Предпосылки Великой Русской революции

 

 

Советские историки потратили много усилий на то, чтобы доказать наличие в дореволюционной России достаточных предпосылок для социалистической революции. Они даже изобрели для этого особую стадию капитализма среднюю, с которой якобы легче всего переходить к социализму[lxxii]. При чем тезис о том, что экономика России в целом к 1914 г. была капиталистической, принимается обычно и в советской, и в постсоветской литературе как нечто, само собой разумеющееся. Даже программа Марксистской рабочей партии исходит из того, что "к 1917 г. в России уже вполне сложилось капиталистическое общество."[lxxiii]. Посмотрим, что же именно вполне сложилось в России к 1917 г.

Накануне первой мировой войны около 3/4 населения Российской империи составляли крестьяне[lxxiv]. Даже если исключить из их числа часть, занятую в несельскохозяйственных отраслях, то на долю сельского хозяйства приходилось 2/3 всего занятого населения (в странах Западной Европы того времени не более 1/3)[lxxv].

Характер отношений, господствовавших в русском сельском хозяйстве в начале XX в. на основе данных официальной "Статистики землевладения 1905 г." (в Европейской России) был довольно точно описан В.И. Лениным.

"У 10 млн. крестьянских дворов 73 млн. десятин земли. У 28 тысяч благородных и чумазых лендлордов – 62 млн. десятин. Таков основной фон того поля, на котором развертывается крестьянская борьба за землю. На этом основном фоне неизбежна поразительная отсталость техники, заброшенное состояние земледелия, придавленность и забитость крестьянской массы, бесконечно разнообразные формы крепостнической, барщинной эксплуатации... Крупное капиталистическое земледелие стоит в чисто русских губерниях безусловно на заднем плане. Преобладает мелкая культура на крупных латифундиях: различные формы крепостнически-кабальной аренды, отработочного (барщинного) хозяйства, "зимней наемки", кабалы за потравы, кабалы за отрезки и т. д. без конца."[lxxvi]

Самое поразительное здесь то, что советские историки хорошо знали эти выводы В.И. Ленина, знали, что они основаны на исследовании огромного массива источников, но тем не менее в трудах некоторых советских историков даже отработочная система (когда задавленный малоземельем крестьянин, чтобы прокормить свою семью, брал у помещика землю и за пользование ею должен был своим инвентарем обрабатывать помещичьи поля), - по словам Ленина, видоизмененная барщина, - “приобрела вполне капиталистический характер”. А выводы о преобладании в сельском хозяйстве России начала ХХ в. феодальных отношений объявляли “рецидивом народнических взглядов”.[lxxvii]

В 1913 г. из всей валовой продукции сельского хозяйства империи, оцениваемой в 13,8 млрд. руб., на товарную продукцию, включая внутридеревенский оборот, приходилось лишь около 4,5 млрд. руб. или 35%.[lxxviii] То есть основная масса российского крестьянства не только эксплуатировалась еще феодальными или полуфеодальными способами, но и жила в условиях натурального или полунатурального хозяйства. Отсюда и крайне низкая производительность труда: несмотря на то, что в аграрном секторе было занято 2/3 населения, русское сельское и лесное хозяйства давали лишь немногим более 50% валового национального дохода[lxxix], а в среднем на душу населения Россия производила в 1913 г. лишь 31,5 пуд. зерна (47% от уровня США - 67,2 пуд.) и 22 кг мяса (32% от уровня США - 68 кг.)[lxxx]. По подсчетам Ветеринарного управления МВД России, среднее потребление мяса в 1912-1913 гг. составляло в Европейской части империи 11,47 кг на душу населения в год, в том числе в городах с населением более 50 тис. жителей – 68,63 кг в год, в малых городах и селах – 4,91 кг в год[lxxxi].

Господство натурального хозяйства и нищенский уровень потребления крестьянства обусловили и крайне узкий внутренний рынок для российской промышленности, ее отставание от Запада и зависимость от государственной казны. Царское правительство уже с 60-х гг. XIX в. вынуждено было заботиться о насаждении "сверху" отечественной промышленности параллельно с ростом ее "снизу", т.е. искусственно форсировать развитие отдельных отраслей, без которых не мог обойтись господствующий класс. Так, в основном за счет государственных займов и подрядов за 1861-1900 гг. было построено 51,6 тыс. км. железных дорог, по длине которых Россия вышла на второе после США место в мире.[lxxxii] Протяженность железных дорог на 1000 кв. км при этом даже в Европейской России оставалась в 2,5 раза меньше, чем в США, и в 10 раз меньше, чем в Англии и Германии[lxxxiii]. Потребности железнодорожного строительства, долгосрочные казенные заказы и система усиленного протекционизма способствовали бурному развитию машиностроения, угольной и нефтяной промышленности, особенно в последнее десятилетие XIX в.[lxxxiv]

Однако, царское правительство поощряло промышленное развитие страны лишь постольку, поскольку этого требовали интересы поддержания дворянского землевладения (железные дороги, к примеру, облегчали вывоз хлеба на экспорт, а доходы от хлебного экспорта, несмотря на полуголодное существование крестьянства, помогали поддерживать прежнее положение дворянских имений) и военно-технические нужды самого самодержавия. Таким образом, само развитие капиталистической промышленности царизм пытался использовать для поддержания как раз тех институтов, которые и составляли главные препятствия для утверждения в России капиталистических отношений. Естественно в таких условиях провозглашенный С.Ю. Витте (который во многих отношениях сыграл для России ту же роль, что и Ж.-Б. Кольбер для Франции) курс на индустриализацию страны был обречен на провал.

Структура российского общества оставалась в начале XX в. по сути феодальной. Все население империи делилось на юридически обособленные сословия: крестьян, мещан, купцов, дворян, духовенства и т.д. Каждое из них жило по своим особенным законам. Систематическое изложение правовых норм, касающихся исключительно крестьянства, выдержало, к примеру, перед войной два издания. Примечателен вывод, к которому пришел его составитель:

"... и после освобождения крестьян крестьянин остался прикрепленным к земле. Он прикреплен к земле, которую он согласен бросить, так как она его не кормит, она ему в тягость. Он должен, чтобы освободиться еще уплатить выкуп, очевидно определенный гораздо выше ее доходности, если и общество не хочет принять ее даром."[lxxxv]

Лишь переход в купеческое сословие освобождал от обязательной для крестьян и мещан приписки к какому-либо сельскому или городскому "обществу" (со всеми вытекающими из нее административными и фискальными ограничениями).[lxxxvi]

Но приписка – далеко не единственное различие между привилегированными и непривилегированными сословиями. Наиболее остро сословное неравенство ощущалось в системе налогообложения: с каждой десятины земли, по подсчетам тогдашних экономистов, крестьянин платил налогов в 3 раза (а с учетом выкупных платежей - в 40 раз) больше, чем государство взимало с десятины земли помещика.[lxxxvii]

Иная система налогообложения была просто невозможна в стране, где до февраля 1917 г. "государственная власть была в руках одного класса, именно: крепостнически-дворянского, помещичьего, возглавляемого Николаем Романовым".[lxxxviii] Известный русский публицист Н.А. Рубакин на основе "Списка гражданских чинов 1903 г." рассчитал, что в среднем на каждого чиновника 2-го и 3-го классов* приходилось по 4387 десятин наследственной земли и 840 десятин приобретенной, таким образом, "правящая бюрократия не что иное как земельная аристократия -факт, вскрывающий истинный классовый характер российского чиновничества".[lxxxix]

Потребности помещиков в денежных средствах удовлетворял созданный в 1885 г. Дворянский банк, выдавший долгосрочные ссуды под залог помещичьей земли и очень низкий процент (первоначально 5% годовых, а затем снижены до 3,5%). Общая сумма выданных банком ссуд достигла к 1910 г. 1260 млн. руб. Для облегчения продажи помещичьих земель крестьянской верхушке в 1882 г. был создан Крестьянский банк. Получив в 1897 г. право самостоятельно скупать помещичьи земли, этот банк регулярно повышал на них цены и только за 1907 - 1914 гг. выплатил помещикам за проданную землю 1042 млн. руб. Общая же сумма гарантированных правительством займов Дворянского и Крестьянского поземельных банков достигла к 1 января 1915 г. 2353 млн. руб.[xc]

Огромные непроизводительные траты значительной части внутренних накоплений дворянством и самодержавием обусловили и привлечение в российскую экономику иностранных капиталов, и пассивный платежный баланс страны в целом. "Ежегодные возрастающие платежи за границу в счет задолженности и в виде процентов по займам, расходы богатых путешественников за рубежом, прибыли по иностранным инвестициям в России могли в тот период покрываться государством только при условии превышения экспорта над импортом, новых займов, либо и тех, и других, вместе взятых," - считает исследователь русской дореволюционной финансовой системы А.П. Погребинский.[xci]

В 1900-1915 гг. иностранный капитал составлял около 50% всего капитала российской промышленности.[xcii] Доля иностранного капитала в совокупном торгово-промышленном и кредитном капитале возросла с 25% в 1889 г. до 43% в 1914 г., а доля иностранных инвестиций уже за 1909 -1914 гг. составила 55% всех капиталовложений в народное хозяйство.[xciii] Однако, ни усилившийся приток иностранных капиталов, ни начавшийся с 1909 г. период высоких урожаев не могли компенсировать крайнюю узость внутреннего рынка.

Общие темпы индустриального развития страны в начале XX в. замедлились. Если в конце XIX в. на удвоение суммы промышленного производства потребовалось 10 лет, то теперь такой же результат по сравнению с 1900 г. был достигнут лишь в 1913 г. А темпы роста ведущих отраслей промышленности оказались в 1900-1913 гг. ниже чем в предыдущее десятилетие: продукция машиностроения возросла лишь на 45% (против 270% за 1890-1899), производство стали - на 122% (против 620% за 1890 - 1899), а добыча нефти даже сократилась на 20%.[xciv] Не удалось в предвоенные десятилетия и сократить отставание от стран Запада в производительности труда. Если в 1861 г. чистый национальный продукт на душу населения составлял в России 15% от уровня США, то в 1913 г. - всего 10%.[xcv] Эти данные полностью опровергают перекочевавший недавно из западной историографии в отечественную науку миф о том, что успешному развитию России по пути модернизации помешали лишь первая мировая война и Октябрьская революция.

Абсолютный объем розничного товарооборота в сопоставимых ценах за 1899-1913 гг. возрос лишь на 22,5%, а в расчете на душу населения даже сократился на 6,6% (См. Табл. 1). О каком расширении внутреннего рынка и вытеснении натурального хозяйства товарным может идти речь, если объем розничной торговли на душу населения не только не возрастал, но и обнаружил тенденцию к сокращению?

По расчетам члена Госсовета В.И. Денисова, весь товарооборот на душу населения в Российской империи в 1900 г. составлял 90 руб., тогда как в Англии – 420 руб., в США – 380 руб., в Германии – 290 руб., во Франции –230 руб.[xcvi]

 

 

Таблица 1. Розничный товарооборот Российской империи (без продажи сельхоз продуктов на базарах и продажи кустарями своих изделий).

Показатели
Весь розничный товарооборот, млн. руб.: в текущих ценах в процентах к 1899 г в сопоставимых ценах 1899 г. в процентах к 1899 г. Розничный товарооборот на душу населения, руб.: в текущих ценах в процентах к 1899 г в сопоставимых ценах 1899 г. в процентах к 1899 г.	34,24 34,24	160,1 122,5   41,78 122,0 31,97 93,4

Составлено по: Дихтяр Г.А Внутренняя торговля в дореволюционной России. М.1960. С.73,77,79.

 

А жалкие размеры внутреннего рынка тянули вниз и русскую промышленность, которая в 1911 г. по уровню производительности труда и за работной платы стояла ниже американской 1860 г.[xcvii] Энерговооруженность труда в российской промышленности даже в 1914 г. составляла лишь 1,5 лошадиные силы на одного рабочего, тогда как в Германии в 1910 г. 3,9, в Англии в 1908 г. - 3,6, во Франции в 1911 г. - 2,8 л.с.[xcviii]

Высокий же уровень концентрации рабочей силы в русской промышленности (в среднем 331 рабочий на одно предприятие обрабатывающей промышленности, в то время как в Германии, к примеру, - 183), сложился еще в крепостническую эпоху и был скорее свидетельством недостаточно интенсивного промышленного развития.[xcix] Русским фабрикантам было выгоднее нанять большее число дешевой и бесправной рабочей силы, которую господство помещичьих латифундий и вызванный им земельный голод выталкивали из деревни, чем устанавливать новое оборудование, закупать которое к тому же нужно было, как правило, за границей (около 2/3 всех машин использовавшихся в русской цензовой промышленности были импортными).[c]

Главным источником монопольно высоких прибылей российской буржуазии в ведущих отраслях промышленности (текстильной, металлургической, машиностроительной, военной) вплоть до первой мировой войны оставались предоставляемые по завышенным в несколько раз ценам казенные заказы и подряды.[ci] То есть в России начала века мы наблюдаем скорее не сращивание госаппарата с монополиями, установившими свое господство на рынке, а обрастание государственного аппарата и государственной казны паразитическими монополиями средневекового типа. Именно приспособление к абсолютизму и обеспечило господствующие позиции в российском капитале так называемому октябристскому капиталу[cii], то есть капиталу, сформировавшемуся в недрах феодализма и получавшему основную массу прибыли методами первоначального накопления и экстенсивными методами раннекапиталистической эксплуатации.[ciii]

По расчетам В.А. Мельянцева, структура совокупного производительного капитала России к 1913 г. в основном соответствовала пропорциям раннеиндустриальной Европы (1800 г.): на долю физического капитала приходилось 13%, на долю человеческого "невещественного" (капитализированные расходы на образование, профподготовку, охрану здоровья и текущие затраты на НИОКР)-около 4%[civ].Уровню Западной Европы эпохи становления капитализма (XVII-XVIII вв.) соответствовали и основные показатели социального и экономического развития Российской империи в начале XX в.

Так, грамотность взрослого населения Европейской части России к 1913 г. составляла лишь 33% (в странах Запада того времени - свыше 90%). Такой уровень грамотности (1/3) Англия, к примеру, достигла в XVII, а Франция - к концу XVIII в. То же можно сказать и об уровне урбанизации общества (накануне первой мировой войны лишь 14-15% населения Российской империи жило в городах, тогда как в Западной Европе – 40 - 42%)[cv] и даже о количестве коммерческих банков, число которых в России лишь к 1914 г. достигло 50, в то время как в странах Западной Европы их насчитывалось уже сотни, а в США – тысячи[cvi]. В одном Париже к 1789 г. было уже 66 банков.[cvii]

Вплоть до первой мировой войны в России господствовал и традиционный тип сознания[cviii] и традиционный тип воспроизводства населения. По данным Н.А. Рубакина, в 1905 г. из каждой тысячи родившихся граждан империи 272 умирало в возрасте до одного года.[cix] Справочник, подготовленный накануне войны статистическим отделом совета съездов представителей промышленности и торговли, определяет коэффициент младенческой смертности в России в 289 промилле.[cx] Советский демограф А.М. Мерков приводит для 1913 г. цифру 269 умерших до одного года на 1000 родившихся.[cxi]

Сейчас мы говорим, что Белоруссия потеряла в годы Великой Отечественной каждого четвертого своего жителя, Украина - каждого пятого. Это -огромные потери. Согласно составленным в начале века таблицам смертности, в "золотой век" российского самодержавия каждый четвертый, родившийся в Европейской части империи умирал в возрасте до одного года, а каждый второй – до 25 лет[cxii]. И это считалось нормальным, естественным. "Бог дал - бог взял", - говорили крестьяне.

В странах Западной Европы средний коэффициент младенческой смертности уже в 1800 г. составлял лишь 210 на 1000 родившихся, а к 1913г. был снижен до 130. А характерная для Европейской России в начале XX в. средняя продолжительность жизни - 33 года, была свойственна населению Франции как раз в эпоху Великой Французской революции в конце XVIII в.[cxiii]

Однако, если в XVII-XVIII вв. такие показатели социально-экономического развития и были передовыми, то в начале XX в. они означали принадлежность к отсталым полуколониальным странам с реальной перспективой перехода в разряд колониальной периферии капиталистической мир - системы. К 1913 г. по уровню образованности населения Россия уже отставала от Китая (среднее число лет обучения в России-1,1, в Китае-1,2), средняя продолжительность жизни была уже ниже, чем в Бразилии (36 лет),[cxiv] а уровень детской смертности-уже выше, чем в Индии (205 промилле).[cxv]

Последние два десятилетия перед революцией царизм поддерживал свое существование уже в основном за счет иностранных займов (в среднем занимая около 200 млн. руб. в год). В результате внешний долг России достиг к 1914 г. суммы в 4,2 млрд. руб. (или 35% ВНП)[cxvi], а ежегодные платежи по займам, заключенным за границей, достигли 300 млн. руб.[cxvii]

"Мы уподобляемся тому "хозяину", который, получая ежегодные убытки, покрывает их займами, не имея никакой надежды сделать свое хозяйство прибыльным. Для такого хозяйства банкротство неизбежно", - писал тогда известный буржуазный экономист П.П. Мигулин.[cxviii]

Используя финансовую зависимость самодержавия, некоторые западные державы уже в предвоенный период перешли к прямому финансовому давлению на Россию. Так, свое участие в 5%-ном займе 1906 г. лондонский банкирский дом "Братья Беринг и КО" обусловил тем, что Россия "перестанет быть враждебной Англии".[cxix] Вскоре после этого было заключено англо-русское соглашение 1907 г. Предоставляя кредит 1914 г., Франция потребовала ускорения постройки железных дорог к западным границам России и увеличения численности ее постоянной армии.[cxx] Финансовая зависимость России сыграла не последнюю роль в вовлечении ее в первую мировую войну. За продление своего существования царизм фактически расплачивался единственным, что у него было в избытке, - пушечным мясом, которое он исправно поставлял своим кредиторам как на Восточный, так и на Западный (Русский экспедиционный корпус во Франции) фронты первой мировой.

К 1917 г. Российская империя была отсталой аграрной страной, только вступившей на путь модернизации. Успешное продвижение по этому пути было невозможно без устранения феодальных препятствий: феодальной системы землевладения (помещичьих латифундий) и феодальной политической надстройки (самодержавия). Именно эти препятствия обусловили преобладание в народном хозяйстве феодальных или полуфеодальных отношений. Несмотря на наличие развитого капиталистического уклада с организованным и сознательным пролетариатом, в экономике страны в целом не был завершен процесс отделения непосредственных производителей от средств производства, господствовали различные формы внеэкономического принуждения.

Критики моей книги из «Лотта коммуниста», обвиняя меня в незнании и неуважении к ленинским работам о развитии капитализма в России, приводят замечательную цитату из работы В.И. Ленина

«Империализм как высшая стадия развития капитализма», полностью подтверждающую наши выводы: «В России капиталистический империализм новейшего типа вполне показал себя в политике царизма по отношению к Персии, Маньчжурии, Монголии, но вообще в России преобладает военный и феодальный империализм (выделено нами. – А.З.)…Возможность угнетать и грабить чужие народы укрепляет экономический застой, ибо вместо развития производительных сил источником доходов является нередко полуфеодальная эксплуатация «инородцев»»[cxxi].

Напомним, что собственно великороссы составляли по переписи 1897 г. лишь 43 % всего населения Российской империи.

"Но помимо всего прочего условия мирового рынка ставят перед Россией одно из двух: либо быть раздавленной конкурентами, у которых капитализм идет вперед иным темпом и на действительно широкой основе, либо избавиться от всех остатков крепостничества".[cxxii]

Таким образом, в экономике России сложились все предпосылки для буржуазной, но никак не социалистической революции. И в этом отношении меньшевики и оппортунисты II Интернационала были правы. Но из правильных посылок они делали неправильный вывод: руководить русской революцией должна буржуазия. Однако, отмеченные выше особенности русской буржуазии, ее спаянность с абсолютизмом, еще более укрепившаяся в совместной борьбе против пролетариата, воспитали у русских капиталистов настолько верноподданнические чувства к самодержавию, что в России возникла парадоксальная ситуация: "Победа буржуазной революции у нас невозможна как победа буржуазии... Эта особенность не устраняет буржуазного характера революции... Эта особенность обусловливает лишь контрреволюционный характер нашей буржуазии и необходимость диктатуры пролетариата и крестьянства для победы в такой революции".[cxxiii]

"Выдающаяся революционная роль" крестьянства, отмечал В.И. Ленин, сближает русскую революцию с "великими буржуазными революциями старых времен", однако, в отличие от Германии XVI в., Англии XVII в., Франции XVIII в., гегемоном Великой русской революции мог выступить только промышленный пролетариат.[cxxiv] Победа буржуазной революции, победа буржуазного способа производства в России была возможна лишь как победа рабочих и крестьянских Советов.

IV

ОКТЯБРЬ 1917-го: