Психологическая защищенность 1 страница

 

Он сказал, что основательно изучил вопрос, прочел все, что было написано по данному предмету и было ему доступно, и пришел к выводу, что учителя существуют на различных планах бытия. Они показываются в физическом мире только некоторым из своих учеников, но могут общаться с другими учениками иными путями. Они оказывают благотворное влияние и осуществляют руководство над крупнейшими мыслителями и деятелями мирового масштаба, которые, однако, не сознают этого. Учителя вызывают революции и устанавливают мир. Он был убежден в том, что каждый континент имеет группу учителей, которые формируют его судьбы и дают свое благословение. Он сам знал нескольких учеников учителей, во всяком случае, они сказали ему, что это так, добавил он осторожно. Он был чрезвычайно серьезен и жаждал еще больших знаний об учителях. Возможно ли иметь непосредственный опыт, прямое соприкосновение с ними?

Как безмолвна была река! Два небольших зимородка с ярким оперением носились вверх и вниз почти до берега и пролетали над самой поверхностью воды; пчелы собирали воду для своих ульев; посредине реки стояла рыбачья лодка. Деревья вдоль реки были густо покрыты листвой и отбрасывали тяжелые и темные тени. Зеленели поля с молодыми всходами риса; оттуда доносились голоса белых птиц. Это была картина подлинной тишины, и как‑то даже жаль было обсуждать наши крохотные незначительные проблемы. Вечернее небо стало нежно‑голубым. Шумные города находились далеко отсюда; по ту сторону реки протянулась деревня, а вдоль берега лентой вилась дорога. Какой‑то мальчик пел чистым, высоким голосом, но это не нарушало тишины.

Мы — странные люди; мы пускаемся в далекие страны в поисках того, что лежит рядом с нами. Красота всегда там, а не здесь; истина никогда не пребывает в нашем доме, но где‑то далеко от нас. Мы едем на другой край света, чтобы найти учителя, но не обращаем внимания на слугу; мы не понимаем обыкновенных явлений жизни с ее каждодневной борьбой и радостями. Зато стремимся уловить таинственное и скрытое. Мы не знаем самих себя, но хотим служить или следовать тому, кто обещает награду, надежду, утопию. Мы не можем видеть ясно, если сами полуслепые, а то, что видим, — неполно и, следовательно, нереально. Мы все всё это знаем, однако наши желания и стремления так сильны, что ввергают нас в иллюзии и нескончаемые беды.

Вера в учителя создает учителя, а опыт принимает форму, обусловленную верой. Вера в тот или иной образец действия, в ту или иную идеологию создает то, чего мы жаждем. Но какой ценой и какими страданиями! Если индивидуум обладает способностями, эта вера становится мощным средством в его руках, оружием более опасным, чем пушки. Для большинства из нас вера имеет большее значение, чем действительность. Понимание того, что есть, не требует веры; напротив, вера, идея, предрассудки представляют собой определенное препятствие для понимания. Но мы предпочитаем наши верования, наши догмы; они нас согревают, они обещают, одобряют. Если мы понимаем пути наших верований и почему мы их придерживаемся, одна из основных причин антагонизма исчезает.

Желание приобретения, индивидуальное или групповое, ведет к неведению и иллюзии, к гибели и бедам. Это не только желание все больших и больших физических удобств, но и желание власти: власти денег, знания, отождествления. Жажда большего — вот начало конфликтов и страданий. Мы стараемся уйти от страданий с помощью самообмана любого рода, через подавление, замену или возвышение; но желание остается, возможно, на другом уровне. Один из самых легких путей ухода — это гуру, учитель. Некоторые ищут спасения в политической идеологии и ее деятельности, другие — в чувствах, создаваемых ритуалом, в дисциплине, третьи — в учителе. Способы спасения приобретают наибольшую важность; страх и упорство охраняют эти способы. Тогда не имеет значения, чем являетесь вы сами: учитель — вот кто важен. Вы имеете значение лишь как его слуга, что бы это ни означало, или как ученик. Чтобы стать тем или другим, вы должны проделать известные действия, приспособиться к определенным образцам, пройти известные испытания. Вы готовы сделать все это и даже больше, так как отождествление дает удовольствие и власть. Под прикрытием имени учителя удовольствие и власть стали респектабельными. Вы больше не одиноки, у вас нет смятения, потерянности; вы принадлежите ему, партии, идее. Вы защищены, вы в безопасности.

В конце концов это как раз то, чего жаждет большинство из нас — обрести спасение, находиться в безопасности, быть защищенным. Затеряться среди множества есть одна из форм психологической безопасности. Отождествить себя с группой или идеей, светской или духовной, означает чувствовать себя в безопасности. Вот почему большинство из нас тяготеет к национализму, хотя он и приносит возрастающие страдания и разрушения. Вот почему организованная религия имеет такое сильное влияние на людей, даже если она вносит разделение и усиливает антагонизм. Жажда индивидуального или коллективного спасения несет разрушение, а пребывание в психологической безопасности порождает иллюзию. Наша жизнь — иллюзия и страдание, с редкими моментами прояснения и радости, поэтому мы горячо принимаем все, что обещает нам тихое пристанище. Некоторые видят тщетность политических утопий и становятся религиозными; это означает, что они находят убежище и надежду в учителях, в догмах, в идеях. Так как вера создает форму опыта, то учителя становятся необходимой реальностью. Если ум испытал удовлетворение, которое приносит с собой отождествление, тогда он прочно утверждается в этом, и ничто не может его поколебать, так как его критерий — опыт.

Но опыт не есть реальность. Реальность не может быть предметом опыта. Она просто есть. Если переживающий думает, что он переживает реальность, то он знает лишь иллюзию. Всякое знание о реальности есть иллюзия. Знание и опыт должны прекратиться, чтобы могла проявиться реальность. Опыт не может встретиться с реальностью. Опыт обусловливает форму знания, а знание направляет опыт; оба они должны прекратиться, чтобы проявилась реальность.

 

ОБОСОБЛЕННОСТЬ

 

Это был невысокий и энергичный мужчина, профессор одного из университетов. Он так много читал, что ему трудно было сказать, где начинались его собственные мысли и где кончались мысли других. В прошлом он, по его словам, был рьяным националистом и в известной мере пострадал за это. Он был также практическим последователем одной из религий, но в настоящее время, слава Богу, отбросил весь этот хлам и освободился от суеверий. С большой страстью он утверждал, что данная психологическая беседа и дискуссия лишь вводят людей в заблуждение, так как наиболее важное значение имеет экономическое переустройство жизни людей; ведь для жизни человеку необходим прежде всего хлеб, а уже потом — все остальное. Должна произойти насильственная революция и появиться новое, бесклассовое общество. Средства не важны, лишь бы была достигнута цель. Может быть, придется создать хаос и тогда взять власть и установить справедливый порядок. Коллективизм необходим, всякая же эксплуатация личности должна быть пресечена. Для него будущее было совершенно очевидным: поскольку человек является продуктом окружающей среды, они создадут человека завтрашнего дня. Они готовы пожертвовать всем во имя будущего, ради того мира, который настанет. Уничтожение человека сегодняшнего дня не имеет большого значения, ведь им известно будущее.

Мы можем изучать историю и толковать исторические факты в соответствии с нашими предрассудками, но обладать уверенностью в том, что произойдет в будущем, означает пребывать в иллюзии. Человек не есть результат одного определенного фактора, одного влияния, он весьма сложен. Делать упор на одном факторе, умаляя другие, означает порождать неустойчивое состояние, которое приведет к общему большому хаосу и страданиям. Человек — тотальное явление. Именно эту тотальность необходимо понять, а не только какую‑то часть, как бы важна она ни была в данное время. Жертвовать настоящим во имя будущего — безумие со стороны тех, кто является маньяками власти; а власть — это зло. Эти безумцы присваивают себе право вести людей, они — новые жрецы. Нельзя отделять друг от друга средства и цель, составляющие единое целое. Путем насилия никогда нельзя установить мир; полицейское государство не может создать миролюбивого гражданина; путем принуждения нельзя достичь свободы. Все это совершенно очевидно.

Отдельное существование индивидуума нельзя уничтожить путем его отождествления с коллективом или с какой‑либо идеологией. С помощью такой подмены невозможно разделаться с проблемой обособленного бытия, нельзя его подавить. Подмену или подавление можно проделать на некоторое время, но чувство обособленности от других снова вырвется на поверхность сознания в еще более бурной форме. Из‑за страха оно может быть временно оттеснено на задний план, но проблема тем не менее остается. Проблема не в том, как освободиться от обособленности личного сознания, а в том, почему каждый из нас придает ей такое большое значение. Те, кто стремится создать бесклассовое общество, своими проявлениями власти и авторитета подготавливают разделение. Вы существуете отдельно от меня, а я — от другого человека, и это факт; но почему мы придаем такое значение этому чувству отдельности со всеми его разрушительными последствиями? Хотя существует огромное сходство между всеми нами, все мы различны; это различие вызывает в каждом из нас чувство важности своей отдельной жизни: моя семья, мое имя, мое имущество и чувство того, что я — отдельная сущность. Эта обособленность от других, это чувство индивидуальности причинили огромное зло, отсюда возникла потребность коллективной работы и действий, готовность пожертвовать индивидуумом во имя целого и т.д. Организованные религии пытались подменить волю личности волей целого; а теперь партия, которая берет на себя роль государства, делает все, чтобы подавить индивидуальность.

Почему мы цепляемся за чувство отдельности? Наши чувства обособлены, но мы живем чувствами; мы есть чувства. Лишите нас чувств, радостных или мучительных, и мы перестанем существовать. Чувства необходимы для нас, они отождествляются с отдельностью нашего существования. Частная жизнь и жизнь в качестве гражданина на разных уровнях имеют разные чувства, и когда они сталкиваются, возникает конфликт. Но ведь чувства находятся всегда в состоянии войны друг с другом, как в частной, так и в общественной жизни. Конфликт присущ чувствам. До тех пор, пока я жажду получить власть или стать смиренным, остается конфликт чувств, который породит частные и общественные страдания. Постоянное желание стать большим или меньшим усиливает чувство своей индивидуальности и ее обособленности от других. Однако, если стать лицом к этому факту, без его осуждения или оправдания, мы обнаружим, что чувства не создают всей нашей жизни. Тогда ум как память, которая есть чувство, затихает; его не разрывают более собственные конфликты; и только тогда, когда ум спокоен и безмолвен, существует возможность любить без «я» и «моего». Если нет такой любви, то коллективное действие — это только принуждение; оно будет питать антагонизм и страх, из которых возникнут личные и общественные конфликты.

 

ВЛАСТЬ

 

Он был очень беден, но обладал способностями и умом; он довольствовался, по крайней мере так казалось, тем немногим, что имел, и не был обременен семьей. Он часто приходил, чтобы обсудить тот или иной вопрос, и был полон великих грез о будущем; это был энтузиаст, устремленный вперед, который не искал удовольствий и находил радость в том, что оказывал скромную помощь другим. Он не чувствовал, по его словам, большой привязанности к деньгам и физическому комфорту; наоборот, он любил помечтать о том, что он сделал, если бы имел деньги, как он мог бы помочь в том или ином случае, как основал бы идеальную школу и т.д. Он был скорее мечтатель и легко мог уноситься на крыльях собственного энтузиазма или энтузиазма других.

Прошло несколько лет, и однажды он пришел снова. Какое‑то странное изменение произошло в нем. Мечтательный вид исчез, он стал деловым человеком, точным, почти жестким в своих мнениях и довольно безжалостным в суждениях о других. Он побывал в разных странах. Его манера держать себя была тщательно продуманной и искусственной; он то включал, то выключал свое обаяние. Получив в наследство значительную сумму денег, он сумел увеличить ее в несколько раз, и вот он стал совсем другим человеком. Теперь он почти не заходит, а когда, в редких случаях, мы встречаемся, он держится замкнуто и на расстоянии.

И бедность, и богатство являются узами. Тот, кто сознает, что он беден, и тот, кто сознает, что он богат, являются игрушками обстоятельств. Оба развращены, так как и тот, и другой стремятся к тому, что развращает, — к власти. Власть — это нечто большее, чем имущество; власть больше, чем благосостояние и идеи. Эти последние дают власть, но если от них и можно отказаться, то все же чувство власти остается. Можно домогаться власти через простоту жизни, через добродетель, через партию, через отречение; но все эти пути — лишь суррогаты, и они никого не должны вводить в заблуждение. Желание иметь положение, престиж и власть, — ту власть, которая приобретается с помощью насилия и смирения, через аскетизм и знание, через эксплуатацию и самоотречение, — такое желание имеет неуловимо убедительный характер и является почти инстинктивным. Успех в любой форме — это власть, неудача же — только отсутствие успеха. Иметь власть, быть преуспевающим означает находиться в рабстве, что отрицает добродетель. Добродетель несет с собой свободу, но это не то, что может быть достигнуто. Всякое достижение, индивидуальное или коллективное, становится путем к власти. Успех в этом мире и власть, которую дает самоконтроль и самоотречение, должны быть устранены, так как и то, и другое искажают понимание. Желание успеха уничтожает смирение, а без смирения разве возможно понимание? Преуспевающий человек стал невосприимчивым, замкнутым в себе; он обременен собственной важностью, своими ответственными делами, достижениями и воспоминаниями о прошлом. Должна быть свобода от высокомерия ответственности и от бремени достижений; то, что обременено, не может быть быстрым, но чтобы понять, требуется быстрый и гибкий ум. У преуспевающих нет милосердия, так как они неспособны воспринимать истинную красоту жизни, которая есть любовь.

Желание успеха — это желание господствовать. Господствовать — значит обладать, а обладание — это путь изоляции. Этой самоизоляции ищет большинство из нас, создавая себе имя, пользуясь связями, работая, генерируя идеи. Изоляция заключает в себе власть, но власть питает антагонизм, несет страдания. Изоляция является следствием страха, страх же кладет конец всякому общению. Общение — это взаимоотношение; и как бы ни было приятно или мучительно такое взаимоотношение, в нем существует возможность самозабвения. Изоляция — это путь «я», а всякая деятельность «я» несет конфликт и печаль.

 

ИСКРЕННОСТЬ

 

Небольшой участок зеленого газона, окаймленный яркими цветами, имел прекрасный вид. Было положено много труда, чтобы уберечь траву и цветы от палящих лучей солнца. За этим прелестным садом через крыши домов было видно синее море, которое искрилось на солнце, и белый парус. Комната выходила в сад, а сзади виднелись дома и верхушки деревьев. Радостно было смотреть из окна на море рано утром и перед закатом. Днем его воды были чересчур яркими и резали глаз. Но белый парус весь день оставался на месте, даже в самый полдень. Когда солнце садилось в море, за ним побежала ярко‑красная дорожка; сумерек не было. Вечерняя звезда показалась над горизонтом и исчезла. Молодой месяц готов был покорить вечер, но он также погрузился в неспокойное море, и тьма спустилась на воды.

Он подробно говорил о Боге, об утренней и вечерней молитве, о постах, обетах, о твоих жгучих желаниях. Выражал он свои мысли ясно и точно, не колеблясь в выборе правильного слова. Ум его был хорошо натренирован, так как этого требовала его профессия. Это был живой человек с блестящими глазами, но в нем чувствовался некоторый недостаток гибкости. Упорство в постав ленной цели и непреклонность заметны были в его манере держать себя. Он, несомненно, обладал необыкновенно сильной волей, и хотя улыбался непринужденно, воля его всегда была настороже, бдительная и господствующая. Он вел размеренную жизнь и ломал устоявшиеся привычки только усилием воли. «Без воли, — говорил он, — невозможна добродетель; воля необходима, чтобы ниспровергать зло. Борьба между добром и злом вечна, и лишь одна воля может усмирить зло». Он не был лишен некоторой мягкости, так как неоднократно улыбался при взгляде на лужайку и радостные цветы, но он никогда не позволял своему уму блуждать вне рамок, установленных волей и ее проявлениями. Хотя он тщательно избегал резких слов, вспышек гнева и малейшего выражения нетерпения, его воля каким‑то непонятным путем подводила его на грань бурного взрыва. Если красота соответствовала образцу, предусмотренному его целями, он готов был ее принять; но всегда ему мерещился страх чувственности, болезненные воздействия которой он старался сдерживать. Он был хорошо начитан, с изысканными манерами, а его воля неотступно следовала за ним, как тень.

Искренность никогда не бывает простой; искренность — питательная почва для воли, но воля не может раскрыть путей личности. Познание себя не есть продукт воли; познание себя приходит через осознание, мгновение за мгновением, ответов на движение жизни. Воля исключает эти спонтанные ответы, но только они раскрывают структуру «я». Воля — это подлинная сущность желания; для понимания желания воля становится препятствием. Воля в любом виде, проявленная через верхние слои ума или в форме желаний, таящихся в глубине, никогда не может быть пассивной; но только в состоянии пассивности, в состоянии бдительного безмолвия может проявиться истина. Между желаниями всегда существует конфликт, на каком бы уровне они ни находились. Усиление одного желания за счет других лишь питает дальнейшее сопротивление, и это сопротивление есть воля. Понимание никогда не может прийти через сопротивление. Понять желание — вот что важно, а не подавлять одно желание с помощью другого.

Желание достичь, приобрести составляет основу искренности; а это побуждение, будет ли оно поверхностным или глубоким, ведет к приспособлению, которое является началом страха. Страх ограничивает самопознание переживаемым и таким образом не оставляет возможности выйти за пределы переживаемого. Самопознание, ограниченное подобным образом, лишь расширяет и углубляет сознание «я»; при этом «я» становится все большим и большим на различных уровнях и в разные периоды; конфликт же и страдания продолжаются. Вы можете сознательно забыть о себе или потерять себя в какой‑либо деятельности, например, возделывая сад или разрабатывая какую‑либо идеологию, или раздувая в людях неистовую страсть к войне; но вы теперь уже — страна, идея, деятельность, бог. Чем значительнее отождествление, тем в большей степени ваш конфликт и ваша боль оказываются скрытыми и, таким образом, идет постоянная борьба за то, чтобы быть отождествленным с чем‑либо. Желание быть одним с избранным объектом несет конфликт искренности, который полностью отрицает простоту. Вы можете посыпать пеплом голову или носить простую одежду, или странствовать как нищий, но это — не простота.

Простота и искренность никогда не могут идти вместе. Тот, кто отождествил себя с чем‑либо, на любом уровне, может обладать прямым характером, но не простотой. Воля быть — полная противоположность простоте. Простота приходит, когда существует свобода от жадного стремления к приобретению, от желания достигать. Достижение — это отождествление, а отождествление есть воля. Простота — это живое, пассивное осознание, при котором переживающий не фиксирует переживания. Самоанализ препятствует этому негативному осознанию; в анализе всегда присутствует мотив — быть свободным, понять, приобрести, а это желание лишь усиливает сознание «я». Подобным же образом умозаключения, связанные с самонаблюдением, являются преградой на пути самопознания.

 

САМООСУЩЕСТВЛЕНИЕ

 

Она была замужем, но не имела детей. Во внешней жизни, по ее словам, она была счастлива; деньги не составляли проблемы: автомобили, дорогие отели, далекие путешествия — все это у нее было. Муж ее был из числа преуспевающих деловых людей; главный интерес его жизни состоял в том, чтобы радовать свою жену, следить за тем, чтобы ей было хорошо и у нее было все, что она захочет. Они были совсем молоды и очень дружны. Она интересовалась наукой и искусством, была немного знакома с религией, но теперь, сказала она, вопросы духа оттеснили все остальное в сторону. Она ближе соприкоснулась с учениями разных религий; эффективность их организации, обряды и догмы не удовлетворяли ее, и она почувствовала серьезное желание отправиться в поиск реального. Глубокая неудовлетворенность охватила ее, она ездила к учителям в различные страны мира, но ничто не давало ей длительного удовлетворения. Ее состояние неудовлетворенности, сказала она, не связано с бездетностью, во всем этом она весьма основательно разобралась. Причина неудовлетворенности не зависела также от каких‑либо разочарований социального характера. Некоторое время она провела у одного из выдающихся специалистов по психоанализу, тем не менее внутренняя боль и пустота оставались.

Искать самоосуществления означает призывать разочарование. Не существует осуществления личности; происходит лишь усиление личности в связи с обладанием тем, чего она домогается. Обладание на любом уровне заставляет личность чувствовать себя могущественной, богатой, деятельной, и это ощущение называется самоосуществлением; но, подобно другим чувствам, оно быстро увядает, и его сменяет какое‑либо новое чувство, которое дает удовлетворение. Мы все хорошо знакомы с этим процессом перестановок и замен; это игра, которой большинство из нас вполне удовлетворено. Существуют, однако, люди, которые жаждут более длительного удовлетворения, такого, которое продолжалось бы в течение всей жизни; а, найдя его, они надеются, что никогда более не будут в смятении. Тем не менее, остается постоянное, бессознательное опасение, что и это равновесие будет нарушено, и поэтому возникают тонкие формы сопротивления, за ширмой которых ум ищет убежище; и так страх смерти становится неизбежным. Самоосуществление и страх смерти — это две стороны одного процесса: усиления личности. В действительности, самоосуществление — это отождествление с чем‑либо — с детьми, с собственностью, с идеями. Дети и собственность — это, пожалуй, связано с риском, зато идеи дают значительно большую уверенность и безопасность. Слова, которые есть идеи и воспоминания, с их чувствами, становятся важными, а самоосуществление или полнота становятся тогда словом.

Нет никакого самоосуществления, есть лишь самопродление, которое сопровождается постоянно возрастающими конфликтами, антагонизмами и страданиями. Искать длительного удовлетворения на любом уровне нашего бытия означает вызывать смятение и скорбь, так как удовлетворение никогда не бывает вечным. Вы можете помнить опыт, который доставил вам удовлетворение, но опыт уже мертв, остается только память о нем. Эта память не имеет жизни сама по себе; жизненность придается ей благодаря нашему неадекватному ответу на настоящее. Вы живете, будучи мертвыми, как это делает большинство из нас. Непонимание путей личности ведет к иллюзии; стоит вам попасть в сети иллюзии, как необычайно трудно будет пробиться сквозь нее. Нелегко осознать иллюзорность, ибо ум, создав ее, уже не может ее осознать. К ней надо подойти косвенно, путем отрицания. До тех пор пока нет понимания путей желания, неизбежна иллюзия. Понимание приходит не через тренировку воли, но лишь тогда, когда ум безмолвен. Ум не может быть сделан спокойным, ибо тот, кто его успокаивает, сам является продуктом ума, желания. Необходимо осознать без выбора весь процесс в целом; лишь тогда имеется возможность не питать иллюзий. Иллюзия приносит удовлетворение, а потому мы к ней привязываемся. Иллюзия может приносить и страдание, но само это страдание обнаруживает нашу неполноту и толкает нас к полному отождествлению с иллюзией. Иллюзия имеет огромное значение в нашей жизни; она помогает скрыть то, что есть, не внешне, а внутренне. Игнорирование того, что есть внутренне, ведет к неправильному пониманию того, что есть внешне, а это влечет за собой разложение и страдания. Скрывать то, что есть, заставляет нас страх. Страх никогда не может быть преодолен действием воли, так как воля есть результат сопротивления. Только через пассивное, но в то же время бдительное, живое осознание приходит свобода от страха.

 

СЛОВА

 

Он весьма усердно занимался чтением, и хотя был беден, он смотрел на себя как на богатого знаниями, и это создавало для него некоторый источник счастья. Много часов он проводил с книгами и немало времени с самим собой. Жена его умерла, двое детей находились у родных; он был, пожалуй, рад пребывать вне суеты обычных отношений с людьми, добавил он. Он как‑то странно был удовлетворен собой, независим и обладал спокойной уверенностью в своих высказываниях. Он рассказал, что ему пришлось пройти длинный путь для того, чтобы изучить проблему медитации, а в особенности, чтобы раскрыть значение некоторых древних песнопений и фраз, постоянное повторение которых весьма способствует успокоению ума. В самих словах также заключена определенная магия; их надо произносить точно и правильно петь. Эти слова пришли из глубокой древности; сама красота слов, с их ритмической модуляцией, создает атмосферу, благоприятную для сосредоточения. После этого он запел. У него был приятный голос, чувствовалась зрелость звуков, рожденная любовью к словам и к их смыслу. Он пел уже много лет, легко и с благоговением. В тот момент, когда он запел все остальное для него перестало существовать.

С другого конца поля доносились звуки флейты; они шли с перерывами, но тон был ясный и чистый. Флейтист сидел в густой тени большого дерева, а сзади него на большом расстоянии виднелись горы. Пение и звуки флейты, казалось, встречались вместе и исчезали с тем, чтобы начаться вновь. Мимо пронеслись шумливые попугаи, и снова слышны были звуки флейты и глубокое, мощное песнопение. Было раннее утро, и солнце начало подниматься над деревьями. Люди шли из деревень в город, разговаривая и смеясь. Флейта и пение продолжались, и некоторые из проходивших остановились послушать; они сели на дорогу, увлеченные красотой пения и великолепием утра; свистки проходившего вдали поезда не нарушали красоты и великолепия; напротив, казалось, что все звуки соединились и наполнили землю. Даже громкие крики вороны не вносили дисгармонии.

Как мы увлекаемся звуками слов, и насколько важное значение для нас приобрели слова: «родина», «Бог», «священник», «демократия», «революция». Мы живем словами и находим наслаждение в тех чувствах, которые они вызывают; и именно эти чувства стали особенно важными. Слова дают удовлетворение, так как их звуки оживляют забытые чувства; удовлетворение ими становится еще большим, когда слова подменяют настоящее, то, что есть. Мы стараемся заполнить нашу внутреннюю пустоту словами, звуками, шумом, деятельностью; музыка и пение — это счастливый способ бегства от самого себя, от собственного убожества и скуки. Слова наполняют наши библиотеки; а как нескончаемо мы разговариваем! Мы едва ли можем отважиться обойтись без книг, остаться незанятыми, быть в одиночестве. Когда мы остаемся одни, наш ум продолжает оставаться беспокойным, блуждая повсюду, заботясь, вспоминая, борясь; поэтому мы никогда не пребываем в уединении, а наш ум никогда не остается в безмолвии.

Конечно, ум можно успокоить повторением слов, пением, молитвой. Уму можно дать наркотики, заставить его заснуть; его можно привести в сонное состояние добровольно или насильственно, причем в этом состоянии могут быть и сновидения. Но ум, который стал безмолвным благодаря дисциплине, ритуалам, повторению слов, никогда не может быть бдительным, восприимчивым, свободным. Такой способ воздействия на ум посредством дубинки, в тонкой или грубой форме, не есть медитация. Приятно петь, и доставляет радость слушать того, кто умеет хорошо петь; но чувство живет лишь в последующем чувстве, и чувство ведет к иллюзии. Большинству из нас нравится жить иллюзиями, и мы находим удовольствие в поисках все более глубоких и всеохватывающих иллюзий; но страх потерять наши иллюзии заставляет нас отрицать или скрывать реальное, действительное. Дело не в том, что мы неспособны понимать настоящее; но, отбрасывая настоящее и цепляясь за иллюзий, мы преисполняемся страха. Все более и более глубокое погружение в иллюзию — это совсем не медитация; медитация — не украшение клетки, в которой мы пребываем. Осознание без какого‑либо выбора путей ума, этого творца иллюзии, — вот начало медитации.

Удивительно, как легко мы находим суррогаты реального и как легко довольствуемся ими! Символ, слово, образ приобретают наиболее важное значение; вокруг этого символа мы возводим сооружение, построенное из самообмана, используя знание для того, чтобы укрепить его. Вот таким путем опыт становится препятствием на пути понимания реального. Мы даем названия не только для того, чтобы общаться друг с другом, но и с целью закрепить опыт. Это закрепление опыта есть самосознание, но если однажды мы оказались захваченными в его поток, чрезвычайно трудно выйти из него, т.е. выйти за пределы самосознания. Важно умереть по отношению к опыту вчерашнего дня и по отношению к чувствам сегодняшнего дня, в противном случае мы будем иметь дело с повторением; повторение же какого‑нибудь действия, обряда, слова — бесполезно, В повторении никогда не может быть обновления. С прекращением опыта наступает творчество.