«Семьдесят лет!!!»
Феанор сообразил, что выглядит не очень приятно с отвисшей челюстью и выпученными глазами.
«Но это же вся жизнь!»
Вегедэ потянулась, сделала колесо и отлетела к верхней полке одного из высоченных книжных шкафов.
- Телепатия – осанве – только начало. Надо бы слушать меня повнимательнее. Параллельно ты осваиваешь владение телом. Старение тела и духа нам подвластно. Что такое семьдесят лет по сравнению с тысячелетием? Но…
Безрукая замолчала. Юноша попытался «услышать» - поток сознания будто разбился о каменную стену. Вегедэ повернулась и, ничего не объяснив, исчезла в одном из узеньких воздухопроводных окон.
Феанор хмыкнул и стал читать дальше. В Обители ему оставалась четверть. За это время важно постичь и укрепить «первую ступень». Этого ему вполне хватит. Царевич хотел вернуться домой, увидеть Отца, Суфия, обнять братьев и сестру. Его выбор вполне созрел. Зачем управлять реальным Царством, если можно жить в царстве книг, разговоров. Он заявит о намерении скрыться в Башне Мудрецов, изучать древние рукописи, быть советником при дворе. Но не царем. Хорошим царем будет Андор. Он утвердит мир и порядок на границах. А нечисть с Третьей Земли даже не сунет нос в их владения. Или Лавьен. С таким умом и хваткой Веллоэнс установит экономическую власть на Второй Земле. А может даже и на первой. Ионнель-Генриетта… Сестра недурна собой, искусна во многих делах – и готовке, и пении, и охоте. Ее следовало бы выдать за вождя Свеберов. Или хана, правящего Бангхиллом. Женщина у власти может смутить народ, но со своей хитростью и смекалкой Ио станет вертеть мужем, как пожелает. Утверждение, что «муж – голова, а жена – шея» относительно царевны всецело верно.
Царевич откинулся на спинку кресла, представил, как сестра отчитывает пухлого бородатого хана и говорит, что ему следует делать с государством. Кривоногий толстяк в цветастом халате краснеет и пыжится, но молчит. Пот градом заливает лицо, а на шее вздуваются вены, когда Генри дает наказ купить ей шелковой платье с драгоценной золотой вышивкой, с декольте, усеянным бриллиантами. «Дорогая, ведь это половина нашей казны!» А она ему – «Ханнушка, ты же меня любишь? Или твоя страсть ко мне угасла и я пишу Андору, чтобы он забрал меня, покрытую позором… Нет? Вот так-то. Значит, я хочу, чтобы ты заказал это платье у Ильдефонса - другой такого не сделает. Хорошо, любимый?» И состроит мужу невинные ласковые глазки.
Юношу идея с несчастным правителем и сестрицей в роли женушки очень даже развеселила. Феанор представил еще несколько семейных сцен с участием Ионнель и решил, что пора прогуляться в саду.
Пройдя по тропке в укромное место среди плотного кольца яблонь, царевич с удовольствием потянулся, втянул ароматный воздух до грудных коликов, сорвал крупный спелый плод и улегся на зеленеющий ковер. Он заснул, а очнулся под вечер. Еще не скрылось Солнце, но уже вышла Луна. Рядом с белесым кругом тускло мерцала звездочка Мерцана - богиня небесной красоты и любви у древних. Юноша чувствовал разливающееся по телу тепло и особое, незнакомое ощущение нежности и заботы в отношении Вегедэ. Почему-то его не смущали её увечность, низкий рост, возраст.
«Как странно и непонятно…»
Пока Феанор возвращался в библиотеку, ужинал в трапезне, запирал на ночь свою комнату, его обуревали противоречивые мысли. Он улёгся на кошму, постарался привести душу в порядок. «Это обычное наваждение. Я же спал под звездой Мерцаны. Через семь лун всё пройдет». Неуверенно произнеся хвалу Высшему и попросив освобождения от прельщения, юноша завернулся в одеяло. Сон всё не приходил и царевич долго ворочался с боку на бок. В голове вертелись образы Скорби и Вегедэ, Ионнель и братьев, нелепого хана и почти квадратного человека, пускающего стрелу в существо, в тело которого зашвырнули сознание Феанора.
«Тело связано с духом». Феанор сконцентрировался на сердечном ритме. Четыре удара – вдох, четыре – выдох. Успокоившись, переместил внимание на область лба – представил, как во время вдоха голова наполняется светом, а выдох вытягивает из тела черноту. Сердцебиение глушило, било молотом по вискам, вызывало дрожание в руках. Вдруг он ощутил, как разум подчинился сознанию. Борьба прекратилась. Мысли не летали спонтанно, ничто не отвлекало, внутри царило необычное чувство «пустоты». Феанор отправился в недалекое прошлое. Эпизоды отматывались легко, словно под увеличительным стеклом он мог рассмотреть любую мелочь – каждое слово, жест. «Как странно. Сознание словно книга моей жизни. А я будто листаю исписанные страницы, видя не только главный сюжет, но и подробное описание деталей».
Царевич видел, как он с братьями и сестрой танцует, как Отец говорит свою речь, как Суфий о чём-то шепчется с Царем. Всегда радостный мудрец почему-то выглядел озабоченным, видимо, просил какого-то важного разрешения. Но Отец спокойно ему отказал. После общего праздника каждый царский ребенок был зван на аудиенцию. Вот подошла очередь Феанора, и он, дрожа от волнения, подошел к резному трону в небольшую светлицу, предназначенную для особых приемов. Отец положил руку ему на плечо и молвил о силе единства. Затем он наказал ему двигаться в Обитель Шестнадцати Рук. «Целостность государства невозможна без целостности Правителя». Задание весьма простое, но в этой простоте Феанору виделась некая тайна, загадка. Зачем отправлять царевича за свитком, если это легко сделает гонец или почтовый стриг? Но сын привык доверять указаниям и незамедлительно отправился в путь. В сознании всплыла картина сферы, внутри которой он сейчас находился. Величественное строение абсолютно не похоже на виденные за жизнь здания.
Юноша «отключил» настоящее. Все, что было сейчас, он помнил и без погружений. «Надо завести сокола. Читать людей я могу, кое-как. Пора бы начать и на зверье тренироваться».
Потянувшись, зажёг летающий огонек, взглянул на круг времени. Была глубокая ночь, до рассвета оставалось еще часа три. Спать не хотелось, в комнате делать было нечего, и Феанор вышел во двор. Прогуливаясь по ночному саду, царевич наслаждался прохладой, вдыхал свежий воздух, а журчание ручья приятно ласкало слух. Он дошел до круга деревьев, где его отметила богиня любви. Усилием воли остановил начинающий бурлить мыслеход, обошёл волшебное место и побрел дальше. Тропы кончились, трава стала гуще, а деревья уже не так ухожены. Царевич подошёл в ольшанику, под ногами стелился густой влажный мох, пахло плесенью и тухлятиной. Он очнулся от дум, когда уперся носом в плиту, изрезанную глубокими щербинами. Царевич скинул капюшон, подвёл огонек к камню. Глаза удивленно осматривали находку. Местами на поверхности проглядывал тусклый желтоватый металл, можно разобрать символы и знаки. Язык был незнаком и Феанор решил применить полученные от Вегедэ умения. Он уселся на мшистую кочку и расслаблено начал осматривать валун, пресекая мысли и догадки. Через некоторое время закрыл глаза и представил эту глыбу в сознании. Внутри нечто всколыхнулось. Повинуясь возникшему желанию, юноша прислонил ладони к шершавому граниту. Камень, будто живой, потеплел и бесшумно сдвинулся с места, открыв уходящую вглубь лестницу.
Синеватые пластины светились под ногами и гасли, как только туфля отрывалась от поверхности. Феанору уже привиделось, что так и будет спускаться, пока не упрется в сердце земли, пылающее раскаленным металлом и источающее ядовитый дым – и тут ступени закончились и он оказался перед небольшим порталом, на поверхности которого, то и дело, вспыхивали желтоватые блики, в лицо ударила воздушная струя.
Внутренности поражали воображение. По огромному нефритовому залу, словно снежинки в метель, кружили сотни небольших, в три локтя ростом, существ. Облаченные в белые хитончики, шелковые плащи причудливо развеваются, лица детские. Каждое существо было похоже на Вегедэ, за исключением рук. Вместо крючков, из каждого плеча вытягивались три длинных, сероватых тросика, покрытых щетинками, и оттого напоминающих паучьи лапки. Присмотревшись, Феанор осознал, что полёт их хаотичен лишь на первый взгляд. Каждое существо держало в тросике по полупрозрачной, тончайшей нити, переплетая их меж собой, продевая через нити других, связывая и обрезая необычный материал с удивительной проворностью. Нечто, создаваемое ими, походило на выгнутый треугольник и, несмотря на простоту, ошеломляло красотой и совершенством формы.
«Ильдефонсу бы такие подмастерья пригодились».
- Знатное зрелище, Феанор, не так ли?
- Да, госпожа Скорбь. – Юноша легко узнал тембр мысленного голоса.
- Это – ткачи. Они плетут элемент для корпуса Обители. Знаешь ли, молнии, ветра, дожди. А сфера для нашего урочища жизненно важна.
- Я думал, что это металлические пластины… или крашенное лакированное дерево.
- Нити – особая смесь, похожая на шелк. Ткачи производят её собственным телом. Так же как паук прядет паутину, или гусеница – кокон. Эти нити обладают особыми качествами. Они поддерживают определенную температуру и влажность внутри сферы, пропускают внутрь воздух и вытягивают наружу вредные и ядовитые газы, запахи, дым. Законченный элемент прочнее металла и легче пуха.
Феанор смутился:
- То есть мы – в коконе?
Голос в голове повеселел:
- В каком-то смысле. Сфера уходит в землю до конца. И над поверхностью и под – мы защищены. Первые оболочки помогали выжить в гиблых местах. Специально обученные команды восстанавливали землю, воздух и воду. Этот, как ты сказал, «кокон» сейчас выполняет другие задачи. Мы – как гигантская ферма, поставляем в Царство животных и рыбу, овощи и фрукты, разводим новые культуры растений. И… - настоятельница на пару секунд умолкла, – обучаем мудрецов, стратегов, царей.
- Кто же из них я?
Голос молчал. Юноша еще некоторое время понаблюдал за работой ткачей. Его охватила печаль. Царевич повернулся и, опустив голову, побрел обратно в келью.
Утро прошло безрадостно. Позавтракав, невыспавшийся Феанор занялся работой. Он собирал фрукты в большие плетеные корзины, нёс их в побеленное здание и вываливал в огромный чан. Вместе с ним работало несколько послушников, только все они были бездушными – с прямыми, похожими на краткие команды, мыслями. Тот, кто впустил его в Обитель, был человеком, но царевич не видел и не «слышал» его уже несколько дней. После работы и обеда Феанор отправился в снежный октагон. Послушно подошли адепты, приготовили мокрые полотенца. Юноша скинул хитон, оставшись в набедреннике. Усевшись на высокий табурет, сложил руки крестом, и, закрыв глаза, прислушался к ритму сердца. Похолодало. В воздухе появились снежинки – попадая на тело, они вскипали и исчезали, превратившись в маленькие облачка пара. Затем подул ветер. Сначала легкий, он усилился, поднимая льдяную крошку, царапавшую кожу. Феанор выдохнул и погрузился глубже в себя. Сердце отсчитывало ритм и он вторил, отмечая удары и остановки: «Бон-тун, Бон-тун». На плечо с хлопком опустилась мокрая простынь, от нее повалил пар – конец же, который держал послушник, покрылся ледовой коркой. Царевич вздрогнул и очутился во внешнем мире. Погружение прервалось. Он встал и подошел к медной клепсидре, находившейся в смежном восьмиугольнике. Она показывала, что прошло три четверти часа.
После упражнения юноша отправился в библиотеку. Без энтузиазма он читал «Стратагемы Правителей». Свернув свиток, отправился в келью. Вегедэ он не видел уже четыре дня, в этот день тоже.
Не увидел и в следующие дни. В чащобе на месте плиты осталась ямина, от образов и погружений не было толку. Пребывание в Обители превратилось в одну серую круговерть: еда-работа-погружение-чтение-сон-еда. Время в снежном октанге увеличивалось и теперь юноша без былого интереса отмечал две клепсидры – по часу каждая.
Феанор начал забывать, что говорил с кем-либо. Иногда его охватывал гнев и отчаяние и он мысленно кричал – так, что, казалось, его внутренний голос был слышен во всём урочище. Иногда царевич пытался вырваться из этого безмолвного плена. Но, увы, куда бы он ни шел, все дороги, тропы, лазы приводили к холодному граниту библиотеки и царевич, уставший от бессмысленной борьбы, возвращался в свою келью с рогожей, шкафом, столом и красным светящимся огоньком.
Гнев, тоска, уныние, паника сменились безразличием, вялостью и апатией. Со временем ему стало казаться, что он сам становится бездушным – марионеткой, повторяющей действия, заданные хозяином. Еда-работа-медитация-чтение-сон-еда. Дни сменялись ночами, ночи – днями. Время то тянулось с неторопливостью виноградной улитки, то мчалось, сломя голову. Еда-работа-погружение-чтение-сон-еда. Холод больше не обжигал, яства не имели вкуса, работа не нагружала мысли, а книги представлялись набором бессмысленных символов. У него остался только сон. Время, когда не было ничего. Сон.
Однажды Феанор осознал, что ему хочется уснуть. Навсегда. Если нет смысла в жизни, то, может быть, он кроется в смерти? Ведь смерть – это тоже лишь сон – но без пробуждения. Он пришел в свою келью, разделся и привычно погрузился в себя. Здесь нет послушника, который выведет его из внутреннего мира холодным мокрым полотенцем. Нет надсмотрщика, который не позволит погрузиться в мир иной. А без контроля снаружи он уйдет в глубины сознания быстро. И навечно.
Царевич привычно вслушался в сердечный ритм, очистил разум и отключился от внешнего мира. Дыхание стало мерным, появился контроль над мыслями. Юноша мысленно вернулся в истоки детства, когда только научился ходить. Без удивления отметил, что цвета были ярче, а переживания сильнее. Осталось несколько шагов в прошлое – туда, где еще не начало формироваться мышление, память. Оказаться там и остаться в вечном сне, бездумии, покое. Внезапно грудь сдавило, защипало глаза, щеки пылали - вдруг всем своим естеством ему захотелось жизни.
Феанор очнулся. На груди сидел светловолосый незнакомец в блестящей рубахе. Одной рукой он зажимал царевичу рот с носом, а в другой зажимал перчатку, которой нещадно хлестал по щекам. Юноша постарался скинуть странного человека, но тот оказался весьма тяжел.
Улыбнувшись, он отвел руку от лица, дождался, пока парень вздохнет, еще раз хлестанул по щеке и со скоростью молнии уселся на стол. Голубые глаза смотрели насмешливо, раздался высокий звенящий голос:
- Привет. Еле тебя откачал. Меня зовут Олег. Олег Суховски.
Глава 11. Остров
Над Островом Богов нависли тяжелые черные тучи. В небе гулко хлопнуло и в одинокую мраморную ротонду ударило узкое лезвие молнии. От крыши отскочили снопы искр, но когда развеялся дым, стало видно, что постройка невредима. В воздухе проявился силуэт, Моргот скинул невидимую пелену и предстал во всей своей силе. Он не был уже Повелителем Огненного Еннома, не был архидемоном, сравнимым по мощи с Ишгаром. Его изгнали дважды – из Обители Избранных и из Пристанища Отверженных.
Конечно, огневик потерял силу и стал больше физическим существом, чем духовным – но это придавало его бытию необычайную новизну. Тысячи лет без воли, вынужденный подчиняться Ишгару. Даже флегреты – монстры, коих Повелитель Тьмы использовал для управления на земле – и те не были в полной мере свободными.
А Моргот… Кипящий злобой, он обрушивал всю мощь на остров – и никто не прикажет ему убраться. Такова судьба богов – Высший наложил ограничение на их способности в материальном мире, установил правила – приходить в этот мир через остров. И если он, дважды отверженный, уничтожит эту точку перехода, этот ничтожный клочок земли – боги не смогут вмешиваться в его дела. Подчинив землю, созданную Рукибом и землю, сотворенную проклятым Диптреном, Моргот накопит силы и уничтожит третью часть – земное царство Ишгара. А этого Голлиоса – скользкого перевертыша с фиолетовыми волосами, льстеца и подхалима, он заключит на вечные муки.
Мысли о «правой руке» Ишгара вызывали внутри бывшего архидемона гневное клокотание и он, ярясь, насылал на скалистую поверхность штормы и смерчи, метал огромные валуны, устраивал хороводы молний и града.
Спустя две недели ротонду окружала только выжженная, изрытая земля. На покрывшихся пылью и гарью мраморных колоннах и стоящей в центре кафедре не было ни трещинки. Обессилевший Моргот убрался восвояси.
В воздухе раздался хлопок. Среди колонн сверкнула молния. Усевшись на появившиеся из ниоткуда качели, Мокошь удовлетворенно поглядывала на изуродованный клочок суши, порядком уменьшившийся после нападения огневика. Она легонько стукнула посохом оземь и вмиг землю рядом с ней покрыла свежая луговая травка, возникли плетеное кресло и столик. Улыбнувшись, богиня поправила атласное платье небесной синевы, открывавшее плечи, подчеркивающее талию, расходящееся к низу короткой, - чуть выше колен - юбкой с воланами и заливисто рассмеялась.
Рядом ухнуло, в клубах пыли резко очертилась объемная мужская фигура. Гроумит выглядел несколько оторопевшим, в глазах читались восхищение и печаль. Полотняная рубаха подвязана простой веревкой, пеньковые лычаки подогнаны точно по ноге. Волосы захватывал кожаный ремешок, на шее болталось ожерелье из когтей медведя. Он любил являться в образе обычного человека, иногда зверя. Но всегда большого, грозного, показывающего огромную жизненную силу земли. Люди звали его по-разному. Кто-то Гроумитом, кто-то Веллеумом, кто-то Велесом. Еще давно, когда камни падали с неба часто, а людей было столько же, сколько другого зверья пришла великая засуха. В ответ на великую мольбу подарил им Гроумит сделанный наспех жерновок. Не простой, а учительный. Кто хотел, тот постиг. Научился с землей управляться, житие обустраивать. Не по-своему, а по божьему, по плодородному. Каждое дело-ремесло плоды приносило великие, если по жернову усматривалось. А потом забыли. Научились и стали отсебятину городить. Через сотни лет, взошли и их «плоды», гнилые – жадность, гневливость, похоть. А жернов остался в сказаниях как Велесов круг.
Гроумит вздохнул. Хорошо, сгоряча не одарил их вайгарами – лишь Высший разумеет, что люд глупый с ними наделает.
- Башковитый, будешь с островом что-нибудь делать? Это твоим умениям ближе.
Хлипковатый Фортуний, в своем аляпистом просторном шлафроке и закатанных до колен шелковых штанах, привычно набил трубочку и, млея от солнечного тепла, разлегся на невидимой софе - повыше от земли, дабы ни пылинка не прилипла к его вычурной одеже.
Гроумит опустился на колени, погрузил мозолистые ладони в черную, растрескавшуюся землю. Произнес слово, напрягся, на шее вздулись вены, руки взбугрились. Остров дрогнул – будто окатило невидимой волной. К безжизненному клочку со дна моря притягивалась просоленная, жирная земля, скреплялась с островом. Внутри поползли корневища, хватая своими узловатыми отростками драгоценные комья. Земля покрылась густой травой, цветы распустили бутоны, зажужжали отяжелевшие от пыльцы шмели. Ввысь полезли молодые побеги вязов, дубов, ясеней на глазах наливаясь силой, утолщаясь, покрываясь толстой корой и распуская кроны с зелеными почками и широкими влажными листами.
Через минуту на месте изувеченной пустыни благоухал чудесный сад. Весело щебетнула горлица, и на шлафроке «удачливого» божка появилось еще одно пятно беловатого цвета.
Гроумит довольно отер рукавом потное лицо:
- Вот теперь точно всё. Девственная природа.
Сердитый Фортуний хотел рассыпаться в причитаниях, но, поразмыслив, коротко что-то буркнул и принялся очищать одежду.
Мокошь довольно потянулась к возникшей на столике корзине с фруктами:
- Огневик постарался на славу. Если бы он так же поработал над Веллоэнсом, от того остались бы пепел с золой. Каково тебе, покровитель пастухов и сеятелей, давно так не трудился?
Гроумит, тяжело дыша, усмехнулся:
- Работа делает честь исполняющему ее. Ты права, богиня судьбы, давно такой страды не было. Однако и сама временами не прочь за прялку взяться?
В глазах богини на миг отразилось знакомое выражение, в котором проскальзывали тоска и страсть. Она погрозила пальцем и схватила сочный нектарин:
- Сам же сказал – работа делает честь. В нашем невеликом пантеоне только Фортуний может почивать на лаврах да пропадать неделями в примерочных. Удача ленива.
- Между прочим, это я отвлек Моргота от Царства. И было это не так легко, – полноватый «Счастливый Случай» уже очистил одежду и с напускной обидчивостью посмотрел на Велеса, - грубые у тебя шутки. И я тружусь много. Только вот вы руками работаете, а я головой больше. Легко покровительствовать работящему люду. А у меня контингент особый. От всех бед не убережешь – герои сами на рожон лезут.
- Зачем Рафа нас собрал? – Гроумит взглянул на Мокошь.
Богиня великолепна. В возрасте тридцати человеческих лет, с крепкой, стройной фигурой, смуглокожая, с черными как смоль, волосами и большими, лучащимися жизнью, глазами. В этот раз она была приветливой и благодушной, обычное её состояние – холодность и безразличие куда-то исчезли. Она пожала плечами:
- А мне почём знать? Скорее всего, освобождение Моргота, предстоящая смена власти в Царстве, да какие-либо события в третьей земле – Ишгар нынче неспокоен.
Со стороны березовой рощи послышались шаги и веселый разговор. К ротонде вышел Рафа в образе седовласого мужчины. С отливающей на солнце лысиной, короткой бородой, в безрукавной полотняной рубахе, подпоясанный шестипряжным чересом, который в великом множестве был украшен монетками и пуговицами – сухонький, но крепкий он разговаривал с попутчиком. Тот на две головы выше, широкоплечий, брит наголо. Короткая каштановая бородка смягчает жесткие черты лица. В руке здоровяк нес огромную копченую кефаль. Рафа поприветствовал собравшихся.
- Кого это ты привел? – Гроумит неожиданно понял, почему это Мокошь так вырядилась.
- Акрон, покровитель воинов.
- Я вызвал его из уединения, - Рафа видел неприязнь природобога. Тяжело мирному богу ужиться с богом военным. – Мне понадобится помощь всех вас.
Старец подошел к кафедре, раскрыл Вечную Книгу:
«И будут четверо, в единстве неразлучны,
Дарами светлыми судьбой наделены
И предназначены к великим подвигам
Во имя Света.
Но тьма придет разрушить узы братства,
Разбить мечты, засеять поле смерти.
Три духа злобы воинств поднебесных:
Власть, Жадность и Тщеславие плотское
Тьмой будут посланы развеять
По четырем ветрам на стороны земли одно».
Все собравшиеся молчали. Написанное в книге бывало простым, бывало непонятным или странным, но неизменно несло великую силу, а прочитанным словам невозможно было противиться. Бывали случаи, что посланники Высшего доносили отрывки книги людям. Человек, услышав весть, лишался сил и переживал нечто подобное смерти. Но вставал, наделенный силой книги – силой, хранящейся в истоках мироздания. Тишину нарушила Мокошь.
- Мы знаем о Царстве – дети царя исполняют наставления. И о дважды отвергнутом, – Велес только восстановил остров после его буйства. И об Ишгаре.
Богиня запнулась. Что творится в третьей земле, никто из старших богов не знал. Для них это место словно затянулось пеленой – а появляться там не было необходимости.
Рафа смотрел серьезно. Он закрыл книгу и облокотился на кафедру, сцепив руки в замок.
- Я вызвал Акрона для собрания войск и поиска избранных. Нельзя допустить, чтобы Моргот и Ишгар действовали одновременно. Веллоэнс не готов к этому.
Старец обратился к Фортунию:
– Тун, храни царских отпрысков от смерти физической. Если же их ждет смерть духовная – да будет, что будет. Надеюсь, они захотят воскреснуть в назначенное время.
Пухлощекий бог довольно закивал, с плохо скрываемым превосходством – вот она, его незаметная, но самая значительная доля - взглянул на остальных.
- Мокошь и Гроумит, - Высший замолчал. В воздухе нависло напряжение. - Мое задание для вас не менее важно. Не вмешивайтесь в дела царевичей.
Боги недоумевали. Возвращенному из отшельничества и вертопраху такие задачи, а им – бездействие? Уловив вопросительный взгляд, Рафа улыбнулся:
- Отлично, что вы безусловно доверяете моей воле. А теперь спустимся к морю. Я нашёл отличный пляж и рыба ловится просто чудесная.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава 12. Академия
Сознание Вико Сартмеса находилось в трансе. Оно уже давно не видело человеческие сны – да и можно ли назвать человеком голову, запаянную в трубчатую емкость с раствором и подключенную к серверам Академии? Ученый нечасто включался в реальность. Большую часть времени он или проводил в трансе, или наблюдал проходящие в системе процессы, анализировал данные – так, больше для себя, он нечего делать.
Первая сотня лет, пока он ещё мог ходить, спать и есть, была сказкой. Сартмес разрабатывал виды животных, устройства для «спасателей» и «надзирателей». Биоэнергены компании «Экостарс» помогли восстановить большую часть планеты. Работа спорилась и, наделенная безграничной властью, Академия делала большие успехи. Адепты, возведенные в ранг «спасателей» отправлялись на опасные территории для наведения порядка – очищения атмосферы, водоёмов и земель, уничтожения вредных культур и тварей. После зачистки приходили «надзиратели». Эти устанавливали биомодуляторы, похожие на большие дома. В них заранее закладывали особые программы. Модулятор маскировался под местность – домом ли, амбаром, горной хижиной или простым валуном – и самостоятельно, незаметно для местных поселенцев выравнивал атмосферу, флору, фауну. В таком «домике» адепт мог жить десять-двадцать лет, следя за исправностью биомодулятора, донастраивая систему, играя роль ведуна-волхва и привечая разных пришедших, бродяг, или сбежавших из Академии учеников – многих со стёртой памятью, потерянной личностью, а то и вовсе обезумевших. Когда вокруг «домика» образовывалась деревня, город, полис или другое стойкое сообщество, «надзиратель» или продолжал жить, как обычный человек, или отправлялся обустраивать следующее место.
Ученый подернул щекой. Вторая волна была не такой, как они ожидали – меньше, безопаснее. Землетрясения по сравнению с первой волной просто мелочь – потери несущественны, но из-за них основной материк разделился на три части огромными скалами. Горы. Они также вылезли по всему периметру базовой суши. Связь с многочисленными островами прервалась. Да, многих потерял «Экостарс». Еще одной неприятностью оказалась потеря памяти у большинства населения.
Пережившее вторую волну поколение училось жить заново – не без помощи Академии. Всеобщая популяризация эклектики (доходящая до сумасшествия ещё до превращения Сартмеса во впаянный в систему биопроцессор) сделала свое дело. Люд отбросило в неопределенное время, охватывающее промежуток от древних времен до средневековья. Со всеми сопутствующими.
Хорошо, что надежная защита Академии выдержала волну. Хотя многие модуляторы сгорели, пришлось менять терминологию (например, ученых называть волхвами и магами) и повторно запускать восстановительные работы, система в целом уцелела. Это главное. Сейчас, спустя сотни лет, мир вошел в обычную круговерть дня и ночи, зимы и лета. В Академии «Экостарс» большая часть работы сводилась теперь к обучению «волхвов» и обеспечению порядка в мире. Все «волшебные палочки» (раньше их называли стилусами) создавались только с зелеными, искусственно выращенными камнями. Они были менее эффективны, чем красные, для создания которых приходилось убивать людей и подходили в основном для перемещения грузов, улучшения земель, очищения воды и прочих полезных дел. Красные стилусы оставались у «спасателей», осваивающих тёмные места на карте. Во время второй волны несметное число биомодуляторов потерялось. Жаль. Оставалось только ликвидировать обнаруженную опасность.
Сартмес открыл глаза. Опять «провалился»! Когда же его бедной голове дадут спокойно умереть! Во время волны он находился в своем стареньком «ягуаре» и, как назло проезжал под железнодорожным мостом. Полмашины погребло под завалом, а рельсой проткнуло легкое. Много же денег потратила компания, чтобы откупиться от смерти! Отныне его жизнь стала собственностью Экостарс.
Внимание ученого привлек шорох. Стена засветилась оранжевым, аккуратные блоки с хлопком рассыпались по полу. В кабинет влетел незнакомец. Невысок, в черном облегающем костюме, похожем на водолазные, через материал вырисовываются небольшие, но рельефные мышцы. За спиной развевается плащ с красным подкладом. Мужчина поигрывал небольшим золотым жезлом, в набалдашнике которого поблескивало четыре рубина. Он ухмыльнулся и отбросил со лба синеватю пядь:
- Сарти, ты ли это? Сколько же лет мы не виделись! Ты, я вижу, стал как-то покороче – чего-то явно не хватает.
Голова без эмоций изучала вторженца.
- Диптрен.
- Точно. Можешь называть меня Ирэн.
- Зачем ты здесь?
Чужак прищурился, наигранно потянул.
- Ну-у-у, может я соскучился по тебе? Все-таки столько лет не виделись. Я по-прежнему молод и здоров, чего не могу сказать о тебе. Хотя, человеческий смысл жизни для меня утерян – в этом мы схожи.
Противоположная стена расступилась, в проем ввалились адепты. Диптрен, даже не повернувшись, вытянул руку и с жезла сорвался разряд, обездвиживший защитников. Один из них успел послать в Ирэна молнию, но та не причинила ему никакого вреда. Мужчина повысил голос:
- Это все, что они могут, Сарти? Ваша грёбаная Академия спокойно развивалась сотни лет и всё, чем вы хотите меня удивить – какой-то слабой искоркой? Да я могу в считанные минуты стереть эту громадину в пыль. Хуже того – я, не таясь, проник в сердце «Экостарс» и уже раз пять мог спалить его лучшую голову! – Ирэн сожалеюще цокнул. - Куда смотрит охрана.
