Айари стоял на носу каноэ, вглядываясь в даль.
– Смотрите, смотрите! – крикнул он.
– Наконец-то, – откликнулся Кису с кормы и отложил весло.
Белые рабыни, стоявшие на коленях в затылок друг другу, вытащили весла из воды и положили их в лодку. Тенде сделала то же самое. Кису все время держал свою новую рабыню перед собой, чтобы коснуться ее в любой момент, когда ему того захочется. Она то и дело чувствовала на себе его пристальный взгляд. Тенде, как и белые девушки, не смела увиливать от тяжелой работы. Кису несколько раз огрел ее по спине широким резным веслом, когда она сбивалась с ритма от измождения.
Наше каноэ подошло к порогу – тому месту, где болото переходит в обширные воды Нгао.
Мы с Кису спрыгнули в воду и, утопая в скользком иле, принялись толкать судно. Наконец болотный камыш расступился, и нашим взглядам открылась бескрайняя, сверкающая на солнце гладь озера Нгао.
– Как красиво… – прошептала по-английски белокурая дикарка, не в силах сдержать восторга.
И правда, красиво. Мне вдруг стало досадно, что первым Цивилизованным человеком, которому посчастливилось любоваться этим великолепием, стал предатель Шаба.
Мы добирались до порога долгих пятнадцать дней. Все это время мы питались рыбой, которую добывали копьями, и пили пресную воду из болота.
Кису сказал:
– На северо-восточном берегу – Укунгу…
Укунгу, страну рассыпанных по побережью деревень, Била Хурума провозгласил частью своей империи.
– Вряд ли тебе окажут там радушный прием, – заметил я.
– Это верно, – согласился Кису.
– Ты хочешь вернуться и поднять восстание? – прямо спросил я.
– Нет, – ответил он, – это не входит в мои ближайшие планы.
– А каковы твои ближайшие планы?
– Узнаешь позже.
– Я ищу человека по имени Шаба, – сказал я. – У нас с ним осталось одно нерешенное дело. Поэтому мне нужно выйти к Уа.
– Моя дорога, – улыбнулся Кису, – тоже ведет к реке Уа.
– И это входит в твои ближайшие планы?
– Да.
– Может быть, – продолжал я, – я сочту необходимым путешествие по реке Уа.
– Может быть, и я сочту такое путешествие необходимым, – сказал Кису.
– Мне кажется, Уа – опасное место.
– На это я и рассчитываю.
– Это тоже входит в твой план, который ты так тщательно скрываешь?
– Еще как входит, – ухмыльнулся Кису.
– Ты уже бывал в Уа?
– Нет, – сказал Кису. – Никогда.
Я выровнял каноэ. Теперь оно свободно скользило по глади Нгао.
– Ну что же, продолжим путь.
Вода доходила нам до бедер. Кису нашел в лодке две узкие полоски кожи и туго связал запястья и лодыжки Тенде.
– Почему господин связал меня? – жалобно спросила девушка, стоя на коленях.
– Вряд ли мы увидим тут каноэ Укунгу, – ответил Кису, – но если вдруг это случится, я хочу уберечь тебя от искушения прыгнуть в воду и поплыть навстречу свободе.
– Хорошо, господин. – Она понурила голову.
– Белые рабыни тоже могут прельститься более легкой участью, – предположил я.
– Давай избавим их от соблазна, – усмехнулся Кису.
Я проделал с девчонками то же, что и он с Тенде. Затем мы взяли два длинных кожаных ремня и связали всех трех рабынь караваном – один ремень захлестывал их шеи, другой – левые лодыжки.
– Не связывай меня вместе с белыми рабынями, господин! – взмолилась Тенде, но Кису только расхохотался.
Мы запрыгнули в каноэ, взялись за весла и принялись спокойно, легко грести, не обращая внимания на Тенде, которая тихонько плакала от унижения.
Гордая дочь Аибу, верховного вождя Укунгу, с каждым днем все лучше понимала, что она всего-навсего рабыня.
– Эй, ты, – приказал я, – ползи сюда.
Я лежал в каноэ, опираясь на локоть. Ярко светили обе луны, и наше судно казалось лишь крошечной щепкой на бескрайней серебристой глади Нгао.
– Да, господин, – откликнулась белокурая дикарка и поползла ко мне. Гладкое тело рабыни в лунном свете тоже отливало серебром. Я слышал, как позвякивают ракушки У нее на шее.
– Устраивайся, – позволил я.
– Хорошо, господин. – Она послушно улеглась мне на плечо.
Мы держали девчонок связанными по рукам и ногам лишь первые два дня путешествия по Нгао, пока не удалились от берегов настолько, что уже не было опасности встретить какое-нибудь каноэ. На третий день мы оставили только караванные узлы, на пятый день распутали им лодыжки, а на шестой развязали полностью.
– Поцелуй меня, – велел я.
Она повиновалась; затем снова опустила мне голову на плечо.
– Ты боишься, – сказал я. В Шенди она была гораздо раскованней. – Помнишь красавицу, которая глядела на тебя из зеркала – там, в Шенди?
– Она была рабыней… – прошептала девушка.
– Разумеется.
– Я боюсь ее.
– Она живет в тебе, – сказал я. – Ты просто на миг увидела свое истинное лицо. Прекрасная рабыня в тебе молила тебя дать ей волю.
– Я не осмелилась… Она была слишком красивой, слишком страстной.
– Ты не осмелилась стать тем, что ты есть?
– Да, – прошептала она. – Если это была я, то я боюсь себя.
– Почему?
– Та, в зеркале, была такой чувственной, такой беззащитной, такой податливой…
– В глубине души ты отчаянно хочешь быть ею.
– Нет, – вздрогнула девушка, – нет.
Я не ответил.
– Две разные женщины спорят во мне, – призналась она.
– Так разреши их спор! Выпусти на волю свое подлинное «я»! Стань настоящей, а не мнимой рабыней!
– Нет, нет, – торопливо сказала она, прижимаясь щекой к моему плечу. Я почувствовал ее слезы.
– Пока ты не сделаешь этого, ты никогда не будешь счастлива.
– Нет.
– Ты должна освободить ее, – сказал я, – ту красавицу, мечтающую о рабском ошейнике.
– Я не смею дать ей волю.
– Неужели правда так ужасна? – поинтересовался я.
– Женщина должна хранить достоинство!
– Самообман, лицемерие, ложь – это ты называешь достоинством?
– Я боюсь дать волю той рабыне…
– Почему же? – настаивал я.
– Я боюсь, – еле слышно пролепетала дикарка, – что она – это я.
– Так оно и есть. Она – это ты.
– Нет, нет…
– Да, – твердо сказал я.
– Но я не женщина Гора!
– Земные женщины, стоит надеть на них ошейник и приучить к плетке, становятся великолепными рабынями.
– Ой! – вздрогнула она под моей рукой.
– Ты вся напряжена и суха внутри.
– Прости меня, господин, – горько произнесла она.
– Ты теперь не на Земле. Здесь никто не станет упрекать тебя за красоту и страстность. Здесь тебе незачем чувствовать себя виноватой в том, что ты – настоящая женщина.
– Я не горианская шлюха!
– Ты думаешь, что мое терпение беспредельно? – спросил я.
– Если господин желает взять свою рабыню, пусть он пoскорей сделает это и позволит мне ползти на место.
Я сжал ее лицо в ладонях.
– Мне больно, господин! – взмолилась девчонка.
– Ты думаешь, что мое терпение беспредельно? – повторил я.
– Я готова исполнить все, что велит господин.
Я видел, что она по-настоящему боится, и еще сильней стиснул ее лицо.
– Ты думаешь, что мое терпение беспредельно?!
– Я не знаю, господин, – пролепетала она.
– Всякое терпение рано или поздно кончается.
– Да, господин.
– В один прекрасный день кончится и мое. Берегись этого дня!
– Да, господин. Я разжал руки.
– Господин хочет меня сейчас? – пролепетала дикарка белыми от страха губами.
– Нет, – ответил я. – Убирайся.
– Хорошо, господин. – Она поползла на место.
Я повернулся на спину, положил руки под голову и уставился в ночное небо, на звезды и луны Гора.
Я слышал, как девчонка в отчаянии царапает дно каноэ – несчастная рабыня, которую отверг ее господин.
