Стилем называют форму поступка в любых сферах его проявления: в технической области, в области человеческих отношений, в области научных исследований и т. п.

Отсюда, литературный стиль есть форма литературного поступка. Литературный поступок воплощается в виде текста, созданного автором и данного читателю в окончательно опубликованном виде. Б.В. Томашевский в труде «Писатель и книга. Очерк текстологии» указывает на то, что окончательный и завершенный текст, данный читателю, представляет собой итог стилевых усилий разных речедеятелей, связанных с созданием окончательного печатного оригинала текста. Это, во-первых, сам писатель, исполняющий рукопись текста; во-вторых, издатель, вступающий с писателем в соглашение по поводу содержания текста; в-третьих, редактор, исправляющий текст в соответствии со своим пониманием ясности и совершенства текста; в-четвертых, наборщик и шрифтовик, а также художественный редактор, который формирует графический образ текста; в-пятых, корректор, который нередко исправляет авторскую орфографию на общепринятую, и тем тоже изменяет замысел автора; в-шестых, книготорговец, который может заказать дополнительный тираж или переиздание, от чего зависит новое текстовое представление одного и того же произведения. Это новое представление может существенно изменить окончательный вид и образ текста.

Таким образом, с текстологической точки зрения графическое представление текста это итог различных речевых усилий разных речедеятелей. Их усилия направлены на создание конечной печатной продукции.

Слова «печатная продукция» – издательский термин. Он хорошо выражает идею комплексности усилий при создании книги.

Б.В. Томашевский справедливо замечает, что собственно авторский замысел и последняя воля автора всегда оказываются измененными после того, как книга придет к читателю. А сам процесс авторского творчества (его идеи, чувства и мысли) основательно скрыт от публики. Тем более скрыты писательские настроения, разного рода социальные заказы, общественное окружение, требования литературной среды, ее вкусы. Следовательно, литературный стиль автора может быть только реконструирован филологом. Эта реконструкция отличается лишь определенной степенью надежности, но никогда не является полной. Единственным средством анализа стиля, по общему мнению таких знатоков отечественной школы стилистики, какими были Л.В. Щерба, С.П. Обнорский, Б.В. Томашевский, Л.С. Якубинский, В.В. Виноградов и другие создатели, так называемой новой текстологии, т. е. текстологии печатных произведений, является сравнительно-исторический метод анализа стиля.

Для сравнительно-исторического метода анализа стиля отечественная школа текстологии сформировала принципы сравнения, позволяющие в правильном порядке сополагать литературные произведения, чтобы получить достаточно надежный результат.

В.В. Рыков в своей диссертации «Ритмическая организация прозаической речи (статистическое исследование)» обобщил и суммировал итоги и методологические принципы анализа стиля печатного произведения. Это сделано В.В. Рыковым в интересах статистического анализа стилистики. Статистические данные текстов в области ритмики случайно выбранных грамматических явлений, случайно избранного словаря подтвердили качественные разработки по школе новой текстологии.

Отечественная филология сформировала следующие основные категории стилистики:

· стиль языка – стиль речи;

· исторический стиль – современный стиль;

· деловой (или прозаический) стиль – поэтический (или художественный) стиль;

· функциональные стили, или стили, присущие разным видам словесности;

· авторский стиль (стиль, присущий данному автору в отличие от других авторов);

· индивидуальный стиль (стиль данного речевого произведения).

Эти шесть категорий стиля образуют метод анализа произведений словесности. Если следовать этим категориям как правилам сравнения различных речевых произведений между собой, то получается определенный, достаточно обоснованный результат: улавливаются характерные черты речевого поступка автора (хотя, конечно, необходимо помнить и о тайне литературного творчества).

Первая категория стиля стиль языка – стиль речи – самая сложная для исследования. Сложность этой категории состоит в том, что само слово «язык» понимается как нечто общепринятое, автоматически используемое для создателя текста, как материал, из которого создается произведение словесности. Этот языковой материал может пониматься как общепринятый язык определенного времени (например, русский язык конца XX столетия), как общепринятый язык определенной социальной группы (например, научный язык, литературно-художественный язык), и, наконец, язык личности, который никогда не совпадает ни с общим языком, ни с языком социальной группы, а всегда и шире, и уже этих обобщенных категорий. Шире, потому что всякий говорящий знаком в известных пределах и с историей своего языка, и с языком разных социальных групп. Но знаком не полностью, а частично. С другой стороны, всякий говорящий (пишущий) обладает своим запасом слов и грамматических конструкций, своим речевым слухом, которые делают звучание (и графику), грамматику и словарь чем-то им самим изобретенным, усвоенным и доведенным до автоматизма.

Например, слово «мнихъ» («мнишка») в начале XIX века было обычным, входило в общий литературный язык. Для современного же языкового сознания это слово совсем непонятно.

 

«Слово мнихъ (м. р.) мнишка (ж. р.) – стар. и ныне – западн. монах – монашенка. Мниховъ, мнишкин, ему, ей принадлежащий – шiй, -шескiй, к ним относящийся, -шество ср.: монашество» [Даль 1881: 334].

 

Однако литератор может пользоваться этим словом. Слово «мнихъ» обычно тогда, когда писатель хорошо начитан в церковно-славянской и русской литературе XVIII и начала XIX столетия. Для употребления в научной или современной бытовой речи это слово не характерно. Поэтому его использование в подобных контекстах будет фактом стиля речи. Но в литературном обиходе XVIII столетия это, несомненно, стиль языка. Что же касается языка писателя (языка автора), то отнесение слова «мнихъ» к категории языка или речи, и, соответственно, стиля языка или стиля речи, будет зависеть от того, каков словесный запас автора, какова его языковая эрудиция.

Понятие «стиль языка» имеет еще и другой смысл. Язык создается народом, часть которого художники слова и другие активные речедеятели, с одной стороны, а с другой – язык оформляется как норма трудами филологов. Поэтому «стиль языка» – это итог стилевых усилий создателей языка. Эти стилевые усилия стали незаметными и общепринятыми для всех речедеятелей и во всех сферах речи. Отсюда, тот или иной язык (язык народа, язык социальной группы, язык личности) может быть создан стилистически совершенно или несовершенно. Но в любом случае он есть данность как материал для создания стиля речи. Восстановление этой данности исследователем произведения словесности обычно совершается обращением к нормативным руководствам: словарям, энциклопедиям, инструкциям по пользованию языком, письмовникам и другим общезначимым текстам, фиксирующим общепринятый обиход.

Изучая стиль речи, в том числе авторский и индивидуальный, необходимо считаться с этой системой сравнения текста и языкового норматива, которая позволяет отделить и определить (в известных границах) стиль языка и стиль речи.

Противопоставление стиля языка как нормы стилю речи выявляет особенное для данного произведения. Особенное подразделяется на понятия исторического и современного стиля речи.

Приводимый далее пример показывает, насколько удален от современного стиль XVIII века:

 

«Коль удобнее низложить еще устрашенного и едва ум свой имеющего неприятеля! Только на четыре дни пути нам осталось, тем, которые перешли столько снегов, через столько рек переправились, столько верхов высоких гор преодолели. Не удержало нас оное море, которое, наводнившись волнами своими, путь покрывает. Не заключил нас и узкий проход Киликийский. Все нам открыто и отворено. Стоим в преддверии у самой победы, и только немногие беглецы и убийцы государя остались» [Ломоносов 1997: 114 – 115].

 

В современном стиле, когда, по выражению Н. Греча, немецкий стиль сменился на французский (имеется в виду определенный порядок слов по типу французской или по типу немецкой структуры предложения), следовало бы сказуемое употреблять впереди дополнения с дополнительным обстоятельственным значением.

Предметом исторического стиля является изучение литературно-письменной нормы, предписывающей выбор слов и порядок словорасположения, которые считались общепринятыми и элегантными в определенное время создания текста. Различение исторических стилей речи позволяет идентифицировать место автора в текстовом процессе и отнести его произведения к определенной категории стиля времени, стиля эпохи, которая для нас олицетворяется в образах людей, их одежде, искусстве, архитектурном окружении, быте и образе мысли.

Исторический стиль позволяет соотнести стиль речи определенного времени со стилем языка этого времени и приблизиться к тому, каково авторское творчество в пределах, установленных нормой стиля рассматриваемого времени.

Кроме категории исторический – современный стиль постижению авторского замысла способствует сравнительный анализ с применением категории прозаический – поэтический стиль. Данная категория, с одной стороны, соотносится со следующей за ней категорией функциональных стилей, а с другой – со способами выражения мысли в речи, и, следовательно, с системно-структурным понятием языка.

Проза – это употребление слов в их словарном значении; т. е. в дефинициях, утвержденных академической нормой. Поэзия – это такое употребление слов, когда в контексте возникают дополнительные значения, не фиксированные академической нормой, и имеющие оттенок семантического окказионализма.

Под функциональным стилем понимают установленные нормы словесного построения, характерные для определенных родов и видов словесности. Отсюда, разделение на прозу и поэзию приобретает функционально-стилистический характер.

В современном обиходе очень часто можно наблюдать синонимическую подмену понятий поэзия и стихи. Однако, стихи (греч. – «ряды») – это интонационная и/или графическая форма речи, которая может сочетаться и с поэтическим, и с прозаическим способами выражения мысли в слове и которая, подобно прозе и поэзии ограничена функционально родами и видами словесности.

Отсюда, наиболее ярко различие между прозаической (документной) и поэтической речью можно наблюдать в сравнении документного и стихового поэтического текстов. Для этого рассмотрим типичную документную прозу из «Отказной книги» XVII века и старообрядческую стиховую поэзию приблизительно того же времени:

 

«(Л. 599) Лета ≠ ЗРМГ г. году февроля въ В /де по/ гсдрве црве и велог кнзя Михаіла /Федоровичя всеа Русиі грамоте за/ приписю дияка Божена Степанова/ и по исказноі памети воеводы Федора Ми/хаіловича Бояшева рыленин Фе/дор Шапочников вςяв с собою тутошних /папов і дияконав старост и цело/валников и аколнихъ людеі и сколко члвкъ/ пригожа, ездил в Рылскоі уіздъ в По/дгароднаі станъ у Марина полееся /Григоревскоі жены Почепцова за/ [в] том полееси периписал дворы (Л. 599) об/и во дворех людеи по іменом да к темъ /дваром пашни и перелогу і дикая/ поля писал выпрашивая тутошних /аколних людеі и сам смечав накре/пко…» [Памятники южновеликорусского наречия 1977: 282 – 283].

С данным документным текстом сопоставим старообрядческие стихи («Стих о потопе Ноя Праведного), наиболее ранняя рукопись которых относится к XVIII веку, но имеют, по предположениям исследователей, более раннее происхождение:

 

	Научает Господь Ноя
35	От потопа водянова
	Ковчег строить (2)
			Широк, долог, превысоко:
			Вам спастися от потопа
			Со семьею (2)
40	Ковчег строит, поспешает
	Все Господь Бог помогает,
	Чтоб скоряя (2)
			Ной же строит, умышляет,
			Ничего жена не знает
		45	О ковчеге (2)
			[Дробленкова 1972: 220]

 

Соположив два текста, легко видеть их содержательное и формальное различие: документный прозаический текст – неметризованный; построен по четкому формуляру: когда? на основании какого документа? кто? с кем? куда отправился? что сделал? как сделал?; описывает реальную предметную действительность; стиховой поэтический текст – легендарен (в том смысле, что в поэтической форме перелагается фрагмент из Священного Писания).

Поэтический текст вторичен по своему сюжету, документный – по форме построения. Поэтический текст предполагает интерпретацию какого-то уже описанного ранее случая. Вторичность содержания и уникальность словесного ряда – характерные черты поэзии. Первичность и уникальность содержания и формулярность построения – основные черты документной прозы.

Эти различия являются стандартными. Без соблюдения этих требований документный и поэтический тексты не могут читаться как таковые.

Более сложные отношения между прозой и поэзией, когда мы имеем дело не с чистой прозой, как в документе, и не с чистой поэзией, а с прозопоэтическим текстом.

В зависимости от модальности, то есть от особого отношения автора к описываемой им действительности, различают прозопоэтические тексты трех типов.

Первый тип – это гимнография. В качестве примера приведем текст молитвы Ефрема Сирина:

 

Господи, Владыко живота моего, дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь мне. Дух же смирения, смиреномудрия, терпения и любви даруй мне, Господи. Аминь.

 

Главные правила содержательного и формального построения гимнографического текста заключены в следующих стихах Откровения:

 

22. 18 И я также свидетельствую всякому слышащему слова пророчества книги сей: если кто приложит что к ним, на того наложит Бог язвы, о которых написано в книге сей.

22. 19 И если кто отнимет от слов книги пророчества сего, у того отнимет Бог участие в книге жизни и в святом граде и в том, что написано в книге сей.

 

Соблюдение этих правил суть проза гимнографического текста. Поэтическое же заключается в том, что гимнографический текст представляет собою прямое обращение к Богу, необходимое молящемуся.

Второй тип прозопоэтического текста – художественная проза. Например:

 

В одной из отдаленных наших губерний находилось имение Ивана Петровича Берестова. В молодости своей служил он в гвардии, вышел в отставку в начале 1797 года, уехал в свою деревню, и с тех пор он оттуда не выезжал. Он был женат на бедной дворянке, которая умерла в родах, в то время как он находился в отъезжем поле. Хозяйственные упражнения скоро его утешили. Он выстроил дом по собственному плану, завел у себя суконную фабрику, утроил доходы и стал почитать себя умнейшим человеком во всем околотке, в чем и не прекословили ему соседи, приезжавшие к нему гостить с своими семействами и собаками. В будни ходил он в плисовой куртке, по праздникам надевал сертук из сукна домашней работы; сам записывал расход и ничего не читал, кроме «Сенатских ведомостей». Вообще его любили, хотя и почитали гордым. Не ладил с ним один Григорий Иванович Муромский, ближайший его сосед. Этот был настоящий русский барин. Промотав в Москве большую часть имения своего и на ту пору овдовев, уехал он в последнюю свою деревню, где продолжал проказничать, но уже в новом роде. Развел он английский сад, на который тратил почти все остальные доходы. Конюхи его были одеты английскими жокеями. У дочери его была мадам англичанка. Поля свои обработывал он по английской методе,

Но на чужой манер хлеб русский не родится,

и несмотря на значительное уменьшение расходов, доходы Григорья Ивановича не прибавлялись; он и в деревне находил способ входить в новые долги; со всем тем почитался человеком не глупым, ибо первый из помещиков своей губернии догадался заложить имение в Опекунский совет: оборот, казавшийся в то время чрезвычайно сложным и смелым [Пушкин 1987: 85].

 

Приведенный пример является началом повести А.С. Пушкина «Барышня-крестьянка». Текст выстроен как проза: лишен метра и имитирует некоторые подлинные события. Однако писателю и читателю ясно, что есть определенная игра, есть как бы пересказ (снова вторичный текст) рассказчика Белкина, который сам есть вымышленная фигура.

Третьим типом прозопоэтического текста является текст публицистический. Например:

 

Господи! что, – думаю, – за несчастье: еще какой такой Филимон угрожает моей робкой родине? Но оказывается, что этот новый злополучный Филимон этого нового, столь прекрасного и либерального времени есть разыскиваемый в зародыше Русский дух, или, на бонтонном языке современного бонтона, «дурная болезнь» нашего времени, для запугивания которого ее соединяют в одну семью со всеми семью язвами Египта.

– Трудное же, – говорю, – господа, вам дело досталось – ловить русский дух.

– Чрезвычайно трудное-с: еще ни одно наше поколение ничего подобного не одолевало, но зато-с мы и только мы, первые, с сознаньем можем сказать, что мы уже не прежние вздорные незабудки, а мы – сила, мы оппозиция, мы идем против невежества массы и, по теории Дарвина, будем до истощения сил бороться за свое существование. Quoi qưil arrive, а мы до новолуния дадим генеральное сражение этому русскому духу [Лесков 1957: 568].

 

Этот фрагмент из произведения Лескова «Смех и слезы» – ироничный. Текст представляет собой своеобразную политическую инвективу: в нем заключена идея подражания политическому спору, имевшему место в реальной действительности.Подобно документному, текст адресован конкретной действительности; подобно поэтическому, адресация осуществляется путем художественного вымысла.

Еще одним видом функционального стиля, помимо описанных, является научный стиль речи. Приведем пример из «Лекции по технике научных исследований» С.Б. Веселовского:

 

Я начал говорить о топонимике. Производным с греческого языка словом «топономастика», или короче «топонимика» принято называть учение о географических названиях вообще, т. е. названиях чисто географических – топографических и так называемых культурно-географических – названиях городов и селений. Топонимика преследует цель изучения происхождения географических терминов, выяснения местонахождения не существующих ныне селений, изменений и смены одних терминов другими. Таким образом, историческая топонимика является по существу очень важной частью исторической географии [Веселовский 1978: 190].

 

Как видно из цитаты, модальность научного стиля состоит в том, что научная проза инструктивна по форме и направлена на уяснение содержания, которое, в общем, не очевидно и существует в виде гипотезы. Если документ фиксирует объективную действительность, данную составителем документа как материал для актирования, то в научной прозе исследование начинается от актового материала с целью объяснить реальную действительность, которая не может быть наблюдаема сегодня; и поэтому не может быть актирована.

Следующей категорией стиля является авторский стиль. Авторский стиль – это стиль одного писателя, проявляющийся в разных его произведениях.

Словесные произведения, созданные одним автором, могут принадлежать разным функциональным стилям. Так, каждый литератор ведет переписку – личную и деловую, нередко составляет документы, пишет дневники и делает черновые наброски. Но если говорить о литературе, то авторский стиль – это совокупность печатных произведений одного человека, в которых проявляются черты стиля, отличающие данного автора от других.

Сравнивая характерные черты стиля одного литератора с характерными чертами стиля других литераторов или другого литератора в пределах функционального стиля на фоне истории стилей и стиля языка, можно получить, разумеется, приблизительно, представление о стиле данного автора. Таким образом В.В. Виноградов исследовал, например, стиль А.С. Пушкина. При этом В.В. Виноградов отмечает убежденность А.С. Пушкина в том, что «только через прозу, только создав высокую культуру прозы, русский язык мог вступить, как равноправный, «в семью европейских языков» [Виноградов 1941: 515]. Подобный взгляд на литературный труд требовал определения языковой структуры прозы. И если «Карамзин… стремился подчинить все разновидности прозаической речи стилистическим принципам художественного повествования» [Виноградов 1941: 522], то Пушкин ищет твердые принципы построения повествовательной прозы в публицистической, исторической и научной литературе.

Последней категорией сравнительно-исторического метода анализа стиля является индивидуальный стиль.

Изучение индивидуального стиля – это изучение стиля данного конкретного произведения. Оно осуществляется сравнением одного произведения данного автора с другим его произведением или другими его произведениями. При этом оказывается необходимо предварительно уяснить все предшествующие категории стиля: стиль языка – стиль речи, исторический стиль – современный, прозаический стиль – поэтический, функциональные стили, авторский стиль. Одновременно: без категории индивидуального нет прикрепления остальных категорий к определенному тексту.

Из книги В.В. Виноградова «Стиль Пушкина» приведем пример стилистического творчества Пушкина, когда на категории индивидуального пребывают в подвижном покое все предшествующие категории стиля. Поэтическая изобретательность Пушкина проявилась не в самом факте применения ходячего литературного образа, но в стилистическом принципе его развития и осмысления.

«…Стих Карамзина (из «Послания к А.А. Плещееву»):

Плоды душевной пустоты

 

был сначала использован Пушкиным как «цитата», то есть в буквальном виде – в элегии «Я пережил свои мечтанья». Потом эпитет душевный заменен словом – сердечный. Цитата становилась замаскированной, сдвиг элегической темы – свободным. Фраза Карамзина была направлена против одиночества в защиту света:

 

	Но мы для света рождены,
	Душой, умом одарены
	И должны в нем, мой друг, остаться…

«Плоды душевной пустоты», по Карамзину, – симптом безумия от одиночества:

 

	Хотя умолкнет страсти глас
	В его душе уединенной,
	Безмолвным мраком огражденной.
	Но сердце станет унывать,
	В груди холодной тосковать,
	Не зная, чем ему заняться.
	Тогда пустыннику явятся
	Химеры, адские мечты,
	Плоды душевной пустоты!
	…………………………………
	В тоске он жизнь свою скончает!

Карамзинская фраза влекла с собою в пушкинский элегический стиль сложный клубок эмоциональных образов и литературных ассоциаций, которые были контрастно изменены, как бы перевернуты Пушкиным:

 

	Я пережил свои желанья,
	Я разлюбил свои мечты;
	Остались мне одни страданья,
	Плоды сердечной пустоты.

Ср. у Пушкина употребление фразеологических частей этого образа.

 

	Минуты хладной скуки,
	Сердечной пустоты,
	Уныние разлуки,
	Всегдашние мечты
		(«К моей чернильнице», 1821)

 

В «Евгении Онегине» те же карамзинские строки подвергаются уже ироническому искажению или пародическому переодеванию:

 

	Воображаясь героиней
	Своих возлюбленных творцов,
	Клариссой, Юлией, Дельфиной,
	Татьяна в тишине лесов
	Одна с опасной книгой бродит,
	Она в ней ищет и находит
	Свой тайный жар, свои мечты,
	Плоды сердечной пустоты»
		[Виноградов 1941: 395 – 396]

 

 

Ссылки

 

1) Виноградов В.В. Стиль Пушкина. – М.: Гоститиздат, 1941. – 620 с.

 

2) Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. 2-е. изд., испр. и значит. умнож. по рукописи авт. Т. 2. – СПб.-М.: Вольф, 1881. – 807 с.

 

3) Дробленкова Н.Ф. Неизвестный вариант стиха о потопе // Рукописное наследие древней Руси. Л.: Наука, 1972. – С. 215 – 227.

 

4) Лесков И.С. Собр. соч. в 11 т. Т. 3. – М.: Художественная литература, 1957. – С. 568.

 

5) Ломоносов М.В. Краткое руководство к красноречию. Книга первая // Антология русской риторики. – М.: Университетский гуманитарный лицей, 1997. – С. 71 – 210.

 

6) Памятники южно-великорусского наречия. Отказные книги. М.: Наука, 1977. – С. 282 – 283.

7) Пушкин А.С. Сочинения. В 3-х т. Т.3. – М.: Художественная литература, 1987. – 527 с.

 

Виктор Владимирович Виноградов(1895 – 1969) В языкознании Виногра́довская шко́ла — одна из школ языкознания, возникшая в 40—50‑е гг. 20 в. и объединяющая учеников и последователей В. В. Виноградова общим пониманием природы языка, общей методологией его исследования. Виноградов работал в Ленинграде (профессор ЛГУ в 1920—29), Вятке (ныне Киров), Тобольске, Москве. Он был крупным организатором советской филологической науки: в 1950—63 академик-секретарь ОЛЯ АН СССР; в 1950—1954 директор Института языкознания АН СССР; в 1958—68 директор Института русского языка АН СССР, в 1945—69 возглавлял кафедру русского языка в МГУ. По инициативе Виноградова был основан журнал «Вопросы языкознания» (главный редактор в 1952—69). Под непосредственным руководством Виноградова создана Международная ассоциация преподавателей русского языка и литературы (МАПРЯЛ), первым президентом которой он был.

 

М.В. Субботина