним. Лодка переползала -с волны на волну, раскачиваясь, словно маятник. Брызги замер­зали на прорезиненных плащах, на лицах вахтенных, обвисали сосульками на леерах, тросах антенны, как вдруг из-за низких туч вывалился неслышный в грохоте волн английский самолет.

Всего сорок пять секунд нужно лодке, чтобы исчезнуть с по­верхности океана, но это страшно долго, "если самолет над голо­вой. Истребитель, бомбардировщик, летающая лодка или черт знает что там еще, успел сбросить несколько глубинных бомб. В лодке загремело, как в консервной банке. Погас свет, на ка­кое-то время она вышла из-под контроля и стала неудержимо проваливаться в глубину. Выровнять ее удалось с невероятным трудом.

Снова загорелся в отсоклх свет, обнажив серые лица людей. Через какое-то время старший механик доложил, что можно ид­ти дальше. Теперь команцир ждал оптимистического рапорта от радиста Он все чаше поглядывал на часы, потому что при­ближалось время связи со штабом, но отремонтировать после встряски удалось только приемник. Ну и бог с ним, с передат­чиком! Не возвращаться же из-за этого на базу с полными баками топлива и неизрасходованным запасом Торпед.

Еще четверо суток ynop.-ю шли на север, туда, где на карте были пунктиры вероятных курсов одиночных русских судов. Когда лодка всплывала для подзарядки аккумуляторов, в лю­ки со свистом врывался ледяной ветер. Но никакой ветер и даже вентиляторы не могли выдуть застоявшийся, загустевший, сырой смрадный запах — смесь пота, выхлопных газов, одеко­лона, гальюна и камбуза.

5 января в 2 часа 30 минут по Гринвичу Карл Турман, на­мертво вцепившись в леер, вглядывался с мостика в горизонт, постепенно очищавшийся от гуч. Появились первые блики се­верного сияния, и это улучшало обзор. Снизу раздался возглас рулевого:

— Командира вызывает радист.

Оказывается, наблюдатели с Медвежьего засекли в 10—12 ми-

лях южнее острова одиночный пароход. Скорость и тоннаж опре­делить не удалось, так как судно ушло на юг и быстро скрылось.

Теперь не упустить случай, не разминуться в безбрежном океане, не отдать добычу двум лодкам, что болтаются между Ян-Майеном и Исландией. Нужно угадать действия русского капитана. Он, конечно же, шарахнется от Медвежьего как черт от ладана, но далеко на юг бежать не посмеет, чтобы не вре­заться в зону патрулирования авиации. Итак, миль двадцать на юг, потом поворот — и во все лопатки на запад. Значит, район перехвата... Карл дал вахтенному" штурману курс. Неви­димая с поверхности океана лодка пошла вперед, вслушиваясь в шорохи моря. Приказал выжимать полный, самый полный. Сам отправился в «келью», тег на койку. Надо беречь силы для напряженных часов, которые предстоит пережить во время охоты. Он засыпал и снова просыпался. Отказался от завтрака, йо лишь через десять томительных часов акустик доложил:

— Есть шум винтов.

Карл вскочил с койки, в два прыжка оказался возле акусти­ка, сорвал с его головы наушники, прижал теплый резиновый блин к уху. Сквозь многоголосие моря доносились едва слыш­ный шум и звук, похожие на легкое постукивание мякотью пальца по краешку стола. Сомнений не было: лодка напала на след. Расчет оказался вгрным. Капитан русского транспорта дей­ствовал именно так, как предполагал Карл.

— Не терять! Держать! Пеленг докладывать непрерывно! —
Швырнув наушники па пульт, Карл рванулся снова в келью,
по пути крикнув на центральный пост, чтобы всплыли на пери­
скопную глубину. Теперь нужно подготовиться к встрече. Пер­
вым делом открыл шкафчик, достал бутылку коньяка и бокал,
налил до краев, выпил. Показалось мало. Повторил. Нервная
дрожь, охватившая его, когда услышал далекие, едва слышные
звуки транспорта — ведь так мало было надежд напасть на
след одиночного судна, — ушла, стало тепло и весело. Надел
куртку на гагачьем пуху, поверх нее старый верный реглан,
который служил все два года, и пошел в центральный пост.

Свободные от вахты мчгросы, еще минуту назад трупами ле­жавшие на койках, сидели нахохлившись, настороженно, словно петухи на насесте, готовые по боевой тревоге в мгновение ока занять посты. На лицах ничего, кроме покорной готовности. А за спиной монотонный сиплый голос повторял:

— Пеленг... шум. Пеленг... слышу шум винтов. Пеленг... шум
сильнее.

Стих шум насосов, нагнетавших воздух в балластные цистер­ны. Старший механик доложил, что лодка на перископной глу­бине. Карл сам отдраил люк, первым поднялся в боевую рубку, где еще моросил дождь забортной воды.

— Поднять перископ!

Однако, кроме пены, захлестывавшей глаз лодки, ничего не было видно.

— К всплытию, вахту наверх!

В люк ворвался холодный воздух. Прогрохотали по сходням сапоги трех матросов и боцмана. Вслед за ними на мостике,

между гребнями волн а зеленоватым, мерцающим небом, очу­тился командир.

Карл первым заметил длинную черную полосу дыма. Потом из волн поднялись этажи надстроек, корпус. Пароход тяжело клевал прямым носом. Было видно, как валы разбивались о фор­штевень, накатывались на палубу. Пароход пересекал курс лод­ки. Он демонстрировал свой профиль прямо как на картинке справочника Ллойда. Но командир лодки и без справочника. знал этот тип судов: лесовоз, скорость девять узлов: с поправ­кой на волну и встречный вегер — восемь. Больно медленно кивает белым гребням валов. Скорее всего сейчас он развивает около шести узлов. Ничего не стоит влепить торпеду с первого залпа.

— Три звонка дизелистам!

Лодка вздрогнула и стала выжимать самый полный вперед, чтобы выйти на рубеж атаки. Карл медлил, не уходил с мости­ка, внимательно всматриваясь в приближенный оптикой бинок­ля корпус транспорта. Там никакого движения. Как и в прош­лый раз, беспечная вахта обреченного судна ничего не замечает. Теперь незачем больше мерзнуть на мостике. Рыбка на крючке и никуда не уйдет.

«Ванцетти». 10 часов 20 минут утра

Небо блекло. В то же время на юго-востоке забрезжила серая полоска зари. Оттого еще глубже казалась чернота надвигав­шейся тучи. О приближении полосы нового шторма сигналили резкие порывы ветра. Нужно было успеть под спасительную, вьюжную крышу до того, как наступит короткий, серый поляр­ный день. Ход не поднимался выше четырех узлов, и стармех, несмотря на все старания, ничего не мог поделать.

Веронд вызвал главстаршину военной команды. Пышущий здо­ровьем Иван Голик явился ралегке, в свитере. На обветренной, кирпичного цвета щеке полоса от подушки. Легкая улыбка на губах — воспоминание о недосмотренном приятном сне.

— Что случилось, Владимир Михайлович? — И зевнул в ку­
лак.

— Видимость хорошая случилась. Небось Медвежий проспал?

— Точно, — улыбнулся главстаршина, и тут же остатки сна
смело с его лица. — Понятно.

— Мгновенно в каюту, надень спасательный костюм, возь­
ми бинокль и сюда. Станешь на левом крыле, будешь вместе с
вахтой просматривать юг.

— Минута — я на месте.

Медленно тянулось время. Тишину нарушали только ровный стук машины и глухие удары волн. Да еще что-то поскрипыва­ло, как флюгер на старом-престаром доме из забытого детства. Веронд решил спуститься в кают-компанию, выпить стакан чаю покрепче и уж занес было ногу над комингсом двери, ведущей на трап...

— Бурун...

Главстаршина произнес это слово очень тихо, севшим голосом, но капитан, хотя и был в противоположном конце рубки,

услышал, в несколько прыжков оказался рядом, выхватил у Го­лика бинокль и направил на что-то похожее на пень, стойм-я плывущий по волнам. Сперва не мог определить направления, по которому этот пень дзижется. Потом сообразил: это ведь рубка, и кажется она такой узкой, обрубленной сверху потому, что лодка направляется в сторону «Ванцетти». Нашим «щу­кам» делать здесь нечего, слишком далеко от родных берегов. Значит — враг.

Лодка шла не таясь. Первое, о чем подумалось: она, должно быть, еще не заметила пароход на фоне надвигавшейся снего­вой тучи, такой же безлико-серой, каким издали был «Ван­цетти».

— Если не видит, то слышит нас, сволочь такая, — сказал главстаршина. — Четко наперерез идет.

Враг был примерно в пяти милях. Открывать огонь из орудия было слишком рано. Далеко. Ребята промажут. За плечами ведь только учебные стрельбы по щитам — и как давно. Пять миль... Лодка тащится медленно, вон как волна шибает по руб­ке. Курсы пересекутся через час. Значит, остался всего один час. Но можно еще спрятаться в снежном заряде, наперегонки рва­нуть в сторону кромки льда, от которой так опрометчиво ушел. Еще до того, как объявить боевую тревогу, Веронд приказал рулевому повернуть на норд, прямо в надвигавшийся снежный заряд. Когда судно завершило циркуляцию, сдвинул рукоятку на «самый полный» и крчкнул в переговорную трубу стармеху: «Как хочешь, но вытяни из машины хотя бы еще пару узлов».

Он все еще не объявлял тревогу. Главстаршина не понимал почему, настороженно смотрел на капитана — не струсил ли? Как будто непохоже. Поворот на север был сродни инстинктив­ному защитному жесту при неожиданном нападении. Теперь он размышлял: что же делать дальше, какою должна быть вся единственно правильная цепочка решений? Единственная.

Там, в виду Медвежьего, скорее всего не нужно было свора­чивать на юг, а нахально пройти мимо и расталкивать шугу, рвать лед динамитом, но не выходить на чистую воду. Сделанно­го не воротишь.

Наконец капитан включил ревун боевой тревоги, стал уводить лесовоз противолодочным зигзагом.

Мрачная снеговая туча надвинулась, закрутила снежные смерчи, превратила серую зарю в непроглядную мглу. «Ванцет­ти» уходил вслепую. Только лаг и компас помогали штурману отражать на карте след судна, который напоминал теперь зуб­цы пилы.' Противолодочный зигзаг замедлял темп движения на север, но мешал длинным ушам неизвестного фрица или ганса незаметно подкрасться и выпустить торпеду на звук.

Лодка. 10 часов 25 минут

Когда Карл спустился в рубку и развернул глаз перископа в сторону своей жертвы, то увидел корму парохода. Подойти незамеченным не удалось. Русский транспорт уходил в снеж­ный заряд и вскоре исчез. Командир ясно представлял, что те­перь происходит на лесовозе. В первую очередь в машине глу-

шат предохранительные клапаны, чтобы выжать максимальный
ход, добавить к своим предельным узлам еще два. Карл чер­
тыхнулся. Это был максимум того, что он мог выжать и из
своей лодки при такой волче. Получалось, что гонка пока на
равных. По данным ледовт"1 разведки, кромка льдов была ми­
лях в двадцати северней. Значит, в его распоряжении остава­
лось два часа. Впервые рыбка имела шанс сорваться с его
крючка.»

Тут он заметил, что пеленг, который непрерывно сообщал акус­тик, незначительно, но все время менялся. В минуту высшего напряжения Карл начинал говорить сам с собой вслух. От это­го рулевой, которому было положено репетировать. команды вниз, на центральный пост, был в очень трудном положении: попробуй-ка разберись, где кончаются командирские мысли и где начинается приказ.