В насчитывающей две тысячи лет христианской культуре крест представляет собой важнейший символ разнообразный по форме и функциям. Согласно православной традиции, крест - «необходимая принадлежность престола в церкви», он «венчает собою иконостас, возлагается на верующих при крещении, изображается руками при сотворении крестного знамения... кладется в основу при постройке храма и воздвигается над ним, постоянно носится верующими (нательный крест) и вообще служит как бы печатью всех священных предметов» (1). Различные функции имеют и монументальные (т.е. отдельно стоящие или заложенные в стены храма) кресты. До настоящего времени общепринятая типология монументальных крестов отечественной наукой не разработана. Наиболее часто исследователи выделяют памятные кресты - установленные в честь какого-либо события, обетные - установленные по обету, закладные - отмечающие закладку храма, поселения. Намогильные кресты (известные в научной литературе еще и как надмогильные или надгробные) также фигурируют в подавляющем большинстве ставрографических типологий (2).
Как правило, намогильные кресты оказывались в сфере интересов археологии и искусствоведения. Представители первой дисциплины обращали внимание на этот тип памятников при обследовании средневековых погребений, второй - изучали надгробия как часть художественной культуры. С точки зрения этнографа намогильный крест - также часть культуры, но культуры этнической. В данном случае крест рассматривается в контексте похоронно-погребального обряда - одного из наиболее консервативных элементов обрядности жизненного цикла, сохраняющего архаические черты в большей степени, чем обряды, связанные с рождением ребенка или заключением брака. Уже сам факт широкого бытования на сельских кладбищах крестов как намогильных памятников в атеистический советский период свидетельствует об устойчивости погребальных традиций и их слабой изменчивости под воздействием политической конъюнктуры. Кроме того, в некоторых случаях кресты и погребения приобретают функции локальных («деревенских») святынь, становятся таким образом неотъемлемой частью религиозного мировоззрения и играют заметную роль в формировании и поддержании социальных связей в регионе.
Основой данного исследования стали материалы, собранные в 1994-2001 гг. на территории Ленинградской области в ходе экспедиций, организованных кафедрой этнографии и антропологии СПбГУ (руководитель - заведующий кафедрой проф. А.В. Гадло). Полевые работы проводились по единой комплексной методике сбора данных по материальной, духовной, соционормативной культуре населения Северо-Запада России (Ленинградская, Псковская, Новгородская области) с целью дальнейшего анализа этнокультурного развития региона (3). Следует отметить, что задача изучения намогильных крестов как самостоятельного культурного явления прямо не ставилась, однако в результате интервью и наблюдений были выявлены некоторые сведения, имеющие непосредственное отношение к теме статьи.
Одним из ареалов экспедиционных работ стали окрестности С.-Петербурга - Ингерманландия или Ингрия - регион, который включает в себя западную часть Ленинградской области: Кингисеппский, Волосовский, Ломоносовский, Гатчинский, Всеволожский, Тосненский районы и запад (до р. Лава) Кировского района. Ингерманландия отличается сложным этническим составом населения. До сегодняшнего дня в Кингисеппском районе проживают последние представители древнего автохтонного финноязычного населения края - ижор и води. Более чем тысячелетнюю историю имеет славянс-кое население края, численность которого особенно возросла после основания С.-Петербурга. В XVII в., когда согласно Столбовскому миру 1617 г. территория Ингерманландии входила в состав Швеции, здесь появились переселенцы из Восточной Финляндии, составившие основу этнической общности ингерманландских финнов. Тогда же формируется представление об Ингерманландии как особом регионе и ее границах, поскольку только в период шведского правления эта территория имела статус отдельной «завоеванной провинции». С середины XVIII в. в окрестностях С.-Петербурга возникли немецкие колонии, с XIX в. происходит рост эстонских переселенцев. В XX в. события Гражданской и Великой Отечественной войн, принудительные миграции финно-язычного населения в 1940-е гг., а также его естественная ассимиляция привели к сокращению доли нерусских этнических общностей региона. По переписи 1989 г. в Ленинградской области проживали всего 11833 финна (в том числе 8250 человек сельского населения), 276 ижор. Водь по оценкам исследователей насчитывает лишь несколько десятков человек (4).
Неоднороден и конфессиональный состав населения: русские, ижоры, водь исповедуют православие, финны и эстонцы - лютеране. В советский период лютеранская церковь в регионе испытала большие притеснения со стороны государства, чем православная. В конце 1930-х гг. все кирки были закрыты. Возрождение лютеранства в Ингерманландии началось в 1977 г. с открытием прихода в Пушкине. Сейчас на территории региона функционирует ряд сельских приходов, относящихся к самостоятельной Евангелическо-лютеранской церкви Ингрии.
Длительное совместное проживание на одной территории различных этнических общностей привело к формированию сходных культурных явлений, которые можно характеризовать не как этноспецифические, а как региональные. Много региональных черт прослеживается и в погребальной обрядности Ингерманландии. На первый взгляд достаточно легко выделить лютеранские и православные кладбища по месту их нахождения вблизи храмов соответствующих конфессий. Однако на кладбищах, расположенных у лютеранских церквей, допускалось захоронение и православных. По воспоминаниям очевидца, в Губаницах (Волосовский район, центр финского лютеранского прихода) в первой трети XX в. по правую сторону от кирки хоронили лютеран, по левую – православных (5). Лютеранские могилы на православных кладбищах до рубежа 1930-1940-х гг. (периода закрытия церквей и принудительных миграций) встречались реже.
Наиболее изолированными оказываются места расположения эстонских погребений. Примером может быть кладбище у д. Карголозы, которая до 1939 г. представляла собой группу хуторов с преобладанием эстонского населения. На этом кладбище, находящемся в лесу вдали от каких-либо культовых построек, отмечены исключительно эстонские могилы.
В настоящее время на сельских кладбищах Ингерманландии, как и везде на Северо-Западе, крест является наиболее распространенным маркером места захоронения у всех христиан, как православных, так и у лютеран. Древнейшие из сохранившихся намогильных памятников в Ингерманландии - это средневековые каменные кресты, традиция установки которых была характерна для территории владений Великого Новгорода. Каменным крестам Северо-Запада России посвящены известные исследования начала XX в. А.А. Спицына и И.А. Шляпкина, в которых были сделаны первые попытки выявления функций этих памятников и разработки их типологии (6). Спустя столетие каменные кресты Ингерманландии таят в себе еще много загадок. Не все из них можно отнести к намогильным, тем более, что отсутствие надписей иногда не позволяет определить функцию монумента, или даже предложить точную его датировку.
В Ингерманландии каменные кресты XIII-XVI вв. зафиксированы исключительно в западной части (Кингисеппский и Волосовский районы) (7). Безусловно намогильным является каменный крест на действующем кладбище у д. Монастырьки (Кингисеппский район). Крест имеет четырехконечную форму, незначительно расширяющиеся концы, причем нижний, углубленный в землю, конец шире трех остальных. Подобные кресты были описаны в исследовании И.А. Шляпкина, как тип номер два: крест, у которого «верхняя часть обычная из трех ограниченных прямыми линиями рогов; нижняя часть утолщается книзу» (8). А.А. Спицын назвал такие кресты жальничными петербургского типа, так как они встречались в Гдовском уезде С.-Петербургской губернии (сейчас Сланцевский район Ленинградской области и Гдовский район Псковской области) (9).
Одна сторона креста у д. Монастырьки гладкая и каких-либо изображений, по-видимому, никогда не имела. На другой сохранился фрагмент рельефа (верхняя половина и левая сторона его сбиты). Рисунок типичен для средневековых крестов: видны нижняя часть креста с наклонным подножием, справа (для наблюдателя слева) часть древка копья - один из символов страстей господних, надпись HIKA (греческое - «победа») и символическое изображение горы Голгофы, под которым находится надпись МЛРБ - «место лобное рай бысть». По мнению церковного историка Н. Покровского, криптография МЛРБ появляется на русских крестах только с XVI в., что позволяет датировать данный памятник именно этим временем. Иные датировки памятника автору неизвестны, так как сведения о нем в «Археологической карте Ленинградской области» отсутствуют, а краеведческая брошюра Д.И. Смольского «Историческое прошлое и археологические памятники нашего края» (Кингисепп, 1994) хотя и упоминает крест у д. Монастырьки, но ограничивается расплывчатым эпитетом «древний».
Можно предположить, что описываемый крест, сохранился со времен монастыря Елисеева пустынь, находившегося, согласно «Переписной оброчной книге Вотской пятины 1500 г.» на р. Систе «повыше устья Сумского». Название д. Монастырьки служит дополнительным указанием на то, что обитель располагалась где-то в ее окрестностях (так топоним Монастырьки объясняют и народные предания). Елисеева пустынь, вероятно, прекратила свое существование в XVII в. в период шведского правления, когда все православные монастыри в Ингерманландии были закрыты (10).
Во время экспедиций автором не были получены сведения о бытовании в XX в. в Ингерманландии традиции почитания средневековых каменных крестов, приписывания им чудодейственных свойств, как это отмечалось южнее на территории Гдовского уезда С.-Петербургской губернии (11). Однако при обследовании креста у д. Войносолово (XIV в., Кингисеппский район) археологи обнаружили у его подножия монеты XVIII-XIX вв. (самая ранняя - 1740 г.), что позволяет рассматривать этот крест в качестве деревенской святыни (сейчас крест перенесен в Кингисепп и установлен у Екатерининского собора) (12). Известно, что еще в XIX в. в Ингерманландии было довольно широко распространено почитание природных объектов, в особенности камней, функции которых в народном сознании приобретали и каменные кресты. Таким образом «каменный крест часто совмещает в себе сакральные свойства почитаемого камня, надгробия и христианского символа» (13).
Более распространены в Ингерманландии представления о связи древних захоронений со шведским временем. «Шведскими могилами», возникшими в период русско-шведских войн, повсеместно называют курганно-жальничные погребения периода XI-XIV вв. Крест у д. Монастырьки местные жители и поныне считают «шведским», несмотря на четко различимые на нем славянские буквы. Тенденция игнорировать надписи при формировании местных преданий и легенд уже отмечалась исследователями. Например, в народной истории Воймерицкого креста (Новгородская область, XII-XIII вв.) рассказывалось о его чудесном плавании по р. Мете, хотя на кресте и была надпись о его создателях (14).
Прекращение традиция установки каменных крестов на Северо-Западе датируют обычно XVII столетием (15). Однако это не совсем так. Более поздними являются каменные намогильные кресты на кладбище у д. Большое Заречье (Волосовский район), имеющие шестиконечную внешнюю форму (с косым подножием и округлыми боковыми и верхним концами), в которую вписан восьмиконечный крест. На остальных кладбищах Ингерманландии подобных крестов не обнаружено. Среди окружающих поселений Большое Заречье выделялось тем, что часть жителей деревни (по словам информантов, примерно половина) являлась старообрядцами. Данный факт мог бы объяснить особенности в традиции погребений, однако материалы интервью не подкрепляют этой гипотезы. Опрошенные старожилы не связывали установку каменных крестов с конфессиональными различиями или же с древностью, отмечая лишь, что такие памятники ставили более богатые крестьяне в дореволюционное время (истории о шведских могилах здесь относили только к курганным погребениям). Какие-либо надписи на данных крестах отсутствуют, поэтому более точно атрибутировать их без специальных исследований не представляется возможным.
Еще в начале XX в. на крестьянских могилах наибольшее распространение имели деревянные кресты, что по данным этнографической литературы было характерно для всего восточнославянского региона (16). Хотя для изготовления крестов стремились использовать более долговечные породы деревьев (например, русские информанты из д. Большое Заречье Волосовского района упоминали верес, по их словам, «очень стойкое дерево»), срок их службы был невелик. В результате фиксируемые в настоящее время намогильные памятники датируются в подавляющем большинстве XX в., причем относящиеся к первой его трети относительно редки. В XX в. распространяются металлические кресты. Теперь деревянный крест мог играть роль временного, который ставили при захоронении, а спустя некоторое время, например через год, заменяли металлическим. На лютеранских погребениях (финны, эстонцы) устанавливаются исключительно четырехконечные кресты - эта традиция соблюдается по сей день. Поскольку православная церковь признает любые формы креста, на могилах православных можно встретить четырех-, шести- и восьмиконечные (последние два варианта - с косым подножием). Иногда крест венчает колонку - намогильный памятник в форме четырехугольного столбика с заостренным концом, распространившийся в советское время, в частности на солдатских захоронениях (в советский период наверху колонки находилась пятиконечная звезда). Можно встретить изображение креста различных форм и на вертикально поставленной намогильной плите, чаще в одном из ее верхних углов.
В начале XX в. большинство деревянных крестов надписей не имели. Как рассказывали старожилы Калитинской волости Волосовского района, желающие могли заказать табличку с надписью в расположенном в д. Курковицы Богородицком Пятогорском женском монастыре (существовал с 1899 по 1930 гг.). По словам жительницы д. Малое Заречье, на могиле ее матери было написано: «Боже сильный, наш спаситель, пошли душе мамы покой, всели ей святую обитель и со святыми упокой». На захоронениях XX в. табличка с надписью общепринята и, как правило, закрепляется в средокрестье, хотя существуют и различные варианты: ниже или выше средокрестья, на верхней горизонтальной перекладине (для восьмиконечного креста), на подножии. Стандартный текст содержит информацию о фамилии, имени, отчестве (на эстонских и реже финских захоронениях отчество умершего может быть не обозначено), годе рождения и годе смерти погребенного. Вне зависимости от национальной принадлежности погребенного надписи практически всегда делаются только на русском языке. На упоминавшемся выше кладбище у д. Карголозы, напротив, зафиксированы надписи только на эстонском. На многих крестах, установленных в последние десятилетия, закрепляется овальная табличка с фотографией умершего и надписью в нижней части овала. Еще в начале XX в. православная церковь неодобрительно относилась к случаям установки на надгробиях портрета покойного, усматривая в этом «выражение людского тщеславия», однако прямых запретов данного обычая никогда не существовало (17).
Крест (временный или постоянный) устанавливается на могиле в день погребения. У представителей всех этнических общностей мужчина, несущий могильный крест, идет в составе похоронной процессии, сопровождающей перенесение гроба с телом умершего из дома до кладбища.
Православная церковь рекомендует устанавливать намогильный крест в ногах погребенного. Однако в России была известна и противоположная традиция установки креста в голове, которую обосновывали ссылкой на легенду «о водружении креста Господня на Голгофе в том месте, где покоилась глава Адама» (18). Довольно четкие представления об обеих традициях зафиксированы на западе Ингерманландии в Кингисеппском районе - в деревнях Сойкинского полуострова (ижоры, русские) и окрестностях Котлов (обрусевшая водь, ижоры, русские). Здесь более распространен обычай установки креста в голове покойного (как отмечали на Сойкинском полуострове, чтобы, приходя на могилу, не вставать на голову мертвеца). Зафиксировано и мнение о том, что такая традиция является истинной, а православные, не следующие ей, заблуждаются. Установка креста в ногах погребенного также встречается на Сойкинском полуострове со следующим объяснением: в судный день покойник встанет, одной рукой держась за крест, а другой перекрестится на восток.
В Кингисеппском районе, были зафиксированы и две почитаемые могилы: одна из них могила «монашки» Анастасии в д. Ручьи (Сойкин-ская волость), другая - праведной Екатерины в д. Котлы (Котельская волость). Могилы расположены у действующих церквей и посещаются местными жителями, а также их родственниками, проживающими и С.-Петербурге.
Жизнеописание обоих персонажей имеет сходные черты: и Анастасия, и Екатерина были бывшими монахинями. Известно полное имя праведной Екатерины - Екатерина Ефимовна Жарова (1864-1957), место рождения - д. Ивановское близ Копорья. Об Анастасии подобных сведений не сохранилось. Их этническая принадлежность не известна, однако можно предположить прибалтийско-финское происхождение, так как родная деревня Екатерины в прошлом являлась водской, а Анастасия, по словам очевидцев, свободно общалась на ижорском языке. После ликвидации монастырей Анастасия поселилась в д. Слободка на Сойкинском полуострове, а Екатерина в д. Сойкино (сожжена во время войны), а после закрытия Сойкинской церкви (1937 г.) переехала в д. Вистино.
И Анастасия, и праведная Екатерина занимались лечением и предсказывали будущее. По легенде, Анастасия предсказала начало Великой Отечественной войны, а затем и победу Советской Армии. Из пророчеств праведной Екатерины также наиболее известны сделанные период оккупации. Так, Екатерина предсказала отправляющемуся в отпуск на родину немецкому солдату, что дома его ждет горе: действительно, его жена умерла в родах (по другой версии умер ребенок). Предсказала Екатерина и окончание войны в тот день, когда совпадут три праздника - воскресенье, Пасха и день св. Георгия.
И Анастасия, и Екатерина умерли в 1950-е гг. Могила Анастасии представляет собой покрашенный синей краской деревянный шестиконечный крест с киотом, за стеклом которого находится овальная фотография без сопроводительной надписи и венок из искусственных цветов. Перед крестом посажено дерево. Внешне могила не выделяется среди прочих - автор не смог найти ее без проводника. Могила праведной Екатерины находится у Котельской церкви, а не на общем кладбище. На ней установлен металлический восьмиконечный крест с табличкой в средокрестье, где указаны фамилия, имя, отчество и годы жизни. Могила окружена металлической оградой.
Представляется, что в данном случае зафиксирован начальный этап формирования деревенских святынь. Екатерина и Анастасия воспринимаются старожилами как вполне реальные персонажи: еще живы очевидцы, которые могут поведать истории, связанные с их деятельностью. Однако само расположение святынь организует два центра (Ручьи и Котлы) и два ареала сакрального пространства, население каждого из которых ориентировано на свою святыню и игнорирует соседнюю (при том, что Анастасия и Екатерина проживали в одном ареале - в прибрежных деревнях Сойкинского полуострова). В поселениях Сойкинской волости на побережье Лужской губы, даже в д. Вистино, не было зафиксировано ни одного упоминания о праведной Екатерине. Равно как и в окрестностях Котлов информантам не известна «монашка» Анастасия. Вполне возможно, что истории, рассказываемые в двух ареалах, смешивают факты из жизни обоих персонажей. Если легенды о жизни Анастасии бытуют только в устной традиции, то сведения о Екатерине стали частью письменной истории: они записаны и вывешены для всеобщего обозрения в Котельской церкви рядом с материалами по истории самой церкви. Письменная история, в свою очередь, начинает формировать историческую память населения ареала и определять ее рамки: информанты прежде всего повторяли те факты из жизни Екатерины, которые фигурируют в тексте. Истории о деяниях Анастасии разнообразнее и в большей степени носят характер личных воспоминаний.
Завершая обзор, следует упомянуть мемориальные и братские захоронения, распространившиеся в советское время и обычно посвященные павшим в Великой Отечественной войне, реже в Гражданской. Центральной частью подобных намогильных памятников являются обелиски различной формы и доски с обозначением фамилий погибших. В орнаментации изображение креста заменяют символы советского государства: пятиконечная звезда, серп и молот. Кресты появляются лишь на мемориальных захоронениях, возникших в последнее десятилетие. Таков находящийся на кладбище близ д. Гакково (Кингисеппский район) памятник репрессированным в 1930-1940-е гг. финноязычным жителям окрестных поселений (финны, ижора, водь). Общая его композиция повторяет традицию советского времени: в центре комплекса типичный для памятников 1970-1980-х гг. четырехгранный с заостренным верхом обелиск с надписью на финском языке «syyttomasti tuomittujen muistoksi 1930-1940 vuosilta» (в память безвинно осужден-ных в 1930-1940-е гг.); и ее приблизительным русским переводом «без-винно погибшим». Выше текста изображен золотой типичный по форме для лютеранства четырехконечный крест с удлиненным нижним концом. Слева и справа перпендикулярно обелиску располагаются доски с именами погибших.
По сей день в Ингерманландии установка крестов на месте захоронения является важнейшей частью погребального обряда. На сельских кладбищах намогильные кресты безусловно преобладают среди иных монументов. За последнее столетие изменился материал, из которого изготовляют кресты, произошли изменения и в их оформлении. Однако намогильные кресты остаются культурным явлением, сохраняющим свое символическое и функциональное значение.
Ссылки и примечания:
(1) Христианство. Словарь. М., 1994. С.242.
(2) Святославский А.В., Трошин А.А. Крест в русской культуре. Очерк русской монументальной ставрографии. М., 2000. С.29-42.
(3) Материалы экспедиций хранятся в архиве кафедры этнографии и антропологии исторического факультета Санкт-Петербургского государственного университета в виде тетрадей полевых записей, фото- и аудиоматериалов. Далее при использовании этих материалов ссылки на них особо не делаются.
(4) Национальный состав населения РСФСР по данным всесоюзной переписи населения 1989 г. М., 1990.
(5) Муттанен П. Спета ли ингерманландская песенка? // Прибалтийско-финские народы. История и судьба родственных народов / Сост. М. Йокипии. Ювяскюля, 1995. С.213.
(6) Спицын А.А. Заметка о каменных крестах, преимущественно новгородских // Записки отделения русской и славянской археологии Императорского русского археологического общества. Спб., 1903. Т.V. Вып.1; Шляпкин И.А. Древние русские кресты. Спб., 1906.
(7) Лапшин В.А. Археологическая карта Ленинградской области. Л., 1990. Ч.1. Западные районы. С.94, 99.
(8) Шляпкин И.А. Древние русские кресты... С.27.
(9) Спицын А.А. Заметка о каменных крестах... С.222.
(10) Новгородские писцовые книги. Спб., 1868. Т.III. Переписная оброчная книга Вотской пятины 1500 г. Первая половина. Стб.551.
(11) Трофимов К. Каменные кресты Гдовского уезда // Санкт-Петербургский земский вестник. 1911. Июнь. С.85-98.
(12) Яшкина В.Б. Средневековые каменные кресты в традиционной культуре XIX-XX вв. // Канун. Альманах. Вып.4: Антропология религиозности. СПб., 1998. С.370.
(13) Там же. С.364.
(14) Там же. С.347.
(15) Там же. С.340.
(16) Д.К. Зеленин в 1920-е гг. писал, что «на восточнославянских могилах устанавливают разной формы кресты, большей частью деревянные» (Зеленин Д.К. Восточнославянская этнография. М., 1991. С.351).
(17) Булгаков С.В. Настольная книга священно-церковнослужителя. М., 1993. Т.II. С.1338.
(18) Там же.
БВИ. М. 08.2007.
