Гештальт-терапия, деонтология и этика 4 страница

В таком смысле работа над осознаванием происходящего на грани­це контакта подразумевает преодоление этого метонимического эффек­та. В отличие от психоаналитика, гештальт-терапевт не прячет того, что в нем есть особенного, личного: например, ему случается давать опре­деления переживаемому опыту. То есть возникает реальность, созда­ваемая общим (или как минимум совместным) опытом пациента и те­рапевта. Работа над этим отношением, выявление фаз контакта, преры­ваний цикла переживаемого опыта - все это способы перейти от части к целому: для пациента это означает переход от переживания «мне пло­хо» к осознанию функции этого переживания и того, что в нем есть особенного. Пациент переходит от индивидуального переживания к пе­реживанию как феномену поля. Если вспомнить только что приведен-

ный образ, парус не нечто существующее само по себе; он всегда есть в отношении с ветром или штилем.

С другой стороны, можно говорить о метонимической позиции также в том смысле, что опыт, который пациент переживает в ходе те­рапии, есть часть совокупности его опыта. В таком случае, остается уз­нать, как эта часть связана с другими элементами опыта, а также какова природа данных связей. Если снова воспользоваться все тем же обра­зом, на этот раз речь идет о том, чтобы по парусу идентифицировать судно. Парус один или их много? Как парус крепится к мачте? Кто и как управляет парусами? И так далее. А дальше встают другие вопросы. Куда идет судно под парусом? Нагружено ли оно военными припасами, перевозит продовольствие или же плавает просто так? В терапевтиче­ском плане это означает работу по раскрытию разных артикуляций опыта пациента, установлению связи элементов, которые кажутся раз­розненными, и расширению поля осознавания.

Наша исследовательская группа, которую вели Мари Пети и Жан-Мари Робин, на протяжении многих дней разбирала видеозаписи сес­сий одной пациентки. Данная пациентка начала глубинную терапию с терапевтом-мужчиной, которая окончилась эмоциональным взрывом и физическим контактом пациентки и терапевта.

Когда мы разбирали эту терапевтическую ситуацию, то пришли к выводу, что ее можно интерпрентировать многими способами. По мне­нию одних, данный курс терапии нужно рассматривать в связи с трав­матическим опытом прошлого. В разбираемой ситуации можно увидеть попытку преодоления недопережитого эпизода детства пациентки, чей брат использовал ее для удовлетворения сексуальных потребностей двух своих товарищей и своих собственных. Согласно другой интер­претации, то, что пациентка выбрала своим терапевтом мужчину, было попыткой выйти из отношений слияния с матерью. Третье мнение от­давало предпочтение исследованию отношений с отцом. Наконец, все то же самое с равным успехом можно было расценить как попытку ус­тановить до того не испробованный и опасный контакт с фигурой муж­ского пола.

Каждое из этих прочтений опиралось на материал, зафиксирован­ный в ходе предыдущих сессий. Нам тогда казалось, что результатом исследования должна была стать «хорошая интерпретация», поскольку все это имело смысл: на самом деле, в данной терапии оказались моби­лизованы одновременно все эти моменты, а также, вероятно, другие, менее очевидные. Это все равно, что сказать, что дело заключается в

.44-

Перестать знать. Философия гештальт-терапии

метонимическом отношении, которое устанавливается между отноше­нием пациентка/терапевт и различными элементами совокупного поля опыта данной пациентки. В таком-то аспекте она скорее всего связана проблемой своих взаимоотношений с братом, в другом случае важность приобретают ее отношения с матерью и так далее. Можно, впрочем, подумать, что сам эмоциональный накал терапии обязан происхожде­нием тому факту, что многие зоны опыта пациентки, сами по себе уже нагруженные эмоционально, вошли в резонанс. Метонимическая гипо­теза как раз и предполагает признание всего сказанного. Она подразу­мевает отказ от отыскания единственного и окончательного значения, которое скорее отвечало бы позиции метафорического типа (уточним, что принятие терапевтом такой метафорической позиции не подразуме­вает того, что опыт пациента имеет только метафорическую природу). Терапевтической здесь является метонимическая артикуляция отноше­ния терапевт/пациентка и некоторых ключевых элементов опыта паци­ентки. Исходя из этого, может произойти интеграция переживаемого опыта и реорганизация прошлого опыта.

Дабы это оказалось возможным, наверное, необходимо, чтобы те­рапевт в разные моменты терапии занимал разные позиции. В первые дни его вмешательство должно быть минимальным; он узнает от паци­ента различные элементы его опыта, но глубоко их не исследует. Мож­но сказать, что эти различные элементы просто приходят в движение и вступают в отношения между собой.

Второй период упомянут выше; в такой момент терапевт сущест­венно вовлечен и мобилизован. На этот раз происходит то, что эта силь­ная мобилизация терапевта (которая может принимать форму как экс­перимента, так и прямого контакта) фокусирует все то, что оказалось мобилизовано в первое время.

Последний этап будет моментом интеграции, главным условием которой является то, что терапевт отступает на задний план, мало-помалу позиционируя себя в качестве одного из элементов поля, пере­ставая быть его центральным элементом; без этого метонимическая ар­тикуляция будет невозможна: в самом деле, если терапевт остается на переднем плане, может произойти только то, что некоторые элементы поля опыта пациента соединяться с только что пережитым, но не про­изойдет глобальной реорганизации поля опыта. Такая реорганизация подразумевает, что новые артикуляции возникнут вокруг осей, кото­рые, возможно, нельзя увидеть в связи с тем, что было пережито, но ко-

-45-

торые приходят в движение просто потому, что равновесие поля оказа­лось нарушенным.

Из этой гипотезы также вытекает необходимость поставить под во­прос «парадигму голограммы» (которую так часто представляют как центральную в гештальт-терапии). то есть идею, согласно которой все содержится в каждой части. С такой точки зрения, то, что происходит во время терапии, расценивается в качестве квинтэссенции всего опыта индивида.

Нам кажется, что данная модель, при всей ее внешней соблазни­тельности, не отвечает тому, что мы реально могли наблюдать. Совер­шающееся в терапии, безусловно, связано с какими-то элементами опы­та пациента, но наверняка не со всеми. И если терапевтическое отно­шение может иметь резонанс в совокупности индивидуального опыта, то это скорее окольным путем описанной выше метонимической арти­куляции и вследствие нарушенного равновесия поля, нежели как эф­фект того типа, который подразумевается голографической моделью.

Наконец, приоритет метонимического измерения подразумевает, что, в отличие от психоанализа в духе 3. Фрейда и особенно Ж. Лакана, главным направлением гештальт-терапии не является работа над озна­чающими; во всяком случае, это не наша «входная дверь».

Как мы видели, в том, что касается метафоры, игра означающих ставит почти вне игры аспект реальности, так как что угодно может быть поставлено на место чего угодно. Напротив, в случае метонимии нельзя, например, связать часть и целое, если это часть от чего-то дру­гого. Здесь мы скорее имеем дело с тем, что Ф. де Соссюр называет обозначаемым (то есть обозначающим плюс акустический образ) в его отношении к реальности: «парусом» можно заменить «корабль», но трудно проделать то же самое с «лошадью»!

С терапевтической точки зрения это значит, что в центр внимания ставится способ, которым индивид переживает свой опыт и который определяется в связи с остальным его опытом. Так, если пациент нам говорит: «В данный момент мне страшно», мы должны постараться ему помочь в том, чтобы он смог установить признаки (телесные, напри­мер), которые позволяют ему обобщить переживаемый им опыт по­средством понятия (то есть обозначаемого) «страх»: речь идет о том, чтобы проверить, в каком отношении переживаемый опыт метонимиче­ски соотносится с другим опытом страха. Ответы могут быть разными. Пациент может открыть для себя, что дело действительно заключается в его страхе. Но, возможно, ему предстоит заметить, что, на самом деле,

-46-

Перестать знать. Философия гештальт-терапии

речь идет о совсем иной эмоции. Наконец, может случиться и так, что под вопрос будет поставлено то, что он называет словом «страх»; ему придется отдать себе отчет в том, что то, что для него выглядит единым блоком ситуаций, в которых главенствует страх, может быть то проек­тивным желанием, то ретрофлексивным гневом, а то и чем-нибудь еще.

Работа гештальт-терапевта должна, таким образом, в своем сущест­ве строиться на метонимическом аспекте опыта, и одним из ее резуль­татов должно быть сопоставление переживаемого опыта и того способа, которым пациент относит данный опыт к уже существующему обозна­чаемому. Это сопоставление осуществимо, по крайней мере, двумя раз­ными способами: можно поставить вопрос о том, что именно пациент понимает под словом «страх», и это будет работа над функцией «пер-соналити»; можно исследовать переживания и эмоции и, значит, рабо­тать над функцией «ид», например, до того момента, когда пациент вы­яснит, что используемое обозначаемое «страх» неадекватно.

Принятие данных гипотез, которые, естественно, остаются дискус­сионными, может также привести к мысли, что утрата функции «эго» или скорее замещение этих потерянных функций механизмами проек­ции, ретрофлексии и так далее, должны рассматриваться как нарушение отношений обозначаемое/опыт. Это означало бы, что одним из важных уровней для начала терапевтической работы может стать уровень обо­значаемого, то есть концептуальный уровень (впрочем, всегда находя­щийся в связи с опытом), что для так называемой «эмоциональной» те­рапии явилось бы нешуточным парадоксом.

-47-

Перестать знать Философия гештальт-терапии

Жак Блез Абстракция тела*

Что может быть для гештальт-терапевта более красноречивым, чем тело?! Гештальт-терапию представляют как терапию, опосредованную телом, или даже как терапию с телесной доминантой: во всяком случае, - как терапию, восстанавливающую тело, в отличие, к примеру, от пси­хоанализа.

Между тем, знакомство с гештальтистской литературой (может быть, мое шапочное знакомство) дает в этом смысле мало: например, указатель к американскому изданию «Гештальт-терапии» Ф. Перлза. Р. Хефферлайна и П. Гудмена вообще не включает термина «body» (те­ло); в нем есть лишь термин «body-awareness» (телесное осознавание), причем, эта рубрика отсылает читателя к трем упоминаниям, из кото­рых читатель не сможет почерпнуть для себя ничего существенного. Словно не существует тела, которое, по крайней мере, на уровне опыта, не являлось бы, в то же время, телесным осознаванием, что опять при­водит нас к феноменологии!

В той же книге телу посвящена отдельная глава. Тем не менее, ав­торы стремились, прежде всего, показать неуместность обычного раз­деления тела, души и внешнего мира.

С другой стороны, не похоже, чтобы на конференциях, коллоквиу­мах и других мероприятиях по гештальт-терапии большинство рабочих групп, занятых темой тела, явным образом строили свою работу на ос­нове главных и специфических понятий гештальт-терапии. Даже если в работе этих групп часто возникают фундаментальные вопросы (как-то вопрос отношения между телом и семьей, или отношений между телом и воображаемым, или же вопрос телесного контакта в ходе терапии и так далее), в основном дело ограничивается лишь практической сторо­ной. Разумеется, практический опыт - наше богатство. Но кажется также, что в этом есть признак того, что вопрос тела в гештальт-терапии позиционируется скорее в области действия, проживаемого опыта, тогда как его проблематизацию еще только предстоит разрабо­тать.

Blaize J. I/ abstraction du corps // Blaize J. Ne plus savoir. Phenomenologie et etique de la psychotherapie. Bordeaux, 2001, p. 91-97. Текст был впервые представлен на ежегодной конфе­ренции Французкого Общества Гештальта и впервые опубликован сначала в бюллетене Обше-ства, № 24—25, —Прим. автора

С одной стороны, у нас есть образ, представление о гештальт-терапии как о том, что построено вокруг оси телесного. Но, с другой стороны, обнаруживается явный недостаток рефлексии на эту тему. Вместе с тем, этот недостаток только кажущийся. Дело в том, что фи­лософия холизма, которая оперирует понятием организма, подразуме­вает преодоление понятия «тела» (точно так же, как она подразумевает преодоление понятия «духа»).

В этом смысле можно сказать, что понятие тела возникает из абст­ракции.

Двойная абстракция

Как известно, первое базовое понятие гештальт-терапии - поле. Речь идет о поле организм/среда и о границе контакта, которая сама есть функция данного поля. По отношению к этому целостному полю как организм, так и среда в качестве понятий являются более чем абст­ракциями. Отсюда вопрос: с какой стати мы принимаем за реальность то, что есть не более чем абстракция? На один важный момент, кото­рый поможет нам найти ответ, обращает внимание П. Гудмен: «Когда организм, - пишет он, - движется в широком поле и, подобно животно­му, имеет некую сложную внешнюю структуру, кажется уместным го­ворить о нем как таковом - например, о коже и о том, что находится под кожей; но это не более чем иллюзия, обязанная своим происхожде­нием тому факту, что движение в пространстве, а также какая-нибудь внешняя деталь, по сравнению с относительной стабильностью и про­стотой заднего плана, притягивают глаз»¹. Следовательно, появление организма в качестве сущности возможно лишь посредством диффе­ренциации по линии фигура/фон. Фигура «организм» абстрагирована, выделена из целостного поля. Это первая абстракция.

Вторая абстракция, совершающаяся внутри первой, выделяет тело. Как первая абстракция позволяет выделить организм из целостного по­ля, точно так же вторая абстракция позволяет выделить тело (или дух; процесс тот же самый) из организма как целостности.

Например, я говорю, что мое тело находится на первом плане моего поля сознания, что может происходить в форме боли, удовольствия, общего ощущения и так далее. Сказать «мое тело находится на первом плане» возможно только путем элиминирования процесса в пользу од­ного результата. Это возможно лишь при том условии, что я элимини­рую тот факт, что именно я сосредотачиваю внимание на телесном

Ж ак Блез

ощущении как преобладающем модусе бытия в мире в данный момент времени. Утверждать, что «мое тело делает то-то и то-то», значит абст­рагироваться от того, что «я сосредотачиваю внимание». Результатом этого утверждения является реификация тела, осмысляемого в качестве самостоятельной реальности; тем самым я забываю, что «я делаю то-то и то-то».

В такой же мере абстракцией является «тело другого»: в качестве непосредственной данности я имею дело с другим, а не с его телом и не с его духом и тем более не с суммой души и тела. Другой для меня су­ществует непосредственно, в качестве коррелята моей интендиональ-ной нацеленности; он для меня выступает в роли экзистенциального значения. И если я сфокусирован на «теле другого», это опять мое я фокусирует меня на нем; оно же конституирует это тело как возлюб­ленное, ненавистное, желанное, такое, которое необходимо вылечить или которое необходимо разрушить. Здесь мы касаемся «проективного» или даже «конгр-лереносного» аспекта интенциональности.

Абстракция тела так широко распространена, что не может быть случайностью: «Такие фундаментальные расслоения, - снова пишет П. Гудмен. - не могут происходить из простых ошибок, которые можно исправить с помощью новых данных; они сами даны в опыте». Иллю­зию тела необходимо рассмотреть в связи с фундаментальными меха­низмами невроз а.

Напомним, что невроз связан с чрезвычайной и вяло текущей си­туацией, вкоторой одновременно слишком много опасности и слишком много фрустрации: я переживаю неудовлетворенность своих потребно­стей, но, в то же время, удовлетворить их, вступив в контакт со средой, было бы для меня слишком опасно. Какие средства выхода из этой си­туации есть в моем распоряжении? Прежде всего, это уменьшить про-приоцепцию. Так легче всего добиться положительного результата. Та­ким образом, уменьшается осознание мной моих потребностей, а вме­сте с ними уменьшается фрустрация. Но, в то же время, уменьшить проприоцепцию — значит уменьшить осознавание тела; значит начать делать из своего тела сущность, которая не является мною, так как я чувствую свое тело мало или не чувствую совсем. Тело становится «от­личным от меня», другим лицом, с которым потом нужно будет учиться знакомиться, учиться его слушать, приручать, как если бы, в самом де­ле, речь шла о чужом человеке или даже иностранце.

Параллельно с этим сокращением проприоцепции непроизвольно возрастает внимание к реальной или мнимой внешней угрозе. В этом

-50-

Перестать знать. Философия гештальт-терапии

смысле восприятие делается более чутким, и малейшие признаки угро­зы немедленно улавливаются. Но одновременно поле восприятия со­кращается, так как больше не воспринимается ничего, что не имеет от­ношения к данной угрозе. Эта непроизвольная внимательность, это внутреннее напряжение делаются «бодрствующим духом», который на­стороже перед лицом внешнего мира. Этот бодрствующий дух стано­вится в двусмысленную позицию по отношению к телу: в самом деле, это дух, забывший о теле, но готовый мобилизовать само это тело в ка­честве орудия ответной реакции, будет ли это борьба или бегство⁴. Мы можем видеть, что такая «абстракция» тела является, в то же время, процессом творческого приспособления, хотя и невротического свойст­ва; или, если воспользоваться выражением 3. Фрейда, она является осо­бым модусом вхождения в невроз.

От абстракции к клинике

В свете сказанного, психосоматические заболевания можно пони­мать как один из результатов такого разъединения души и тела и одно­временно протест против этого разъединения

Если тело воспринимается как нечто постороннее духу или психике (а это возможно лишь путем очень сильного контроля за проприоцеп-цией), тем легче на него проектировать физическое или экзистенциаль­ное страдание.

Не что иное, как мое тело причиняет мне боль, например, посредст­вом мигрени, астмы и так далее. Выигрышность данного процесса ин­терпретации состоит, разумеется, в том, что я избегаю фраз типа «я бо­лею» или «я задыхаюсь», то есть, другими словами, я избегаю принятия на себя ответственности за свое состояние. Но это преимущество - не единственное. Я так же получаю возможность не иметь дела с моей средой: если ответственность лежит на моем теле, то ничто другое не может причинять мне удушье. Следовательно, я не могу ни в чем упре­кать другого человека, в особенности, если этот другой - близкий мне человек. Так что моим отношениям с ним ничто не может угрожать. Иначе говоря, психосоматические заболевания подразумевает двойное отрицание ответственности: ни субъект, ни другие люди не отвечают низа что. Психосоматика позволяет субъекту избежать столкновения с внешней угрозой, и она же помогает ему избежать тревожности, свя­занной с принятием на себя личной ответственности.

-51-

Жак Блез

Как бы то ни было, в психосоматическом заболевании нужно уви­деть также своего рода протест против разъединения души и тела, про­тив этого процесса, складывающегося одновременно из ретрофлексии («я болею»), проекции («мое тело болеет») и интроекции («я не должен упрекать никого другого»). И только преодоление этого разъединения позволяет преодолеть психосоматическое заболевание (некоторое вре­мя психосоматика может сохраняться в ослабленной форме как фактор равновесия, дающий островок такой приятной безответственности, ко­торой можно еще немного попользоваться).

Если так, то в чем заключается смысл «работы с телом» в гештальт-терапии? Понятно то, что она не может быть самоцелью. Целью тера­пии является восстановление континуума сознания, способности при­нимать новое и подпитываться от этого, восстановление процесса фи­гура/фон, воссоединение переживания «я», «я-как-функция-данного-поля-делаю-то-то». Критерием соответствия работы с телом в геш-талът-терапии в целом может быть следующий: способствует ли эта ра­бота (и если да, то как?) такому восстановлению и воссоединению или, наоборот, поддерживает или даже усугубляет разъединение?

Телесный подход всегда должен строиться на артикуляции воспри­ятия и проприоцепции и на диалектике поддержки среды и самопод­держки. Говоря более конкретно, если терапевт вводит в разговор такие фразы, как «я равно тело», или «тело не лжет», он тем самым рискует увековечить отсутствие единства или даже некоторую форму разъеди­нения. По завершении этой работы клиент, вероятно, «никуда не про­двинется». Наверное, клиент узнает о себе нечто такое, чего он не знал прежде, однако есть риск, что за это открытие ему придется заплатить дорогую цену; ценой будет установление новых интроектов и, следова­тельно, новое расстройство функции «персоналити».

Проприоцепцию, безусловно, интересно развить, но только с тем условием, что это развитие будет сопровождаться развитием воспри­ятия. Это позволит создать самоподдержку, достаточную для того, что­бы смотреть в лицо новому, включая то, что может представлять угро­зу. если самоподдержка, найденная в присвоении («la proprioception»), достаточна, то тогда можно достигнуть в достаточной мере ясного и содержательного восприятия актуальной среды, и возбуждение, связан­ное с этим восприятием, не будет угрожающим. Речь, стало быть, идет о том, чтобы восстановить и активировать процесс границы контакта.

Но неконтролируемые события проприоцепции могут, наоборот, стать источником отсутствия контакта, вследствие непридания значе-

-52-

Перестать знать. Философия гештальт-терапии

ния тому, что приходит извне, или вследствие «прочтения» восприятий через единственный фильтр проприоцепции, пренебрегая (во всех зна­чениях слова «пренебрежение») размышлением, рациональным и так далее. В этом случае будет иметь место двойная утрата функции «эго».

С одной стороны, процесс проекции действительно происходит; процесс, в котором «внешнее» всецело окрашено «внутренним». С дру­гой стороны, речь идет о вхождении в эготизм: «внутреннее» переоце­нено по сравнению с «внешним», и внутреннее и внешнее восприни­маются как две изолированные сущности. Естественно, симметричная девиация может произойти путем переоценки «психического» или «ин­теллектуального».

Таким образом, работа с телом в гештальт-терапии, с моей точки зрения, не имеет в виду «релаксацию», «принятие» или «открытие сво­его тела» (я повторяю фразы, ставшие почти слоганами). Ее целью мо­жет быть достижение (таким способом, как я описал; но не обязательно только так) более адекватного осознавания происходящего на границе контакта, лучшего понимания того, что разыгрывается в терминах фру­страции и опасности. Целью также может быть признание субъектом того, что и как мешает такому пониманию и «выбору» в пользу того, чтобы сохранить или изменить способ контакта со средой.

Перестать знать. Философия гештальт-терапии

Жак Блез

Введение в феноменологический подход к телу в гештальт-терапии*

В том, что гештатьт-терапия должна быть укоренена в феномено­логии, у меня остается все меньше и меньше сомнений. Это не исклю­чает того, что можно ссылаться на другие подходы. Я имею в виду, в частности, психоанализ с его описанием некоторых физических про­цессов. Однако мне кажется, что основополагающей философией геш-тальт подхода поистине является философия феноменологического ти­па.

П. Гудмен пишет, что «объектом формальной психологии должны быть классификация, описание, исчерпывающий анализ возможных структур, присущих «self»; и он прибавляет, что «это и есть объект фе­номенологии». Среди всех возможных структур, присущих «self», он избирает в качестве предмета своего рассмотрения три: «эго», «ид» и «персоналити». То есть отсылка к феноменологии здесь очевидна.

Если, кроме того, признать, что «self» является системой творче­ских приспособлений на границе контакта и что вначале есть поле ор­ганизм/среда (а не встреча организма и среды), то тогда философским понятием, которое, как мне кажется, может наилучшим образом это учесть, является понятие интенциональности, отсылающее к тому, что Э. Гуссерль называет «трансцендентальным эго», и к «ноэтико-ноэматическим корреляциям», к которым я вернусь позднее. «Self» в гештальт теории, в самом деле, является некоторым парадоксом, ибо «self» никогда нельзя отнести к какому-то определенному месту и вре­мени: всякий раз «self» развертывается в том или ином преобладающем качестве («эго», «ид», «персоналити»), но никогда не сводится к одно­му из своих качеств; «self» не является также суммой своих качеств. Все время «оказываясь чем-то», «self» не является определимым: ско­рее чем ретроспективной суммой своих последовательных актуализа­ций, «self» является априорным синтезом этих возможных актуализа-

Blaize J. Introduction а иле approcbe phenomenologique du corps en Gestalt-tbcrapie // Blaizc J. Me plus savoir. Phenomenologie et etique de la psychotherapie. Bordeaux, 2001, p. 73-89. Текст был впервые представлен на ежегодной конференции Французкого Общества Гештальта в марте 1991 года и опубликован сначала в бюллетене Общества, № 26-27, а затем в № 3 журнала Gestalt, осень 1992 года; сокращенный английский перевод: Gestalt Review, Vol. 2, 1998, JS"° 1. - Прим. автора

-54-

ций, условием возможности, то есть примерно тем, что Э. Гуссерль обозначил термином «трансцендентальное эго».