Диалог на языке тела в традиционной обстановке

 

Как использовать и вести диалог между пациентом и терапевтом на языке тела? Ответ требует целого ряда соображений, которые я поясню на конкрет­ном терапевтическом примере. Сначала я представлю этот пример с точки зре­ния терапевта как участника-наблюдателя и покажу, что использование теле­сного, прежде всего дыхательного, диалога ведет к прототипическому структурированию психического происходящего.

Мужчина примерно 30 лет, очень сдержанный и отчужденный, страдающий хроническим гастритом, после примерно 150 часов анализа во время сеанса на­чинает говорить на неопределенные и абстрактные темы, между которыми я не вижу никакой связи. Я не знаю, к чему он клонит, и начинаю терять терпение. Для описания моего состояния мне приходит в голову часто употребляемое в Рейнской области выражение «fickerig»*. Он сидит, положив ногу на ногу, с на­пряженным лицом и постоянно наблюдает за мной. Чем дольше он говорит, тем больше у меня повышается давление. Я чувствую явное ослабление напряжения, когда он заговаривает о конкретной ситуации в ванной комнате. Это было в пят­ницу вечером, он и его подруга находились в ванной: «Мы оба были...» Он запи­нается и задерживает дыхание. У него, очевидно, не поворачивается язык произ­нести слово «голые», которое я добавляю для себя. После короткого кашля он начинает заново: «Моя подруга мылась в ванне, а я только что вымылся. На нас ничего не было». Он опускает ногу, немного наклоняется вперед, его предплечья тоже немного подаются вперед: «Она стояла так... когда я ее увидел... я захотел... я...» Время от времени он сглатывает, его дыхание становится глубже, в глазах появ­ляется огонек. «....Я так хотел... э... дотронуться до нее... вокруг... внизу живота».

 

 

* Беспокойный, непоседливый, суетливый (нем.). - (Прим. перев.).

 

– 562 –

 

Я понял, что ему больше всего хотелось обнять нагое тело его подруги сзади и, вероятно, прижаться к ней. Пока он, запинаясь, рассказывает, как он хотел обнять ее сзади, его тело наклоняется вперед, руки подаются назад, он втягивает живот и держит ладонь так, будто его неожиданно ударили в область живота. Его дыхание прерывается. На короткое мгновение он цепенеет. Я сам бессознательно раскачивался вслед за его движениями и замечаю, что я тоже сгибаюсь и тоже смутно чувствую воздействие в области живота. Его подруга очень испугалась этого неожиданного прикосновения и совершенно остолбенела. Она упрекнула его за это «вероломное нападение». Я догадываюсь об ужасе застенчивого влюбленного, объект любви которого каменеет при его робком, страстном приближении. В качестве «модельной ситуации» (Lichtenberg, 1987) мне приходит на ум ребенок, который в радостном возбуждении подбега­ет к маме или папе и наталкивается на стену неумолимого равнодушия. В то время как я еще пребываю в этой ужасной ситуации, он неожиданно для меня отступает в мучительный когнитивный круг взаимных обвинений и самооправдания. Наконец это переходит в попытки когнитивного реструкту­рирования, в которых он затрагивает и некоторые детские воспоминания своей подруги. В это время я чувствую, как у меня поднимается давление.

Мои замещающие движения в момент его телесного отказа, моя тенденция оставаться на месте его неощутимой травмы, а также напряжение во время его рационализаций и психологизации показывают мне, что пациент здесь описыва­ет сцену, в которой проявляется ранняя модель движения, влияющая на нынеш­ний способ отношений, при этом он не может облечь это в слова, достаточные для преодоления. Когда человек использует весь спектр своих психических вы­разительных движений, тогда можно отчетливо наблюдать его собственное дви­жение, которое зашло в тупик, не движущегося более единства противополож­ностей - здесь и там, любви и ненависти, тоски и разочарования, пассивности и активности, терпения и страдания. Двигательный модус сдержанного и заторможенного сближения проявляется во многих модификациях: в той манере, в какой пациент предваряет свою проблему, содержательно - в описываемой сцене, инт­рапсихически - в неспособности принять участие в собственном опыте, интер­психически - в стесненной форме вступления в контакт со мной.

Благодаря тому что терапевт внимательно следит за телесными и парате­лесными моментами собственного движения пациента и своего содвижения, очевидным образом структурируется все взаимодействие. Через участие орга­низма в движении становится особенно очевидным подъем к злополучному кульминационному моменту, душевный тупик и необходимость окольного пути. Через выразительные движения весь процесс приобретает четкую структу­ру. Это тем более важно, когда эмоциональные стремления сильно заторможе­ны, а вербальные выражения служат рационализирующей и психологизирующей защите. Контрперенос тоже структурируется более явно, когда терапевт

 

– 563 –

 

открыт для организменного резонанса. Мое желание поторопить его, испуган­ная задержка дыхания, ощущение неожиданного удара в область живота и мое пребывание в этой совместно пережитой травмирующей ситуации, в то время как он выходит из нее с помощью своих форм защиты, а также мучительная работа рационализации отражают внутренний процесс неудавшегося сближения.

Место блокирования в процессе собственного движения обозначает также место рационального вмешательства. Его вербальное сообщение содержит в своем невербальном послании очевидную драматургию. Кульминация действия телесной драмы - как в ванной комнате, так и в кабинете терапевта - это имен­но то место, где заторможенное собственное движение блокируется вновь и вновь и где мог бы наступить переломный момент в изменении его стиля жиз­ни. Опуская руки, закрывая и прищуривая глаза, задерживая дыхание, сглаты­вая, сжимая тело, напрягая живот, он телесно выражает свой индивидуальный закон движения, согласно которому он чувствует, что он снова и снова вынуж­ден приближаться к своему неразрешенному конфликту и страданию, но в то же время страшится связанных с этим психологических последствий и подав­ляет свои жизненные движения. Страшная кульминация проблемы отноше­ний - это именно тот пугающий момент терапевтического процесса, поскольку здесь формируется возможный поворот к изменениям.

Этот пример показывает, как телесные жизненные движения системати­чески включаются в свободно плавающее внимание и как взаимодействие па­циента и терапевта структурируется прототипическим образом. Так мне от­крылась психодинамика моего пациента. Но от моего глубокого психологичес­кого понимания пациенту еще нет никакой пользы, если из-за своего самоот­чуждения он закрыт для эмпатического объяснения. Тогда терапевт со своим состраданием встречает так же мало отклика, как пациент встречал в детстве. Хотя здесь речь идет о чрезвычайно значимом терапевтическом моменте раз­вития, самые большие усилия достичь взаимопонимания могут привести к по­вторению трагедии потери связей. В крайнем случае терапевт может обратить­ся - если говорить словами Фрейда (ПСС XIII, с. 253) - к «внешним» ощуще­ниям пациента, вербальное обращение к «внутренним» ощущениям часто, не будучи услышанным, рикошетом отскакивает от твердей и укреплений теле­сной защиты, которая в развитии предшествует психическим защитным меха­низмам и создает их (Domes, 1992, 1993; Lichtenberg, 1991). Чем меньше паци­ент способен на телесные и эмоциональные переживания, тем больше терапев­тическому диалогу угрожает поток пустых слов.

Если постоянно уделять внимание телесным переживаниям, проще избе­жать превращения процесса застывания и оцепенения в хронический. Поэто­му ниже я выделю шесть типичных видов вмешательства, в которых увеличи­вается степень принятия во внимание телесных жизненных движений и наме­чается переход от объектной к субъектной точке зрения.

 

– 564 –

 

1. Терапевт ощущает комплекс организменных признаков переноса и сооб­щает пациенту, что он наблюдает. Реакция последнего показывает, затронуло ли его вмешательство. Согласно моему опыту, это редко происходит с па­циентами, которые сильно отдалились от своего Я.

2. Терапевт связывает свои наблюдения с тем, что он проникается чувства­ми своего пациента (например, его страхом перед отказом или травмой). Когда это задевает пациента, он может сделать важный шаг: ослабить свое вынуж­денное самоподавление. Правда, сегодня мы встречаем много пациентов, до которых вначале нельзя достучаться даже через эмпатические усилия терапев­та достичь взаимодействия

3. Терапевт сводит свои ощущения в образ развития. В случае моего паци­ента у меня возник образ радостно взволнованного ребенка, который в возбуждении бежит к главному значимому лицу, чтобы поделиться с ним своим радо­стным настроением, но со всей силы своей эмоциональности ударяется о стену безжалостного равнодушия. Соответствующие объяснительные образы часто раскрывают модельные ситуации детства, а также актуальные отношения, в частности отношения с терапевтом. Они затрагивают пациента в его глубин­ном слое, точнее, на уровне регрессии, который находится по другую сторону языковых символов взрослого. Целостная и оперативная логика восприятия этих картин дает пациенту возможность разобраться в жизненной фазе, пред­шествующей речесимволической записи. В этих случаях терапевт тоже должен проверить влияние своего вмешательства, нашел ли он соответствующий па­циенту уровень или пациент реагирует на это только так, будто он снова получил новый образец интерпретации, который он теперь должен ассоциативно подтвер­дить или опровергнуть. Если напряжение и оцепенение между пациентом и те­рапевтом сохраняется, то, согласно моему опыту, необходимо систематически обращать внимание на диалект органов и язык тела и помочь пациенту, чтобы он смог снова вступить с самим собой в диалог на языке тела, а не закреплять очевидное самоотчуждение еще больше за счет попыток провести анализ. Тогда терапевт работает непосредственно над подавленной жизненной силой, в психо­аналитической терминологии - над телесным самоопределением пациента.

4. Терапевт описывает свои наблюдения и предлагает пациенту еще раз вернуться на «узкое место» его опыта, и, по возможности не разговаривая, скон­центрироваться на том, что он может ощутить в этот момент. Через расшире­ние этого значимого момента терапевтического процесса принцип свободных ассоциаций распространяется на телесное измерение. Это жизненно важная помощь, поскольку пациент учится уделять внимание самому себе, чувствовать себя, держать ответ перед самим собой.

5. В крайнем случае, можно еще больше усилить «реанимационные меры». Так, можно обратить внимание пациента на то, как он задерживает дыхание, и побудить его дышать глубже, по возможности вдыхая в ту область тела, кото-

 

– 565 –

 

рую он как раз прикрывает рукой. Когда пациента не трогает вербальная эмпа­тия, тогда, как правило, его еще можно задеть на этом организменном уровне, так как, несмотря на все самоподавление, еще остались заторможенные жиз­ненные импульсы.

6. Особенно выразительные картины пациенты могут создать, когда тера­певт подхватывает их телесные движения и побуждает пациентов еще раз пос­ледовать своим импульсам. Так, терапевт обращает внимание пациента на роб­кие импульсы пальцев на ногах, ног, пальцев рук, ладоней, рук, плеч, рта, язы­ка, челюсти, бедер, головы, шеи, глаз и т. д. и спрашивает пациента, не захочет ли он позволить своему телу «говорить» самому. Точно так же он направляет внимание пациента на ситуации, в которых пациент ведет с самим собой диа­лог на языке тела: например, когда он кладет одну ногу на другую или наступа­ет одной ногой на другую, когда одна рука гладит другую, когда он кладет руки на лицо или подпирает руками голову и т. д. Так терапевт подхватывает тон дыхания или модуляции голоса и предлагает пациенту невербальное простран­ство для акустического звукоподражания. Часто совместное действие может произвести сильное впечатление, если в терапевтическом процессе сжатому кулаку, подергивающейся ноге или шумному дыханию предоставляется про­стор для самовыражения. Выявляющиеся при этом смысловые формы все боль­ше структурируют актуальные связи, в частности связь между пациентом и те­рапевтом.

Чтобы лучше пояснить последние рассуждения, я привожу ниже ряд сжа­тых примеров языка тела и диалекта органов:

• когда движения челюсти и рта пробуждают воспоминания о кормлении грудью и об отнятии от груди, а также о переводе на твердую пищу, и при этом объясняются актуальные «затруднения при кусании» и страх перед расставани­ем, равно как и сдерживаемая ярость;

• когда ритмические колебательные движения пациентов, вызывающих образ госпитализированного ребенка, воскрешают раннее чувство одиночества и делают понятными нынешние защитные механизмы;

• когда в том, как пациент смотрит и отводит взгляд, как он поворачивает­ся и отворачивается, засыпает и пробуждается, вновь инсценируются нерешен­ные проблемы фазы повторного сближения;

• когда в движении вперед и отходе назад, расширении и сжатии, во вдохе и выдохе оформляется типичный стиль отношений;

• когда в телесных образах возникают значимые ситуации, имевшие место на пеленальном столике, которые мгновенно могут сделать легко понятны­ми нынешние нарушения отношений;

• когда в подергивании рук и ног вырисовываются и оформляются агрес­сивные и экспансивные тенденции;

• когда пациент корчится и извивается, как будто ему необходимо изба­виться от внешних и/или внутренних пут;

 

– 566 –

 

• когда он сам касается себя пальцами, руками или ногами, как будто они воспроизводят нежные или неодобрительные жесты значимого лица;

• когда его шея вытянута, как будто он должен с трудом держаться над водой или препятствовать падению в бездну;

• когда он выпрямляет колени, чтобы компенсировать неопределенность своей собственной позиции, и т. д.

Когда у терапевта возникают двигательные образы и когда они исчезают, им руководят особые организменные реакции контрпереноса, как, например:

• когда он замечает, что его дыхание становится все более поверхност­ным и он сам становится непосредственным участником самоограничения па­циента;

• когда его давление повышается и он констатирует, что он оказался втя­нут в «работу-головную боль»;

• когда он чувствует усталость и сонливость;

• когда у него спирает в горле или когда он чувствует удушье;

• когда его желудок судорожно сжимается или он чувствует нечто похо­жее на удар в область живота;

• когда он чувствует сильное желание закричать, вскочить, ударить или встать;

• когда его сердце начинает громко стучать, бешено биться или болеть;

• когда он чувствует сексуальное возбуждение или не испытывает ничего похожего там, где этого можно было бы ожидать;

• когда его спина напряжена или начинает болеть;

• когда он реагирует или хочет отреагировать на бессознательные вокали­зации своего пациента, как будто он чувствует призыв к диалогу на другом уровне;

• когда его голос меняется и он, так сказать, переходит или перешел в но­вый модус отношений со своим пациентом;

• когда он смотрит вслед своему пациенту или отворачивается от него и закрывает глаза, и таким образом он неявно устанавливает или прерывает особый контакт и т. д.

Когда терапевт помогает пациенту лучше понять свои эмоциональные и телесные движения, он может руководствоваться следующими ориентирами:

1. Принцип «свободных ассоциаций» систематически распространяется на телесное измерение психического самовыражения;

2. Когда общепсихический процесс грозит застыть или расплыться, тера­певт подхватывает оставшиеся рудименты жизненной силы, которые дольше всего удерживаются в телесной сфере;

3. После того, как он сфокусировал и прояснил ситуацию вместе с пациентом, он предлагает пациенту позволить своему телу сказать или сделать имен­но то, на что оно в данный момент намекает;

 

– 567 –

 

4. Терапевт заботится о том, чтобы эти проявляющиеся импульсы получи­ли возможность осмысленного формирования. Для этого формирующимся еди­ницам действия требуется соответствующее время и защитные рамки, кото­рым могут помешать более высокоорганизованные функции, такие как речь;

5. Так как пациент сопровождает свои жизненные движения рассудком взрослого, он будет, после создания характерной сцены, возвращаться к ис­пользованию языка, чтобы описать и классифицировать свое поведение и пе­реживания. Однако в начинающемся диалоге между пациентом и терапевтом акцент переносится с сообщений о соответствующем толковании к сообщени­ям о значимом переживании;

6. Часто сформировавшиеся в терапевтическом пространстве образы не­посредственно раскрывают и события переноса. Иногда для того чтобы понять свои переживания как прототипы всей действительности, пациенту требуется помощь терапевта.