Завершив титаническую работу над «Социальной и культурной динамикой» и, видимо, разуверившись в адекватности восприятия своих идей в академических кругах Америки, П. А. Сорокин апеллирует к читающей публике. Сначала появляется популярная адаптация названной работы для массового читателя — «Кризис нашего времени», ставшая впоследствии самой многотиражной и самой переводной книгой ученого, а затем не менее известная «Человек и общество в бедствии».
Все больше Сорокин превращается, по меткому выражению ряда специалистов, в «одинокого волка от науки». Его малые труды 1950-х гг. и высказываемые в них идеи приобретают эксцентричный характер, а выступления на общественной арене становятся все более критичными.
Даже в своем университете, несмотря на всеобщее почитание и обожание со стороны студентов, Сорокин лишь минимально влиял на интеллектуальную атмосферу и, видимо, прекрасно это осознавал. Его младший коллега по факультету Толкотт Парсонс был куда более влиятельным. Их отношения — «прохладно-соревновательного типа» — и воздействие на интеллектуальное развитие Америки заслуживают особого изучения.
Отметим, что, соглашаясь в принципе друг с другом по кругу схожих идей, в особенности о роли культурных символов, детерминирующих социальное действие, ученые так и не «уладили ссору». Многие из сорокинских учеников, в том числе и Р. К. Мертон, пошли скорее в русле парсонсовской парадигмы. Путь парсонсовско-сорокинского синтеза оказался малоперспективным, и лишь самое незначительное число его учеников считали себя сорокинцами, и то каждый — достаточно индивидуально (Р. Дю Ворс, Э. Тириакьян). Словом, творцу Гарвардского факультета так и не пришлось стать его вдохновителем и создать собственную социологическую школу в Америке.
В 1950—1960-е гг. консервативно-ригористический крен мышления Сорокина еще больше усилился. Эксцентричность и профетизм становятся главными стержнями его публичных выступлений в печати, а проповедь кризиса и альтруистической любви — центральной темой, пронизывающей почти все творчество ученого. Это видно уже по названиям ряда его книг: «Альтруистическая любовь: Исследование американских добрых соседей и христианских святых», «Социальная философия в век кризиса», «Изыскания в области альтруистической любви и поведения», «SOS: значение нашего кризиса», «Пути и власть любви», «Американская сексуальная революция».
Закономерен поэтому образ позднего Сорокина, сохранившийся в воспоминаниях современников. Л. Козер пишет: «Я никогда не забуду этого исхудалого старца, выпрямившегося за кафедрой ультрасовременного зала университета Брандеис, призывающего аудиторию покончить с соблазнами и приманками нашей «чувственной» культуры, осознать всю ошибочность этого пути развития и возвратиться на тропу «идеациональной» правильности. В тот момент мне ясно почудилось, что именно так должен был бы выглядеть странствующий проповедник, вышедший из дикого леса лишь для того, чтобы наставить заблуждающуюся толпу греховных крестьян на истинный путь Господа». Но нет пророков в родном отечестве, не говоря уж о пророках-чужаках.
Современное состояние западной культуры Сорокин диагностировал как кризисное, которое, однако, вовсе не виделось ему в духе шпенглерианского субъективизма — конца ее исторического существования, смертельной агонии всей цивилизации Запада. Исходя из положения о перманентных флуктуациях культурных типов (основной закон истории), он считал, что и нынешняя чувственная культура обречена на закат, поскольку, превращая ценности в простые релятивные конвенции, повинна в деградации человека.
В сфере морали кризис заметен отчетливее всего. Ранее Сорокин сформулировал социальный закон общества в бедствии: «закон поляризации» религиозной и моральной жизни. Он полагал, что в нормальных условиях большинство населения не является ни «слишком безгрешным», ни «слишком грешным», однако в ситуации общественной катастрофы оно склоняется к поляризации, когда одни члены общества становятся более криминальными и менее религиозно настроенными, тогда как другие, напротив, становятся более религиозными и менее криминальными.
Мораль же эпохи общего культурного «затмения» отличается, по мнению Сорокина, пятью специфическими чертами кризисности. Это утилитарность в ее чувственном значении, гедонизм, денежная полезность, релятивизм нравственного сознания, а отсюда и нигилизм массового сознания, «господство силы», которое становится единственным средством самозащиты в условиях отсутствия абсолютных моральных норм.
В 1960-е гг. «непричесанные», с точки зрения обывателя, мысли Сорокина продолжали эпатировать публику; в общественном мнении все сильнее укреплялся имидж «чудо-старца» со странностями. В начале 1960-х гг. он предложил на суд читателей свою версию конвергенции СССР и США (как идеально-противоположных социокультурных типов) к смешанному социокультурному типу, высказанную в атмосфере довольно напряженных советско-американских отношений, когда каждая из сторон «не сомневалась» в абсолютной правильности своего пути развития и совершеннейшей порочности системы оппонента.
Эссе начиналось со слов: «Западные лидеры уверяют нас, что будущее принадлежит капиталистическому («свободное предпринимательство») типу общества и культуре. Наоборот, лидеры коммунистических наций уверенно ожидают победы коммунистов в ближайшие десятилетия. Будучи не согласным с обоими этими предсказаниями, я склонен считать, что если человечество избежит новых мировых войн и сможет преодолеть мрачные критические моменты современности, то господствующим типом возникающего общества и культуры, вероятно, будет не капиталистический и не коммунистический, а тип специфический, который мы можем обозначить как интегральный. Этот тип будет промежуточным между капиталистическим и коммунистическим строем и образом жизни. Он объединит большинство позитивных ценностей и освободится от серьезных дефектов каждого типа».
