Дискография captain beefheart & his/the magic band 2 страница

Первый альбом уже практически культового петербургского one-man проекта, занимающегося музыкой, которую в российской федерации практически не играют и не слушают. Однако принадлежность к power-electronics, которую всячески подчеркивает Андрей Комаров, собственно, и стоящий за проектом, нужно принять с одной оговоркой: все звуки на диске имеют голосовое происхождение, хотя и искаженное до неузнаваемости при помощи последних звуковых технологий. Сам стиль ре – это без сомнения и преувеличения наиболее радикальное и экстремальное направление электронного андерграунда. Дикие пульсации, яростные крики, сумасшедшие ритмы – бал здесь правит известно кто, и неподготовленному слушателю весь этот экстремизм однозначно не рекомендуется. Сегодня музыка проекта распространяется в Европе лэйблом Tesko, пожалуй, самым непримиримым борцом с общечеловеческими культурными ценностями. В целом построение данного диска можно назвать коллажным, - жесточайшие индустриальные пейзажи сменяются вполне узнаваемыми сэмплами, впрочем, легче от этого не становится. Восьмой трэк, например, начинается пением старообрядцев, взятым с одного редкого компакт-диска, и постепенно зарастает грязнейшим электронным бульканием с яростно выкрикиваемыми текстами; другие же трэки могут содержать древнюю индийскую мантру или еле различимый в общем хаосе мотив «Запрягайте хлопцы коней». Правда, хаос здесь – понятие условное, работы со звуком здесь очень много, он буквально выстроен и тончайшим уровнем организован, что лучшще всего заметно при прослушивании на соответствующего уровня аппаратуре. Музыка альбома непосредственно связана с его идеологией, - мизантропия, духовный терроризм, нонконформизм, культ разрушения (как-то само собой вспоминается первое, рабочее название альбома: «I Love You»). Как говорится, название проекта обязывает. Оформление – соответствующее и эстетически, и эмоционально. Проект практически не выступает живьем, - сказывается отсутствие ре-сцены в стране, - и самым громким лайвом VK, наверное, стоит считать его выступление на фестивале-презентации питерского журнала об экспериментальной музыке «Бульдозер». На этой акции, кстати, питерский экcтремист исполнил два произведения совместно с MOON FAR AWAY.Первый же в истории концерт VISHUDDHA KALI состоялся в свое время в Архангельске, о чем свидетельствует соответствующий материал в газете «Беломор-Буги», который приводится ниже. Кстати, экземпляры этой газеты присутствуют в качестве дополнения к бокс-сету специального издания данного альбома, лимитированного 55-копиями. Из последних новостей – новый альбом VISHUDDHA KALI уже готов, сегодня вопрос о месте и времени его издания обсуждается с культовыми европейскими лэйблами. (К слову, Андрей имеет свой собственный лэйбл FIGHT MUZIК, ориентированный на издание коллекционными тиражами в эксклюзивном оформлении музыки таких же экстремистов. Именно здесь вышел посмертный тираж архангельской индустриальной легенды ШЕСТЬ МЕРТВЫХ БОЛГАР). Такой вот геноцид… МУЗЫКА ПУСТОТЫ (газета Беломор Буги» № 6) В октябре в клубе «Пеликан», находящемся в акватории Архангельского порта, прошел концерт, видимо, как раз из-за своего клубного формата и полного отсутствия рекламы замеченный немногими. Сразу два питерских электронных проекта – КРОВЬ С МОЛОКОМ и VISHUDDHA KALI представили свой взгляд на современную электронную музыку. Если выступление первых оставило достаточно двойственное впечатление, то второй проект, чей дебютный диск, вышедший, кстати, летом в Германии, был распродан за две недели, поверг в состояние близкое к шоку не только каждую из работниц клуба по отдельности, но и всю «прогрессивно-кислотную» молодежь, пришедшую на концерт, оптом. Диапазон зрительской реакции был потрясающе широк. В зале были замечены как истерически смеющиеся люди, так и те, кто взирали на происходящее, не скрывая слез. Страха?…

Музыка Андрея Комарова, человека в маске, стоящего за именем VISHUDDHA KALI, представляет из себя наиболее агрессивный и экстремальный вариант европейского электронного андерграунда, стиль, который исповедуют безумно культовые составы, такие, как GENOCIDE ORGAN (которых Андрей, кстати, привозил в Питер) и HAUS ARAFNA. Эти названия до сих пор известны во всей России считанным сотням поклонников музыкальных экспериментов. Являясь последователем этих групп в частности и стиля power еlectronics в целом, VISHUDDHA KALI является, на мой взгляд, наиболее радикальным российским электронным проектом. Необходимость интервью, таким образом, доказана. - Прежде всего, - что означает такое витиеватое и экзотическое название твоего проекта? - Vishuddha - древнее санскритское слово, которое обозначает определенное место в человеческом организме, где концентрируется особый вид энергии. Это энергия очень тонкого порядка и ее течение в организме дает возможность творить, - это энергия творчества. Kali – богиня и символ разрушения. Но слова разрушение не нужно бояться. Имеется в виду разрушение невежества, разрушение как перерождение, освобождение от всего лишнего. Поэтому проект - проект, зовущий людей разрушить ложное двуличное лицо. - Почему ты выступаешь в маске? - Моя музыка безлична, она не имеет героя, автора… Это музыка пустоты, - то есть это такое искусство, которое не касается социума, общества, в котором живут люди, - и лицо исполнителя только будет отвлекать. Поэтому лицо здесь лишнее! Цель единственная: призвать людей срочно заниматься своим духовным ростом, прекратить заниматься тем, что отвлекает от личностного прогресса. - Повод для этого? Все люди, которые живут на земле, приходят сюда с определенной целью. Это необыкновенно ценный и уникальный шанс – родиться здесь и получить возможность прогрессировать. Однако общество предлагает человеку огромное количество цветастых и иллюзорных возможностей, уводит его от того, зачем он сюда приходит. В моей музыке нет идеологии в общепринятом смысле, то есть каких-то политических идей. Идеология такой музыки – если ее можно так назвать - показать человеку, что жизнь – великий дар, призвать его к тому, чтоб он стал лучше – не в социальном плане, - богаче, красивее, - а внутренне. Это шанс для совершенства. - Твое отношение к формированию тотальной общемировой культуры, которое происходит под американским флагом? - Америка – это центр мирового зла, вследствие того, что именно там наиболее развиты социальные иллюзии. Это – источник всех видов иллюзий и искушений, индустрия по производству смертоносной продукции в виде политики, телевидения, искусства, она заняла ум человека пустыми делами ведущими к смерти – смотрением телевизора, участием в выборах, формированием ложной личности – вещ, прически красивые машины и т.д. Все это погибает вместе с человеком, все это – иллюзии, которые не дают человеку шанса а духовное развитие. Таким образом, Америка – центр мирового зла, именно она является целью музыки VISHUDDHA KALI. - Не боишься, что после недавних событий в Америке твои слова могут быть восприняты многими совершенно в определенном смысле?.. - Я не являюсь поклонником терроризма, более того, я решительно против любого проявления физического насилия, которое только может существовать. Это наивысшая степень глупости и бездуховности. К событиям же в Америке я никак не отношусь, так как когда-то решил, что политика меня не интересует. Человеческую же свою позицию я бы высказывть не хотел, считаю, что никакого смысла это не имеет. - Способно ли на твой взгляд искусство как-то влиять на окружающую действительность, в широком смысле – делать мир лучше? - Да, безусловно. Искусство как своеобразное проявление человеческого духа является способом, который может помочь человеку прогрессировать. Это не основной способ, но отличный вспомогатель. АШ

ХИМЕРА «ZU-DWA»

Впервые я узнал о существовании питерской группы Химера года три назад, залпом прочитав опубликованную в интернете книгу Севы Гаккеля «Аквариум как способ ухода за теннисным кортом». Немедленно скачал все мр3 с альбома «ZU-DWA», других увы не было. Совершенно ошалел и прямо тут же написал е-мэйлу Всеволоду Яковлевичу с вопросом о возможности приобрести компакт или кассету. К моему удивлению Сева ответил сразу же и буквально через несколько дней коробка с компактами уже была у меня в руках. Фантастика какая-то! Свои ощущения я сразу же разместил на «Результатах». Ещё на тех первых… А вот сегодня утром я проснулся с желанием тут же немедленно послушать Химеру. Достал диск, завел и невероятная энергетика и драйв этой потрясающей команды вновь захватили меня с новой силой. Есть что-то жуткое в этой записи, что-то такое потустороннее. Вполне возможно что как раз оно и привело Эдуарда Старкова туда где он находится сейчас. То есть, с тех пор как я услышал Химеру в первый раз ничего в моих ощущениях не изменилось. Наверное это хорошо. Вобщем, я решил снова разместить всю информацию о Химере на сайте «Результатов». Ну и пусть что вся книга Севы Гаккеля и так есть в Интернете, равно как и тексты с альбома «ZU-DWA» и всё остальное. Пусть эта информация будет продублирована так же и у нас. Может быть это поможет и об этом альбоме (не побоюсь этого слова – диск один из самых сильнейших в отечественном роке вообще!) узнает как можно больше больше народу. АТ (февраль 2003)

ХИМЕРА «ZU-DWA» (p)1996 01. Парус (6:08) 02. Рукоятка (3:02) 03. Тотальный джаз (6:07) 04. Контроль (5:42) 05. Карма Мира (0:49) 06. ZU-DWA (6:21) 07. Капитан Немо (5:41) 08. Бред (0:59) 09. Гурьба (2:55) 10. В Рай (3:07) 11. Фикусы (6:26) 12. Вода-Огонь (6:57) 13. Джирмайда * (0:24) общая длительность: 54:44 Музыка - Химера Слова - Эдуард Старков ХИМЕРА: Эдуард (Рэтд) Старков - голос, гитара, труба Юрий Лебедев - бас Владислав (Витус) Викторов - ударные Павел Лабутин - виолончель Тося - голос * Записано на Петербургской студии грамзаписи летом 1996 года. Запиь и сведение - Андрей Алякринский и Александр Докшин. Продюсер - Химера Фото - Всеволод Гаккель. Дизайн "SAIGON" / Ия Тамарова. (с) TaMtAm, 1996 Все мр3 с альбома есть вот здесь - http://www.realmusic.ru/albums/433 Есть ещё вот такой сайт, посвященный Химере - http://edikstarkov.narod.ru ПАРУС Бумажный парус В фарфоровой тарелке Несет куда-то Это не связано с тем что В небо брошен невод Стрелки песочных часов Пошли влево Остатки хрустальной пыли На бедрах Женщины которая несла Большие ведра Арчибальд Агент хрустальной разведки Арчибальд Посажен В черную клетку Мой глаз видел все это Полная секретов Билиберда Проносится туда Где потерян мой разум Где посеяны разом Все мои семена И только одна грань Из всех граней моя Это грань потери Рассудка Я стою на ней Малютка в колыбели Произнес свою первую речь Крылья обгорели Влетев в солнечную печь Где я Я в шоке Фея разделась Вошла в водопад Смыла волшебный наряд Кто я Я август Стоя в пыли Я смотрю как улетают К Югу журавли РУКОЯТКАПойдем кататься на льдинах Пойдем кататься на льдинах с утра За березовым соком По весне спешит детвора Пойдем за грибами Разведем костер до небес Запоем затанцуем Чтобы камень с души исчез Крепче держи рукоятку меча Зоркое сердце свое береги Звезды сияют -они не молчат Только об этом не знают враги ТОТАЛЬНЫЙ ДЖАЗКомандир дал приказ Вести огонь Восемьсот Аккордов в час Командир дал приказ Играть Играть тотальный джаз КОНТРОЛЬКрасный снег ушел бродить по свету Двести тысяч лет бродил упал В леддяную огнненую лету Лег в мои глаза и зарыдал Держи контроль Держи контроль Я бы смог ослепнуть от печали Ночь могла бы стать моей судьбой Боги мне другой приказ отдали Я иду в последний медный бой Держать контроль Держать контроль Держи контроль Держи контроль КАРМА МИРАНе спеши раздавать матюги Виноваты не только враги Жизнь в сугробах не проста Но очень сурова и густа Карма мира покрыта жиром Худей сука - худей ZU-DWAРадости нет границ Солнце смеется гурьбой Рыбы и много птиц С песней летают за мной Вместе в чудесном саду ZUDWA играет в лапту С тобой Со мной ZUDWA ZUDWA ZUDWA КАПИТАН НЕМОЯ упал в большую пропасть Я хотел увидеть тайну У меня разбито сердце Знаю это не случайно Я ушел в большую воду Видел золотую рыбу Я раскрасил свою память Острой каменною глыбой Я пропал в большой тайге Встретил бога на игле Завязал узлом живот Снег украл мой теплый след Я нырнул в большое небо Полюбил ночную птицу Вместе с ней я стал жрать падаль И с тех пор мне ах не спится Тихо шепчет океан Капитан Немо пьян БРЕДTwo three – go Ночь мыла труп луны Сны были холодны Смех плакал солнечной слезой Смерть была живой свиньей Земля была вдовой Two three – go Голая невеста Мертвый жених Я был свидетель Пил пел за двоих Свадьба людоедов Похороны птиц Видать коль родится мертвым Легче умирать Two three – go Ада нет Рая нет Радость есть бред ГУРЬБАЯ хотел быть равниной Я хотел быть равниной Я хотел быть снегом Я хотел быть льдом В РАЙ Развяжи узел мой Полюби дерьмо душой Заверни губу в квадрат Здравствуй ад Я - твой брат Здравствуй брат Ты - мой ад Блюй Глотай Страдай Страдай ФИКУСЫЖелтые фикусы на подоконике Красное небо в рубцах Моя фиолетово-бледная оргия Книга о двух концах Если устанешь читать брось в костер Красный кирпич над багровым закатом Сжатый в костлявой руке Брызгает кровью по белым палатам И бьет по стекляной башке Вдребезги напополам здравствуй бедлам В доме напротив Луны живет шизофреник Я видел его вчера он гулял по карнизам Он не лунатик он просто любит петь песни В институте ржавых гвоздей он ведет магнетизм А кто проходил мимо окон большой водокачки Тот знает где спрятан труп лапочки-дочки Об этом знает еще одна старая прачка Но у нее нет языка на этом я ставлю точку ВОДА-ОГОНЬВода должна течь Сквозь пальцы вселенной Вода должна течь Через тебя и меня Вода должна течь Сквозь эхо любви Вода должна течь По трубам огня Огонь должен жечь Пальцы порока Огонь должен жечь Гипноз пустоты Огонь должен сжечь Лебединую песню Огонь должен беречь Очаг красоты Вода должна течь А воздух дышать Земля рожать Z U D W A Всеволод Гаккель Новые дворники, сторожа и кочегары Ни шагу назад!...Но и ни шагу вперед Когда пишут о музыканте, то принято давать оценку его творчеству. Обычно это делают музыкальные критики, либо журналисты, с мнением которых принято считаться. Я не принадлежу ни к той, ни к другой категории, и постараюсь от этого воздержаться. К кому мне себя отнести? Больше всего мне хотелось бы отнести себя к друзьям. Но другом Эдику я, пожалуй, не был и даже не был приятелем. В лучшем случае старшим товарищем. И, наверное, моей самой большой ошибкой в эпопее с "Химерой" было предложение стать их менеджером (этаким Бари Алибасовым), когда я связал себя обязательствами по отношению к этой группе, и финансовыми в том числе. Как бы удачно ни складывалось наше сотрудничество, думаю, что абсолютной удовлетворенности действиями менеджера не бывает. Тем более в это, может быть, самое сложное время, когда талант никому не нужен, и все стало развиваться по уродливым законам ресторанного шоу-бизнеса. Хотя единственное, чего мне хотелось — это как раз дружбы. Когда "ТаМtAm" начал принимать конкретные очертания и я увидел, что, может быть, мои усилия на этом поприще не бесполезны, у меня возникла иллюзия, что все еще поправимо, и мы по крупице сможем создать нормальную схему, которая начнет работать на музыканта. Клуб в то время больше походил на хипповую коммуну, нежели на Мекку панк-рока. Молодежный центр, который нас пустил, еще носил следы былого процветания, и фойе было завалено грудами разломанных театральных кресел, которыми невозможно было пользоваться, но которые при этом было некуда деть. Эти обломки мы стали развинчивать, и образовалось огромное количество мягких сидений, на которых удобно было сидеть, если их положить прямо на пол. Поскольку сцена была невысокая, мы стали раскладывать несколько рядов этих сидений перед сценой. На них устраивалось человек тридцать-сорок, затем ставили несколько рядов оставшихся в живых кресел, а за ними в зал уже набивались те, кому не хватало сидяче-лежачих мест. Пустой зал перед концертом выглядел достаточно бредово, но та категория людей, которая стала туда ходить, ни на что не обращала внимания и с благодарностью принимала то, что ей предлагали. И во время концерта зал являл собой странную картину, когда люди сидели, лежали, стояли, а иногда даже казалось, что свисали с потолка. Как раз таким и был первый концерт "Депутата Балтики" в "TaMtAme" в октябре 1991 года. Я до этого ничего не слышал ни об одной из тех групп, что в то время у нас выступали, и даже не прослушивал демо записи, поэтому ни малейшего представления не имел, что за музыку играет очередная записавшаяся на выступление группа. К тому времени уже состоялись главные концерты, я уже начинал ориентироваться в ситуации и уже привык от каждого нового концерта ожидать откровения. Конечно же, сейчас я могу вспомнить только ощущение от того концерта, и это было ощущением радости от соприкосновения с настоящим. С тех пор на концертах этой группы оно меня не покидало, и даже когда позднее к нему стала примешиваться боль, это ощущение не проходило. После концерта я подошел к ним — в то время у нас не было никакой гримерной и вообще никакого backstage area, и предлoжил им выступить в удобное для них время. Я чувствовал себя немного неловко, поскольку в то время этот мир меня к себе еще не подпускал. Хоть я и организовал этот клуб, ко мне относились настороженно. Конечно же, я прекрасно представлял себе, что уже прямо тогда с этим надо было что-то делать. Нужно было создавать лэйбл, записывать и издавать эту музыку. Но мне самому это было не под силу, и я думал, что если я стал решать эту проблему на уровне клуба, то вот сейчас появятся молодые предприимчивые люди, которые станут все это делать. Пока же уже хорошо было то, что некоторые группы получили возможность регулярно выступать. Сейчас я уже не помню точно, но примерно в это время, когда еще играл Гена Бачинский и они еще назывались "Депутатом Балтики", очередной концерт Эдик начал с того, что при свете тусклой лампочки, почти в полной темноте, поджарил на плитке яичницу, угостил ею дружков, сидящих на полу перед сценой, затем вылил на голову пузырек шампуня и, тщательно намылив всю голову и лицо, сделал себе из пены ирокеза. Когда он взял в руки гитару и запел, пена постепенно начала опадать и на белой маске стали проявляться глаза, а ирокез устало опустился на лоб. Это имело такой зрительный психоделический эффект, которого невозможно достичь никакой компьютерной мультипликацией. Концерт завершился тем, что прямо на сцене он вылил на голову ведро воды, вымылся по пояс, собрал свою гитару и трубы, и улыбнувшись своей детской улыбкой, немного стесняясь, ушел домой. Я настолько стушевался, что даже побоялся подойти к нему, чтобы выразить свое не знаю что, то ли восторг, то ли испуг. В этом человеке я увидел такую силу, которая меня притягивала и пугала одновременно. Нет, не испуг. Сила была абсолютно позитивна, скорее состояние, когда захватывает дух. Безусловно, я становился преданным фаном этой группы. У меня в то время был хороший фотоаппарат, и иногда у меня получались удачные снимки, но в это время я боялся все это вспугнуть и никогда не фотографировал. Сейчас, конечно, немного жалею, поскольку первый период нашего клуба остался совершенно не зафиксированным, хотя я и по-прежнему считаю, что тогда делал правильно. Первая "Егазеба", побочный проект Эдика, иногда включавший всю группу, состоялась в марте 1992 года. Она поразила меня тем, что эти не очень искусные музыканты просто выходили на сцену, брали в руки инструменты и очень уверенно начинали играть спонтанную музыку. И удивительно, что это получалось примитивнее, но интереснее, чем многие импровизационные концерты маститых музыкантов, что мне приходилось видеть, которые строились по этому же принципу. Здесь не было амбиций, а было подкупающее естество. Тогда я впервые увидел, как Эдик играет на гармони и трубе. Но все по–настоящему началось, когда он заиграл на электрической гитаре. И с этого началась "Химера". Первый концерт "Химеры" состоялся в мае 1992 года. Я не знаю, чем был обусловлен уход Гены Бачинского, тем более что он не ушел совсем, а взял на себя функции менеджера. Но в силу ли обстоятельств Эдику пришлось играть на электрической гитаре или это было обусловлено новой концепцией, это был, безусловно, переход в новое качество — Эдик оказался незаурядным гитаристом. Хотя вся его игра заключалась в звуке, аналога которому я не могу и не пытаюсь найти. Я не знаю, как он это делал, но он умудрялся извлекать такой звук, который я его ощущал чисто физически. Изменился звук всей группы, было такое ощущение, что все заиграли по-другому. И это был стопроцентный панк-рок. Летом я по-прежнему работал сезонным рабочим на теннисном корте. Денег мне уже не платили и я выполнял всю работу безвозмездно за право находиться там, сколько я захочу. Получалось так, что я на таких условиях имел "дачу" почти в центре города, и постепенно "TaMtAm" плавно перекочевал с Васильевского острова на Каменный. Иногда приходили Паша и Эдик со своей невестой Тосей. Я про них так ничего не знал, поскольку у меня пока не складывались отношения ни с одной из групп. Это был период, когда мы все притирались друг к другу, и моя "дача" была лучшим для этого местом. Оказалось, что мы с Эдиком были почти коллегами — он работал дворником на Петроградской и иногда выручал меня садовым инвентарем. Чуть позже Лена Гудкова, которая тоже очень привязалась к этой группе, предприняла попытку записать студийный альбом "Химеры", которую она и осуществила на свои деньги в одной из студий "Мелодии" на Большой Охте. Но, к сожалению, дальнейшего развития этот проект не получил. Выпустить значительным тиражом мы были не в состоянии, и он так и разошелся в количестве около сотни вручную записанных Геной кассет. Это была самая бредовая группа, с которой мне довелось пересекаться, но они стали выступать в этом клубе каждый четверг в течение целого сезона. Если забраться в "ТаМtАm", то там и сейчас на стене репетиционной точки, где они жили на "нарах", можно обнаружить портреты Тимы Земляникина и Димы, руки неизвестного мастера. Хотя я почти не бывал там по будням, если этого не требовали какие-нибудь хозяйственные дела, мне иногда удавалось подсмотреть и подслушать, как рождался тот или иной проект. То, как Тима делал фонограмму для очередной "Авдогесы", того стоило. Он колдовал над проигрывателем, подвязывая тонарм на резинке и записывал на магнитофон немыслимые механические петли из рок-н-ролльной классики, детских песен, а иногда и просто включал целую песню "Ласкового мая". Затем уже под эту фонограмму без репетиций он выходил на сцену, как всегда садился на корточки спиной к залу и начинал свой безумный даб, в это время Эдик в своей обычной манере играл на гитаре, а Дима играл на басу с фузом и блажил дурным голосом. Иногда, предаваясь мирским утехам, они продавали пустые бутылки вместе с ящиками, из-за чего мне постоянно приходилось с ними ссориться. Пиво к концерту можно было купить только в обмен на посуду с тарой и, подворовывая, они ставили нас в затруднительное положение, что повлекло за собой конец "Авдогесы". Тима был изгнан, а Диме было отказано в пансионе. Правда, его потом из жалости пустили, но вскоре он сел в тюрьму, попавшись с какой-то дрянью. Последние годы Эдик жил в Выборге и играл на барабанах в местной группе "Стенабит" и группе "Последние танки в Париже", которая играла несколько песен "Химеры", в которой он тоже иногда играл на разных инструментах. Обе группы были частыми гостями у нас в клубе. Витус потом говорил, что это Эдик научил его играть на барабанах. Летом 1994 года "Химера" совершила Европейский тур с группой анархистов из Швейцарии Steine Fur Den Freiden. Юра поехать не смог и на басу пришлось играть Гене Бачинскому. В свой первый тур Гена и Эдик неосмотрительно взяли своих жен. Это имело серьезные последствия. В это время мне тоже довелось быть в Германии с группой "Вино". И я уговорил своих немецких друзей сделать крюк в 300 километров и поехать на панк-пикник недалеко от Бремена, где должна была играть "Химера". Концерт был не самым лучшим, но я был очень рад их всех повидать. Правда, к этому времени, после месяца, проведенного на колесах, и ночевок в сквотах, у них нарушились отношения внутри группы, девушки друг с другом уже не разговаривали. А когда все вернулись домой, Гена сложил с себя функции басиста и менеджера и покинул группу. Это было грустно, поскольку то, что для этой группы делал Гена, вряд-ли бы мог сделать кто-то другой. Он постоянно что-то изобретал, выпускал концертные записи и альбомы, которые они записывали с Андрюшей Алякринским. Особенно интересен концептуальный альбом "Маша и Медведь", записанный ими во время одного из концертов "Егазебы". В каждом номере его "Вестника Лабуха", музыкальной страницы в студенческой газете ЛЭТИ, непременно была заметка о "Химере", всегда с юмором. Приводилась дискография и публиковались фотографии группы и картинки Эдика. Фактически он создал настоящий фан-клуб. И поскольку я был преданным фаном этой группы, я всегда с удовольствием читал эту газету. Плюс ко всему, Гена очень эрудированный и коммуникабельный человек, имел массу контактов и находился в постоянной переписке с музыкантами по всему миру. Я внимательно наблюдал за всем происходящим с этой группой. После Гены у них так никто и не появился. Прошло больше года, они по-прежнему регулярно играли в "ТaMtAm`е", но за пределы его уже никуда не могли выйти. Вова Матушкин, который после ухода Андрюши Алякринского из "TaMtAm`a" взял на себя функции звукорежиссера, записал альбом "Нуихули", который, как и все предыдущие, не был выпущен, а тиражировался кустарным образом и распространялся среди друзей. Может быть, несколько штук было продано во время концертов. Осенью 1995 года мне довелось стажироваться в Нью-Йорке. Я на два месяца углубился в изучение местной независимой музыкальной сцены, сопоставляя ее с тем опытом, который я имел в нашем клубе. По возвращении, еще не оправившись от джет лэгa, я попал прямо на концерт "Химеры". Я был настолько ошеломлен, что после концерта побежал в гримерную и предложил им контракт. Конечно же, мы ничего не подписывали, но я был готов делать для них все, что угодно, зная, что я имею дело с великой группой. Я верил, что надо чуть-чуть подождать, записать грамотный альбом и все будет хорошо — она займет подобающее место и приобретет заслуженный авторитет. Но надо было с чего-то начинать. В это время на горизонте появился мой старый знакомый Леша Ершов, который вернул к жизни свой лейбл "Kurizza Bros" и решил обратить внимание на независимые группы. Конечно же, в числе первых групп, которые я ему порекомендовал, была "Химера", и они тут же подписали контракт. Я был очень доволен. Мы во второй раз съездили в Москву, но места были не совсем правильными для такой музыки, на концертах было мало народу, а мой старый друг Саша Липницкий, который организовал их, "подмочил" свою репутацию в этих местах, порекомендовав такую группу. "Kurizza" уже записала "Югендштиль" и "Пауков", и очередь уже подходила к "Химере". Вскоре, в компании Андрюши и Босса, мы с "Химерой" отправились в Германию, где они сыграли несколько хороших концертов в Гамбурге и один абсолютно выходящий из всех рядов вон концерт в Берлине. Это было в сквоте на Linienstrasse. Посреди двора в огромном котле на костре готовилась еда. Зал был в подвале, попасть в который можно было только по автомобильным покрышкам, брошенным в воду. Народу было вполне достаточно, и начался обыкновенный концерт, где играли классические немецкие группы. Когда же заиграла "Химера" и все уже хорошо разогрелись, откуда-то появились натуральные гоблины с факелами и бутылками керосина в руках, которые, растолкав публику перед сценой, стали извергать огонь. Пятиметровые языки пламени начали носиться под низким потолком, всех обдавая жаром. Все просто присели на корточки. Через несколько минут уже весь подвал был наполнен дымом, а с потолка капали пары керосина. Чуть было не началась паника, и вся публика со слезящимися глазами с трудом выползла во двор. Оказавшись на воздухе, откашливаясь и восхищаясь местными обычаями, мы однако еще долго слышали, как "Химера" продолжала играть, последними покинув поле битвы. Выяснилось, что таким приемом было выказано наивысшее одобрение. Вернувшись, мы узнали, что "TaMtAm" закрыли. Но начиналось лето, и значит, все было в порядке. "Химера" приступила к записи на "Мелодии". Запись проходила легко и безмятежно, параллельно с нею велась съемка документального фильма, которую мы затеяли с Сашей Розановым. Я же не мог на ней сконцентрироваться, поскольку меня сильно подкосило известие о болезни Курехина. Когда запись была окончена и пора было переходить к выпуску, у нас начались некоторые разногласия с Ершовым относительно концепции альбома. Получалось, что мы изначально все это видели по разному. И по прошествии нескольких недель изнурительных разговоров, мы пришли к разумному соглашению, что я могу "выкупить" "Химеру", возместив расходы на запись. Я не был готов к такому развитию событий, но почувствовал некоторое облегчение. Группа ни во что не вмешивалась, мне удалось найти деньги, и контракт был расторгнут. Сейчас трудно судить, какое решение было правильным, но тогда я не был в состоянии ждать, когда что-то разрешится само-собой. В это же время "Химера" приняла участие в фестивале "Учитесь плавать", но их выступление осталось незамеченным, хотя песня "Карма Мира" попала в сборник. В фестивале же на Петровском стадионе они не принимали участия, поскольку еще в бытность "TaMtAm`a" Женя Мочулов предложил мне провести отборочный тур и направить депутатов на суд авторитетной комиссии для участия собственно в фестивале. Это совершенно противоречило моей концепции клуба и всему тому, что я делал в последние годы, и я категорически отказался. Дело в том, что группы, игравшие в "TaMtAm`e", в нем не состояли, а то, что имена многих с ним ассоциировались, — это вопрос взаимной симпатии и привязанности. Хотя я прекрасно отдаю себе отчет в том, что такие фестивали нужны и для многих групп это реальный шанс обратить на себя внимание. Получалось так, что мои принципы шли в разрез с тем, что должен делать менеджер в интересах группы. Взвесив все за и против, уже приобретя опыт заключения контрактов с лейблами, чтобы не пришлось отстаивать интересы группы, я решил выпустить "Химеру" под собственным лейблом "TaMtAm". Но все, на что я мог решиться в это время — это выпустить его на кассете. Финансовая ситуация не позволяла замахнуться на CD. Но во всем этом присутствует известная доля снобизма, и, конечно же, каждая молодая группа хочет видеть свой опус выпущенным на CD. Это веяние времени. Осенью мы собрались у меня дома на художественный совет при участии всей группы. Альбом, который мы составили с Андреем Алякринским, был принят, но процесс выпуска кассеты затянулся на долгие месяцы. Началось все с того, что в процессе работы над обложкой, когда мы с Эдиком приехали к Ие Тамаровой, которая делала макет, и я увидел первую пробу, мне пришла в голову идея анонимного плаката с загадочным словом ZUDWA. Еще с первого исполнения этой песни в "ТaMtAm`e" я был очарован ею, и меня завораживало это слово. Еще было достаточно тепло, и мне показалось, что будет интересно, если в течение недели по всему городу мы расклеим 2000 плакатов. Люди будут натыкаться на них в самых неожиданных местах и никто ничего не будет понимать. Но кто-то будет знать, что это не реклама зубной пасты. И постепенно у всех на устах будет ZUDWA. Но сперва что-то не сложилось по срокам, потом две трети тиража ушли в брак, и к тому моменту, когда мы все-таки имели около 600 плакатов и мои друзья из "TaMtAm`a" взялись за расклейку, начались дожди. А когда мы получили весь тираж, и вовсе наступили морозы. ZUDWA–кампания провалилась, хотя в некоторых местах до сих пор можно наткнуться на обрывок этого плаката. У меня же дома их осталось больше тысячи. Такие же нелепости преследовали и саму кассету, когда возникали препятствия на каждом этапе ее изготовления, от полиграфии до мастер тэйпа, и она категорически не хотела выпускаться. Глубокой осенью нам удалось арендовать репетиционную точку в неотапливаемом здании бывшего НИИ Киноаппаратуры на улице Бакунина. У меня было некоторое количество аппаратуры, которой было вполне достаточно для репетиций, и мы обосновались в самом дальнем крыле здания на последнем этаже. Еще в период "TaMtAm`a" время от времени с "Химерой" играл тромбонист Юра, игра которого добавляла некоторый кайф к звуку группы. А этой осенью появился трубач Антон, который, как мне казалось, в эту группу не привносил ничего. Уникальная манера Эдика одновременной игры на гитаре и трубах была неповторима. Но они очень сблизились с Эдиком, и он оказывал на него сильное влияние. В чем оно выражалось, я не знаю, но Эдик изменился. До меня доносились слухи, что Антон выражал недовольство тем, что моя нерасторопность не позволяет этой группе зарабатывать деньги. Но я ничего не мог поделать, мы имели разный опыт и, вероятно, он лучше меня знал, как такая группа может зарабатывать деньги. Концерты в это время оказались возможны только в "Горе", и на одном из них Эдик растоптал гитару. Этот сценический прием, который Эдик уже давно практиковал, Антон тоже интерпретировал как акт отчаяния. Я знал, что это не так, и мне было досадно, что я в чем-то должен перед ним оправдываться. Ребята из группы все где-то работали, и вопрос денег не стоял у них так остро, как у Эдика, но я всегда старался ему помочь. Оставалось уповать на то, что с выходом альбома обстоятельства переменятся к лучшему. Уже были предварительные договоренности о том, что весной или летом снова можно будет поехать в Германию. Чуть позже в соседнем квартале открылось "Молоко". Для каждого концерта в этом клубе аппаратуру приходилось носить на себе. Иногда ее у нас брали и для концертов других групп. Порой ее не успевали вовремя отнести назад, а то и просто это не имело смысла и было лень, поскольку приближался уик-енд и ее надо было нести назад. Вначале точка обогревалась мощным промышленным обогревателем, но с наступлением холодов его у нас отобрали, а трамвайных и бытовых обогревателей, которые мы насобирали, было недостаточно. Когда же у Эдика возникали семейные проблемы и он оставался там ночевать, то это трудно было себе представить. Чтобы оправдывать расходы на аренду точки, мы пытались было скооперироваться с Маркшейдерами, Растоманом, Nord Folks, а впоследствии и с "Вермишелью", с которой я только что сам начал играть. Но Маркшейдеры пару раз порепетировали и переехали на более удобную точку. "Вермишель" чувствовала себя неуютно, иногда, приходя на репетицию, там можно было застать спящих незнакомых людей. Становилось грустно, почти никто не репетировал, надо было изобретать какие-то средства, чтобы оплачивать точку. Я чувствовал свою беспомощность, и на очередном концерте Химеры в "Молоке" я предложил от нее отказаться до наступления тепла. Но Эдик меня уговорил, что эту точку непременно надо сохранить. В середине февраля, под лейблом TaMtAm 001 вышел первый релиз — Химера ZUDWA. Но это уже не имеет никакого значения. Всеволод Гаккель. “Аквариум как способ ухода за теннисным кортом” (фрагменты книги, посвященные Химере) Но особенное место среди любимых групп заняла Химера. Я не могу объяснить почему, просто она на меня безотказно действовала. Это было что-то персональное. И когда это бывает так, то как правило, потом тебя больно бьет. Но что делать - так устроен этот мир. Еще когда они назывались Депутатом Балтики, они произвели на меня впечатление своей законченностью, как это было с Ножами. Только Ножи были строгими, готическими и абсолютно абстрактными. Химера же была конкретна, при этом она была очень подвижна. Эдик Старков был настоящей звездой. Я смело могу поставить его в один ряд с Джимом Моррисоном, Игги Попом, Петей Мамоновым и Сашей Башлачевым. Это был очень красивый человек атлетического сложения, в котором сочеталась невероятная сила, незаурядный ум, самобытный голос, совершенно бешенная энергия, но при этом в нем не было никакой агрессии. Он был прирожденным шоуменом, основным атрибутом которого являлось его естество и невероятная мягкость, если не сказать кротость. В нем не было никакой позы, на концертах он просто одевал кузнечный фартук и выступал, как правило, босиком. Он сочинял безупречные песни и так владел своим голосом, что через некоторое время стал для меня абсолютным. Его игру на гитаре, в особенности звукоизвлечение я ни с чем не могу сопоставить. Сама же группа, казалось, представляла собой собрание людей, которых ничего не связывало. Они совершенно не общались вне репетиций и концертов. И при этом каждый из музыкантов был незаменим, и они добивались такого звука и такой силы психологического воздействия, что на каждой песне я находился в напряжении, которое меня не отпускало до конца выступления. Конечно же это мое индивидуальное восприятие, но это было по-настоящему. Наверное я еще долго мог бы упражняться в эпитетах, но сейчас это уже не имеет смысла. Эдик был моим фаворитом, и мне очень хотелось его баловать, но конечно же я себе не мог такого позволить, и все льготы, которые он имел, заключались в том, что Химера могла играть, когда хотела и когда им это было удобно. Был очень удачный вечер. Химера cобиралась играть unplugged и должна была выступать московская группа Наив. Я никому не сказал об ожидаемом визите, чтобы музыканты не выпендривались. Дэвид (Бирн) пришел вместе с известной американской тусовщицей и фотографом Хайди Холлинджер, которая уже давно жила в Москве. Уже играла Химера, и я провел их за пульт на гостевое место. Дэвида почти никто не заметил, но в перерыве его все же кто-то опознал, и по клубу пробежал слух. Когда этот слух дошел до музыкантов Наива, которые уже были на сцене, он претерпел некоторые изменения и солист группы сказал, что они рады приветствовать, находящегося в зале, Дэвида Гилмора. В это время, как и каждый год, надо было порекомендовать кого-нибудь для поездки в Гамбург. И конечно же я решил, что это будет Химера. Немцы обычно оплачивали проезд нескольких людей, и я пригласил Андрюшу Алякринского и Босса. К этому времени уже почти все ребята из нашей команды последовательно съездили в Гамбург. А один раз нам даже удалось организовать поездку для всех девушек. Мы стали готовиться к отъезду Химеры, который был намечен на 22 апреля. Химера уже предприняла один тур по Европе, когда швейцарская группа анархистов Steine Fur Den Frieden пригласила их сопровождать во время своего тура. Басист Химеры, Юра Лебедев, тогда поехать не смог, и в эту поездку они пригласили Гену Бачинского, который раньше играл на гитаре еще в Депутате Балтики, первой инкарнации Химеры. Сложив тогда с себя функции гитариста, он стал менеджером группы, в чем преуспел и, с моей точки зрения, идеально выполнял эту работу. Он необычайно эрудирован и коммуникабелен, у него была масса контактов, и ему легко удалось устроить первый тур. Но они имели неосторожность в этот тур поехать со своими женами, которые в дороге не поладили, что по возвращении повлекло за собой разрыв отношений. Гена снял с себя функции менеджера, и группа была беспризорной до того момента, пока я не предложил им свои услуги. В эту же поездку они собирались в полном составе вместе с Юрой. Мы благополучно добрались до Берлина на поезде. Правда в Варшаве, когда нам нужно было переехать с одного вокзала на другой, нас арестовали контролеры и слупили огромный штраф. Когда мы приехали к Свете Мюллер, агенту TaMtAma в Берлине, мы получили известие о том, что клуб закрыт. Первым импульсом было все бросить и мчать домой. Но я позвонил Лене, и она меня сразу успокоила. Я знал, что она сделает все, что в этой ситуации потребуется, а я все равно ничего не смогу изменить. И на следующий день мы из Берлина поехали в Гамбург. Мой друг Валера Сорокин, который к этому времени уже несколько лет жил в Берлине, как раз перегонял автомобиль по этому маршруту, он также вписал своего брата Юру, и мы на двух роскошных автомобилях мигом домчали до Бергедорфа, где нас ждали Кирстен с Андреем. Нас как обычно разместили по друзьям. Эдик же сговорился со своим дружком Бумо, который специально к нему приехал из Швейцарии, и они поехали в Гамбург ночевать в сквоте. Вообще Эдик существовал абсолютно независимо от остальных музыкантов группы. И мне с большим трудом удавалось найти к нему доступ. И в этом, наверное, была моя основная ошибка. Я пытался его искать, в то время, как музыканты группы этого не делали и поэтому до сих пор вместе и играли. Эдик был очень наивен и для меня был кристально чистым человеком. У него был период, когда он был очень сильно зависим от наркотиков и совершенно посадил себе печень. Но я никогда не помню, чтобы он был зол или агрессивен. Он исчезал на несколько дней, и я волновался, что он может не придти или опоздает на концерт, но музыканты группы были совершенно спокойны, они знали, что Эдик проявится. Молодежные центры в Бергедорфе и Бильштедте, где проходили концерты, были не самыми подходящими местами для такого рода музыки. И мы искали возможности выступить в каком-нибудь реальном месте, и Кирстен удалось сговориться с клубом Stortebecker, в котором Химера разогревала канадскую группу Propaghandi. Не смотря на то, что все пришли на канадцев, Химеру очень хорошо принимали. Пока мы были в Гамбурге, Света Мюллер сговорилась на концерт в сквоте на Линиен штрассе в бывшем Восточном Берлине. Этот квартал почти весь захватили сквоттеры, и он оказался в самом центре объединенного Берлина. Я уже бывал в таких местах, и каждый раз меня восхищало то, как независимо живут эти люди. Я знал, что я принадлежу этому миру, но мой поезд уже проехал эту остановку. Зал находился в наполовину затопленном подвале, и пройти в него можно было только через пролом в стене по автомобильным покрышкам, брошенным в воду. Посреди двора на костре в большом котле готовилась еда. Мои берлинские друзья, которых я пригласил на концерт своей любимой группы, воспользовались разными предлогами и слили. Из всех щелей выползал дикий люд, который постепенно заполнил весь подвал. Самое интересное, что все-таки пришло много внешней публики и было продано достаточное количество билетов. Сначала играли две классические немецкие группы, и люди расслабленно тусовались, кто-то танцевал. Но когда заиграла Химера, вдруг все пришло в движение. Появились какие-то люди с факелами и бутылками керосина в руках, которые стали изрыгать огонь. Трехметровые языки пламени носились под потолком и всех обдавало жаром так, что приходилось приседать. Через какое-то время все пространство было заполнено горячими парами керосина и дымом. И когда воздуха не осталось совсем, публика ломанулась наружу. Я тоже сломался и выполз на воздух. В проходах было темно и ничего не было видно. Это был натуральный ад. Но из под земли еще долго доносились звуки Химеры. Они вышли последними, когда в зале не осталось ни одного человека. Как выяснилось, таким образом группе было выказано наивысочайшее одобрение. И потом даже заплатили денег. Ничего подобного я ни в каких Америках не видывал. Химера приступила к записи альбома на Мелодии. Я уговорил Ершова в процессе записи организовать видеосъемку. Он согласился, и я сговорился с Сашей Розановым, помочь нам в этом. Саша как раз только что получил грант от Фонда Сороса на съемку фильма о петербургской независимой музыке. Также мы с Химерой предприняли поездку в Москву на фестиваль Учитесь плавать. Это был реальный шанс для группы мелькнуть в московской тусовке. У группы не было своего звукорежиссера. и я уговаривал поехать Андрея Алякринского, который хорошо знал звук этой группы. Но Андрюша поехать не смог, и с нами поехала Ольга Ходаковская. Она тоже хорошо делает звук, но в той ситуации требовалась мобильность. Надо было отстроить звук группы в течение получасового саундчека, а потом быстро перестроиться во время короткого перерыва, и Ольга немного растерялась. В результате группа не прозвучала, и ее выступление никого не впечатлило Когда я вернулся, то Курехина перевели в Покровскую больницу прямо напротив ДК Кирова, где был офис Куриццы. Я ехал на велосипеде в больницу, после этого заходил к Ершову и ехал дальше в студию, где писалась Химера. И так меня мотало целыми днями. У Химеры была мощнейшая программа, и группа находилась в блестящей форме. Андрюша с Сашей Докшиным увлеченно делали свое дело, и мне было приятно наблюдать за тем, что все эти люди знают, что делают. И Саша Розанов снял на видео несколько смен звукозаписи. Но я не мог сконцентрироваться на происходящем, и мои мысли были о другом. Через какое-то время Леша Ершов, будучи продюсером, стал давать советы, каким ему хотелось видеть их альбом. Он говорил, что альбом слишком тяжелый и надо добавить несколько акустических песен. Я стал протестовать и приводить доводы в защиту того, что группа знает, что делать. Но Ершов настоял на том, чтобы они все-таки записали несколько спокойных песен. Материала получалось на два альбома, и я не понимал, как из этих разных песен можно склеить один. Лена меня поддержала, но группе похоже было все равно. По завершении записи мы решили сделать концерт Химеры в Молодежном театре на Фонтанке, и Саша Розанов отснял весь концерт на две камеры, а мы сделали запись на DAT магнитофон прямо с пульта. Каждый разговор по поводу альбома Химеры превращался в принципиальный спор. Все время что-то было не так. Ершов действительно имел право решать, он платил деньги, и это у него был контракт с Химерой, а не у меня. Мы же никаких контрактов не подписывали. И в один прекрасный момент Ершов предложил пойти на дружескую уступку. Коль скоро все так сложилось, он предложил мне выкупить контракт, покрыв расходы на запись и видеосъемку. У меня не было таких денег, но я сразу согласился. По счастью мне удалось занять такую сумму, через два дня мы расторгли контракт и на этой стадии с Куриццей расстались. Все это время я искал место, подходящее для репетиций Химеры. Один наш знакомый Олег Подберезный, который очень сильно запал на Химеру, сговорился в заводском клубе на Малой Охте, что группа может там репетировать и раз в месяц играть отчетные концерты. Это очень напоминало времена моей юности. На этой точке сидел Олег Байдак, брат небезызвестного Юры. Они там пили и на ближайший концерт обещали нам выкатить аппарат. Все казалось очень симпатичным. Но в день концерта мне пришлось самому носить неподъемный аппарат на четвертый этаж. У них не оказалось даже мониторов и “косы”. В итоге они паяли эту “косу” до самого начала концерта, который по давней традиции задержали. Я давно уже отвык от такой самодеятельности. Концерт был хорошим, пришло человек сто пятьдесят и для нового места это было не плохо. Вся тусовка была знакомая, и очень странно было видеть всех этих людей вне стен TaMtAma. По традиции, у кого-то украли рюкзак, и моё настроение было испорчено. Химера почему-то не стала там репетировать, и как-то Саша Розанов предложил сходить в Институт Киноаппаратуры на улице Бакунина, где по слухам было можно арендовать помещение. Мы с Эдиком пошли посмотреть, и ему там очень понравилось. Мы выбрали самую дальнюю комнату на верхнем этаже, на котором кроме нас никого не было, и перевезли аппаратуру с Малой Охты. Это было странное здание бывшего института, из которого давно все съехали, и оно оставалось пустым. Работали только несколько цехов на втором этаже. Там не было отопления, но пока было тепло. Начальник обещал, что к зиме они его наладят, и с наступлением холодов нам дали промышленный обогреватель, который быстро нагревал все помещение. Все было очень симпатично, только мне нужно было за это платить кругленькую сумму денег, взять же их было неоткуда. Через месяц в этом же квартале, в помещении Театра на Перекупном, открылся клуб Молоко. Я симпатизировал Юре Угрюмову и обещал ему посодействовать. У них было плохо с аппаратом, и мы договорились, что каждую субботу, в день концерта, можно будет брать комбики и барабаны на Бакунина и после концерта их туда относить. Это было не очень удобно, особенно, если учесть то, что назад все это надо было таранить на пятый этаж. Но другого выхода у них не было, и стало быть его не было и у меня. Клуб Молоко открылся концертом Химеры. И недели две-три все шло хорошо. Надо было что-то придумывать с изданием альбома. Я надеялся на FeeLee, они даже включили песню Химеры в сборник фестиваля Учитесь плавать. Но о группе они судили по выступлению на фестивале, которое не произвело на них должного впечатления. Я решил самостоятельно выпустить альбом на кассете, и мне показалось важным зафиксировать этот факт под лейблом TaMtAm. Но на это еще требовались средства. Затевая делать альбом самостоятельно, я должен был изучить весь процесс, начиная с макета обложки, полиграфии и кончая изготовлением собственно кассеты. Я начал с макета. Я обратился к Ие Тамаровой, которая делала плакат к концерту Питера Хэммилла и спросил Эдика, как он мыслит обложку альбома. Сначала он нарисовал что-то карандашом, но цвета были плохие, и это было не интересно. Тогда он дал мне младенческую фотографию Тоси и сказал, что вот это идеальное оформление альбома. Наверное это и было так. Я отнес ее Ие, которая сказала, что это всегда можно оставить, но можно придумать что-нибудь поинтереснее. Я принес ей кучу фотографий Химеры и кое-что из картинок Эдика, и она начала фантазировать со словом Zudwa. Когда через несколько дней я к ней зашел, то увидел фантастическое решение обложки. Взяв фрагмент одной фотографии, который давал удивительно точное ощущение пластики Эдика, она выделила его изогнутый силуэт. Но я не хотел самостоятельно принимать решение и позвал Эдика. Эдик не выказал особого восторга, но и не сказал категоричного нет, и меня немного понесло. У меня возникла идея сделать анонимный плакат с силуэтом Эдика, как я увидел в первый раз на мониторе компьютера, с загадочным словом Zudwa. Еще в TaMtAme у Эдика появилась подруга, с которой они как-то сфотографировались вместе, а потом на ксероксе сделали несколько вариантов этих фотографий, на которых они были либо вдвоем, либо была одна нога Эдика, либо это были просто абстрактные картинки, и на каждой их них было написано Zudwa. Эти картинки с надписью Zudwa время от времени появлялись на стенах клуба. Я не понимал, что это такое, но каждый раз, когда я натыкался на это слово, оно меня интриговало. Когда же на очередном концерте Химеры я услышал эту песню, я был сражен наповал. И тут я решил использовать этот прием. Я решил напечатать две тысячи плакатов и заклеить ими весь город, чтобы люди натыкались на них везде: в метро, во дворах и на заборах. Это не было рекламным трюком, хотя и могло сработать, как реклама. Если бы я в течение месяца натыкался бы на это слово, а потом, зайдя в магазин, увидел бы альбом с такой картинкой и таким названием, то я обязательно из любопытства его купил бы. Но тут моя схема начала давать сбой. Сначала половина тиража плакатов ушла в брак. Повторный тираж застрял и не хотел печататься. Наступила глубокая осень, и пошли дожди. Я рассчитывал на своих друзей из клуба и надеялся, что смогу увлечь их этой идеей, и они быстро расклеют эти плакаты по всему городу. Но кому-то оказалось влом, кому-то было лень, и акция провалилась. Все-таки какое-то количество удалось расклеить, и они стали хаотично появляться в разных местах города. Конечно же я всегда их замечал, когда натыкался, но они не выбивались из общей массы расклеенных афиш и листовок. Такая же участь постигла саму кассету. Сначала Ия застряла с дизайном обложки. Что-то было не так. То не выводились цветоделительные пленки, то резчик в типографии не правильно разрезал обложки, и казалось этому не будет конца. Альбом категорически не хотел выходить. Вероятно, я совершил ту же ошибку, что и Леша Ершов, я слишком много взял на себя. Наконец, в конце января кассета все-таки появилась на свет. К этому времени началась чехарда с репетиционной точкой. Начались сбои с аппаратом, потому что никто после концерта в Молоке не хотел тащить аппарат обратно. Иногда его оставляли на всю неделю в клубе. Химера же репетировала раз в неделю, а иногда и реже. Но судя по всему беспокоился один я, поскольку мне за это приходилось платить. Я стал думать о том, что эту точку можно делить с какой-нибудь группой, и тем самым разделить расходы. Сначала вписались маркшейдера, но, порепетировав пару раз, они отказались. Отопление так и не включили, и у нас забрали нагреватель. Хоть мы и притащили какие-то бытовые нагреватели, все равно там было холодно. Когда же у Эдика начинались проблемы с Тосей, он оставался там ночевать. Он нигде не работал, и я старался ему как-нибудь помогать, но содержать его семью я был не в состоянии. В итоге, Эдик просто поселился на точке и перетащил туда свои пожитки, и незаметно там поселилась целая компания. Меня же не покидало нехорошее предчувствие того, что с Эдиком могло что-то произойти. Мне продолжали звонить его друзья. Прошло уже десять дней, как его не видели. Я долго отгонял от себя дурные мысли, но когда я уже смог перемещаться с палочкой, за мной на машине заехала Наташа Воробьева, и мы поехали на Бакунина. Мы решили прочесать заброшенное здание, и к ужасу всех собравшихся наши худшие предчувствия оправдались. Эдик был найден на чердаке этого здания. Мне пришлось заниматься похоронными хлопотами и, самое страшное - регулировать отношения Тоси с родственниками Эдика. Отрегулировать их мне не удалось и в итоге, вопреки желанию Тоси, его похоронили под Выборгом, рядом с отцом. Это была ужасная ситуация, которая вымотала всех нас, и я не смог встретиться с Борей Райскиным, чтобы попрощаться с ним. Через несколько дней из Нью-Йорка пришло печальное известие о его кончине. Никто не мог найти никакого разумного объяснения происшедшего. Тем более его не мог найти я. Вокруг все рушилось. Меня это настолько ошеломило, что хотелось спрятаться и больше не высовываться. Я стал тупо заниматься на виолончели, просто наматывая часы. Но клуба больше не было, а после смерти Эдика образовалась пустота. Я знал, что я раз и навсегда покончил с независимой музыкой. Меня больше ничего не интересовало. Меня не интересовало, что станет с другими музыкантами группы Химера. Не интересовало, то станет с другим группами. Я чувствовал, что свою функцию на этом поприще я выполнил до конца. Я мог распоряжаться своим прошлым по своему усмотрению и в итоге мог согласиться принять участие в помпезных концертах.