Николай Григорьевич Дворцов 4 страница

—Тише! — прошептал Боря. — Он, может, не меньше любого учителя знает. Видал, сколько у него книжек?

— Я хочу немного рассказать вам об Алтае, — просто, точно в задушевной беседе, сказал Виктор Сергеевич. — Его часто называют голубым. А почему? — вопросительный взгляд парторга прошёлся по толпе. Ребята задумались. В самом деле, почему? «На Алтае много гор и, наверное, они летом кажутся голубыми»,— подумали некоторые, но сказать об этом не осмелились.

—Плохо вы знаете свой родной край, — укорил Виктор Сергеевич. — На Алтае очень много солнца. Почти круглый год над нами сияет голубое небо. У нас столько же ясных, солнечных дней, сколько их на юге, в Крыму.

— Я так и знала! — раздался вдруг звонкий голос Тамары.

Все засмеялись, а Лёнька критически заметил:

— Знала, а молчала?

Усмехнулся и Виктор Сергеевич. Но сбежала с его тонких губ улыбка, и ребята опять стали серьёзными, готовыми слушать без конца. А парторг начал рассказывать о богатствах Алтая. Раньше никому и в голову не приходило, что алтайская пшеница — лучшая в мире. А сколько здесь леса, дорогих металлов и камня, диковинных растений, зверей, мех которых называют «мягким золотом». Подумать только!..

Ещё удивительнее оказались люди Алтая. Парторг рассказал об изобретателе первой в мире тепловой машины Иване Ползунове, потом о Владимире Смирнове, который, защищая независимость Родины, так же как Александр Матросов, закрыл своим телом амбразуру вражеского дота.

Ребята услышали о славных делах многих Героев Социалистического Труда Алтая. А когда речь пошла об ученике Мичурина — лауреате Сталинской премии Михаиле Афанасьевиче Лисавенко, который «принёс» на Алтай сады, Лёнька, нетерпеливо расталкивая товарищей, пробрался к самому крыльцу и, задрав голову, не моргая, смотрел на Виктора Сергеевича. От чрезмерного внимания даже рот раскрыл.

—Теперь в нашей стране ведётся небывалое строительство. Весь советский народ сооружает на Волге и Днепре, в Крыму и Средней Азии громадные плотины и каналы. Они образуют новые моря, оросят миллионы гектаров земли. Гидростанции выработают огромное количество электроэнергии для промышленности и сельского хозяйства.

Вместе со всеми трудится и Алтай, отправляя великим стройкам тракторы, дизельные моторы, лес, хлеб, мясо.

Ваши родители, братья и сёстры своим трудом тоже строят Сталинградскую и Куйбышевскую гидростанции, Волго-Донской и Туркменский каналы. А вы вот не хотите помогать взрослым, озорничаете, убегаете из дома.

Под укоряющим взглядом Виктора Сергеевича ребята смущённо опустили головы, задумались. Всем стало ясно, что Валерка с Андрейкой совершили большую глупость. Убежали, а теперь красней за них.

— А как помогать-то? — нарушил напряжённую тишину Лёнька.

— Об этом вам расскажет Дмитрий Петрович.

Ефремовна радушно открыла обе половинки дверей, но у ребят пропало недавнее желание заскочить первым в школу. И только в классе они оживились. Тамара стрельнула взглядом по белым стенам, по серым, с прожилками, панелям, глянула на пол — в глянцевой поверхности видны её жёлтые полуботинки.

— Ой, как хорошо! Правда, не узнаешь класса? Нина! Нина...

Боря подошёл к своему месту. Парты чёрные, блестят, как новые. Мальчик откинул крышку, сел и тогда только догадался, что парта не та. На их парте Валерка ножом свои буквы вырезал, а эта вся гладкая. Где её искать? А найти почему-то обязательно хотелось. Боря с Лёнькой обошли все ряды, но парта, отмеченная валеркиными буквами, как сквозь пол провалилась. Боря продолжал настойчиво откидывать крышки и, может быть, нашёл бы, если бы не Лёнька.

— А правда говорят, что Тоня Кошелева в этом году Героем Социалистического Труда станет?

Тамара засияла довольством, точно про неё говорили.

—В «Алтайской правде» писали, что наша Тоня — лучший комбайнер в крае, — сказала она.

— Говорят, вся первая бригада ордена получит: вон какой урожай вырастили. Значит, и мой папа получит. Тогда у него пять орденов будет, — с гордостью заключил Лёнька.

В это время в коридоре несколько раз брякнул звонок и потом залился весело и торжественно. Казалось, он тоже хорошо отдохнул за лето. На какие-то секунды звонок всех заворожил. Смолкнув, ребята слушали и счастливо улыбались. Класс будто обезлюдел. Потом все разом заговорили, задвигались, выкладывая на парты тетради и учебники.

Тамара, подбежав к доске, положила на полочку мел, поправила тряпку, а потом просунулась в приоткрытую дверь — не идёт ли учитель. Не успела она сесть на место, в коридоре послышались твёрдые, быстрые шаги.

- Идёт! — полушёпотом пронеслось по классу, и учитель вошёл. Положив на край стола журнал, он придавил его пальцами, а сам, чуть наклонившись вперёд, изучающе посмотрел в лица стоявших ребят.

—Здравствуйте, садитесь! — наконец, сказал Дмитрий Петрович.

— Ух! — облегчённо вздохнула Тамара и не села, а как-то смаху плюхнулась на скамейку. Ей всё время казалось, что вот-вот произойдёт что-то важное, необычное, а оказывается ничего не произошло. Учитель, глядя на неё, улыбнулся, и все заулыбались. Но это было только секунду, а в следующую Дмитрий Петрович спросил:

—Кто овец видел?

Ребята недоумевали.

— Где? — робко сказал Лёнька.

—Вообще кто видел овец?

Ребята переглянулись, и от парты к парте зашелестел тихий, а потом всё более смелеющий смешок. Кто ж их не видел? Овец много на колхозной ферме и у каждого в хозяйстве есть.

—Значит, все видели? — немного выждав, спросил учитель. — Хорошо... Какую пользу они приносят человеку? — Взгляд учителя неторопливо пошёл по рядам парт и вдруг остановился на Тамаре. Девочка беспокойно двинулась, лицо охватил румянец. Она смотрела вниз и чувствовала на себе взгляд учителя. Он ободрял и, казалось, говорил: скажи, ты смелая... И Тамара встала.

Двигая поднятую на ребро крышку парты, она заговорила быстро, точно рассказывала заученный урок.

—Овцы очень полезны потому, что от них люди получают шерсть. А из шерсти катают пимы, вяжут варежки, чулки... — Девочка, сжав плотно губы, вскинула вверх глаза, думая, какую ещё пользу дают человеку овцы.

— Ещё мы получаем от овец вкусное мясо, — подсказал учитель, — но давайте поговорим о шерсти. — Дмитрий Петрович вынул из кармана маленький бумажный свёрточек. Посмотрите...

Все привстали, но заметив, как похолодели глаза учителя, опустились на места. Дмитрий Петрович развернул бумагу. В ней оказалось что-то белое, связанное наподобие крошечного снопика.

—Вата!

Учитель, передавая пучок на первую парту, отрицательно покачал головой.

—Это шерсть.

Но она мало походила на обычную, известную ребятам грубую шерсть. Длинные, тонкие, как паутина, нити были прочны и до того мягки, что почти не ощущались на пальцах, текли между ними, как мыльная пена.

— А вот овцы, от которых получают такую шерсть, — учитель поднял вверх большую цветную фотографию.

Ребята уставились на неё. Ну и овца! Тучная, на низких ногах, она вся заросла густой шерстью.

— Это овцы новой, тонкорунной породы. Они выведены у нас, на Алтае. Такие овцы вдвое, втрое больше грубошёрстных. Из тонкорунной шерсти текстильные фабрики изготовляют замечательную ткань для костюмов. Тонкорунные овцы в десять раз выгоднее грубошёрстных. В десять раз! — делая особое ударение на последнем предложении, повторил учитель. — Значит, одна такая овца может заменить десять на нашей колхозной ферме. — Учитель немного помолчал и шагнул от стола в проход между партами. — Наш колхоз скоро должен приобрести тонкорунных овец. Этого упорно добивается заведующий овцеводческой фермой Фёдор Иванович Светлов.

Ребята разом повернулись к Боре. Тот смутился, потупил глаза.

А учитель снова заговорил. И так увлекательно и горячо, что не заметил, как рассыпались по высокому загорелому лбу пряди волос.

Звонок на перемену показался всем неожиданным.

АГИТАТОРЫ

После уроков ребята не бросились, как бывало, врассыпную по домам. Тесно окружив Дмитрия Петровича, они засыпали его вопросами.

— Дмитрий Петрович, а как же?.. Были такие овцы, как у нас, а потом стали другими, тонкорунными? — упрямо допытывался Лёнька.

—Во-первых, Лёня, не вдруг и не из таких овец, как у нас. Вдруг ничего не делается... А, во-вторых, я сказал, что об этом буду подробно рассказывать на первом нашем отрядном сборе.

— Расскажите сейчас,— В глазах мальчика мольба.

—Сейчас, сейчас, — по-галочьи загомонили ребята, но учитель остался непреклонным.

Пожалуй, больше всех обрадовался тонкорунным овцам Боря. Мальчик беспредельно любил отца. А теперь он ещё более вырос в его глазах: ведь отец предлагает купить тонкорунных овец. Боре вдруг стали понятными разговор парторга с отцом у кошары, многие волнения отца и особенно в тот памятный вечер, когда он сказал: «Эх, Борька, мал ты ещё, ничего не понимаешь». Эти слова показались теперь обидными: почему же он, Боря, не понимает, что тонкорунные овцы в десять раз доходнее грубошёрстных. Ведь это очень просто: десять тонкорунных овец заменяют целых сто грубошёрстных. Вот здорово! Когда же их купят? Мальчику захотелось сейчас же увидеть отца.

За мостом Боря простился с товарищами и побежал пологим взгорком к ферме. Отец целыми днями там пропадал, к зимовке готовился. Иногда и про обед забывал.

Мальчик шагал серединой широкой улицы. На душе так и пело. Хотелось остановить каждого встречного и рассказать о сегодняшнем дне. Казалось, они всей школой поднялись на высоченную гору и увидели то, чего раньше никогда не видали. И теперь они, конечно, уже не мальчики, взрослым помогать будут.

Отца мальчик увидел издали. Он сидел на корточках у крылечка сторожки и тесал небольшие колышки. Новый топор сверкал в солнечных лучах, как стеклянный. На верхней ступеньке крылечка сидел парторг Виктор Сергеевич, писал что-то на кусочке доски. Они так увлеклись, что не заметили, как подошёл Боря.

— По моим подсчётам выходит, что тысяч пятнадцать надо, — сказал парторг, поднимая голову. — О, Боря, — парторг добродушно улыбнулся.

Боря тоже улыбнулся.

— Хорошо занимались? Что нового узнали? Счастливый вы народ, каждый день вам рассказывают новое. Это, парень, ценить надо.

— Дмитрий Петрович про овец тонкорунных рассказывал и про тебя, папа. Пап, а почему ты ничего не говорил про овец? Они в десять раз полезней грубошёрстных.

Фёдор Иванович, вогнав в чурбак топор, удивлённо глянул на сына, потом повернулся к парторгу.

— Слышишь, Фёдор Иванович? — спросил Виктор Сергеевич. — Так теперь по всей деревне говорить будут.

И парторг был прав.

Лёнька ещё по дороге домой придумал, как с наибольшим интересом рассказать матери об овцах. Переступив порог, он положил на лавку ранец и важно сказал:

— Мама, дай рубль, постричься. А то я зарос, как тонкорунная овца.

— Какая овца?

— Тонкорунная. Разве не знаешь? Тонкорунные овцы в десять раз выгоднее наших, — авторитетно заявил мальчик и начал рассказывать всё слышанное от учителя об овцах.

Нинушка Бардина, та прямо вся истомилась, дожидаясь мать и отца с работы. Пробовала об овцах рассказывать бабушке, но девяностолетняя старуха была туга на ухо.

НЕПРИЯТНОСТЬ

Фёдор Иванович съездил в район. Пробыл там два дня. Привёз много разных покупок, но больше всего книг. И почти все были про овец. Мальчик осторожно, с любовью, перелистал их, внимательно просмотрел фотографии, попробовал читать, но сразу же встретил много непонятных слов. Начал спрашивать их у отца. Тот охотно разъяснял.

Фёдор Иванович был доволен поездкой. К вечеру сходил в приготовленную бабушкой баню. Когда пришла с работы мать, отец, потный, раскрасневшийся, с мохнатым полотенцем на шее сидел за столом и пил из большой синей кружки квас.

— Федя? — обрадовалась мать. — Как съездил?

— Хорошо, Ксюша. Всё обошёл, везде со мной согласны. Аркадий Николаевич прямо сказал: «Ты, говорит, Фёдор Иванович, смотришь вперёд. С разведением тонкорунных овец наш район отстаёт. Вот и докажите маловерам важность этой замечательной породы».

Говорят, что раньше перед каждым собранием посыльные обегали несколько раз деревню, кричали под окнами: «Дядя Андрей, тётя Даша, на собрание! На собрание!»

Боря этого времени не помнит. Теперь в Зоринской оповещают народ совсем по-другому.

Утром, в воскресенье, когда Боря, наслаждаясь ласковым, баюкающим теплом, лежал под одеялом, из репродуктора послышался голос:

— Внимание! Внимание! Говорит радиоузел колхоза «Вперёд». Товарищи! Сегодня в клубе состоится общее собрание. Начало ровно в шесть часов вечера. Повторяю...

— Папа, на собрание! — радостно закричал Боря, вскакивая с постели.

Отец, подойдя к зелёному ящичку репродуктора, прибавил громкости. Запустив пальцы в бороду, внимательно прослушал объявление. Потом, взволнованный, закурил, прошёлся несколько раз по комнате, сел за книги.

— Ты как к экзамену готовишься, — шутливо заметила мать. — Переживаешь?

— А как же, дело не шуточное... Настоящий экзамен и есть.

Вскоре Боря убежал на улицу, а когда вернулся, отца уже не было.

— Как растаял, — обиженно ворчала мать, повязывая перед зеркалом платок. — К Виктору Сергеевичу, поди, отправился. А тебе, сынок, придётся подомоседовать. Если бабушка задержится, скотину встретишь.

Боря хотел возразить. Ему некогда. За ним сейчас зайдут товарищи. Всё уже договорено. Разве им не интересно побыть на собрании? Но мать не дала и рта раскрыть. Строго взглянув на сына, она сказала:

— Мне, выходит, придётся оставить собрание, сидеть дома, а ты отправишься бегать? Так, что ли? Сиди, пока бабушка придёт! — приказала она и, сердито хлопнув дверью, ушла.

Боря остался один. Походил по тихой комнате, заглянул на кухню. Эту бабушку вечно носит по гостям. Каждое воскресенье уходит.

Мимо окон то и дело проходили на собрание празднично одетые колхозники.

Вот показалась шумная гурьба девушек. Среди них выделялась своим нарядом Тоня Кошелева. Весёлая она, а красивая какая... Так и хочется ей улыбнуться. Припав к стеклу, Боря тоскливо смотрел вслед удалявшимся девушкам. Издали они напоминали большой букет цветов. Боря тяжело вздохнул. В репродукторе зашипело и послышался голос:

— Матрёна Денисовна Золотухина! Через несколько минут начнётся собрание. Вы опаздываете.

«Ей не до собрания. С гусями, поди, возится», — подумал Боря, и мысли его перелетели в клуб. Веселье там теперь. Играет баян. Девушки поют и пляшут.

«Разве закрыть дверь на замок и уйти самовольно? Влетит от матери крепко». Боря вышел во двор. Здесь он нашёл интересное занятие. Привязав к концу толстого, прочного шпагата камень, раскручивал его и пускал вверх. Уходя в голубую высь, камень становился всё меньше и меньше, потом замирал на месте и с нарастающим свистом падал. Боре хотелось пустить камень так, чтобы он совсем скрылся из виду. Для этого как раз подходил увесистый скользкий голыш. Боря начал старательно раскручивать его. И тут произошло неожиданное. Камень сорвался, стремительно отскочил в сторону и — бах... в окно. Стекло жалобно зазвенело и посыпалось. Казалось, на мелкие кусочки разбилось и сердце мальчика. Бледный, он точно окаменел.

«Будет теперь жару», — с ужасом подумал Боря и, отыскав замок, торопливо запер дверь. Ключ положил в условное место. «От бабушки больше всех попадёт, а сама виновата, не ходила бы по гостям».

Мальчику в первые минуты казалось, что надо убежать далеко, далеко, чтобы не нашли. А вернуться поздно, когда в доме утихнут сокрушающие охи и вздохи. Боря переулком выскочил к реке и, почувствовав себя в безопасности, остановился. А что если он пойдёт на собрание? Народу там теперь полно. Если забиться в самую гущу, можно остаться незамеченным и послушать разговор об овцах.

СОБРАНИЕ РЕШАЕТ

Хотя все окна и двери распахнуты, в клубе жарко. Женщины обмахивают потные лица тонкими батистовыми платочками, мужчины нет-нет да и выйдут по одному в коридор покурить и подышать свежим воздухом. Посреди сцены — большой, покрытый красным сукном стол. За ним — Матрёна Золотухина, председатель колхоза, парторг. Отец Бори стоит в конце стола. Смотрит или себе под ноги, или в пустоту, поверх сидящих в зале. Нерешительно переминается с ноги на ногу и, как бы прося помощи, временами поглядывает на парторга. Тот ободряюще улыбается.

— Не мастак я на разговоры, непривычный, — смущённо сказал Фёдор Иванович и впервые прямо посмотрел в зал. Он увидел знакомые лица. «Да чего же это я оробел, кого испугайся?» Голос заведующего фермой наливается силой, сам он как будто распрямляется. А сын его, Боря, тем временем за спинами людей незаметно пробирается в дальний угол.

— Я всё время считал, что тонкорунные овцы очень доходны, но для нашего сурового климата нежны. Так оно в самом деле и было. — Заведующий фермой будто на торную дорогу выбрался, смело и легко зашагал по ней. Щёки его разрумянились, глаза блестели. Никогда Боря не думал, что отец может так хорошо говорить. И откуда что берётся у него? Он рассказал, как зоотехники выводили новую породу. Оказывается, много лет работали и добились своего. Овцы новой породы не боятся холодов, а весом больше ста килограммов бывают. С каждой столько настригают шерсти, что на три самых лучших костюма хватит. «Обязательно надо покупать», — бесповоротно решил Боря, а сам, ища сочувствия, смотрит на колхозников. Большинство слушает Фёдора Ивановича с удовлетворением, согласно кивает головами. И лишь у некоторых на лицах — недоверие.

Когда Фёдор Иванович замолчал, птичница Матрёна Золотухина, хотя в зале было тихо, постучала карандашом по графину с водой и спросила:

— У кого есть вопросы? — Она помолчала и опять спросила: — Что же, нет вопросов?

— Матрёна Денисовна, ты не спеши, дай народу собраться с мыслями, — заметил председатель колхоза и необычно ласково обратился к Фёдору Ивановичу:

— А вы не объясните ли собранию, какая цена тонкорунных овец и как они содержатся?

— Стоимость овцы примерно пятьсот рублей. Бараны, наверное, подороже. Содержать овец можно по-разному. Но, сами понимаете, если животных кормить полноценными кормами и держать в хорошем состоянии, то и пользы от них больше, приплод будет лучше.

— Ещё вопросы есть? — спросила Золотухина, пристально вглядываясь в зал, как бы отыскивая кого-то.

«Почему все молчат? Наверно, дорогими кажутся овцы», — подумал Боря и представил отца, огорчённого решением собрания. Он тогда ни есть, ни спать не станет. Всё будет ходить и курить, и хмурить брови. Подымаясь на цыпочки, Боря выглянул из-за широкой спины сидящего впереди колхозника. «И чего ты, парень, сопишь под ухом? Шёл бы на улицу. Нигде от вас покоя нет», — проворчал колхозник. Лицо у отца спокойное. «Он только вида не подаёт, а сам, поди, переживает»,— подумал Боря и, не обращая внимание на замечание, вновь опустился на корточки.

— Значит, больше вопросов нет? Тогда перейдём к прениям. Кто желает первым высказаться?

.— Я не то, что высказаться, а так в виде справки,— с поспешностью заявил председатель, подымаясь из-за стола. Приглаживая ладонями свои редкие седеющие волосы, он вышел на край сцены, прищурившись, пытливо ловил взгляды сидящих в зале.

Говорил он ласково, по для Бори не очень понятно. Сначала похвалил Фёдора Ивановича. Потом сказал, что тонкорунные овцы очень дорогие и условий для их разведения в колхозе нет. Лучше, говорит, расширить площади под картофелем. Он в городе дорогой. Вот так здорово! Выходит, овец заводить не надо.

—А до города двести километров, — крикнул кто-то.

— Григорий Данилович, бережёшь ты нашу общественную копейку. Спасибо за это, — спокойно начала Золотухина, — а вот робость твоя нам не по душе. Через это многое упускаем. Скажу про себя. В прошлом году на районном совещании животноводов ставился вопрос о пекинских утках. Доходная птица. Ведь они почти как гуси. Соседи давно их разводят.

— Правильно, тётя Матрёна! — вылетел откуда-то из гущи народа звонкий мальчишеский голос.

Все засмеялись.

—Герой!

«Это Лёнька», — подумал Боря и, споткнувшись о чьи-то ноги, начал пробираться на голос товарища.

А на сцене стояла Тоня Кошелева. Стройная, она поправила длинные, свитые в кольцо косы и, удивлённо вскидывая тонкие брови, спросила:

— Как же это получается? В любой нашей полевой бригаде борются не только за посевную площадь, но и за урожай. А в животноводстве борьбы за продуктивность нет. Почему? — лицо и вся фигура Тони выражали недоумение. — Мы выполнили трёхлетний план развития животноводства по поголовью и успокоились. Совсем не думаем о том, что мало получаем от животноводства доходов.

«Здорово режет, — улыбнулся Боря. — Теперь уже определённо купят овец». Глаза мальчика так и сияли, так и бегали, но внезапно остановились, округлились. Впереди него, на самом краю лавки, сидела бабушка в новом сарафане. Боря сжался и с кошачьей осторожностью отступил, нырнул в народ. «Может, она и дома ещё не была», -— надёжно укрывшись, успокаивал себя мальчик.

А на сцене появлялись всё новые и новые выступающие. Слово взял Сергей Кузнецов. Погромыхивая костылями, он прошёл широким проходом. Остановившись около сцены, сказал:

— Я отсюда буду говорить. — Он задумался.

В зале наступила напряжённая тишина.

— Своими мыслями хочу поделиться. Может, немножко и некстати буду говорить, потому что не об овцах... — Кузнецов плотно сжал губы, помолчал. — Раненный в сорок втором под Сталинградом, я попал в Камышин. Арбузы там растут прямо удивленье. Ты с ножом к нему, а он на две половины разваливается. Во рту шоколадной конфеткой тает. В Камышине у меня зародилась мысль развести в колхозе бахчу. Запасся я там семенами разных сортов арбузов и дынь. Донёс их с собой до Кенигсберга. А когда вернулся домой, все сорта проверил. Теперь могу с уверенностью сказать, что бахчу в колхозе можно замечательную иметь. Как вы на это смотрите?

Колхозники одобрительно загудели.

— Кто хочет ещё выступить? — спросила Золотухина.

— Разрешите мне!

Все обернулись назад, откуда послышался голос. Из самого последнего ряда поднялся секретарь райкома партии Аркадий Николаевич Матвеев. Высокий, большелобый, он быстро прошёл к сцене.

— Здравствуйте, товарищи! Я немного опоздал, но выступления все слышал. Прямо скажу, присутствовать на таких собраниях — большая радость. Стремление к новому, желание принести как можно больше пользы для общества — дорогие качества. Они у вас есть, эти качества. К этому нужны ещё смелость и настойчивость. Надо упорно стремиться к цели и добиваться её. Этому нас учит Коммунистическая партия, товарищ Сталин.

В зале бурно всплеснулись аплодисменты. Вместе со всеми аплодировал Боря. Теперь он был уверен, что на колхозной ферме скоро, очень скоро появятся овцы новой породы.

БЕГЛЕЦ

Собрание единогласно решило купить сто тонкорунных овец.

Семья Светловых пришла домой радостная. Бабушка, наскоро переодевшись, пошла доить корову, мать принялась готовить ужин. Отец уселся со свежей газетой на кухне. Но читал он мало, больше смотрел на жену, довольно улыбался. Только у одного Бори скребли на душе кошки. Ни живой, ни мёртвый он стоял около печки. Разбитого окна в потёмках пока ещё никто не заметил. Но после ужина все перейдут в горницу и тогда уже никуда не денешься...

Разве самому рассказать? Или лечь в постель, укрыться с головой. Может, подумают, что уснул, не станут ругать?

— Вот сокрушитель. Поглядите, что натворил, — послышалось вдруг со двора.

— В чём дело? — Отец отодвинул газету, строго взглянул на сына.

Боря заплакал.

— Я нечаянно, — сквозь горькие рыдания мальчик рассказал, как разбил окно.

— Баловство никогда к добру не приводит, — твердила бабушка.

— Это правильно, — согласился отец и, помолчав, примиряюще добавил: — Он больше не будет. Так, что ли?

Боря утвердительно качнул головой и, облегчённо вздохнув, вытер подолом рубашки залитое слезами лицо.

— Ксения, заводи тесто на подорожники, — предложил отец и обратился к Боре: — Жидкий ты на расправу, сразу в слёзы.

Через два дня Фёдор Иванович с парторгом уезжали в племовцесовхоз. Боря с товарищами провожали их. Прямо с занятий они бросились гурьбой на колхозный двор.

— Не уехали! — радостно закричал Боря, увидев зелёную трёхтонку, окружённую колхозниками. Фёдор Иванович, перегнувшись через борт, разговаривал с матерью Валерки.

— Мы обязательно узнаем, — говорил Фёдор Иванович, только в Рубцовку они не должны попасть. У них должна быть другая дорога.

— А кто знает ихнюю дорогу. Может, и в живых уж нет. В районной милиции говорят «найдём, найдём», а уж вторая неделя пошла... Пётр чуть не каждый день телеграммы отбивает. Всё нет, говорит.

— Найдут, не сразу, конечно... А слезами тут, Дуня, не поможешь. Успокойся.

Всхлипывая, мать Валерки уткнулась в конец шали.

Женщина казалась такой печальной, что у Бори глаза тоже наполнились слезами. И колхозники все пригорюнились, опустили головы.

Из конторы, засовывая в грудной карман документы, вышел парторг.

— Виктор Сергеевич, мы проводим вас до тока?

— До тока? Сыпь в кузов! — Парторг широко махнул рукой и, запахивая новую зелёную стежонку, сел в кабину, захлопнул дверцу. Едва ребята запрыгнули в кузов, как машина, предостерегающе рявкнув, плавно двинулась.

— Садись! — командует Фёдор Иванович. Сам он сидит на золотистой соломе около кабины. Рядом с ним — сумки с продуктами, из-под дождевиков виднеется ведро, торчит ствол ружья.

Машина, кажется, не касается земли. Ветер ревёт с головы фуражки, треплет одежду, на поворотах какая-то невидимая сила так и тянет в сторону из кузова. За фермой, с бугра перед машиной необъятно распахнулась степь. На ней вовсю хозяйничает сентябрь. Совсем недавно он незаметно подкрался к молодым лесным полосам и зажёг их. Огонёк робко прыгал с листа на лист. А теперь ветер колыхает лохматые костры берёз, лапчатых клёнов, трясучих осин, сливает их в огромное пожарище, осыпая пламенеющие листья в траву, бурьянистую некось по обочинам дороги. В низину ползёт жуком-гигантом трактор, оставляя за собой похожую на огромный ремень чёрную полосу пашни. Над трактором то и дело взлетают сизые кольца дыма.

На горизонте, где сходятся небо с землёй, появляется чёрная точка. Она сказочно растёт. А через какие-то секунды всем стало понятно, что это встречная автомашина «ЗИС».

— Ишь как мчится, — зорко вглядываясь, говорит Боря. — Чужая чья-то.

Машины стремительно сходятся, кажется, вот-вот они врежутся. От этой мысли даже сердце вздрагивает. Ещё мгновение и... ветер шипит и взвизгивает у бортов, а в следующее мгновение встречной машины уже след простыл. Остался только хвост бурой пыли, медленно оседающей на дорогу.

Вот и Волчий лог, а влево, чуть не доезжая, колхозный ток. Сейчас он тих и безлюден, а совсем недавно здесь круглыми сутками кипела работа, не стихал шум клейтонов, высились искристые вороха пшеницы. Одна только Тоня Кошелева ссыпала сюда из бункера своего «Сталинца» около двадцати тысяч центнеров...

Машина мягко катится с выключенным мотором и останавливается.

— Спешивайся, хлопцы, — предлагает Виктор Сергеевич, высовываясь из кабины.

Ребята недовольны. Они готовы целый день ехать в прозрачную солнечную даль, хоть на край света.

— А когда вы приедете?

— Дней через десять заявимся.

— Папа, вы только самых хороших овец покупайте, —просит Боря. — И значки пионерские не забудь.

Отец согласно кивает головой.

— Всё сделаем, а вы не балуйте тут.

Ребята, махая руками, смотрели вслед сбегающей на лог машине. Потом тихо направились в деревню, серьёзно беседуя.

— Утром тепляк начали строить. Тысяч пятнадцать, кирпича в него войдёт. Типовой, для тонкорунных ягнят.

— Люблю ягнят. Они какие-то... совсем глупые. Так и хочется прижать к себе, — говорит Тамара, и выражение её лица становится таким потешным, что Боря хохочет.

В конце деревни неторопливо возвращающихся ребят догнала пожилая женщина в широком сарафане.

— Вашего дружка привезли, — бросила она и, смешно взмахивая руками, устремилась вперёд.

Ребята недоумевающе переглянулись. Какого дружка? Все бросились бежать в центр деревни.

Ещё издали они увидели около колхозной конторы запылённую трёхтонку, окружённую народом. Около кабины возвышался круглолицый парень, шофёр из соседнего колхоза, который первый сообщил о побеге Валерки с Андрейкой.

В центре толпы ребята увидели Галину Васильевну, а рядом с ней Андрейку. Серый пиджак на нём замаслен и местами сильно порван. Шея стала тонкой и чёрной, как самоварная труба. Но всё это заметили после. Сейчас живой и невредимый Андрейка прижался к радостной матери. Нашёлся!

— Андрейка! — вскрикнула Тамара.

— Что, признали? — довольно засмеялся шофёр.

Андрейка, завидя товарищей, встрепенулся, но тут же голова его опустилась, и по тёмным щекам покатились крупные слёзы. Боря с Лёнькой опешили, а Тамара схватила мальчика за руку и участливо спросила:

— Наскучался?

Андрейка захлюпал носом. Большая, видно, с чужой головы фуражка сползла на лоб, закрыла надломленным козырьком лицо мальчика.

—А где Валерка? — спросила Тамара.

Андрейка молчал, а мать Валерки всхлипнула.

—Пойдём домой? — предложила Галина Васильевна и начала горячо благодарить шофёра.

ЛЁНЬКИН ХАРАКТЕР

Кандидатуры выдвинули две — Борю и Тамару. И хотя Боря учился лучше, вожатым звена всё же избрали Тамару. Мальчик немного обиделся, но потом подумал и успокоился: пускай будет Тамарка, она вон какая бойкая.