Культурологические концепции К.Юнга и К.Леви-Строса

В XX веке интерес к культуре постоянно нарастает. Он объясняется растущим материалом по археологии, этнографии, сравнительному языкознанию, аналитической психологии и истории. Среди звезд культурологии следует отметить К.Юнга и Леви-Строса.

Подход К.Юнга (1875 – 1961) к проблеме – психоло-ческий. На психологию он смотрел как на средство, которое сближает науку и религию, что открывает путь к познанию смысла жизни и культуры. Занимаясь проблемами психологии личности, Юнг сделал вывод, что душевное здоровье личности и ее болезни имеют корни в социально-культурных процессах. К сожалению, эти процессы Юнг понимал в духе витализма, представители которого в основе органической жизни положили особую жизненную силу, от которой должны зависеть все проявления жизни.

В центре юнговской концепции – «коллективное бессознательное». Оно «идентично у всех людей и образует тем самым всеобщее основание душевной жизни каждого, будучи по природе сверхличным».

«Коллективное бессознательное» передается по наследству и является базой, на которой вырастает человеческая психика. Под влиянием врожденных программ универсальных образцов поведения находятся не только элементарные поведенческие реакции, вроде безусловных рефлексов, но также восприятие, мышление, воображение. Содержанием «коллективного бессознательного» являются общечеловеческие первообразы – архетипы (например, образ матери-земли, мудрого старца, демона и т.д.). Архетипы выражаются как в мифах и сказках, так и в магии, алхимии и т.д.

Архетипические образы исторически сопровождают человека. Они – источник мифологии, религии, искусства. В этих культурных образованиях происходила шлифовка спутанных и жутких образов бессознательного.

Мифология была изначальным способом обработки архетипических образов. Человек первобытного общества только начинает отрывать себя от матери-природы. Но он уже переживает этот разрыв, что на языке религий осмысливается как грехопадение.

Перед человеком возникает проблема приспособления к собственному внутреннему миру, гармонизации сознательного и бессознательного в своей психике.

Обособление сознания ведет к утрате психического равновесия. При этом бессознательное старается компенсировать односторонность и безрассудство сознания. Если сознание не принимает опыт архетипов, если символическая передача этого опыта становится невозможной, то архетипы могут вторгаться в культуру в самых примитивных и жестоких формах. Вторжение «коллективного бессознательного» ведет не только к индивидуальным, но и массовым психозам, всевозможным лжепророчествам, массовым беспорядкам, войнам.

По профессии Юнг – психиатр, создатель целого направления в психоаналитической школе. Но он, как и Фрейд, пытался распространить свои воззрения на всю культуру. У него культура становится предметом психологического анализа. Социально-политический кризис западноевропейских стран он пытался объяснить вторжением архетипов в жизнь общества. Следствием этого вторжения, по его мнению, является и расизм фашистов, и коммунистический догмат о всеобщем равенстве. Факельные шествия, массовый экстаз, пламенные речи вождей, символика (свастика, красная звезда и т.д.) – все это якобы свидетельствует о вторжении в культурную жизнь людей таких сил, которые намного превосходят человеческий разум.

Это коллективное безумие, по Юнгу, – закономерное следствие европейской культуры, ее несравненного прогресса в овладении миром с помощью науки и техники. История Европы – это история упадка символического знания. Техническая цивилизация куплена ценой отказа от единения с «душой» природы, от символа как образа бессознательной энергии, жизненной силы. Символы открывают человеку священное в природе и одновременно предохраняют его от непосредственного соприкосновения с колоссальной психической энергией архетипов.

Учение Юнга неоднократно подвергалось критике. И все же интерес к идеям автора «архетипов» сохраняется и по сей день. Свои первые шаги культура делала не только при тусклом свете сознания, но и под влиянием мощных толчков бессознательной психики первобытных людей. Это влияние оставило свои следы и в мифах, и в религии, и в культурной символике и многом другом. Поэтому труды Юнга не только абсолютизация мистического и иррационального в жизни людей. В них содержится оригинальная культурологическая концепция.

В XX в. в культурологии получает свое развитие и так называемая структурно-антропологическая концепция. Во многом она сложилась под воздействием семиотики, лингвистики, математики и кибернетики. Одним из наиболее значительных представителей данного направления в исследовании культуры является К.Леви-Строс (1908 – 1990), известный французский философ, антрополог и этнограф. В своей работе «Структурная антропология» он отмечал положительное значение сочинений К.Маркса на его теоретические взгляды.

Важное место в концепции Леви-Строса занимает понятие бессознательного. Для него бессознательное – скрытый механизм знаковых систем. На сознательном уровне человек манипулирует знаками, строя из них фразы, тексты, но делает это, подчиняясь определенным правилам, выработаным коллективно и стихийно и о которых обычно многие и недогадываются. Эти правила – элементы структуры языка. Но такие же элементы структуры должны существовать во всех сферах духовной культуры человеческого сообщества: в искусстве, права, и т.д. Эти структурные элементы проявляются в индивидуальной жизни. Бессознательное творчество человеческого духа, по мнению Леви-Строса, и лежит в основе культуры и языка, который выступает как необходимое условие, культуры.

Создав мир символов, современный человек в своей культурной жизни отошел от следования бессознательной структуре разума, которая дана людям природой и вторая идентична природе. Таким образом, все драмы современной культуры, согласно Леви-Стросу, – это плата за забвение природы.

И, наконец, последнее. Человек, учит Леви-Строс, – единство внешнего и внутреннего. Внешнее – это те символы, которыми он оперирует. Внутреннее – это бессознательная структура разума. Внутреннее не меняется в человеке, а вот что касается внешнего, то здесь все наоборот. Эмпирическая реальность меняется, и это нарушает структурную связь внешнего и внутреннего в человеке. Поэтому все драмы современной культуры – это, в сущности, драма самого человека. Современный человек нуждается в ремонте. Следует вернуться к опыту первобытного человека, восстановить его единство, целостность. И здесь неоценима роль антропологии главной гуманитарной дисциплины. Либо XXI век будет веком гуманитарных наук, составляющих в целом науку о человеке, либо его не будет совсем.

Западноевропейские концепции
игровой культуры (Й.Хейзинга,
Х.Ортеги-и-Гассета, Г.Гессе)

Й.Хейзинг (1872 – 1945) известен своей работой «Ноmо ludens» («Человек играющий»), в которой он защищает тезис об игровом характере культуры. Игра старше культуры, игра предшествуют культуре, игра творит культуру – таков лейтмотив концепции Хейзинга.

Свой интерес к человеку играющему Хейзинг обосновывает следующим образом: люди оказались не столь разумными, как наивно внушал светлый XVIII век в своем почитании Разума. И название человека Ноmо faber неполно. Ноmо faber, человек играющий, выражает такую же существенную функцию жизнедеятельности как и человек созидающий, и должен занять свое место рядом с Ноmо faber.

Игра в концепции Хейзинга – это культурно-историческая универсалия. Обзор истории культуры, ее различных эпох приводит ученого к выводу об убывании игрового элемента в культуре. Вытеснение игры, начавшееся в XVIII в., фактически заканчивается к XIX в. Духом общества, по мнению Хейзинга, начинает завладевать трезвое, прозаическое понятие пользы. Получает признание постыдное заблуждение, что экономические силы и экономический интерес определяют ход истории. Дух рационализма и утилитаризма убили таинство и провозгласили человека свободным от вины и греха. Труд и производство становятся идеалом, а вскоре идолом. Культура гораздо меньше играется, чем в предшествующие периоды.

Позднобуржуазная культура теряет игровую традицию; там же, где похоже, что она играет, отмечает Хейзинг, – игра эта фальшива. Игра, наполненная эстетическими моментами, «проигрывающая» и творящая духовные ценности, – ранее культуросозидающий фактор, – ныне переродилась в суррогат игровой деятельности – в спорт. Он превратился в научно-технический организованный азарт. Культурная игра – игра общественная и общедоступная. Чем больше в ней участников и меньше зрителей, тем плодотворнее она для личности.

Масса людей потребляет искусство, но не имеет его необходимой частью своей жизни и, тем более, не творит его сама.

Анализ современного сознания автор «Ноmо ludens» cопровождает понятием «пуелиризм» – понятием, которое передает наивность и ребячество одновременно. Пуелиризм противоположен игровому сознанию, он несет в себе несамостоятельность, грубость и нетерпимость юношества. В основе пуелиризма – путаница игры и серьезного. В пуелиризации культуры сыграло роковую роль вступление полуграмотной массы в духовное общение, приведшее к девальвации нравственных ценностей, полагает Хейзинга.

Путь преобразования культуры ученый видит в распространении нового общественного духа. Необходимо возродить в широком культурном сознании первозданную игровую природу. Такова по сути альтернатива духовному кризису, предложенная в «Человеке играющем».

Концепция «культуры-игры» конструирует своего рода образную модель культуры, базирующуюся на гуманистических ценностях, – вступивших в противоречие с реальностью XX в. Такие понятия, как закон, порядок, благородство, честь, порядочность, свобода, бескорыстие, душевное равновесие, коллективность, гармония, целостность личности, определяют игровую альтернативу. Тесны и многообразны узы, связующие игру и красоту. Игра пронизана ритмом и гармонией, ей присуща радость и изящество.

Не всякая игра может быть культуросозидающим фактором. Подлинная культура требует «благородно игры». В этой идее достоинство гуманиста Хейзинга выступающего против произвола и варварства, но в то же время и основное противоречие заявленной темы, которой проблема серьезного и игрового запутана в коловращении понятий. Ведь сама по себе игра ни добра, ни дурна. И если человек оказывается в ситуации морального выбора, Хейзинг предписывает ему решение достойное кантовского категорического императива. Нравственная совесть представляет мерило человеческого поступка.

Особенности стиля «Человека играющего» исключают разработку строго научной концепции. Идея «культуры-игры», по преимуществу, обладает свойствами плодотворного научного мифа, позволяющего глубже понять специфику современных духовных процессов путем постижения фундаментальных основ культурной традиции.

Тема игры воодушевила также испанского философа Ортегу-и-Гассета (1889 – 1955). Подобно Хейзинге, Ортега озабочен судьбой современной культуры, кризисным бытием личности в условиях «массового общества». Путь спасения культуры он видит в сохранении духовных ценностей аристократической элиты.

Ортегу по праву, называют теоретиком элиты. Свои социологические идеи он достаточно определенно выразил в небольшой по объему, но широко известной книге «Дегуманизация искусства». Он склонен считать, что существуют две разновидности рода человеческого: «народ», или масса, являющаяся «косной материей исторического процесса»; элита – особо одаренное меньшинство, творцы подлинной культуры. Предназначение «лучших» – быть в меньшинстве и сражаться с большинством. В течение полутора веков серая толпа претендовала на то, чтобы представлять «все общество». С этим Ортега связывает все недуги Европы. По его убеждению, близится время, когда общество от политики до искусства вновь начнет складываться, как должно, в два ордена или ранга: орден людей выдающихся и орден людей заурядных.

Жизнь людей выдающихся сосредоточена в сфере игровой деятельности. Игра противопоставляется обыденности, утилитаризму и пошлости человеческого бытия.

Ортега, без сомнения, – один из самых глубоких критиков буржуазной действительности. Испанский теоретик пытается найти ориентиры в хаосе культуры, лишенной внутреннего строя, его богатое воображение создает игровую утопию спортивно-праздничного отношения к жизни. Образ нового мирочувствования он раскрывает на примере нового искусства. Новое искусство - «модернизм». Общеродовой и наиболее характерной чертой нового творчества и нового эстетического чувства Ортега называет тенденцию к дегуманизации. Человек, оказавшийся в непонятном мире, вынужден изобрести новый, небывалый тип поведения, новую жизнь, жизнь изобретенную. Эта жизнь не лишена чувства и страстей, но это – специфически эстетические чувства. Озабоченность собственно человеческим не совместима с эстетическим удовольствием.

Ортега убеждает, что толпа верит, что оторваться от реальности для художника легкое дело, тогда как на самом деле это самая трудная вещь на свете. Создать нечто, что не копировало бы «натуры» и, однако, обладало бы определенным содержанием, – это предполагает высокий дар. Новое игровое искусство элитарно. Оно доступно только одаренному меньшинству, аристократам духа.

Господство буржуазной системы ценностей, с главенствующим в ней принципом пользы, породило у Ортеги представление, что действительность оккупирована массой обывателей. Мещанство в его глазах разрастается до размеров всего человечества. Человеческое приравнивается к бездуховному.

В докладе «О спортивно-праздничном смысле жизни» Ортега рассуждает о том, что все виды деятельности, связанные с выполнением определенных целей, являются жизнью лишь второго порядка. В отличие от этого в игровой деятельности изначальная жизненная, активность проявляется непринужденно, бесцельно, свободно. Это добровольное проявление сил, порыв, не предусмотренный заранее. Лучшим же примером бесцельного напряжения Ортега полагает спорт. Спортивная деятельность – изначальная, творческая, важнейшая в человеческой жизни, а труд – просто производная от нее деятельность, или осадок.

Среди теоретиков игровой культуры особое место занимает немецко-швейцарский писатель Герман Гессе (1877 – 1962). Его знаменитый роман «Игра в бисер» – глубокое раздумье о культурном бытии, о возможности сохранить духовность в царстве игры. В образе концепции «Игры в бисер» получила логическое завершение эстетическая традиция снятия жизненных противоречий в сфере свободной игровой деятельности.

Роман Гессе сосредоточен на решении трех основных задач: 1) глобальная критика современной буржуазной культуры (анализ негативных аспектов «феноменологии духа» XX в.); 2) актуализация классического культурного наследия (позитивная «феноменология духа», органически связанная с общим критическим аспектом, включающая в себя всю европейскую культуру и перерастающая в духовный синтез Востока и Запада); 3) постановка проблемы мировоззренческого обоснования культуры (культурного синтеза).[17]

В «Игре в бисер» Гессе рассказывает историю несу-ществующей на свете провинции Касталии – особого педагогического ведомства, – царства духовной самодисциплины и духовного достоинства, порядка и гармонии. Трудно писать о вещах несуществующих! По сюжету книги Касталия отделялась от большого мира по мере того, как этот мир предавал забвению идеи Истины, Добра и Красоты и избирал для себя ложные пути, по мере того, как общество входило в эпоху духовного кризиса, названного Гессе, «фельетонной эпохой». В условиях хаоса культуры возникло неудержимое стремление одуматься, вновь обрести общий язык, вернуться к упорядоченности, к добрым нравам, к истинной мере вещей, к такой азбуке и такой таблице умножения, которые не продиктованы интересами властей и не подвержены ежеминутным изменениям. Возник неимоверный голод по истине и праву, тяга к разуму, к обузданию хаоса. И в водовороте крушения культуры родилась прекрасная Касталия.

Высшим занятием кастальцев была Игра стеклянных бус. Правила и язык Игры представляют собой разновидность высокоразвитого тайного языка, в котором участвуют самые разные науки и искусства, прежде всего математика и музыка. Игра в бисер – это игра со всем содержанием и всеми ценностями нашей культуры. Всем опытом, всеми высокими мыслями и произведениями искусства, рожденными человечеством в его творческие эпохи, всем, что последующие периоды ученого созерцания свели к понятиям и сделали интеллектуальным достоянием. Игра в бисер охватывает весь духовный космос. Мастер, владея игрой стеклянных бус, теоретически может воспроизвести все духовное содержание мира. Как у всякой великой идеи, у Игры, собственно, нет начала, она существовала всегда. Гессе находит ее прообраз во многих прошедших эпохах, например у Пифагора, у древних китайцев, на вершинах арабско-мавританской духовной жизни, у философов, романтиков и т.д. Но свою законченную форму игра обрела в наше время. Современная культура не знала, что делать со своей духовностью, не сумела отвести духовности подобающее ей место и роль в системе жизни и государства. И Игра оказалась по ту сторону реальной культуры – замкнутый прекрасный мир, отчужденный от жизни.

Вся система Игры стеклянных бус направлена на актуализацию традиционных духовных ценностей. Но духовное, отграниченное от жизненной человеческой целокупности, также обрекает культуру на вырождение, – в этом негативный смысл «игровой альтернативы».

Обнаруживая заинтересованность идеей Игры, Гессе проанализировал ее возможности, искушения и опасности, стерегущие культуру на этом пути. Рассмотрев все возможные варианты, он снял игровую альтернативу как несостоятельную. Его роман стан блестящей самокритикой элитарного пути спасения культуры.

Гессевская модель культуры зиждется на строго духовной иерархии. Высший принцип кастальской провинции – стирание индивидуальности, подчинение отдельного лица Ордену. Гессевская модель культуры, как это ни парадоксально, не ориентирована на творчество. В Педагогическом ведомстве не поощряется создание новых художественных произведений, поскольку в современном хаотичном мире не может быть создано что-либо ценное. Нетворческий эпигонский дух Игры обращен к культуре прошлого, с ее чистотой и благородством. Встает важная проблема толкования культуры – проблема герменевтики.

Гессе пытается осмыслить кризис буржуазного сознания в пределах возможностей духовной культуры, не затрагивая коренных социальных устоев общества; не дает ответа на многие важные вопросы современности, но неукротимая воля к истине, искренность и талант ставят его в первый ряд культурологов XX века.

Герменевтика

Понятие происходит от греческого разъясняю, истолковываю. Это искусство и теория истолкования текстов.

Герменевтика возникает в период эллинизма в связи с задачами научного исследования и издания классических текстов и развивается дальше в рамках толкования «Священного писания» (экзегетика). В ХІХ веке начинается развитие свободной герменевтики, не ограниченной смыслом текста. В ХХ в. герменевтика постепенно оформляется в одну из основных методологических процедур в философии, сначала в рамках экзистенциализма у Хайдеггера, а затем в философской герменевтике.

У Шлейермахера герменевтика – это понимание чужой индивидуальности. Дельтей определяет герменевтику как «искусство понимания письменно фиксированных жизненных проявлений. Однако при психологическом подходе к реальности душевной жизни, индивидуальности выступают как изолированные миры, понять их невозможно. Дельтей пришел выводу, что необходимо выйти за пределы психологической трактовки индивидуальности. По этому пути пошла феноменология. Гуссерль выделил неосознаваемый фон актов сознания, тот нетематический горизонт, который дает предварительное знание о предмете. Горизонты отдельных предметов сливаются в единый тотальный горизонт – жизненный мир, который и позволяет понимание индивидов. Чтобы познать любую культуру необходимо реконструировать горизонт, жизненный мир этой культуры. Это позволяет понять памятники этой культуры. Хайдеггер считал жизненный мир языковой реальностью. В результате герменевтика из искусства толкования текстов, каким она была у Шлейермахера и Дельтея, становится «свершением бытия», которое говорит через поэтов, истолковать слова которых призвана герменевтическая философия. Разработка философии герменевтики была продолжена итальянским историком права Э.Бетти и философом Гадамером. Бетти считал герменевтику методологией исторических и гуманитарных наук. Гадамер считает, что основу исторического познания всегда составляет традиция, носителем ее является язык, который он определяет как игру.

Герменевтические процедуры могут быть использованы в различных науках, связанных с сознательной человеческой деятельностью. Именно это позволяет герменевтике развивать культурологическое знание.