I
Социокультурное развитие земель Руси в XIII—XIVвв. Для культуры это время во многом оказалось переломным. Многие исследователи считают XIII в. точкой пресечения культурных традиций, временем упадка и дезинтеграции древнерусского культурного пространства. Материальные и природные ресурсы, послужившие основой для стремительного подъема Киевской Руси в X—XII вв. к XIII в. оказались во многом исчерпаны, а стереотипы хозяйствования и социальные механизмы, ранее обеспечивавшие рост, потеряли свою эффективность. Разрушительный монгольский удар, хронологически совпавший с периодом внутренних исторических сдвигов, обострил и ускорил их течение.
С началом монголо-татарского нашествия условия культурного творчества коренным образом изменились. Вторжение было воспринято как вселенская катастрофа, как вмешательство божественных сил: «Из-за грехов наших пришли народы неизвестные, безбожные моавитяне, о которых никто точно не знает, кто они, откуда пришли, и каков их язык, и какого они племени, и какой веры» — сообщают источники тех времен.
По данным археологов, более половины (49 из 74) известных древнерусских городов было разорено монголо-татарами, некоторые из них исчезли навсегда.
Новейшие исследования рисуют убедительную картину упадка и стагнации в целом ряде городских центров в середине XIII в. В Торжке после 1238 г. в течение полувека не возобновлялись ни фортификации (срубы крепостной стены были заменены частоколом), ни мощение улиц. Городская территория Владимира на Клязьме, подвергшегося жестокому разгрому зимой 1238 г., вплоть до конца XV в. не распространялась за пределы укреплений домонгольского времени. Археологические изыскания во Владимире свидетельствуют о запустении во второй половине XIII—XV вв. обширных участков, на которых еще в конце XII — начале XIII в. располагались богатые городские усадьбы. Симптомы кризиса просматриваются в первые десятилетия XIII в. и в развитии Пскова, оказавшегося в зоне экспансии крестоносцев.
Середина XIII в. обычно рассматривается как некая черта, разделяющая не только два периода в социально-политической истории древней Руси, но и два обособленных пласта в ее материальной культуре. Академик Б. А. Рыбаков одним из первых увидел в военной катастрофе 1237—1240 гг. важнейший фактор трансформации материальной культуры. По его словам, «после монгольского завоевания исчез ряд технических приемов, знакомых Киевской Руси; в археологическом инвентаре исчезло много предметов, обычных для предшествующей эпохи». Одни исследователи связывали заметный разрыв культурных традиций с упадком городского ремесла, для которого монгольский удар стал особенно губительным и утратой ремесленных навыков и технологий. Для других культурные изменения были обусловлены в большей мере общим ослаблением материального и демографического потенциала древнерусского общества.
Примечательна история старого центра Северо-Восточной Руси — Ростова, упадок которого в XIII—XIV вв. напрямую не связан с военными катаклизмами 1238 г. Ростов в XII в. был одним из наиболее значительных древнерусских городов. Его территория составляла 200 га. Город избежал полного разгрома в 1238 г., но в последующий период перестал расти, а некоторые ранее освоенные участки запустели. Культурный слой XIV в. в Ростове отличается слабой насыщенностью и уступает по мощности отложениям XII—XIII вв. Некоторые историки связывают упадок Ростова с военно-политической обстановкой начала XIV в., когда город стал жертвой ордынских набегов и насилия московских князей, однако столь же правомерно рассматривать эту ситуацию как следствие ослабления экономического и военного потенциала города. Пример Ростова показывает, что военные потрясения не могут рассматриваться в качестве единственной причины упадка городов после нашествия монголов.
От монгольского нашествия, безусловно, сильно пострадал и Киев, однако источники говорят о том, что и во второй половине XIII в. он продолжал оставаться важнейшим политическим центром, церковной столицей всех древнерусских земель. В Киеве активно функционировала митрополичья кафедра (в Софийском соборе). В 1262 г. «преосвященному архиепископу Кириллу преславного града Киева» прислал из Болгарии князь Яков-Святослав Сербскую Кормчую книгу (сборник церковных и светских законов). На ее базе софийские книжники создали Киевскую кормчую. В Киеве в 1273 г. проходил общерусский съезд иерархов церкви, на котором были приняты единые для всей Руси Правила митрополита Кирилла, а Печерский архимандрит Серапион поставлен епископом во Владимир. Здесь же в 1284 г. состоялся новый собор епископов.
Летописи не сообщают о массовом разрушении монголо-татарами каких-либо церквей, кроме Десятинной в Киеве и Михайловской в Переяславле. У захватчиков не было причин для уничтожения православных храмов. Это противоречило их традиционному покровительственному отношению к религии в завоеванных странах. Они предпочитали «не трогать чужой религии, побудить церковнослужителей молиться за хана своему божеству по своей вере». Духовенство на Руси стало единственным сословием, которое Золотая Орда не обложила данью. Ханы считали церковь серьезной политической силой и стремились использовать в своих интересах.
На сегодня существуют сведения приблизительно о полутора десятках памятников, переживших разгром 1240 г. Это около 30 процентов известных построек X—XII вв. Постройки разрушались как во время сражений 1237—1241 гг., так и на протяжении столетий из-за отсутствия ресурсов и средств для их эксплуатации. Разрушенный Киев быстро возродился бы (как уже бывало), если бы не была уничтожена вся государственная и экономическая система страны, не была разорена главная экономическая база Киева — Среднее Поднепровье. «От ветхости» происходило разрушение храмов. Население Киева резко уменьшилось и не могло содержать все свои церкви.
Монгольское нашествие остановило восходящее развитие Киевской Руси и, наряду с другими общеевропейскими событиями, полностью изменило историческую ситуацию в Центральной и Восточной Европе. Историками еще до конца не изучены последствия изменений, затронувших в XIII в. сельские территории. Как показывают археологические изыскания последних десятилетий, в этот период начинает формироваться новый культурный ландшафт, главными чертами которого был выход поселений на водоразделы и широкие расчистки лесов на водораздельных участках. В центральных и северных областях Руси расселение распространилось на территории, которые ранее никогда не были освоены и не использовались как сельскохозяйственные угодья. Одновременно забрасывались или меняли свое местоположение многие поселения, возникшие в X — первой половине XII в. и стабильно существовавшие в течение нескольких веков. Крупные села продолжали существовать во многих издавна освоенных районах, но именно в это время малодворная деревня становится основным типом поселения.
Менялась и материальная культура сельских поселений: скудел ассортимент бытовых вещей, сократилось количество предметов, изготовленных из цветного металла, из обихода исчезла значительная часть привозных вещей и металлических украшений костюма, являвшихся в предшествующую эпоху знаками социального престижа сельского населения. В большинстве древнерусских земель уходили в прошлое традиция курганных погребений, сложившаяся в IX — X вв. и несущая в себе память, как о языческом прошлом, так и об определенном типе общественных отношений. Прекращение функционирования старых могильников в сельских районах сопровождалось устройством новых кладбищ у приходских церквей.
Глобальный характер перемен, затронувших сельские территории, как в центральных районах Руси, так и в ряде не тронутых Батыем северных областей (в Псковской земле, на юго-западе Новгородской земли) указывает, что они были обусловлены внутренними причинами: — недостатком пахотных земель в традиционно осваиваемых зонах, потребностью увеличения пищевых ресурсов в условиях роста населения, неэффективностью традиционных систем землепользования, экологическими проблемами.
Экстремальные природные явления XIII в. нашли широкое описание в летописях. Современные дендрохронологические исследования отмечают их нарастание в первом десятилетии века. Наиболее заметны циклы аномалий 1220—1230-х и 1270—1280-х гг. Вполне вероятно, что изменения климатической ситуации оказывали ощутимое влияние на состояние сельского хозяйства, которое столкнулось с определенными дефицитом пищевых ресурсов, недостатком продуктов питания и сырья.
Многие вещи на самом деле продолжали производиться и использоваться во второй половине XIII — первой половине XIV в. Так, время расцвета производства и употребления стеклянных браслетов в Новгороде — 1230—1270-е г., а окончательное прекращение их использования относится к середине XIV в. Установлено, что шиферные пряслица употреблялись в Новгороде, по меньшей мере, до конца XIII в. Вплоть до середины XIV в. продолжалось изготовление перегородчатых эмалей. До начала XIV в. в состав парадного убора горожанок, по крайней мере, в Новгороде и Пскове, входили литые колты (подвески) и створчатые браслеты, изготовлявшиеся из свинцово-оловянистых сплавов по образцу золотых и серебряных украшений с зернью, сканью и чернью, широко представленных в кладах домонгольского времени.
Разумеется, новейшие исследования не ставят под сомнение известный тезис о прямом воздействии монгольского нашествия на состояние древнерусского ремесла и торговли. Однако нельзя считать, что монголо-татарское нашествие полностью уничтожило торговые связи, хотя, разумеется, общая интенсивность торговли в этот период снизилась, а круг людей, являвшихся в своей повседневной жизни потребителями импорта и продукции квалифицированного городского ремесла, существенно сузился. Столь же характерен и факт изменения содержания берестяных грамот, относящихся к хозяйственной деятельности. Доминирующая в документах XI—XIII в. тема денег, денежных расчетов и ростовщических операций в позднейший период отходит на второй план, уступая место земледельческим проблемам.
Таким образом, очевидны глубокие качественные различия между древнерусской культурой начала XIII и первой половины XIV в.: во-первых, исчезла из обихода значительная часть повседневных вещей, составлявших материальный мир древней Руси и являвшихся яркими свидетельствами ее культурного своеобразия и экономического достатка; во-вторых, угасали ряд ремесел и производств, в том числе тех, продукция которых предназначалась для элиты древнерусского общества; в-третьих, произошел отказ от целого ряда культурных традиций, важных для общественных отношений и религиозного сознания предшествующей эпохи: стала складываться новая организация сельского расселения.
Сложным является вопрос о монгольском влиянии на становление российской государственности. Исследователи не выработали единого мнения по этой проблеме. Н. М. Карамзин утверждал, что «Москва обязана своим величием ханам», один из основоположников евразийской теории эмигрант «первой волны» Н. С. Трубецкой писал: «Московское государство возникло благодаря татарскому игу … Русский царь явился наследником монгольского хана». Эту же мысль поддержал современный исследователь из США, профессор Гарвардского университета Маршалл По: «монголы и Русь были частями одной имперской системы… Монголы передали русским механизмы функционирования имперской администрации …».
С. М. Соловьев же не видел никаких причин признавать сколь-нибудь значительное влияние монголов на внутреннюю администрацию Северо-Восточной Руси. Видимо, истина лежит посредине.
Тенденции к объединению древнерусских земель и созданию единого государства проявлялись не сразу. Первые десятилетия после нашествия Золотой Орды стали периодом максимального политического дробления Руси, появилось множество мелких, но вполне самостоятельных удельных княжеств. Одним из них было Московское княжество, образованное в конце XIII в. Его усиление было связано с рядом факторов: выгодное географическое положение, поддержка князей Золотой Ордой, пополнение княжеских дружин за счет людей из княжеств Южной Руси и др. Важную роль в укреплении позиций московских князей сыграла православная церковь. Митрополит Петр стал святым покровителем Москвы: он в 1325 г. заложил первую каменную московскую церковь — Успения Пресвятой Богородицы, основал митрополичью кафедру, благословлял все действия князя Ивана Калиты. По мнению В. О. Ключевского «… сочувствие церковного общества, может быть, более всего помогло московскому князю укрепить за собой национальное и нравственное значение в северной Руси».
С XIV в. московские князья все более демонстративно подчеркивали роль Москвы как национального лидера в борьбе с внешними врагами. Победа в 1380 г. на Куликовом поле под руководством князя Дмитрия Ивановича (Донского) и окончательное освобождение от ига Золотой Орды («Стояние на Угре», 1480 г.) во времена Ивана III стали переломными вехами в превращении Москвы в политический центр Руси.
В борьбе с иноземными и иноверными соседями Московское княжество достигло национально-культурного самоопределения и самосознания в духе основных черт средневекового мировоззрения. Эти представления получили свое выражение в древнерусской словесности и архитектуре. В литературном процессе Русь осмысливалась как непосредственная носительница божественной благодати. Эта идея звучала в княжеских житиях(«Сказание об убиении в Орде кн. Михаила Черниговского», «Повесть о Михаиле Ярославовиче Тверском», «Житие св. Александра Невского», «Повесть о Довмонте»), в воинских повестях («Слово о погибели Русской земли», «Повесть о разорении Рязани Батыем», «Повесть о Шевкале», «Задонщина», «Сказание о Мамаевом побоище» и др.).
Многообразие явлений жизни средневековой Руси по-прежнему фиксировали летописи. К концу XIV в. они объединяются в летописные своды. Так, в конце XIV в. в Москве была создана Лаврентьевская летопись, в начале XV в. — Большая московская (Троицкая) летопись. Возник новый вид исторического сочинения — хронографы. О месте древней Руси в мировой истории повествует «Хронограф», составленный в 1442 г. выходцем из Сербии Пахомием Лагофетом на основе южнославянских и древнерусских сочинений.
С конца XIII в. в Северо-Западной Руси возобновилось каменное строительство. В Новгороде местные мастера создали новый тип сравнительно небольшого приходского храма — церкви Николы на Липне (1292); Успения на Волотовом поле (1353). Во второй половине XIV в. были сооружены церкви Федора Стратилата на Ручье (1360 — 1361), Спаса на Ильине улице (1374): стройные, удлиненных пропорций, они совмещали живописность и пластическое богатство архитектурного декора с компактностью общей архитектурной композиции. Большим своеобразием отличались приходские церкви Пскова. Окружающие их галереи, приделы, крыльца, открытые звонницы придавали этим одноглавым, приземистым храмам особую живописность (церкви Василия с Горки, Успения с Пароменья, Косьмы и Дамиана с Примостья и др.). В Северо-Западной Руси велось строительство мощных оборонительных сооружений — каменных кремлей в Новгороде и Пскове, крепостей в Копорье, Изборске, Острове, Порхове.
В первой половине XIV в. постепенно начала проявляться роль московской школы архитектуры. Усиление Московского княжества обусловило широкий размах церковного (возведение в Московском Кремле Успенского и Архангельского соборов), а затем и крепостного строительства (белокаменные стены и башни Кремля). На основе переработки архитектурных традиций владимиро-суздальской школы во второй половине XIV в. утвердился сугубо московский тип белокаменного храма: компактный, 4-столпный, одноглавый, с декоративными резными поясами на фасадах (Успенский собор на Городке, Рождественский собор Саввино-Сторожевского монастыря в Звенигороде, Троицкий собор Троице-Сергиева монастыря). Живописно-праздничный, динамичный характер композиции этих построек нашел наиболее полное воплощение в Спасском соборе Спасо-Андроникова монастыря в Москве. Распространение в московском зодчестве в конце XIV в. получил и иной тип храма — небольшого, скромно декорированного, с внутренними пристенными опорами (церковь в с. Каменское под Нарофоминском, конец XIV — начало XV в.).
В связи с подъемом общерусской культуры в середине XIV в. наметилось некоторое оживление художественного ремесла. Восстанавливалось мастерство ковки, скани, чеканки, украшавших как массовые изделия, так и вещи, изготовленные по специальным заказам (оклады икон, переплеты книг, потиры и панагии). Большой интерес представляет серебряный оклад Евангелия, созданный в 1392 г. по заказу боярина Федора Кошки. В окружении тончайшего ажура гибких завитков сканого орнамента помещены массивные литые фигурки святых. В центре композиции — Христос, сидящий на престоле, по углам оклада — евангелисты. Драгоценный оклад Евангелия Ф. Кошки определил во многом художественное оформление евангелий вплоть до XVI в.
Культурное Предвозрождение. Этот период в развитии древнерусской культуры связан с ростом национального самосознания, укреплением государственности после освобождения от монголо-татарского ига и «собиранием удельных земель» вокруг Москвы. Д. С. Лихачев, А. И. Клибанов и другие исследователи обратили внимание, что на рубеже XIV—XV вв. в культурном пространстве Руси начали формироваться условия для «открытия человека», хотя, по мнению Д. С. Лихачева, «предвозрожденческая эмоциональность перекликалась с иррациональным мистицизмом», культурное самосознание формировалось на уровне эмоций.
Формированию предвозрожденческих элементов в культуре Московской Руси способствовали социально-экономические факторы, характерные для всех европейских стран: рост и развитие городов, развитие ремесел и внутренней торговли, активные контакты с южнославянскими странами и Византией. Появился интерес к античному наследию и внутреннему миру человека. Московская элита оказалась вовлеченной в европейские дела. С XV в., благодаря дипломатическим контактам, участию в военных союзах и торговым делам Московская Русь вошла в систему европейских государств. В 1492 г. глава Русской православной церкви Зосима Брадатый составил «Изложение пасхалии», где провозгласил Москву Новым Константинополем, а московского великого князя Ивана III назвал «государем и самодержцем всея Руси». Поскольку Константинополь понимался как Новый или Второй Рим, провозглашение Москвы Новым Константинополем открывало возможности ее восприятия в качестве Третьего Рима.
Концепция «Москва — третий Рим» получила затем дальнейшее развитие в т. н. «Послании на звездочетцев» старца Филофея, монаха Псковского Елеазарова монастыря, написанном ок. 1523 г. На основе этого сочинения в первой половине XVI в. составлялись поучения, обращенные к государю, где говорилось о роли уже именно Русского государства во всемирно-историческом процессе: «… Два убо Рима подоша, а третий стоит, а четвертому не быти». Третий Рим мыслился как последнее земное царство, которое предшествует Царству Небесному и завершает, таким образом, человеческую историю. Восприятие Москвы как третьего Рима оказало существенное влияние на политику Московского государства. Великий князь московский оказался единственным независимым монархом православного мира. Это проявилось в наименовании его «царем», как ранее на Руси называли византийского императора.
Основными центрами, аккумулирующими духовный потенциал народа, продолжали оставаться монастыри, где создавались библиотеки, обучали грамоте, работали книжники. Центром интеллектуальной жизни Московской Руси стала Троице-Сергиева лавра, основанная в 1373 г. Сергием Радонежским недалеко от Москвы. Вряд ли найдется какой-либо другой монастырь, история которого так тесно и неразрывно связана с историей России, с ее судьбой. На протяжении многих веков Троице-Сергиева лавра являлась крупным культурным центром. Здесь собиралась уникальная библиотека: более 300 тысяч книг и 1600 бесценных рукописей XII—XIX вв. В монастыре хранится коллекция древнерусской живописи и прикладного искусства, покров с «Троицей», вышитый Ксенией Годуновой, золотой потир 1449 г. — дар князя Василия Темного и многие другие бесценные сокровища русской культуры. Огромные книжные собрания богословской литературы, исторических повестей, книг по медицине и астрономии, публицистики были в Кирилло-Белозерском и Соловецком монастырях.
Для Предвозрождения был характерен повышенный интерес к мировой истории. В XV в. на Руси появились новые переводы исторических повестей («Сербская Александрия» — новая версия романа об Александре Македонском, цикл повестей о Троянской войне и др.). Новые черты проявились даже в таком строго-традиционном жанре литературы как агиография. Так, в «Житии Михаила Клопского» автор Пахомий Логофет решился на литературный вымысел, применив занимательный сюжет и использовав живой разговорный язык и бытовые детали. Особой писательской манерой отличался Епифаний Премудрый, автор двух обширных житий — «Жития Стефана Пермского», написанного в конце XIV в., и «Жития Сергия Радонежского», созданного в 1417—1418 гг. Близки были по своей основе к устному народному творчеству «Житие Петра и Февронии» и «Житие Петра — царевича Ордынского», написанные в XV в.
Наряду с традиционными « хождениями » русских паломников в Царьград и Палестину появились описания путешествий в западные страны (повесть о «хождении» церковной делегации на Флорентийский собор в Италии). Ценные сведения об Индии и Персии были собраны в «Хождении за три моря» тверского купца Афанасия Никитина в 1471—1474 гг., написанном без характерного для средневековой риторики «плетения словес». Во время пребывания не по своей воле в Иране и Индии автор, тоскуя о родине написал: «А Русскую землю бог да сохранит! … На этом свете нет страны, подобной ей … Пусть устроится Русская земля, а то мало в ней справедливости».
Создаются в это время и произведения — своды правил и норм, регламентировавших духовную, политическую, правовую и повседневно-бытовую жизнь. В 30—40 гг. XVI в. митрополит Макарий составил 12-томные «Великие Минеи Четьи » — собрание ежемесячных чтений о святых, а «также всех достойных книг, обретающих в Русской земле». «Четьими» назывались книги, предназначенные для повседневного чтения, «минеями» — сборники, где произведения распределены по тем дням, когда их рекомендовано читать. В «Великие Минеи Четьи» вошли жития и поучения, повести и сказания, переводная византийская литература. Появление такого грандиозного систематизированного свода свидетельствовало о желании удержать рассыпающуюся книжную традицию от окончательного хаоса. Равно как и первая редакция новгородской книги духовника Ивана IV попа Сильвестра « Домострой » (середина XVI в.) указывала на серьезные опасения за сохранность бытовой традиции.
Ереси и вольнодумства. В общественной жизни Новгорода и Пскова на рубеже XIV—XV вв. проявились первые ростки свободомыслия, которые оформились в виде ересей. Среди горожан и низшего духовенства распространилась ересь стригольников, критиковавших церковь как по вопросам догматики (оспаривали божественное происхождение таинств священства, крещения и т. д.), так и по внутрицерковной организации (критиковали монастырское землевладение, требовали «дешевой церкви»).
Своеобразным продолжением стригольничества стала ересь «жидовствующая». Под влиянием литовских евреев были переосмыслены основы учения Ветхого Завета. Умеренная часть движения ограничивалась требованием права человека на свободомыслие в литературе и науке, более радикальная доходила до отрицания церковной иерархии и троичности Бога, загробной жизни и необходимости служб по умершим. «Жидовствующие» изучали логику, астрономию и античную философию, занимались просветительством.
Псковско-новгородские еретики были осуждены церковным собором 1490 г., однако их идеи возродились в форме « нестяжательства ». Нил Сорский и Вассиан Патрикеев (Косой) из Кирилло-Белозерского монастыря выступили за реформу монастырей, ликвидацию монастырского землевладения, восстановление внутрицерковной жизни в соответствии с христианскими принципами. Нил Сорский вместе с Иннокентием Охлябининым несколько лет провел на Афоне, изучая греческий язык, познакомился с богословскими работами. После возвращения в Кирилло-Белозерский монастырь он не смог продолжать прежний образ жизни и на реке Соре он основал монашеское товарищество, взяв за образец «скитское житье», существовавшее на Востоке, но до сих пор не известное на Руси. В своих сочинениях «Послание к брату о пользе души», «Предание о жительстве скитском ученикам своим», «Завещание преподобного Нила» и др. он изложил сущность отшельничества. Цель отшельника — «внутренняя переработка души». Нил Сорский обвинял монахов в злоупотреблениях, богатстве и роскоши («любостяжаниях»): «Лучше бедным помогать, чем церкви украшать», — считал он. Кроме того, он относился критически к разным житиям святых из-за вольных или невольных приукрашиваний.
После его смерти в 1508 г. дело продолжил Вассиан Патрикеев. Главными оппонентами нестяжателей стали московские иосифляне, лидер которых — игумен Иосиф Волоцкий — в своем сочинении («Книга на новгородских еретиков», позднее наименование — «Просветитель») призывал государев меч на нечестивые головы, ставил под подозрение в латинстве и жидовстве всех, кто противился принципу монастырского землевладения.
Вольнодумство проникало во все слои общества. В московский круг еретиков входили дьяки Федор и Иван Курицыны, митрополит Зосима Брадатый, государев переписчик книг Иван Черный, дочь молдавского государя и невестка великого князя московского Ивана III Елена Стефановна, боярин Матвей Семенович Башкин, монах Феодосий Косой. За отказ от стяжательства и монастырских владений высказывался и афонский монах Максим Грек (Михаил Триволис), прибывший на Русь в 1518 г. в качестве переводчика и «справщика» книг Святого писания. Он много лет прожил на Афоне и в Италии, имел блестящее гуманистическое и богословское образование, владел иностранными языками. Приглашенный в Москву для редактирования богослужебных книг, которые в результате многочисленных переводов и авторских интерпретаций утратили свой первоначальный смысл, М. Грек пришел к неожиданным для себя и нежеланным для церкви выводам. Он порицал веру в сновидения, в существовании добрых и злых дней и часов, критиковал разные суеверные приметы и ворожбу. В своих обличительных сочинениях «Беседа ума с душой», «Стязание любостяжательного с нестяжательным» Максим Грек вскрывал пороки общества того времени. Вокруг него сложился кружок единомышленников, которые интересовались богословными вопросами, мировой историей, астрономией и астрологией. В 1532 г. он был приговорен к заточению в Тверской монастырь, а с 1553 г. и до своей смерти в 1556 г. находился в Троице Сергиевой лавре.
Победа иосифлян, отстаивающих право церкви на собственность в споре с нестяжателями, надолго пресекла линию на духовное совершенствование, которую представляли Нил Сорский, Максим Грек и «вольнодумцы».
В 1551 г. был созван собор Русской православной церкви, получивший название «Стоглавый» по количеству глав, в которые были сведены его решения. Собор закрепил унификацию общерусского пантеона святых, культов и обрядов, были установлены общие правила (каноны) для живописи. Собор заявил о высоком моральном значении церкви, пастырском служении священников, выступил против распутства, пьянства и бродяжничества монахов; возложил на церкви организацию школ для мирян.
Книгопечатание. Дальнейшее развитие литературных жанров. В 1553 г. по инициативе митрополита Макария в Москве был построен Печатный двор. Руководителем Государственной типографии стал дьякон Кремлевской церкви Иван Федоров. В 1564 г. он и его помощник Петр Мстиславец выпустили первую книгу — «Апостол», через год вышла вторая книга — «Часослов», по которой обучали детей грамоте. Затем были напечатаны русская грамматика и первый славяно-русский букварь. Среди книг, напечатанных И. Федоровым, — «Собрание вещей нужнейших» Тимофея Аннича, «Хронология» Андрея Римши, первая полная славянская Библия (Острожская). Одновременно были популярны среди населения переводная книга александрийского купца XVI в. Козьмы Индикоплова «Христианская топография» с псевдонаучными сведениями о строении Вселенной и научные издания, содержащие практическую информацию («Вертоград» — о медицине и лекарственных средствах, «Торговая книга»).
Развитие книгопечатания создало огромные возможности для тиражирования книг. Примечательно, что интерес к повествовательной литературе, беллетристике, характерный для второй половины XV в., падал. Предметом живого интереса и обсуждения становились вопросы жизни общества, которые поднимала публицистическая литература. Так, вопросы о власти и государстве рассматривали дипломат Федор Карпови воинник Иван Пересветов в своих челобитных. Ф. Карпов представил государство не как божественное, а как людское установление. Более консервативную позицию в отношении к государству, как творению божественному, занимал князь Андрей Курбский. «История о великом князе Московском» А. Курбского — своего рода «антижитие», попытка развенчания героя (Ивана Грозного). Излюбленным жанром самого Ивана Грозного были послания («В Кирилло-Белозерский монастырь» и др.), но ярче всего жесткий публицистический талант московского государя проявился в переписке с А. Курбским, бежавшим в ВКЛ от монаршего гнева. Их переписка — один из наиболее ярких памятников публицистической литературы второй половины XVI в. Обличая Курбского, царь на ходу меняет стилевые маски — то судьи, то скомороха, чтобы утвердить идею, что царь есть «Божия гроза», не он судит по правде, а он и есть сама правда и его прихоти не нуждаются в обосновании.
