Дабы у Гегеля был повод выступить в защиту своей теории, нужно было, чтобы сначала время повернулось против него, как против Канта. Только тогда он мог стать не просто моральным характером, но характером политическим. И ему было суждено им стать [...]. И этот конфликт, который пощадил его, был уготован вместо этого позднейшим философам. Когда философия начинает выступать критически (начало положил Штраус), конфликт налицо. Кто сегодня еще удовлетворяется тем, что хвалит себя и не смеет открыто выступить в защиту своего дела, уже не философ; и так делается очевидным, что или время, или позиция сознания существенно изменились. Развитие перестало быть абстрактным, время стало политическим, хотя многого еще не хватает, чтобы оно было достаточно политическим [...].
Уже потому нельзя государство рассматривать как абсолютное, изымая его из истории, что всякое понятие государства и вообще всякая определенная философия — исторический продукт; но еще и потому невозможно понимать как вечную форму государственное устройство, т. е. определенное государство, что определенное государство — это не что иное, как существование духа, в чем исторически осуществляет себя дух. {...]
Менее всего Гегель идет историческим путем в философии государства и права, тогда как такого пути наиболее настоятельно и энергично требуют и напряженная эпоха, в которую мы живем, и сама природа дела. [...]
Исторический путь — это связь теории с историческими формами существования духа, это критика, причем историческое движение само есть объективная критика [...]. Такого обращения теории в сторону существования нет в гегелевском учении о государств«[,..].
Гегелевское государство не более реально, чем платоновское, и никогда не будет более реальным, ибо хотя оно и напоминает (как платоновское — греческое государство) теперешнее государство и даже прямо называет его, но оно не выводят свой результат из исторического процесса, а потому и не воздействует прямо на развитие политической жизни и сознания. [...]
Гегелевская философия права, чтобы продолжать оставаться «спекуляцией», или абсолютной теорией, чтобы не дать выступить критике, возводит формы существования, или исторические определенности, в ранг логических определенностей. Так, к примеру, уже устройство государства, его историческая форма, это историческое состояние духа у Гегеля не продукт исторической критики или развития человечества, и если в изложении и не может ив выразиться современное состояние духа, то, однако, полностью отсутствует сознательное отделение исторического и метафизического. [...]
Подобно тому как Гегель изымает государство из истории и все его исторические формы рассматривает лишь согласно логическим категориям {...], он отнимает практическую сторону и у религии, искусства и науки [...]. Он ставит их на сторону чисто теоретического духа [...].
Ощущение, созерцание, знание истины есть самоцель, это верно; но сама истина есть историческая определенность, мир противостоит ее новым формам. Самоцели нельзя достигнуть абстрактно, а можно только в связи с уже достигнутой внешней действительностью, т. е. как определенную конечную цель и как продукт конечной действительности. И свобода в стихии теоретического духа есть не абсолютная, ни с чем не связанная и полная свобода, но только освобождение духа из определенной связанности внешним или формы существования. Против таковой, хотя бы это и была его собственная форма мысли и образованности, дух всегда должен обращаться. Это — критика и практика (стр. 101—103).
ШТИРНЕР
Макс Штирнер (Каспар Шмидт) (Stirn€r, 1806—1856) родился в Байрейте и был учителем женского пансионата, в Берлине. Он
|
сложился как философ в первой половине 40-х годов в атмосфере младогегельянского движения, примыкая к кружку «Свободных», но в своей книге «Единственный и его собственность» («Der Einzige und sein Eigentum», 1845) пришел к воззрению в духе крайнего индивидуализма и анархистского бунтарства. Он выдвинул в качестве цели своей пропаганды освобождение индивида от каких бы то ни было ограничений его полной свободы поведения. Штирнер напал на «фикцию» общества и общественных интересов и объявил, что отвергает любые «призраки», как-то: нормы, моральные принципы, любовь, равенство, истину, коммунизм, и вообще любые ценности. При этом он подверг критике взгляды. Гегеля, В. Бауэра и Л. Фейербаха.
К. Маркс и Ф. Энгельс в «Немецкой идеологии» вскрыли мелкобуржуазную сущность скандального выступления Штирнера, показали его
подлинное бессилие и бес
перспективность. После пер
воначального возбуждения,
вызванного книгой Штирнера,
он был вскоре забыт и даль-
нейшую жизнь провел в край
ней бедностц и нужде за пределами каких-либо общественных дви
жений. Однако ряд его идей получил развитие в ницшеанстве, анар
хизме второй половины XIX в. и отчасти в экзистенциализме.
Отрывки из главного сочинения Штирнера подобраны И. С. Нарским по изданию: М. Штирнер (Каспар Шмидт). Единственный и его собственность. Перевод с немецкого В. Уль-риха, ч. 1—2. Лейпциг —СПб., 1906.
