Я. А. ПОНОМАРЕВ
ПСИХОЛОГИЯ ТВОРЧЕСТВА
ИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУКА> МОСКВА 1976
В книге рассматриваются предмет и методы психологии творчества, центральное звено психологического механизма творческой деятельности, способности и качества творческой личности. В ней содержится обширный экспериментальный материал, на основании которого сформулирован ряд психологических закономерностей творческой деятельности и закономерностей формирования благоприятствующих ей условий.
Книга адресована психологам, философам и широкому кругу читателей, интересующихся проблемами творчества.
н 10508-069 „. ?6 042 (02)-76
© Издательство «Наука>, 1976 г.
ВВЕДЕНИЕ
ИССЛЕДОВАНИЯ ТВОРЧЕСТВА В УСЛОВИЯХ НАУЧНО-ТЕХНИЧЕСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
Психология творчества — область знания, изучающая созидание человеком нового, оригинального в различных сферах деятельности, прежде всего в науке, технике, искусстве, — подошла в середине XX в. к новому этапу своего развития. Особенно резкие сдвиги произошли в психологии научного творчества: возрос ее авторитет, глубже стало содержание. Она заняла главенствующее место в исследованиях творчества.
Условия для нового этапа развития психологии научного творчества возникли в ситуации научно-технической революции, существенно изменившей тип социальной стимуляции исследований деятельности в науке.
Долгое время общество не имело острой практической потребности в психологии творчества, в том числе и научного. Талантливые ученые появлялись как бы сами собой; они стихийно делали открытия, удовлетворяя темпам развития общества, в частности самой науки. Основным социальным стимулом совершенствования психологии творчества оставалась любознательность, порой принимающая мало чем контролируемую выдумку, игру фантазии за совершенный продукт научного исследования.
Легковесность критериев оценки качества исследований по психологии творчества навязывалась и ее историческими традициями. Большинство пионеров исследования творчества мыслило идеалистически. Они видели в творчестве наиболее полно выраженную свободу проявления человеческого духа, не поддающуюся научному анализу. Идея целенаправленного повышения эффективности созидания новых, оригинальных, общественно значимых ценностей рассматривалась как пустая забава. Существование объективных законов творчества человека фактически отрицалось. Главная задача исследователей творчества сводилась к описанию обстоятельств, сопутствующих творческой деятельности. Коллекционировались легенды, разжигающие любопытство доверчивых читателей. Даже наиболее добросо-
З
вестные и ценные работы не шли дальше констатации фактов, лежащих на поверхности событий.
Все эти исследования собирались в течение веков под общим флагом «теории творчества». С последних десятилетий XIX в. их стали относить к «психологии творчества». Психологию понимали тогда как науку о душе, об идеальной духовной деятельности.
Ориентировочное представление о характере «теории и психологии творчества» начала XX в. можно составить, например, по материалам оценочных суждений, касающихся этой области знания и приводящихся в самих работах по «теории и психологии творчества», иначе говоря,— по впечатлению наблюдателей, рассматривающих свою науку изнутри ее самой.
Теорию творчества и вкрапленную в нее психологию некоторые авторы того времени не решались отнести к числу научных дисциплин. С их точки зрения — это скорее тенденциозная группировка отрывочных фактов и случайных эмпирических обобщений, выхваченных без всякого метода, без всякой системы и связи из областей физиологии нервной системы, невропатологии, истории литературы и искусства. К этим отрывочным фактам и случайным эмпирическим данным примыкает ряд рискованных сопоставлений и скороспелых обобщений данных эстетики и словесности, а вместе с тем некоторое число более или менее тонких наблюдений, самонаблюдений, подкрепляемых ссылками на автобиографические самопризнания поэтов, художников, мыслителей.
На рубеже XIX и XX столетий вслед за исследованиями художественного и научно-философского творчества появились исследования естественнонаучного творчества, а несколько позднее— и технического. В них более строго очерчивался предмет исследования. Это оказало благотворное влияние на продуктивность изучения творчества. Выявились некоторые общие для всех видов творчества обстоятельства. Внимание стало концентрироваться на более существенных явлениях.
Однако принципы исследования творчества в основном изменились мало. Это происходило не только потому, что предмет исследования был действительно весьма сложен, но главным образом потому, что до середины нашего века исследованиям творчества не придавалось существенного значения.
В середине XX в. любознательность, стимулировавшая развитие знаний о творчестве, утеряла свою монополию. Возникла резко выраженная потребность в рациональном управлении творческой деятельностью — тип социального заказа резко изменился.
Подчеркивая эту резкую смену типа социального заказа, обратим внимание на следующее обстоятельство: новая потребность общества была порождена не внутренним развитием психологии творчества — не эта область знания указала обществу
возможность и целесообразность управления творчеством. Сдвиг в социальной стимуляции был вызван научно-технической революцией— качественным скачком в развитии производительных сил, превратившим науку в непосредственную производительную силу, поставившим экономику в существенную зависимость от достижений науки.
В последние годы наша науковедческая литература показала условия, способствующие интенсификации исследования психологии творчества. Сложность проблем, к решению которых подошла наука, все возрастающее оснащение научных исследований новейшими техническими средствами тесно связаны с изменением структуры организации этих исследований, появлением новых организационных единиц — научных коллективов, превращением научной работы в массовую профессию и т. п. Век ремесленничества в науке ушел в прошлое. Наука стала сложно-организованной системой, требующей специального исследования для сознательного управления ходом научного прогресса.
Особое значение приобретают исследования творчества. Жизнь выдвигает перед исследователями в этой области комплекс практических задач. Эти задачи порождаются тем, что темп развития науки нельзя постоянно наращивать лишь путем увеличения числа вовлекаемых в нее людей. Надо постоянно повышать творческий потенциал ученых. Для этого необходимо целенаправленно формировать творческих работников науки, осуществлять рациональный отбор кадров, создавать наиболее благоприятную мотивацию творческой деятельности, отыскивать средства, стимулирующие успешное протекание творческого акта, рационально использовать современные возможности автоматизации умственного труда, приближаться к оптимальной организации творческих коллективов и т. п.
Старый тип знания, стимулировавшийся любознательностью, — в основном созерцательно-объяснительный тип — не мог, конечно, удовлетворить новую потребность общества, справиться с новым социальным заказом — обеспечить рациональное управление творчеством. Должна была произойти смена типа знания, должен был сложиться его новый тип — действенно-преобразующий. Произошла ли такая смена?
Взглянем с этой точки зрения на современную психологию научного творчества в США, где исследования в этой области в настоящее время наиболее интенсивны.
В 1950 г. один из ведущих психологов США—Д. Гилфорд— обратился к своим коллегам по ассоциации с призывом всемерно расширять исследования по психологии творчества. Призыв встретил соответствующий отклик. Появилось множество публикаций под рубрикой психологии творчества. Они охватили, казалось бы, всю традиционную проблематику данной области знания: вопросы критериев творческой деятельности и ее отличия от нетворческой, природы творчества, закономерностей
творческого процесса, специфических особенностей творческой личности, развития творческих способностей, организации и стимуляции творческой деятельности, формирования творческих коллективов и т. п. Однако, как стало ясно, научная ценность этого потока публикаций невелика. И прежде всего потому, что форсирование подобного рода исследований учеными США происходило, несмотря на явную неподготовленность теории.
Современная психология научного творчества в США узко утилитарна. Ценой дорогостоящих, малопродуктивных усилий она пытается получать прямые ответы на выдвигаемые жизнью практические задачи. Иногда психологам США, опирающимся на «здравый смысл», огромный эмпирический материал и его обработку средствами современной математики, удается предложить решения тех или иных практических задач. Однако такие успехи паллиативны. Важно отметить, что в подавляющем большинстве такие задачи не являются собственно психологическими. Скорее это задачи «здравого смысла». Их решения имеют узко прикладной характер, приурочены к сугубо частным ситуациям. Механизмы изучаемых явлений не вскрываются, а потому не выявляются их инварианты. Некоторые видоизменения конкретных условий делают ранее полученные решения уже непригодными и требуют новых эмпирических изысканий.
Чрезмерное увлечение поверхностным анализом таит в себе очевидную опасность, особенно тогда, когда оно связано с обращением к социальным объектам, внешний облик которых легко доступен непосредственному наблюдению, в то время как их внутренняя структура многообразна и чрезвычайно сложна. Поверхностные работы на первых порах нередко достигают известного успеха, удачно используя что-то из ранее накопленных ценных знаний. Это создает известный авторитет наметившемуся направлению. Оно становится признанным, популярным. Затем следует холостой ход, уже мешающий развитию полноценных исследований, вуалирующий их подлинную проблематику и подлинные трудности, создающий видимость удовлетворения практических запросов.
Анализ психологии научного творчества в США показывает, что научно-техническая революция застала исследования творчества врасплох. Не было накопленных знаний, которые можно было бы назвать фундаментальными. Идеи, содержащиеся в этих исследованиях, в общих чертах уже выдвигались до 40-х годов нашего века.
Думать, что уже известные к этому времени идеи, принципы соответствуют новому социальному стимулу, нет оснований— мы не имеем достаточно убедительных фактов рационального управления научным творчеством.
Поэтому в качестве важнейшей характеристики современной ситуации в области исследования проблем творчества надо назвать противоречие, состоящее в несоответствии достигнутого
уровня знаний и социальной потребности в нем, т. е. в несоответствии типа социального заказа типу достигнутого знания — в отставании типа знания от типа заказа.
Огромное значение для поиска путей к преодолению этого противоречия имеет анализ тенденций исторического развития психологии творчества. Общее представление о генезисе идей современной психологии творчества можно успешно построить на материале отечественной науки. Автор «Истории советской психологии» А. В. Петровский (1967), характеризуя русскую психологию начала XX в., подчеркивает, что она «представляла собой один из отрядов европейской психологической науки. Исследования отечественных ученых, посвященные отдельным психологическим проблемам, невозможно рассматривать изолированно от соответствующих трудов их зарубежных коллег, идеи которых они развивали или опровергали, влияния которых они испытывали или на которых воздействовали сами». Все сказанное здесь в полной мере относится и к психологии творчества. Поэтому рассмотрение ее проблем в русской науке раскрывает перед нами не только собственные позиции отечественных авторов, но и дает возможность получить представление о состоянии психологии творчества того времени за рубежом. В целом то же самое можно отнести и к советской психологической науке. Вместе с тем после победы Великой Октябрьской социалистической революции в развитии психологической мысли в СССР произошли глубокие коренные сдвиги: началось постепенное переосмысление психологических исследований на основе диалектико-материалистической методологии, что придало исключительно ценное существенное своеобразие нашим исследованиям, освободило многих ученых от идеалистических блужданий.
Генезис идей психологии творчества, особенности общего подхода к исследованию, динамика преобразований этого подхода и тенденция ее стратегического направления были прослежены автором в работе «Развитие проблем научного творчества в советской психологии» (1971), включающей в себя и дооктябрьский период. Там рассмотрены работы пионеров зарождавшегося в России изучения психологии творчества — последователей философско-лингвистической концепции А. А. Потебни — Д. Н. Овсянико-Куликовского (1902 и др.) и его ученика Б. А. Лезина (составителя и редактора сборников «Вопросы теории и психологии творчества», главной трибуны потебни-стов), работы П. К. Энгельмейера, М. А. Блоха, И. И. Лапшина, С. О. Грузенберга, В. М. Бехтерева, В. В. Савича, Ф. Ю. Левин-сона-Лессинга, В. Л. Омельянского, И. Н. Дьякова, Н. В. Петровского и П. А. Рудика, А. П. Нечаева, П. М. Якобсона,
B. П. Полонского, С. Л. Рубинштейна, Б. М. Теплова, А. Н. Леонтьева, И. С. Сумбаева, Б. М. Кедрова, Я. А. Пономарева,
C. М. Василейского, Г. С. Альтшуллера, В. Н. Пушкина,
М. С. Бернштейна, О. К. Тихомирова, М. Г. Ярошевского, В. П. Зинченко и др.
Результаты ранее проведенного нами анализа развития проблем научного творчества в советской психологии используются нами во многих разделах этой книги. Здесь же мы укажем лишь на основную тенденцию изменений в общем подходе к исследованиям творчества.
Тенденция эта выражается в постепенном движении от не-расчлененного, синкретического описания явлений творчества, от попыток непосредственно охватить эти явления во всей их конкретной целостности к выработке представления об исследовании творчества как о комплексной проблеме — в движении по линии дифференциации аспектов, выявления ряда различных по своей природе закономерностей, детерминирующих творчество.
Отметим также, что в наши дни такая дифференциация еще далека от завершения.
Наши отечественные ученые внесли весьма важный вклад в исследование психологии творчества. Большой и разносторонний интерес к этой области знания характерен для первых дней после Октября. Он сохранился до середины 30-х годов, однако затем пошел на спад и почти исчез. В настоящее время кривая этого интереса вновь резко поднялась.
Несмотря на некоторую паузу в изучении психологии творчества, мы обладаем существенными преимуществами перед буржуазными учеными: наши психологические исследования, опирающиеся на самую прогрессивную в мире марксистско-ленинскую методологию, существенно приблизили нас к тому, чтобы психология творчества превратилась в действенно-преобразующее знание. В отличие от «психолого-социологических» исследований повышения эффективности творческого труда в науке, ведущихся на уровне «здравого смысла», главное внимание мы уделяем анализу теоретического фундамента психологии творчества, выявлению и преодолению трудностей теоретического плана.
Изложение любой области знания принято начинать с характеристики ее предмета. Но мы не имеем такой возможности.
На уровне формальной схемы, в самых общих чертах предмет психологии творчества допустимо рассматривать как зону пересечения двух окружностей, одна из которых символизирует знания о творчестве, другая — психологию. Однако область реальности, которую должна отображать данная схема, до сих пор не имеет отчетливо очерченных, общепризнанных границ, что прежде всего связано с уровнем понимания природы творчества, с одной стороны, и природы психического — с другой.
Отставание уровня понимания природы творчества от требований современных задач исследования творческой деятельности со всей отчетливостью обнаруживается уже в самых элементарных, как может показаться на первый взгляд, положениях, например в вопросе о критериях творчества, критериях творческой деятельности. Несмотря на то что вопрос этот приобрел в последние годы огромную практическую значимость, отсутствие достаточно строгих критериев для определения разницы между творческой и нетворческой деятельностью человека является сейчас общепризнанным. Вместе с тем очевидно, что без таких критериев нельзя выявить с достаточной определенностью и сам предмет исследования. Очевидно также, что понятия о критериях творчества и его природе, сущности теснейшим образом взаимосвязаны— это две стороны одной и той же проблемы.
Недостаточная разработанность вопроса о природе психического следует уже из того, что в нашей психологии до сих пор отсутствует общепринятый подход к пониманию этой природы. Психическое понимают обычно как нечто конкретное. Продолжается борьба двух взаимоисключающих позиций, касающихся наиболее общей, основополагающей его характеристики. Одна из этих позиций считает психическое идеальным (нематериальным), другая — утверждает его материальность.
Все перечисленное с достаточной убедительностью говорит о том, что современное состояние знаний по психологии творчества категорически требует предварения дальнейших ее исследований специальным рассмотрением основных образующих этой науки. Вопрос о предмете психологии творчества превращается в проблему, требующую методологического решения. Этой проблеме посвящена первая часть книги. Творчество в широком смысле рассматривается здесь как механизм развития, как взаимодействие, ведущее к развитию; творчество человека — как одна из конкретных форм проявления этого механизма. В основу подхода к изучению данной конкретной формы положен принцип трансформации этапов развития явления в структурные уровни его организации и функциональные ступени дальнейших развивающих взаимодействий. С позиции этого принципа разрабатывается стратегия комплексного — аналитико-синтетического—исследования творческой деятельности. Критериями выделения аналитических комплексов оказываются структурные уровни организации данной конкретной формы творчества. Анализ места психологии в системе комплексного подхода приводит к представлению о психическом как об одном из структурных уровней организации жизни. При таком понимании предметом психологии творчества становится психический структурный уровень организации творческой деятельности.
Во второй части книги, опираясь на полученное решение, мы обращаемся к внутренним проблемам собственно психоло-
гии творчества — к психологическому механизму творческой деятельности, к его экспериментальному анализу.
Здесь выявляется и анализируется центральное звено психологического механизма творчества. Она реализует собой уже упомянутый раньше и подробно рассмотренный в первой части книги общий принцип развития. Обнаруживается, что само это звено представлено иерархией структурных уровней его организации. Во множестве разнообразных экспериментов настойчиво выступает один и тот же факт: потребность в развитии возникает на высшем уровне, средства к ее удовлетворению складываются на низших уровнях; включаясь в функционирование высшего уровня, они преобразуют способ этого функционирования. Психологически удовлетворение потребности в новизне, в развитии всегда опирается на особую форму интуиции. В научном и техническом творчестве эффект интуитивного решения к тому же вербализуется, а иногда и формализуется. Вслед за общей характеристикой центрального звена приводятся материалы экспериментального изучения психологических моделей его основных составляющих — интуиции, вербализации и формализации. Затем выявляются и анализируются другие элементы психологического механизма творчества, связанные с общими и специфическими способностями людей, качествами творческой личности, широким комплексом условий эффективности творческого труда. Все эти элементы выявляются и рассматриваются как условия, благоприятствующие эффективному срабатыванию центрального звена психологического механизма творчества.
На этой же основе строится вся представленная в книге система понятий психологии творчества, ее внутренняя логика.
ЧАСТЬ I
МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ
ГЛАВА 1
ПРИРОДА ТВОРЧЕСТВА
Творчество как механизм развития
При характеристике состояния проблемы природы творчества прежде всего следует подчеркнуть давно зафиксированное в литературе понимание творчества в широком и узком смысле.
Его можно найти в статье «Творчество», вошедшей в Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, написанной Ф. Батюшковым (широкий смысл именуется в ней «прямым», узкий — «общепринятым»): «Творчество — в прямом смысле — есть созидание нового. В таком значении это слово могло быть применено ко всем процессам органической и неорганической жизни, ибо жизнь — ряд непрерывных изменений и все обновляющееся и все зарождающееся в природе есть продукт творческих сил. Но понятие творчества предполагает личное начало и соответствующее ему слово употребляется по преимуществу в применении к деятельности человека. В этом общепринятом смысле творчество — условный термин для обозначения психического акта, выражающегося в воплощении, воспроизведении или комбинации данных нашего сознания, в (относительно) новой форме, в области отвлеченной мысли, художественной и практической деятельности (Т. научное, Т. поэтическое, музыкальное, Т. в изобразительных искусствах, Т. администратора, полководца и т. п.» (Батюшков, 1901).
В раннем периоде исследований широкому смыслу творчества уделялось известное внимание. Однако в более поздний период взгляд на природу творчества резко изменился. Понимание творчества как в нашей, так и в зарубежной литературе свелось исключительно к его узкому смыслу'.
Применительно к этому узкому смыслу ведутся и современные исследования критериев творческой деятельности (особенно многочисленные за рубежом (Бернштейн, 1966).
1 Подробнее об этом см.: Пономарев Я. А. Развитие проблем научного творчества в советской психологии. — «Проблемы научного творчества в современной психологии:». М., 1971.
Большинство современных зарубежных ученых, занимающихся вопросами научного творчества, единодушно считают, что в области проблемы критериев творчества проделана большая работа, но до сих пор еще не получено желаемых результатов. Например, авторы многих исследований, проведенных в последние десятилетия в США, склонны разделять точку зрения Гизе-лина, согласно которой определение разницы между творческой и нетворческой деятельностью остается совершенно субъективным.
Сложность структуры творчества наталкивает исследователей на мысль о необходимости множественности критериев. Однако эмпирический поиск таких критериев приводит к малоценным результатам. Выдвигаемые критерии типа «популярность», «продуктивность» (Смит, Тейлор, Гизелин), «степень реконструкции понимания универсума» (Гизелин), «широта влияния деятельности ученого на различные области научных знаний» (Лаклен), «степень новизны идей, подхода, решения» (Шпрехер, Стайн), «общественная ценность научной продукции» (Брогден) и многие другие остаются неубедительными2. С. М. Бернштейн (1966) справедливо видит в этом следствие совершенно неудовлетворительного уровня разработок теоретических вопросов исследования творчества.
Необходимо особо подчеркнуть, что вопрос о критериях творчества далеко не праздный. Иногда неправильный подход к его рассмотрению становится серьезным препятствием на пути исследования творчества, смещая его предмет. Например, зачинатели эвристического программирования Ньюэлл, Шоу и Саймон (1965), воспользовавшись неопределенностью критериев, отличающих творческий мыслительный процесс от нетворческого, выдвинули положение о том, что теория творческого мышления есть теория решения познавательных задач современными электронными вычислительными устройствами. Они подчеркивают, что правомерность их претензий на теорию творческого мышления зависит от того, насколько широко или узко интерпретируется термин «творческий». «Если мы намерены рассматривать всю сложную деятельность по решению задач как творческую, то, как мы покажем, удачные программы для механизмов, которые имитируют человека, решающего задачу, уже имеются, и известен ряд их характеристик. Если же мы оставляем термин «творческий» для деятельности, подобной открытию спе-
3 Необходимо заметить, что все те частные критерии, которые касаются характеристики творчества в узком смысле (как одной из форм деятельности человека) и которые в разных ракурсах варьируются сейчас большинством современных исследователей, уже имелись в общих чертах в работах отечественных исследователей раннего периода (новизна, оригинальность, отход от шаблона, ломка традиций, неожиданность, целесообразность, ценность и т. п.). Это указывает на застой мысли в данной области (подробнее см.: Пономарев #. А. Развитие проблем научного творчеств» в советской- психологии).
циальной теории относительности или созданию бетховенской Седьмой симфонии, тогда в настоящее время не существует примеров творческих механизмов».
Авторы принимают для практического руководства первую версию — отсюда и появляется их теория творческого мышления.
Конечно, такая позиция вызывает резкие возражения, например в духе высказывания Л. Н. Ланды (1967), показавшего, что современные эвристические программы есть лишь «неполные алгоритмы», и подчеркнувшего, что эвристическое программирование не характеризует творческих процессов. Творчество заключено не в той деятельности, каждое звено которой полностью регламентировано заранее данными правилами, а в той, предварительная регламентация которой содержит в себе известную степень неопределенности, в деятельности, приносящей новую информацию, предполагающей самоорганизацию.
Можно выдвинуть и другие возражения. Например, если мы согласимся с подходом Ньюэлла, Шоу и Саймона, то попадем в весьма своеобразное положение: наши исследования творчества не будут направлены на заранее намеченный объект, а сам этот объект окажется тем, к чему приведет проделанная работа. В некоторых ситуациях такие допущения, вероятно, возможны. Но в данном случае установки эвристического программирования отвергают, игнорируют достаточно резко выступающие во многих эмпирических исследованиях, хотя еще и слабо раскрытые, характеристики творчества. Ведь с полным правом можно принять и другое решение: тот класс задач, решения которых доступны машинному моделированию, не входит в класс творческих, к последнему могут быть отнесены лишь те, решения которых принципиально не поддаются современному машинному моделированию. Более того, невозможность моделирования решений таких задач с помощью современных компьютеров может выступить одним из достаточно отчетливых практических критериев подлинного творчества.
Ньюэлл, Шоу и Саймон, конечно, отчетливо понимают и предвидят возможность такой версии. Но они считают, что ее можно игнорировать. Такая уверенность подкрепляется расчетом на шаткость существующих критериев, отличающих творческий мыслительный процесс от нетворческого3; она подкрепляется убежденностью в невозможности выделения удовлетворительных объективных критериев творчества. Все это — прямое следствие отсутствия должной опоры на обобщенные, регулирующие методологические принципы, определяющие предварительную ориентацию в частном исследовании, и, более того — неве-
3 Ньюэлл, Шоу и Саймон определяют творческую деятельность как вид деительности по решению специальных задач, которые характеризуются новизной, нетраднцнонностью, устойчивостью н трудностью в формулировании проблемы («Психология мышления». Сборник переводов с немецкого и английского. Под ред. А. М. Матюшкина. М., 1965).
рия в возможность продуктивной разработки подобных регулирующих принципов.
Видимо, по этой же причине малоуспешны многочисленные попытки современных зарубежных ученых определить сущность творчества.
Попытки эти отчетливо представлены, например, в книге А. Матейко (1970), автор которой широко опирается на мнения большого числа зарубежных исследователей (особенно американских) и приводит наиболее типичные определения. Все они сугубо эмпиричны, малосодержательны. Творчество традиционно связывается с новизной, причем понятие новизны не раскрывается. Оно характеризуется как антипод шаблонной, стереотипной деятельности и т. п.
«Сущность творческого процесса, — пишет Матейко, — заключается в реорганизации имеющегося опыта и формировании на его основе новых комбинаций». Рассмотрим для примера это определение.
Легко заметить, что реорганизация опыта в данном случае понимается не как процесс, а как продукт. Суть же творческого процесса состоит в том, что к такой реорганизации приводит. Однако основной недостаток данного определения не в том, что оно подменяет процесс продуктом или упускает из виду какие-то детали, а в том, что оно по самому своему характеру сугубо эмпирично — нефундаментально. Сколько бы мы ни старались придать ему сносную форму всякого рода совершенствованиями на том уровне знания, на котором оно построено, у нас все равно ничего не получится.
В этом смысле также неприемлемо значительно более продуманное определение, идущее от С. Л. Рубинштейна4 и наиболее распространенное в нашей отечественной литературе: «Творчество— деятельность человека, созидающая новые материальные и духовные ценности, обладающие общественной значимостью» б.
При определенном выборе творческих событий такой критерий явно непригоден. Ведь говорят же о решении проблем животными, о творчестве детей; творчество, несомненно, проявляется при самостоятельном решении всякого рода «головоломок» человеком любого уровня развития. Но все эти акты непосредственно общественной значимости не имеют. В истории науки и техники запечатлено множество фактов, когда блестящие достижения творческой мысли людей долгое время не обретали общественной значимости. Нельзя же думать, что в период
