– Держите крепче! Не переверните! – крикнул Кису. Мышцы его были напряжены, по телу струился пот.
Мы тащили каноэ на плечах вверх по склону. Впереди шел Айари, за ним – девушки и Кису; я удерживал корму. В двух сотнях ярдов от нас грохотал водопад, из-под ног летели камни.
– Я больше не могу, – задыхаясь, выговорил Айари.
– Вперед! – приказал Кису.
– Но я устал!
– Я сказал, иди!
– Хорошо, – проворчал Айари. – Я не спорю с теми, кто сильней.
Это был одиннадцатый водопад на реке Уа и наша четвертая переправа за день. Иногда нам приходилось тащить каноэ волоком. Шабе с его разборными лодками наверняка было легче. Не говоря уже о том, что у него было много здоровых мужчин. Мы же могли полагаться только на себя… и на трех хрупких рабынь.
– Я не могу идти дальше, – повторил Айари.
– Давайте отдохнем, – сказал я.
Мы медленно опустили каноэ на землю. Я подпер его камнями, чтобы оно не соскользнуло вниз по склону, и огляделся.
Вокруг высились деревья. Яркие тропические птицы порхали над головой. Издали доносился обезьяний гомон.
– Принесите все, – бросил Кису.
– Да, господин, – нестройным хором отозвались девушки и поспешили за веслами, мешками и тюками, оставленными внизу, в нескольких сотнях ярдов.
– Шаба был здесь, – сказал Кису, усаживаясь на землю и вытирая катившийся градом пот.
– Если бы не он, нам было бы куда трудней переправиться, – заметил я.
– Это уж точно, – усмехнулся Кису.
Мы не в первый раз шли по переправе, наведенной Шабой и его спутниками. Сами того не ведая, они расчистили нам дорогу, вырубив деревья, корни, лианы и прочие препятствия.
Я мысленно улыбнулся. Теперь я точно знал, что мы движемся гораздо быстрее Шабы. К тому же он потерял целую неделю из-за болезни своих людей – об этом мы узнали в деревне, где столь удачно раздобыли себе провиант. Такое положение дел устраивало меня донельзя. По разным приметам я вычислил, что Шаба опережает нас не более чем на пятнадцать – двадцать дней.
Я посмотрел вниз. Рабыни одна за другой поднимались по склону, таща поклажу. Первой шла Тенде, за ней Элис, последней шагала белокурая дикарка – обнаженная, стройная и прекрасная. На голове она несла огромный тюк, слегка придерживая его руками.
Девушка посмотрела на меня, и мне понравился ее взгляд. Это был взгляд рабыни, устремленный на господина. Рабыни сгрузили ношу и снова пошли вниз – за один раз они не могли забрать все.
Айари лежал на спине, задумчиво глядя в небо. Кису смотрел вниз, на стремительное течение реки.
Через несколько минут девушки вернулись. Они снова шли в затылок друг другу, и снова белокурая дикарка замыкала шествие, очень стройная, очень хорошенькая, с прямой спинкой. Тюк на ее голове был обмотан красной тканью и туго перевязан веревками.
– Стой. Не снимай поклажу, – приказал я, встал и направился к ней. Она послушно замерла и вытянулась.
– Ты симпатичное вьючное животное, – сказал я.
– Да, господин. Я – вьючное животное. Я – рабыня.
Я посмотрел на нее. Наши взгляды встретились. Она вспыхнула и испуганно отвела глаза. Неужели мне известна о ней вся правда? Неужели мне известно, что она признала себя рабыней, жаждущей объятий господина? Нет, этого не может быть; ведь я крепко спал, к тому же я не знаю английского. И все же после той ночи, пять суток назад, когда я услышал ее тайные признания, наши отношения неуловимо изменились. Она начала робко и жалобно поглядывать на меня. После той ночи я мог делать с ней все, что пожелаю.
Блондинка снова взглянула на меня, и в ее глазах мелькнул страх. Неужели я разгадал ее тайну? Ну конечно же нет. Это невозможно!
– Можешь снять груз, – разрешил я.
– Благодарю тебя, господин.
– Отдыхай, – велел я. – Ложись на живот, голову налево, ноги раздвинь, руки вдоль тела, ладонями вверх.
– Да, господин.
День выдался трудным и долгим. Наконец мы разбили лагерь у ручья, впадавшего в Уа. Белокурая дикарка подошла ко мне и, не спросив раз решения, принялась бережно снимать с меня изорванную, перепачканную тунику. Раздев меня, она нежно поцеловала мою грудь и левое бедро.
– Ты – вышколенная рабыня? – спросил я.
– Нет, господин. – Она опустилась передо мной на колени, прижимая к себе грязные лохмотья. – Одежда господина испачкалась…
Я промолчал. Она наклонилась и снова нежно поцеловала меня.
– Земная женщина целует своего господина?
– Да, господин.
– И все-таки ты – хорошо обученная рабыня.
– Нет, господин.
Она посмотрела на меня снизу вверх, поднялась и пошла к ручью. Развалясь на земле, я смотрел, как она, стоя на коленях, самозабвенно стирает и полощет в реке мою одежду. Гордая земная женщина превратилась в мою прачку.
Выстирав тунику, рабыня отжала ее чуть ли не досуха, и я позволил ей одеть меня. Прежде чем запахнуть и завязать мое одеяние, она опять поцеловала меня – на сей раз в грудь и в живот – и опять опустилась передо мной на колени, склонив голову.
– Пойди принеси дров для костра, – приказал я.
– Да, господин.
Стояла ночь. Кису и Айари уже уснули. Тенде и Элис cо связанными за спиной руками тоже спали, привязанные к деревцу, которое служило нам невольничьим шестом.
Белокурая дикарка глянула на меня, потупилась и принялась подбрасывать ветки в огонь. – В джунглях не так-то легко развести костер. Обычно дважды в день проходит сильный дождь – первый раз после полудня, второй – поздно вечером, за один-два ана до полуночи. Ливни часто сопровождаются неистовыми ветрами – до ста двадцати пасангов в ан, – и лес промокает насквозь. Дрова приходится искать под скальными навесами или под упавшими деревьями. Даже в полуденную жару трудно найти подходящее бревно – из-за зноя и ливней в джунглях такая высокая влажность, что над лесом клубится пар, а густые кроны деревьев, куполом сплетаясь над землей, сохраняют влагу и поддерживают парниковый эффект. Высокая насыщенность кислородом, влажность, зной, запах сочной зелени и преющих плодов, сладковатый душок гниющей древесины – все, вместе взятое, и создает особую, ни с чем не сравнимую ауру джунглей, прекрасную и пугающую одновременно. Но это – в дневные часы. По ночам в джунглях свежо, даже зябко; с заходом солнца сам воздух становится более разреженным. Ночью еще сильней, чем днем, чувствуешь, как огромен и грозен тропический лес. При свете дня, когда тебя плотным кольцом окружают зеленые заросли, трудно представить, сколь велики джунгли на самом деле. Только во тьме, когда обостряются все чувства, начинаешь понимать, что лес простирается на тысячи пасангов, что ему нет ни конца ни края…
Белокурая дикарка палочкой шевелила угли в костре. Я молча наблюдал за ней.
В тропическом лесу нельзя разбивать лагерь под большими деревьями. Из-за обилия влаги корни деревьев не уходят глубоко в землю, но растут во все стороны почти горизонтально, и ураганный ветер с легкостью вырывает из земли могучие стволы.
Девушка явно хотела что-то сказать, но не решалась.
Разнообразие деревьев в джунглях попросту невероятно. Одних только пальм больше полутора тысяч видов, и у некоторых из них длина листьев достигает двадцати футов. Веерная пальма – огромное дерево, листья которого растут наподобие веера – являет собой великолепный источник питьевой воды: в углублении у основания каждого листа после дождей собирается не меньше литра чистейшей, прозрачной воды. Некоторые деревья круглый год сбрасывают листья, оставаясь при этом пышными и зелеными, другие же теряют листву в течение нескольких недель, после чего на них сразу распускаются почки и появляются новые листья. Занятно, что их жизненные циклы никак не связаны c временами года.
– Господин?
– Да, – отозвался я. Рабыня низко опустила голову:
– Нет, ничего.
В тропическом лесу можно различить три экологических уровня, или яруса, для каждого из них характерны особые формы фауны и флоры. Верхний ярус сложен гигантскими деревьями. В высоту они достигают двухсот горианских футов. Второй, средний, ярус обычно называют пологом. Это oгромный зеленый шатер, который мы видим, пролетая над лесом на тарнах или обозревая его с горной вершины; высота яруса – от шестидесяти до ста двадцати пяти горианских футов. Нижний ярус поднимается от земли до начала полога и называется подстилкой тропического леса.
В верхнем ярусе обитают главным образом птицы – попугаи, длинноклювые пересмешники, иглохвостые литы. Однако встречаются там и обезьяны, древесные урты, змеи, насекомые. Фауна среднего яруса – полога – поражает разнообразием певчих птиц зяблики, миндары, хохлатый лит и лит обыкновенный, плодовый тиндель, желтый гим, несколько видов попугайчиков. Из прочих животных водятся змеи, обезьяны, урты, белки, длиннохвостые дикобразы, ящерицы, ленивцы, а также всяческие насекомые – муравьи, многоножки, скорпионы, жуки и мухи. В нижней части полога можно увидеть птиц покрупней, вроде мраморноклювого дятла или птицы зонтик. Попадюатся здесь и обезьянки гверноны. В подстилке тоже обитает множество птиц – например, кривоклювый горт, который питается грызунами, главным образом земляными уртами, или насекомоядный вьюрок-свистун. Ближе к реке появляются новые виды – хохлатый рыболов, желтоногая цапля. Конечно же, в нижнем ярусе водятся змеи – осты и хиты – и разнообразные насекомые. Я уже говорил о каменном пауке и термитах. Кстати, термиты чрезвычайно важны для здоровья леса: они питаются стволами и ветвями упавших деревьев, превращая их в плодородную труху. Позже бактерии разлагают ее до гумуса, а из самого гумуса получают азот и минеральные вещества. Полным-полно тут и маленьких зверушек-долгопятов, черных белок, четырехпалых уртов и джиан – крохотных, величиной с кошку, пантер, совершенно не опасных для человека, а также сумчатых броненосцев и мелких грызунов, вроде земляных уртов. Здесь же обитают тарски, муравьеды и более двадцати видов маленького, юркого однорогого табука. Из хищников попадаются ларлы, лесные пантеры и множество диких кошек помельче. Все они, как правило, избегают встреч с человеком. Вообще, в тропическом лесу хищники менее опасны, чем в северных широтах, – вероятно, потому, что в джунглях им с избытком хватает пищи. Однако они без колебаний набросятся на человека, если их напугать или раздразнить.
Зато в джунглях Уа совершенно не водятся слины. Обычно, вылезая ночью из норы, слин идет по первому же следу и никогда не бросает его. Для людей он даже опасней, чем северный ларл. Я думаю, что слин, вообще-то широко распространенный на Горе, редко встречается в тропических лесах из-за дождей и сырости. Этому мохнатому норному зверю, должно быть, весьма неуютно в подобном климате. Но на реке Уа часто попадается зверек, похожий на слина, только гораздо мельче – зидер. Днем он охотится в воде, а к ночи возвращается на берег, в гнездо, построенное из веток и грязи.
Я вслушивался в ночные звуки джунглей, во все эти шорохи, крики, трели, уханья и поглядывал на белокурую дикарку. Пора было привязывать ее к невольничьему шесту.
Вопреки распространенному мнению, через подстилку джунглей не надо прорубаться с мачете или пангой. Напротив, растительность здесь довольно редкая, поскольку полог не пропускает солнечных лучей. Стройная колоннада стволов, поддерживающих полог, не мешает обзору. Стволы напоминают грандиозные колонны темных храмов Посвященных в Турий и Аре. Только здесь, в тропическом лесу, естественная архитектура света и тени – это торжество самой жизни, а не безумное творение мрачных и унылых людей, отказавшихся от женщин, даже рабынь, и паразитирующих на предрассудках низших каст. Конечно, в джунглях встречаются и непроходимые заросли, но для девственного тропического леса они не характерны. Заросли образуются в тех местах, где люди вырубили лес, а потом бросили расчищенную площадку.
Белокурая дикарка подкинула веток в костер.
– Зачем ты поддерживаешь огонь?
– Прости меня, господин, – пролепетала она.
Я усмехнулся. Девчонке явно не хотелось уходить, хотя она прекрасно знала, что время отправляться к невольничьему шесту.
– Пора тебя привязывать, – напомнил я.
– Может быть, сегодня обойдемся? – спросила она, и глаза ее тут же расширились от страха. – Прости, господин! Пожалуйста, не бей меня!
– Иди и сядь под невольничьим шестом, – приказал я. – Руки скрести за спиной.
– Да, господин.
Я выждал несколько минут. Она не шевелилась и не осмеливалась даже покоситься на меня через плечо.
– Подойди сюда, – велел я, – и встань передо мной на колени.
Она проворно выполнила приказание и взмолилась:
– Пожалуйста, господин, не бей меня!
– Что у тебя на уме?
– Ничего, господин. – Она запнулась и потупила взгляд.
– Ты весь вечер хочешь что-то сказать. Я разрешаю.
– Но я не смею…
– Говори, – приказал я.
– Тенде и Элис одеты, – с горечью произнесла дикарка.
– Если это можно так назвать. К тому же мы в любой момент можем сорвать с них эти жалкие лоскутки.
– Да, господин.
Она с болью смотрела на меня, в глазах ее стояли слезы
– Итак, земная женщина, – сказал я, – уж не хочешь ли ты снова получить шанс, который однажды отвергла, и попросить, чтобы я позволил тебе заслужить одежду?
– Да, господин. Я молю тебя об этом.
– Несмотря на то что ты – земная женщина?
– Да, господин, несмотря на то, что я – земная женщина
– Ну что ж, земная женщина, я дарю тебе эту возможность.
Она низко склонила голову и еле слышно прошептала
– Прошу тебя, господин, дай мне одежду.
– Ты молишь о разрешении заслужить ее?
– Да, господин!
– Способом, какой я сочту подходящим?
– Да, господин, – всхлипнула она
– Помнится, когда Элис, такая же рабыня, как и ты, просила меня об этом, ты обозвала ее шлюхой
– Да, господин…
– Значит, теперь ты тоже шлюха?
– Да, господин. Теперь я тоже шлюха.
– А вот и ошибаешься, – сказал я. – Никакие вы не шлюхи – ни ты, ни Элис.
Она в недоумении подняла голову:
– Господин?
– В своем тщеславии, – продолжал я, – ты слишком много о себе возомнила.
– Но, господин…
– Ты что, считаешь себя свободной женщиной?
– Нет…
– Так вот, шлюха – это свободная женщина. И в следующий раз поостерегись сравнивать себя с ней, ибо за подобную дерзость тебя могут разорвать на части. Любая шлюха в тысячу раз выше тебя, потому что она свободна, а ты – всего-навсего рабыня.
– Да, господин. Пожалуйста, прости меня, господин! – Она снова опустила голову; рыдания сотрясали ее тело. Я выжидательно смотрел на девушку.
– Я молю о разрешении заслужить себе одежду. Я готова это любым способом, какой будет угоден моему господину. Я смиренно и робко молю об этом, потому что я всего-навсего жалкая рабыня.
Она подняла голову. Наши взгляды встретились.
– Продемонстрируй мне поведение самки.
– Что, господин? – изумилась блондинка
– Поведение самки, – повторил я. – Ты наверняка изучала биологию и различные модели поведения. Она непонимающе смотрела на меня.
– Например, в царстве животных, – подсказал я
– Но я не животное!
– Человек вовсе не чужд природе и не отделен от нее, он одно из самых интересных и загадочных ее творений. Человек – такое же животное, как, к примеру, слин. Более того, эволюция и неумолимый естественный отбор привели к тому, что мы стали в большей степени животными, чем наши бессловесные братья; наша животная сущность гораздо полней, сложней и утонченней, чем у них.
– Я знаю, что мы произошли от животных…
– Дело не только в происхождении. Дело в том, что мы Животные по своей сути – если, конечно, у тебя хватит рмелости это признать.
Она смотрела в землю.
– Может быть, в один прекрасный день, – продолжал я, – интеллект слинов разовьется настолько, что они научатся логически мыслить и, следовательно, ошибаться. И знаешь, каково будет их первое заблуждение? Они решат, что они – вовсе не слины.
– Но это же глупо, – улыбнулась блондинка.
– А разве не глупо, когда точно так же рассуждают люди?
– Наверное…
– Если я не могу решить алгебраическую задачу, я обращусь за помощью к математику, а не к слину. Но не потому, что слин – животное, а математик – нет; просто он лучше разбирается в алгебре Слово «животное» употребляется в разных смыслах. «Звериная прелесть» звучит лестно, а «напился как скотина» – оскорбительно. Человек – животное в самом прямом, буквальном смысле. Однако порою мы расщепляем значение этого слова надвое, выделяя себя в отдельную категорию. Зачем мы это делаем, не знаю… – Я окинул ее взглядом. – Если тебе интересно, можем продолжить. Вот ты, например, животное не только в биологическом, но и в юридическом смысле. В отличие от меня.
В глазах рабыни застыл испуг.
– С точки зрения горианских законов ты – самое настоящее животное. У тебя нет даже имени. Тебя можно заковать в ошейник и водить на поводке. Тебя можно продавать и покупать. Твой хозяин волен избивать тебя, делать с тобой все, что пожелает, распоряжаться тобой по своему усмотрению. Ты абсолютно бесправна. Перед лицом закона ты – то же самое, что вуло.
– Да, господин, – прошептала она.
– А теперь можешь начинать. Продемонстрируй мне модели поведения самки.
– Но я их не знаю… Я расхохотался.
– Я – не развратная женщина!
– Уж не хочешь ли ты сказать, что у тебя есть гордость и достоинство?
– Нет, господин…
– Тогда приступай.
– Но я не знаю как, – разрыдалась блондинка. – Я не умею!
– Сбрось с себя шелуху условностей! – сказал я. – Они противны твоей природе. В каждой клеточке твоего тела таятся сокровища. И ключ к этой истине скрыт в потаенных глубинах сознания. Разыщи этот ключ! Из миллионов женщин эволюция отбирала лишь тех, которые способны доставить наслаждение мужчине. Ты – продукт эволюции. И не говори мне. что не знаешь, как ведут себя самки. Эти модели поведения заложены в тебе на генетическом уровне, сколько бы ты это ни отрицала. Они у тебя в крови, сладкая моя рабыня!
– Нет, нет, – всхлипывала она.
– Приступай.
Она в отчаянии откинула голову и вцепилась себе в волосы, но вдруг замерла, пораженная, и уставилась на меня широко раскрытыми глазами. Упругая грудь ее приподнялась, соски набухли.
– Вот-вот, – кивнул я, – прислушайся к самке, которая живет в тебе.
– Что я делаю? – в ужасе прошептала она.
Блондинка села, грациозно вытянула стройную ножку и принялась медленно, нежно поглаживать ее, скользя ладонями от лодыжки к колену.
– Видишь, – сказал я, – уже лучше. Это первобытный инстинкт; он живет в тебе, в твоей коже, в кончиках пальцев. Самка соблазняет самца – что может быть естественней? Нужно только отбросить страх..
– Я боюсь…
– Разожги огонь, – приказал я.
– Но, господин…
– Я хочу лучше видеть мою самку.
– Хорошо, господин.
Я смотрел, как она собирает дрова, как несет их к костру, как опускается на колени и подбрасывает поленца в огонь, то и дело поглядывая на меня. Все это время она вела себя как самка. Я не сомневался, что так и будет. Возбуждение ее нарастало; каждый шаг, каждое движение были исполнены чувственности. Казалось бы, пустяк – подбросить веточку в костер, поставить перед мужчиной тарелку с едой; но даже в таких мелочах женщина может быть бесконечно соблазнительной. Она чувствовала на себе мой взгляд. Интересно, понимают ли женщины, как они красивы, как желанны? Наверное, нет – иначе не удивлялись бы, что мужчины стремятся сделать их рабынями.
– Теперь ты движешься, как рабыня перед господином.
– Я и есть рабыня перед моим господином.
Рабыню очень легко отличить от свободной женщины. Достаточно посмотреть, как она подносит своему господину чашу или наливает ему вино. Томные, скользящие движения и плавные жесты выдали не одну рабыню, которая пыталась бежать из города, переодевшись в платье свободной женщины. К ужасу девушки, путь ей преграждали копья стражников: «Куда это ты собралась, рабыня?». Затем беглянку ставили на колени, срывали с нее одежду и, обнаружив ошейник и клеймо, возвращали хозяину. Нечего и говорить, что ее ждало страшное наказание.
Я пожирал рабыню глазами.
На Земле чувственная женщина подвергается общественному порицанию. Доказательством этой патологии служит презрение, с каким земляне относятся к стриптизершам и исполнительницам экзотических танцев. У земной женщины много свобод, нет только главной – вести себя как женщина. В результате женщины, не имеющие права быть женщинами, начинают подражать мужчинам. Неудивительно, что им снится, как их, связанных по рукам и ногам, бросают к ногам победителей.
На Горе все наоборот. Рабынь учат осознавать свою глубинную, безусловную, безграничную женственность. И вскоре они уже бессознательно ощущают себя самками и ведут себя как самки. Более того, рабыня знает, что она не просто самка, но самка в наивысшем смысле слова – самка, всецело принадлежащая мужчинам. Это знание возбуждает ее и сквозит в каждом ее движении. Это – женщина из женщин, женщина, достигшая биологического совершенства, женщина во власти мужчин, предназначенная для того, чтобы покоряться и служить им. Рабыня.
Белокурая дикарка подбросила дров в костер. Я улыбнулся. Земные мужчины зачастую сводят секс к слиянию тел. Такой подход чересчур узок. Сексуальные отношения не ограничиваются простым совокуплением. Любая женщина понимает это, однако большинство мужчин, к сожалению, нет. Рабыня находилась в нескольких шагах от меня, я к ней не прикасался, но при этом мы, безусловно, занимались сексом.
– Костер разгорелся, – сказал я. – Встань передо мной на колени, рабыня.
– Да, господин.
– А теперь потянись, как маленькая шелковистая зверушка. Ты же зверушка?
– Да, господин.
– Теперь легко поднимись и пройдись передо мной… Как ты красива, рабыня!
– Благодарю тебя, господин.
– Встань передо мной и склони голову… Нет, не так. Почтительно, как подобает рабыне.
– Хорошо, господин. – Она подняла голову и медленно, изящно и покорно склонила ее передо мной.
– Отлично, – похвалил я.
– Спасибо тебе, господин.
– Сейчас ты стоишь перед своим хозяином, смиренно опустив голову.
– Да, мой господин.
– Подними ее и посмотри на меня.
– Да, господин. – Она послушно выполнила приказание.
– Ты – земная женщина. Насколько я понимаю, на Земле твоя сокровенная женственность была задавлена и растоптана.
– Да, господин.
– Тебе случалось когда-нибудь грезить наяву? – спросил я.
– Я не позволяю себе это делать, – вздрогнула она. Я пожал плечами:
– Какая глупость.
– Но эти мысли все равно одолевают меня.
– Разумеется.
Блондинка вопросительно посмотрела на меня.
– Какая из твоих грез повторяется чаще всего?
– Я представляю себя в позе подчинения перед мужчиной.
– Это естественно.
– Да, господин, – прошептала она.
– По ночам, во сне, – продолжал я, – все желания, которые ты так безжалостно подавляешь в себе, прорываются из глубин твоего сознания.
– Да, господин…
– Опиши мне один из таких снов.
– У меня есть сон, который приходит ко мне снова и снова.
– Расскажи мне его.
– Девушка не может говорить о таких вещах. Это очень личное…
– Говори, рабыня, – приказал я.
– Хорошо, господин, – покорилась она. – Мне снится, будто я – в джунглях Южной Америки… Это такой континент на Земле, в моем родном мире. А может быть, дело происходит в каком-то другом мире, не знаю. Я путешествую в составе какой-то туристской группы – точнее сказать не могу, подробности словно в тумане. Мы осматриваем руины некой древней цивилизации – гигантские каменные глыбы, на которых вырезаны огромные, удивительные, страшные изображения…
– Дальше.
– На мне высокие ботинки, юбка, блузка с короткими рукавами, тропический шлем от солнца и еще солнечные очки. На Земле люди закрывают ими глаза от яркого солнечного света, а иногда и для того, чтобы скрыть свои мысли.
– Понимаю.
«Что изображено на этом рисунке?» – спрашиваю я гида. Гид – туземец, высокий краснокожий мужчина, красивый и сильный, одетый в голубую рубашку с открытым воротом и закатанными рукавами и в синие брюки – это одежда для нижней части тела, облегающая каждую ногу в отдельности.
– Мне знакомы подобные одеяния, – сказал я. – Их носят в северных широтах, к примеру, в Торвальдсленде.
«Разве непонятно? – удивляется он. – Это обнаженная рабыня на коленях перед господином».
Я раздраженно переспрашиваю: «Может быть, пленница?»
«Да нет, – усмехается он. – Посмотрите, на ней же ошейник».
«Ох!» – вскрикиваю я.
«Видите этот узел и пластинку? – продолжает гид. – Это типичный рабский узел, а на пластинку нанесено имя хозяина. Конечно, она рабыня».
«Значит, – произношу я, – эта девушка должна исполнять все приказы господина?»
Мой гид осторожно снимает с меня очки и заглядывает мне в глаза.
«Да».
И я вздрагиваю. Он смотрит на меня как на женщину, свою женщину, может быть, даже как на свою рабыню. А потом он разворачивает меня так, чтобы я видела только рисунок, ярко освещенный солнцем, только эту девушку на коленях перед господином. Рабыня прекрасна, даже грубая работа позволяет оценить ее красоту. Я снова всматриваюсь в изображения знаков ее неволи и ужасаюсь действительности, глядящей мне в лицо. Как спокойно смотреть на нее сквозь радужные очки культуры!…
Гид возвращает мне очки, покачивая головой. «Не надевай их больше».
А я, разумеется, немедленно напяливаю их на себя.
– Продолжай, – кивнул я, – что еще тебе снилось?
– Мне снилось, что в ту же ночь меня похитили, безжалостно заткнули кляпом рот, связали черными ремнями и уволокли в джунгли. Много дней меня тащили по лесу. Мое тело начало дурно пахнуть; одежда пропахла потом и порвалась. Сначала я была привязана за руки и за ноги к шесту, который мужчины несли на плечах; потом мне набросили на голову мешок и швырнули в каноэ, лицом вниз. В какой-то момент мешок сняли, и я снова оказалась в дакунглях. Мужчины связали мне руки за спиной и погнали перед собой. Я брела по джунглям несколько дней, когда «спотыкалась, меня подгоняли палочными ударами. Наконец мы вышли к открытому месту, и там был город. Его архитектура напоминала руины, которые я видела на экскурсии; но этот город, со всех сторон укрытый джунглями, был живым, процветающим, многолюдным. Не знаю, что произошло с населением первого, разрушенного города. По развалинам было ясно, что его не тронули ни война, ни пожар, ни землетрясение. Похоже было на то, что священники или вожди по неведомым причинам увели людей из города. Судьба этого народа веками оставалась загадкой для историков. Только я понимала, что случилось с населением города: люди просто отправились в джунгли и отстроили свой город заново. Краснокожие мужчины и женщины в ярких нарядах и перьях казались живыми воплощениями своих далеких предков.
Меня загнали палками в высеченный в скале храм. Там меня встретили четыре краснокожие девушки, которые отнеслись ко мне с великим почтением. Они накормили меня, бережно раздели и выкупали, расчесали мне волосы и натерли благовониями, облачили в расшитое золотом платье с высоким воротом и надели на ноги золотые сандалии. Мою старую одежду они со смехом изрезали на клочки и сожгли. В дверном проеме стояли два огромных стражника с длинными кривыми ножами…
Блондинка запнулась и посмотрела на меня.
– Продолжай, – велел я.
– А ночью за мной пришли. Двое мужчин связали мне руки за спиной, накинули на шею ремни и повели. Девушки шли следом. Мы шагали по длинной прямой улице, между величественных зданий. Отовсюду стекались люди, мужчины и женщины; они бежали за нами, распевали и приплясывали, размахивали веерами из цветных перьев. Повсюду пылали факелы, гремели барабаны. Мы остановились перед высоким каменным помостом, к которому вела лестница. Барабанный бой внезапно оборвался, пение смолкло. Стоящий на помосте человек взмахнул рукой. Меня освободили от ремней и развязали руки. Потом по его знаку девушки легкими движениями сняли с меня платье и сандалии. Я осталась совершенно нагой. Мужчина в центре помоста в ярких одеждах и перьях некоторое время разглядывал меня, затем одобрительно кивнул. Толпа отвечала ему восторженными криками, от которых меня бросило в дрожь. Мне развели руки в стороны, захлестнули запястья ременными петлями и, держа за эти ремни, потащили вверх по ступеням.
Снова раздалось пение, забили барабаны. На вершине помоста я увидела продолговатую каменную плиту – древний алтарь, весь в темных потеках высохшей крови. Из него торчали железные кольца. «Нет, нет!» – закричала я. Но грубые мужские руки уже оторвали меня от земли. Меня положили спиной на алтарь, подняли мои руки, развели их в стороны и теми же ремнями, которыми были перехвачены запястья, привязали к кольцам. Ноги мне тоже широко развели в стороны, захлестнули петлями лодыжки и тоже привязали к кольцам у подножия алтаря. Я плакала, молила о пощаде, но все было тщетно. Жрец взял с золотого блюда длинный жертвенный нож из полупрозрачного голубоватого камня. Вокруг маячили свирепые красные лица; ремни все больней впивались в мое тело; пение и барабанный бой становились все оглушительней и нестерпимей; жрец занес нож…
И тут я увидела Его. Он сидел в полусотне шагов от алтаря, на высоком каменном троне, скрестив ноги, и бесстрастно наблюдал за происходящим. Я сразу узнала его, хотя теперь на нем были роскошные одежды и перья – тот самый гид, который водил меня по руинам таинственного брошенного города. Это он объяснял мне, что означает изображение коленопреклоненной девушки. Это он велел мне не надевать больше темных очков, а я ослушалась.. – «Господин! – вскрикнула я, обращаясь к нему. – Господин!»
– Господин? – переспросил я.
– Да. Я назвала его господином. – Но почему?
– Не знаю. Я сама поразилась этому. Крик вырвался у меня сам по себе, откуда-то изнутри.
– Ты назвала его господином, потому что в своем сердце понимала, что он – твой хозяин.
– Да, господин, – вздохнула она. – Так и есть. В тот самый миг, когда я впервые увидела его, я уже знала, что он – мой господин, а я – рабыня. Но как я, земная женщина, могла признаться в этом краснокожему дикарю?
– Что произошло дальше? – спросил я.
– Он поднял руку, указал на меня и обратился к жрецу и людям у алтаря. Я не знала языка, на котором он говорил, но в голосе его явно слышалось презрение. Жрец с досадой швырнул нож на золотое блюдо. Вокруг послышались гневные возгласы. Мои руки и ноги отвязали от железных колец В толпе начался ропот. Меня больно схватили за руку повыше локтя и сбросили с алтаря. Какой-то человек ударил меня по лицу. Я съежилась от страха. Двое мужчин схватили концы ремней, свисавших с моих запястий, и поволокли меня к человеку, которого я назвала господином. Внезапно я с ужасом поняла, что гнев толпы направлен не на него – краснокожего дикаря, восседавшего на троне, – а на меня' Меня била крупная дрожь. Толпа бесновалась; я физически ощущала ее ненависть.
«Почему ты не сказала, что ты – рабыня?» – спросил он по-английски.
«Прости меня, господин!» – взмолилась я.
«Мы едва не нанесли нашим богам страшное оскорбление, принеся им в жертву презренную рабыню».
«Да, господин», – пролепетала я.
«Увидев тебя впервые, я сразу решил, что ты – рабыня. Но когда я приказал тебе не надевать очки, ты ослушалась»
«Прости меня, господин!»
«Ты ведь знаешь, что всякий свободный мужчина имеет полную власть над рабыней?»
«Да, господин».
«Когда ты надела очки, я подумал, что ты не рабыня, а свободная женщина, которая сможет стать достойной жертвой для наших богов».
«Да, господин». – Я низко склонила голову.
«Но я был прав: ты оказалась всего-навсего рабыней».
«Да, господин», – прошептала я, не поднимая головы
«Почему ты надела очки, когда я велел тебе не делать этого?»
«Прости меня, господин!»
«Высечь ее!» – приказал он.
Белокурая дикарка в замешательстве посмотрела на меня.
– Продолжай.
– Перед троном были укреплены два кольца, примерно в пяти футах одно от другого. Меня поставили на колени…
– Встань на колени, – сказал я, – в точности как в твоем сне.
– Хорошо, господин. – Она опустилась на колени. – Ремни, стягивающие мои запястья, пропустили сквозь кольца, а концы их держали двое мужчин.
– Занятно, что тебе приснилось такое, – заметил я. – Это известный способ менять напряжение в теле рабыни, которую бьют плетью.
– Во сне это казалось таким естественным…
– Это и есть вполне естественно. А теперь покажи, в каком положении были у тебя руки перед началом порки.
– Вот в таком, господин. – Девушка вывернула запястья и развела руки в стороны.
– Что произошло дальше?
– Меня высекли.
– Сколько ударов ты получила?
– Одиннадцать. Десять – за непослушание и еще один – чтобы напомнить мне, что я рабыня.
– Забавно. – Я поднял брови. – Такое иногда практикуется.
– Да, господин.
– А теперь, – приказал я, – веди счет ударам и после каждого делай то же, что делала во сне.
– Хорошо, господин.
Видимо, во сне ее выпороли на славу. Я наблюдал, как менялись ее лицо и тело. Блондинка то извивалась от боли, то вздрагивала в ожидании очередного удара, то сжималась в комочек, то падала на живот, то садилась. Видимо, большая часть ударов пришлась на спину, два – на грудь, два – на левый бок и один – на правый. По ее движениям я без труда восстановил картину порки. Судя по всему, мужчины, которые держали ремни, были настоящими мастерами.
– Потом наказание закончилось? – спросил я.
– Да, господин.
– Похоже, тебя высекли как следует.
– Да, господин. Меня высекли как следует.
– В конце порки, – продолжал я, – ты поняла, что ты рабыня?
– Да, господин. Я поняла, что я – рабыня.
– Что случилось дальше?
– Я стояла на коленях и плакала. Мужчины вытащили ремни из железных колец и рывком подняли меня на ноги. Я жалобно смотрела снизу вверх на моего господина, ища в его глазах хоть искорку милости… Тщетно. Для него я была женщиной чуждой, ненавистной расы, и к тому же рабыней.
«Дрянная рабыня», – процедил он.
«Да, господин», – всхлипнула я.
Он махнул рукой, и меня потащили. Я увидела круглое отверстие в камне – это был бассейн с отвесными краями, футов восьми в диаметре. Мужчины, которые волокли меня, стали по разные стороны от него. Сначала я услышала хриплое рычание и всплеск воды и лишь затем, в свете факелов, увидела зрелище, от которого мне стало плохо. Бассейн кишмя кишел крокодилами. Это звери, похожие на речных тарларионов, только покрытые твердым панцирем…
Я кивнул. Насколько я понимаю, болотные и речные тарларионы Гора генетически отличаются от земных аллигаторов, кайманов и крокодилов. Дело в том, что земные рептилии так хорошо приспособлены к окружающей среде, что почти не изменились за десятки миллионов лет. Если бы болотные и речные тарларионы произошли от крокодилов, завезенных на Гор Царствующими Жрецами, они бы больше напоминали своих предков. С другой стороны, я могу и ошибаться. Известное сходство между этими видами животных, особенно в строении тела и в повадках, можно отнести на счет конвергентной эволюции: в сходных условиях окружающей среды яйцекладущие животные двух разных миров стали походить друг на друга. Многие виды горианских животных родом с Земли: некоторые птицы, грызуны и даже такое важное для горианской экономики животное, как боcк.
– Я билась в крике, отчаянно пытаясь вырваться, – продолжала блондинка, – но меня дюйм за дюймом подтаскивали к бассейну.
«Господин! Господин! – вопила я, но все было напрасно. Уже на самом краю бассейна я обернулась и взмолилась: – Господин! Прости меня! Пощади свою дрянную рабыню!»
Ремни на моих запястьях натянулись; еще мгновение – и я полечу вниз, в жадные разинутые пасти. Я откинула голову, и… Не знаю, из каких глубин у меня вырвался жалобный крик: «Позволь мне доставить тебе наслаждение!»
Должно быть, он подал какой-то знак, потому что ремни вдруг ослабли. Меня уже не тащили вперед.
«Позволь доставить тебе наслаждение, господин! – вновь выкрикнула я. – Твоя рабыня молит тебя об этом!»
Меня снова подволокли к каменному трону и развязали ремни на запястьях. Охваченная ужасом, я бросилась на колени перед троном и снизу вверх посмотрела на того, кто восседал на нем.
«Ты хочешь ублажить своего господина?» – спросил он.
«Да, господин».
«Как рабыня?» – «Да, господин, – воскликнула я, – как рабыня!»
Теперь я понимала, что значат слова, которые так естественно у меня вырвались. Они означали, что я действительно рабыня и в самом деле жажду доставить удовольствие мужчине.
«Начинай!» – приказал он.
«Хорошо, господин», – сказала я и попятилась от трона…
Я подбросил несколько веточек в костер, прислушиваясь к шорохам джунглей.
«Надеюсь, ты понимаешь, – спросил он, – что, если я останусь недоволен тобой, тебя бросят крокодилам?»
«Да, господин».
Я в страхе смотрела на дикаря. Я понимала, что если я хочу остаться в живых, то должна ублажить его, и ублажить хорошо – как рабыня.
– И что же ты сделала? – спросил я.
– Я… я двигалась перед ним, как рабыня.
– Повтори в точности до малейших деталей все, что ты делала во сне, – приказал я.
– Ах! – вскрикнула она. – Как же ты хитер, господин! Как легко ты заманил меня в ловушку! Я молча смотрел на нее.
– Я опять должна вести себя как самка? – спросила она.
– Конечно.
– Не заставляй девушку выставлять напоказ ее душу! – взмолилась блондинка.
– Рабыня обязана выставлять напоказ свою душу! – отрезал я. – Лицемерие, увертки и ложь годятся для свободных женщин, но не для рабынь!
В глазах ее стояли слезы.
– О господин…
– Ты готова? – спросил я.
– Нельзя так грубо вторгаться в сокровенный мир девушки!
– У тебя нет сокровенного мира! – заявил я. – Ты принадлежишь мне.
– И мне нельзя сохранить даже частичку достоинства?
– Разумеется, нет.
– Я – рабыня, – горько вздохнула она.
– Да.
– И я должна показать господину свой сон.
– Да. В точности, до мельчайших подробностей.
– Хорошо, мой господин. Но помни, что во сне я была вынуждена делать то, что делала, иначе меня швырнули бы крокодилам, этим страшным хищникам, похожим на речных тарларионов. Я знала, что мне предстоит умереть страшной смертью, если я не доставлю удовольствие тому человеку
– Ты спасала свою жизнь, – подтвердил я.
– Да, – кивнула она, – жизнь жалкой, перепуганной рабыни.
– Начинай, – велел я.
В одно мгновение она полностью преобразилась. Я был поражен. Впервые в жизни я сделался соучастником женского сна. Как ярко она оживляла свои видения! Я точно наяву увидел каменный трон, на котором, скрестив ноги, восседал ее господин, пламя факелов, бурый от жертвенной крови алтарь с железными кольцами, бассейн, кишащий крокодилами, краснокожих дикарей в пестрых одеждах и перьях, и посреди всего этого – прекрасную белую девушку, только что ставшую рабыней, которая отчаянно пытается спасти свою жизнь, ублажая сурового хозяина.
Я наслаждался представлением. Как хороши и чувственны бывают женщины! Как глупы и недальновидны мужчины, которые никогда не пытались пробудить в них рабыню!
Блондинка лежала на животе, прижавшись щекой к земле, и жалобно постанывала; тонкие пальчики ее скребли дерн. Высунув язычок, она страстно и нежно лизнула камень, затем с глухим, низким стоном перекатилась на спину и принялась извиваться; голова ее бессильно моталась из стороны в сторону. Тело ее в свете костра было поистине великолепно. Она широко раздвинула ножки и выгнула спину. Дышала она часто, нежные груди соблазнительно вздымались и опадали. Она прогибалась все сильней и сильней, раскрываясь передо мной, упираясь в землю только ступнями и хрупкими плечиками. Я видел ее упругий живот, чувствовал жар, исходивший из ее лона. Как беззащитны рабыни, как они желанны!
Я встал. Она медленно опустилась на землю.
– Вот так я пыталась ублажить его.
Обнаженная рабыня лежала у моих ног. Я пожирал взглядом ее прекрасное тело. Нет. Рано. Я не возьму ее сейчас. Она еще не готова. Порой, имея дело с рабыней, надо проявить нечеловеческое терпение. Зато когда я возьму ее, это поистине будет пиром. И тогда я покажу ей, кто она есть, я наконец-то выпущу из темницы ее подлинное «я» – беспомощную и жалкую рабыню, жаждущую подчиняться и обожать. Я выпущу ее на волю и сделаю своей. Я назову ее Дженис.
Девушка приподнялась и села. Я тоже сел, скрестив ноги.
Костер почти догорел.
– Что произошло дальше в твоем сне?
– Мой господин спустился с трона, – послушно ответила блондинка, – махнул рукой, указывая, куда мне идти, и последовал за мной с факелом в руке. Я прошла через весь город и остановилась перед ступенями величественного храма, сооруженного из огромных каменных глыб. Нельзя было не восхититься искусством его строителей. Стены храма были украшены резными изображениями, от которых захватывало дух. У меня появилось странное чувство, что я видела это здание прежде. Господин жестом велел мне подниматься по лестнице. Ощущение, что я уже бывала здесь, не покидало меня. В свете факела я разглядела, что рисунки на стенах были цветными; ни дожди, ни ветры не нанесли ущерба ярким природным краскам. При солнечном свете, подумалось мне, здание должно быть ослепительно прекрасным. «Стой», – сказал он. Я остановилась. «Повернись и встань на колени».
Я развернулась к нему лицом и опустилась на колени, на холодную каменную плиту террасы. Он поднял факел, осветил стену слева от меня, и я вскрикнула от изумления. Рядом со мной на стене оказалось раскрашенное резное изображение обнаженной девушки.
«Как она похожа на меня», – прошептала я. У девушки на рисунке была такая же фигура, как у меня, такие же светлые волосы, голубые глаза и белая кожа. Вот только на горле у нее был желтый ошейник. И тут я поняла, почему здание показалось мне таким знакомым. Оно в точности повторяло архитектуру того храма, который я видела в развалинах во время экскурсии. Теперь я стояла на коленях, в точности как девушка на рисунке.
«Как только я увидел тебя, – сказал он, – я тотчас послал сюда гонца и велел нанести этот рисунок».
«Значит, ты уже тогда решил сделать меня своей рабыней?»
«Конечно. – Он повесил факел на железный крюк, торчавший из стены. На полке справа от крюка стояла плоская шкатулка. – Ляг на правый бок и подставь мне левое бедро».
«Да, господин», – повиновалась я.
Он извлек из шкатулки небольшой изогнутый нож и крохотный кожаный кисет цилиндрической формы. Я стиснула зубы и не издала ни звука, пока он ножом вырезал на моем бедре причудливый узор. Затем он высыпал из кисета на ладонь оранжевый порошок и втер его в рану.
«Встань на колени, – велел он и достал из той же шкатулки расшитый бисером желтый ошейник в два дюйма шириной. – Скажи: я – рабыня. Я – твоя рабыня, господин».
«Я – рабыня, – повторила я. – Я – твоя рабыня, господин».
Он надел на меня ошейник и закрепил его на горле особым узлом. Я уже знала, что это – невольничий узел. Потом из шкатулки появилась желтая кожаная пластинка с маленькой дырочкой вверху. На пластинке виднелись какие-то письмена. Он продел в дырочку узкий конец ремешка, так, что пластинка оказалась у меня на горле.
«Я заклеймил тебя ножом. Оранжевую метку на твоем бедре будут узнавать в джунглях за сотни миль. Если ты по, глупости вознамеришься бежать, всякий, кто увидит клеймо, вернет тебя в город как беглую рабыню».
«Господин, – спросила я, – а у той девушки, на рисунке, тоже был такой знак на бедре?»
Я не могла этого знать, поскольку девушка была изображена правым боком.
«Да».
«Я не понимаю, господин…»
Вместо ответа он прикоснулся к моему ошейнику:
«Это тоже знак твоего рабства. Тебе запрещено снимать его».
«Да, господин».
«По этой пластине видно, – продолжал он, – кому ты принадлежишь. На ней написано, что ты – моя личная собственность».
«Да, господин. Но откуда тебе известно, что у девушки на том рисунке было клеймо на бедре?»
«Я сам нанес его».
«Но, господин…»
«Вспомни хорошенько тот рисунок. Конечно, время сильно разрушило его, но разве ты не узнала девушку?»
«Господин…» – Я совсем растерялась.
«Подумай как следует».
«Неужели это была я?!» – прошептала я в ужасе.
«А кто ее господин?» – уточнил он, стоя передо мной со скрещенными на груди руками.
«Ты», – выдохнула я, едва не лишившись чувств. Все поплыло у меня перед глазами.
«Джунгли, – продолжал он, – очень странное место. Даже мы, народ джунглей, не всегда понимаем их».
«Но ведь люди покинули город», – прошептала я.
«Может быть, и нет. Оглянись вокруг».
Я обернулась и увидела город с террасы храма.
«Тот же город!» – воскликнула я и задрожала от ужаса.
«Разве ты не чувствуешь, что твое место – здесь, у моих ног?»
«Да, господин», – прошептала я.
«Провалы во времени – интереснейшая вещь, – продолжал он, глядя на меня сверху вниз. – Разве мы не были здесь прежде? Разве ты не узнаешь меня, моя прекрасная рабыня?»
«Ты – мой господин», – вымолвила я.
«Я снова разыскал тебя и бросил к своим ногам».
Я глядела на него, трепеща от страха.
«Значит, я – вечная рабыня, а ты – мой вечный господин?»
«Ты – вечная рабыня, – согласился он. – У тебя было много господ, а у меня было много рабынь. Но ты – самая любимая. Ты будешь хорошо служить мне и доставишь неведомые прежде наслаждения».
«Да, господин», – проговорила я, понимая, что я действительно вечная рабыня, а он – один из моих вечных хозяев.
Он достал из плоской шкатулки плеть, поднес к моим губам, и я поцеловала ее.
«Встань!»
Я поднялась. Он обвил меня плетью и подтянул к себе. Я ощутила грудью золотые украшения его одежд. Он держал меня так крепко, что я не могла шевельнуться. Я потянулась губами к его рту…
Белокурая дикарка замолчала и низко опустила голову.
– И что было дальше? – спросил я. Она подняла голову и улыбнулась.
– Не знаю. На этом месте я проснулась.
– Интересный сон… Странно, – размышлял я вслух, – что наивная земная женщина увидела во сне такие детали, как растяжка при порке и дополнительный удар, напоминающий рабыне, что она – рабыня. Обряд целования плети тоже вполне реален и практикуется во многих городах; но как он мог присниться женщине, ничего не знающей о рабстве? Клеймение ножом изредка применяется и сейчас, правда у примитивных народов. Странно, что ты увидела его во сне. Он неизвестен даже многим этнографам. – Я глянул на рабыню. – Ты весьма изобретательна.
– Может быть, я и вправду вечная рабыня, – улыбнулась она.
– Может быть.
– А ты веришь в провалы во времени?
– Не очень, – ответил я. – Я мало что понимаю в таких делах. Я ведь не физик.
– А в то, что у людей может быть много жизней и в каждой из них они могут встречаться?
– Не исключаю. Но поверить в это сложно.
– Такой странный сон… – задумчиво проговорила блондинка.
– Мне кажется, – произнес я, – что сон твой был о нашем мире и нашем времени. В нем зашифрованы не тайны иной реальности, а истины, живущие в твоем подсознании.
– Какие истины?
– Например, что женщина по своей природе – вечная рабыня, а мужчина – вечный господин.
– Мужчины моего мира – не господа своим женщинам.
– Это их и погубило.
– Не всех, – возразила она.
– Может быть, и не всех. Но стоит хоть кому-то из них подвергнуть сомнению уродливые стереотипы, которые вбили ему в голову, как на него тотчас ополчится все общество.
– Неужели у моего мира нет никакой надежды на спасение?
– Почти никакой. Вероятно, кое-где появятся сообщества людей, помнящих, что такое отвага, долг и дисциплина. Эти маленькие общины смогут стать семенем, из которого вырастет новая, здоровая цивилизация людей, живущих в гармонии с собственной природой.
– Неужели моей нынешней цивилизации суждено погибнуть?
– Безусловно. Она сама себя разрушает. По-твоему, агония может продлиться еще тысячу лет?
– Не знаю…
– Боюсь только, – продолжал я, – что на смену ей придет еще более уродливая цивилизация. Блондинка потупила взгляд.
– Люди скорей умрут, чем задумаются, – сказал я.
– Не все, – упрямо возразила она.
– Это правда… В любой культуре найдутся изгои, одинокие странники, с холодным удивлением взирающие на мир с горной вершины.
– Почему же горианам, в отличие от землян, не свойственно стадное чувство?
– Возможно, у них другая психика. А может, это связано с многообразием городов-государств, традиций и каст.
– По-моему, мужчины Гора просто другие.
– Едва ли не все они произошли от землян.
– Наверное, от особенных землян.
– От каких именно? – спросил я.
– От тех, которые способны властвовать.
– На Земле наверняка есть мужчины, способные властвовать, – согласился я.
– Может быть, – вздохнула она. – Не знаю.
– Встань, рабыня, – приказал я.
– Да, господин.
– Нынче ночью ты мне понравилась, рабыня. Пожалуй, ты заслужила клочок ткани на бедра.
– Спасибо, господин!
Глаза ее заблестели. Вряд ли бы она обрадовалась сильней белому шелковому платью до земли.
Я отрезал от рулона алой ткани кусок длиной пять футов и шириной фут, обернул им ее соблазнительные бедра и подоткнул пониже талии, так, чтобы был виден пупок. На Горе это называется «живот рабыни».
– Ты сделал мне «живот рабыни», господин?
– Да. Разве это неправильно?
– Правильно, господин.
– Тебе нравится?
– Очень, господин.
Я не сводил глаз с ее гладкого, упругого животика.
– А знаешь, почему юбки рабынь не завязывают узлом, а подворачивают?
– Почему, господин?
Я взялся за уголок ткани и рванул ее с такой силой, что девушка, ахнув, дважды обернулась вокруг своей оси. Она вновь стояла передо мной обнаженная, испуганная, беззащитная. Рабыня перед господином.
– Теперь поняла?
– Да, господин.
Я бросил ей лоскут, и она поспешно обмотала его вокруг бедер, не забыв при этом обнажить живот.
– Неплохо, рабыня, – похвалил я.
– Благодарю тебя, господин.
Я погрузил руку в мешок, извлек оттуда пригоршню дешевых цветных бус, выбрал красно-черное ожерелье и протянул ей.
– Господин, – блондинка указала на другие, желто-голубые бусы, – а можно мне носить и эти тоже?
У Тенде и Элис было по две нитки бус, поэтому я не видел причины отказывать белокурой дикарке в ее невинной просьбе. Я дал ей вторые бусы, а остальные бросил обратно в мешок. Черно-красное ожерелье было уже на ней. Вторую нитку она протянула мне.
– Господин, пожалуйста, не мог бы ты надеть это на меня сам?
– С удовольствием, – ответил я.
Яркие цветные бусинки прекрасно смотрелись в ложбинке между грудями.
– Почему ты выбрала эти цвета?
– Голубой и желтый – цвета рабства?
– Правильно, – сказал я.
Крыши павильонов, где рабов выставляют на аукцион, обычно раскрашивают в желто-голубой цвет; из такого же полотна шьются палатки работорговцев. Выставляемых на продажу рабынь часто связывают голубыми и желтыми веревками; ошейники и браслеты нередко покрывают желтой эмалью, а цепи – голубой. В одежде работорговцев эти цвета тоже преобладают; если не весь наряд, то хотя бы рукава и отвороты непременно голубые или желтые.
– Рабыне можно носить такие бусы? – спросила она.
– Они тебе к лицу, – сказал я.
– Значит, я могу оставить их у себя?
– До тех пор, пока я не сочту нужным их отобрать. Я или любой другой свободный мужчина. – Я взял ее за плечи. – Эти бусы не принадлежат тебе. Тебе просто позволили их поносить.
– Да, господин. Я понимаю. Мне ничего не принадлежит. У меня нет собственности. Я сама – собственность мужчин.
– Верно. – Я развернул ее лицом к себе. – Кажется, ты наконец-то начинаешь чувствовать себя рабыней.
– Да, господин. Этой ночью ты многому научил меня. Впервые в жизни я ощутила свое тело. Наверное, я никогда больше не буду ходить и двигаться как мужчина.
Я сжал ее плечи и сурово посмотрел в глаза:
– Ты – не мужчина. Ты – женщина. Постарайся понять это.
– Да, господин.
– Отныне ты станешь настоящей женщиной. Ты будешь двигаться как женщина, мыслить как женщина, чувствовать как женщина.
– Странно… – прошептала блондинка. – Я рабыня, но никогда в жизни я не ощущала себя настолько свободной.
– Ты вырвалась из темницы условностей и предрассудков. Она вздрогнула.
– Ступай к невольничьему шесту, – велел я. – Сядь на землю, прислонись к шесту, скрести руки за спиной.
– Да, господин, – повиновалась она. Я взял узкий, длинный кожаный ремень и устроился на корточках за спиной у рабыни.
– Сегодня ночью, господин, – продолжала размышлять она, – ты избавил меня от комплексов. Ты сделал это нарочно?
– Может быть.
– Я так благодарна тебе… Я крепко связал ее запястья.
– Я – женщина! Я хочу быть настоящей женщиной!
– Не бойся, ты будешь ею. Горианские мужчины не терпят в рабынях лицемерия и мужеподобия.
– Значит, меня заставят быть настоящей женщиной? – спросила она.
– У тебя нет выбора. Твой удел – быть женственной, беззащитной и уязвимой перед лицом твоего господина.
– Значит, мне придется всецело подчиняться ему и ублажать его?
– Безусловно.
– Может быть, мой господин согласится хоть в чем-то уступить мне?
– Мужчины Гора не признают компромиссов. И никогда не уступают рабыням. Если ты в чем-то не покоришься или не понравишься господину, плеть всегда окажется под рукой.
– Что, если даже под ударами плети я не стану такой, какой он пожелает?
– Тогда тебя скормят слинам, – спокойно объяснил я.
– Да, господин, – вздохнула блондинка.
Я надежно привязал ее к невольничьему шесту и встал.
– Я – привязанная рабыня…
– Да-
– Господин?
– Да?
– Я не все тебе рассказала.
– Что еще?
– Боюсь, ты не поймешь этого, – потупилась она, – потому что ты – мужчина.
– Говори, – приказал я.
– Про то, как я должна была хорошо ублажить своего господина…
– Ну?
– Я хотела ублажить его… – прошептала она.
– Естественно, – пожал я плечами. – Еще как хотела. Иначе бы ты погибла страшной и мучительной смертью.
– Но я хотела этого и по другой причине.
– По какой же?
– Ты не поймешь, господин. Мужчине не понять этого…
– Чего?
– Я хотела доставить ему наслаждение, потому что… потому что он был моим господином. – Она посмотрела мне в глаза: – Девушка жаждет ублажать своего господина просто потому, что он – ее господин.
Я молчал.
– Ты можешь понять это?
Я пожал плечами.
– Неужели ты думаешь, что мы были бы такими великолепными рабынями, если бы сами не хотели того?
– Наверное, нет, – сказал я.
– Девушка сама хочет доставлять удовольствие тому, кто обладает ею. Понимаешь, господин?
– Думаю, что да.
– Я хочу доставить тебе удовольствие, – прошептала она.
– Вижу.
– Господин?
– Что?
– Почему ты не взял меня сегодня? Разве я тебе не нравлюсь?
– В другой раз, – небрежно ответил я.
– Ты меня воспитываешь, господин? – догадалась она.
– Да.
