Провозглашенная воля есть акт суверенитета и создает закон. Во втором случае

- это лишь частная воля или акт магистратуры; это, самое большее, - декрет.

Но наши политики (54), не будучи в состоянии разделить суверенитет в

принципе его, разделяют суверенитет в его проявлениях. Они разделяют его на

силу и на волю, на власть законодательную и на власть исполнительную; на

право облагать налогами, отправлять правосудие, вести войну; на управление

внутренними делами и на полномочия вести внешние сношения; они то смешивают

все эти части, то отделяют их друг от друга; они делают из суверена какое-то

фантастическое существо, сложенное из частей, взятых из разных мест. Это

похоже на то, как если бы составили человека из нескольких тел, из которых у

одного были бы только глаза, у другого - руки, у третьего - ноги и ничего

более. Говорят, японские фокусники на глазах у зрителей рассекают на части

ребенка, затем бросают в воздух один за другим все его члены - и ребенок

падает на землю вновь живой и целый. Таковы, приблизительно, приемы и наших

политиков: расчленив Общественный организм с помощью достойного ярмарки

фокуса, они затем, не знаю уже как, вновь собирают его из кусков.

Заблуждение это проистекает из того, что они не составили себе точных

представлений о верховной власти и приняли за ее части лишь ее проявления.

Так, например, акт объявления войны и акт заключения мира рассматривали как

акты суверенитета, что неверно, так как каждый из этих актов вовсе не

является законом, а лишь применением закона, актом частного характера,

определяющим случай применения закона, как мы это ясно увидим, когда будет

точно установлено понятие, связанное со словом законом.

Прослеживая таким же образом другие примеры подобного разделения

суверенитета, мы обнаружим, что всякий раз когда нам кажется, что мы

наблюдаем, как суверенитет разделен, мы совершаем ошибку; что те права,

которые мы принимаем за части этого суверенитета, все ему подчинены и всегда

предполагают наличие высшей воли, которой они только открывают путь к

осуществлению.

Невозможно и выразить, каким туманом облеклись в результате столь

неточных представлений о верховной власти выводы авторов, писавших о

политическом праве, когда те пытались на основании установленных ими

принципов судить о соответственных правах королей и подданных. Каждый может

увидеть в третьей и четвертой главах первой книги Гроция (55), как этот

ученый муж и его переводчик Барбейрак путаются и сбиваются в своих софизмах,

боясь слишком полно высказать свои мысли или же сказать о них недостаточно и

столкнуть интересы, которые они должны были бы примирить. Гроций, бежавший

во Францию, недовольный своим отечеством и желая угодить Людовику XIII,

которому посвящена его книга, ничего не жалеет, чтобы отнять у народов все

их права и сколь возможно искуснее облечь этими правами королей. К этому же,

очевидно стремился и Барбейрак, посвятивший свой перевод королю Англии

Георгу I (56). Но, к сожалению, изгнание Якова II (57), которое он называет

отречением, принуждало его сдерживаться, прибегать к различным передержкам и

уверткам, чтобы не выставить Вильгельма узурпатором (58). Если бы оба эти

автора следовали истинным принципам, все трудности были бы устранены, и они

оставались бы все время последовательными, но тогда они, увы, сказали бы

правду и угодили бы этим только народу. Но истина никогда не ведет к

богатству и народ не дает ни поста посланника, ни кафедр, ни пенсий.

 

 

Глава III

МОЖЕТ ЛИ ОБЩАЯ ВОЛЯ ЗАБЛУЖДАТЬСЯ (59)

 

{14}Из предыдущего следует, что общая воля неизменно направлена прямо к

Одной цели и стремится всегда к пользе общества, но из этого не следует, что

Решения народа имеют всегда такое же верное направление. Люди всегда

Стремятся к своему благу, но не всегда видят, в чем оно. Народ не подкупишь,