Книга третья Счастье без причин

7
Последние Поиски

Когда мои глаза открылись, я лежал на спине и смотрел в небо.

Должно быть, я задремал ненадолго. Потягиваясь, я сказал: "Нам обоим следует почаще выбираться со станции на пикники, как ты думаешь?"

"Да", - медленно произнёс он, - "Только ты и я".

Мы собрали свои вещи и прошли до автобуса около полутора миль через лес. Всю обратную дорогу, меня мучило смутное ощущение, что я забыл сказать или сделать что-то, однако, ко времени, когда автобус достиг низины, это ощущение исчезло.

Перед тем как выйти из автобуса, я спросил его: "Послушай, Сок, а почему бы нам завтра не совершить пробежку по холмам?"

"Зачем ждать до завтра?" - ответил он, - "Встречаемся на мосту через ручей в 23:30. Сделаем отличную полуночную пробежку по горным тропам".

В ту ночь полная луна окрасила серебром верхушки лесной растительности, когда мы начали пробежку. Но мне был знаком каждый фут этого пятимильного маршрута, и я мог бежать по нему даже в полном мраке.

После крутого подъёма по нижней тропе, моё тело разогрелось как хлебный тост. Вскоре, мы подбежали к перешейку и начали взбираться по нему. То, что, много месяцев назад, показалось исполинской горой, теперь едва ли требовало от меня усилий. Я бежал, дыша ровно и глубоко, валял дурака и улюлюкал отставшему позади Сократу: "Давай, старикашка…, догони меня, если можешь!"

На длинной, пологой части тропы я оглянулся назад, ожидая увидеть Сока. Его нигде не было видно. Я остановился, посмеиваясь, ожидая очередной ловушки. Ну что ж пусть побегает, поищет меня. Я присел на край холма и стал смотреть на дрожащие вдали огни Сан-Франциско на другом берегу бухты.

В этот момент зашептал ветер и, внезапно, я понял, что что-то не в порядке… совсем не в порядке. Я подскочил и помчался обратно.

Я обнаружил Сократа за изгибом тропы. Он лежал навзничь на холодной земле. Я быстро опустился на колени, нежно переворачивая его на спину и поддерживая, приложил ухо к его груди. Его сердце не билось. "Господи, о Господи", - произнёс я, а резкий порыв ветра унёс мои слова вниз по каньону.

Положив его на спину, я приложил свой рот к его рту и вдыхал воздух в его лёгкие; с нарастающей паникой я стал резко давить ему на грудь.

В итоге, я мог лишь тихо произнести, удерживая его голову в своих ладонях. "Сократ, не умирай…. Пожалуйста, Сократ". Это была моя идея устроить пробежку. Я вспомнил с какими усилиями, задыхаясь, он подымался по ступенькам промежуточной лестницы. Если бы только…, слишком поздно. Меня охватила злость на несправедливость мира; я ощутил неведомую доселе ярость.

"НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ!" - завопил я, и мой крик болью отозвался по всему каньону, спугивая птиц из гнёзд в безопасность воздушной стихии.

Он не должен умереть… я не позволю ему умереть! Я почувствовал токи энергии, идущие по моим рукам, ногам и груди. Я отдам ему всю энергию. Если ценой будет моя собственная жизнь, я с удовольствием заплачу её. "Сократ, живи, живи!" Я схватил его руками за грудь, впившись пальцами в его рёбра. Я был наэлектризован, я видел свечение вокруг своих рук, когда тряс его, чтобы заставить его сердце биться. "Сократ", - командовал я, - "Живи!"

Но ничего не происходило… ничего. В мой ум закралась неопределённость, и я сдался. Всё кончено. Я сидел неподвижно, слёзы текли по моим щекам. "Пожалуйста", - я возвёл глаза вверх к серебристым от луны облакам. "Пожалуйста", - сказал я Господу, которого я никогда не видел. "Пусть он живёт". В конце концов, я прекратил бороться, прекратил надеяться. Он был уже за пределами моих возможностей. Я не смог помочь ему.

Два маленьких зайчишки выпрыгнули из кустов, чтобы поглядеть, как я сижу, склонив голову, перед безжизненным телом старого человека, которого я бережно держал на руках.

Вот тогда я почувствовал - то самое Присутствие, которое посетило меня много месяцев назад. Оно наполнило моё тело. Я дышал Им, Оно дышало мной. "Пожалуйста", - сказал я в последний раз, - "возьми лучше меня". Я не шутил. И в это мгновение, я почувствовал пульс на шее Сока. Я спешно приложил ухо к его груди. Сильный ритм бьющегося сердца этого старого воина ударил мне в ухо. Я вдыхал в него жизнь до тех пор, пока его грудь не начала вздыматься и опускаться самостоятельно.

Когда Сократ открыл глаза, он увидел над собой меня, смеющегося, со слезами благодарности на лице. А лунный свет купал нас в серебре. У зайцев, глядящих на нас во все глаза, мех тоже светился. Затем, от звука моего голоса, они спрятались обратно в кустах.

"Сократ, ты живой".

"Вижу, что твоя наблюдательность, как обычно, на высоком уровне" - слабо сказал он.

Он попытался встать, но был слишком слаб, его грудь щемила боль. Тогда, я взвалил его к себе на плечи, как это делают пожарники, и понёс его вверх, к концу тропы в двух милях. Ночной дежурный в Научной Лаборатории Лоуренса мог по телефону вызвать скорую помощь.

Большую часть пути, он тихо висел на моём плече, а я, изнемогая от напряжения и истекая потом, нёс его. Время от времени, он говорил: "Единственный способ путешествовать - делать это чаще" или "Голова кружится".

Я вернулся домой только после того, как устроил его в палату интенсивной терапии в Больнице Хэррик. В ту ночь мой сон вернулся. Смерть потянулась к Сократу и я, с криком, проснулся".

Я провёл с ним весь следующий день. Большую часть времени он спал, но ближе к вечеру захотел поговорить.

"Ну ладно… Что произошло?"

"Я обнаружил тебя, лежащим лицом вниз на земле. Твоё сердце не билось, дыхания не было. Я…я пожелал, чтобы ты жил".

"Напомни мне, чтобы я включил тебя в своё завещание. Что ты чувствовал?"

"Это самое странное, Сок. Сначала я ощутил поток энергии, идущий через меня. Я попытался отдать его тебе. Я уже почти сдался, когда…"

"Никогда не говори, умер", - провозгласил он.

"Сократ, я серьёзно!"

"Продолжай… слушаю тебя внимательно. Мне не терпится разузнать, как это всё вышло".

Я широко улыбнулся. "Ты, чёрт возьми, знаешь лучше всего, как это вышло. Твоё сердце снова забилось…, но только после того, как я оставил все попытки. Это Присутствие, которое я уже ощутил однажды - это Оно заставило твоё сердце биться".

Он кивнул. "Ты чувствовал Его". Это был не вопрос, а утверждение.

"Да".

"Это был хороший урок", - сказал он, легонько потягиваясь.

"Урок! У тебя был сердечный приступ, и это был маленький, чудненький урок для меня? Ты так это видишь?"

"Да", - сказал он, - "И я надеюсь, что ты извлечёшь из него большую пользу. Вне зависимости от того, какими сильными мы можем казаться, всегда есть скрытая слабость, которая может оказаться для нас гибельным препятствием. Домашние Правила: В каждой силе есть слабость…. и наоборот. Моей слабостью с детства было сердце. А ты, мой юный друг, страдаешь от другой разновидности "сердечного приступа".

"Неужели?"

"Да. Ты еще не открыл своего сердца естественным образом, чтобы впустить свои эмоции в жизнь, как тебе это удалось прошлой ночью. Ты научился управлять телом и даже немного изучил управление умом, но твоё сердце, по-прежнему, не раскрыто. Твоя цель не в неуязвимости, но в уязвимости… по отношению к миру, к жизни, и таким образом, к Присутствию, которое ты ощутил.

Я попытался показать тебе на примере, что смысл жизни воина состоит не в воображаемом совершенстве или победах; смысл жизни воина - в любви. Любовь - это меч воина; там, где он наносит удар, он приносит жизнь, а не смерть".

"Сократ, расскажи мне о любви. Я хочу понять".

Он тихо засмеялся. "Это не то, что можно понять; это можно только почувствовать".

"Хорошо. Тогда, что это за чувство?"

"Видишь?" - сказал он, - "Ты хочешь превратить это в ещё одну ментальную конструкцию. Просто забудь себя и почувствуй!"

Я посмотрел на него, осознавая весь размер его жертвы…., то как он занимался со мной, всегда выкладываясь, хотя он отдавал себе отчёт в слабости своего сердца… и всё для того, чтобы сохранять мой интерес к обучению. Мои глаза наполнились слезами. "Я, правда, чувствую, Сок…"

"Дерьмо собачье! Жалость не годится".

Моё чувство сменилось раздражением. "Иногда, ты меня до чёртиков доводишь, старый ты колдун! Чего ты хочешь от меня, крови?"

"Гнев не годится". - произнёс он драматическим тоном, вращая вытаращенными глазами как киношный злодей.

"Сократ, ты точно без ума!" - засмеялся я.

"Вот! Смех годится!"

Мы оба восторженно засмеялись; а потом, он уснул, улыбаясь. Я тихонько ушёл.

Когда я пришёл на следующее утро, он заметно окреп. Я тут же принялся озадачивать его. "Сократ, почему же ты не прекращал бег, более того, все эти прыжки с выкрутасами, если ты знал, что они могут стоить тебе жизни в любую секунду?"

"К чему беспокоиться? Лучше жить до тех пор, пока не умрёшь. Я - воин. Мой путь - действие", - сказал он, - "Я учитель. Я учу примером. Когда-нибудь, может быть, и ты сможешь учить других тому, чему научил тебя я. Тогда ты поймёшь, что слов недостаточно; ты тоже должен будешь учить примером, и только тому, что ты осознал через свой непосредственный опыт".

Затем он рассказал мне историю:

Мама привела своего юного сына к Махатме Ганди. Она стала умолять: "Пожалуйста, Махатма. Сажи моему сыну, чтобы он не кушал сахар".

Ганди помолчал, а потом сказал: "Приводи своего сына обратно через две недели". Недоумевая, женщина поблагодарила его и сказала, что так и поступит".

Две недели спустя она вернулась со своим сыном. Ганди посмотрел в глаза юноше и сказал: "Хватит кушать сахар".

Благодарная, но сбитая с толку, женщина спросила: "Зачем ты попросил привести его через две недели? Ты мог бы сказать ему то же самое сразу".

Ганди ответил: "Две недели назад, я сам ел сахар".

"Дэн, олицетворяй то, чему ты учишь, и учи только тому, что ты олицетворяешь".

"Чему мне учить, кроме гимнастики?"

"Гимнастики достаточно, если ты используешь её, как средство для передачи более универсальных уроков", - сказал он, - "Уважай других. Сначала давай им то, что они хотят и, возможно, постепенно некоторые из них попросят тебя дать им то, что ты хочешь. Терпеливо учи приёмам, пока кто-то не попросит большего".

"Как я узнаю, что они хотят большего?"

"Узнаешь".

"Но, Сократ, почему ты так уверен в том, что я стану учителем? Меня это как-то не прельщает".

"Похоже, ты двигаешься в этом направлении".

"Это как раз подводит нас к следующему вопросу, который я давно хотел задать…, часто ты угадываешь мои мысли или знаешь о моём будущем. У меня тоже, со временем, появятся такие же способности?" Услышав это, он взялся за пульт дистанционного управления, включил телевизор и стал смотреть мультики. Я выключил телевизор.

Он повернулся ко мне и вздохнул: "Я надеялся, что ты полностью преодолеешь очарованность способностями. Однако, если сейчас это выплыло на поверхность, мы также можем избавиться от неё. Ну ладно, что ты хочешь знать?"

"Так, для начала, предсказание будущего. Кажется, иногда ты в состоянии это делать".

"Предсказание будущего основывается на реалистическом восприятии настоящего. Пусть тебя не заботит будущее, пока ты отчётливо не увидишь настоящее".

"Так, а как насчёт чтения мыслей?"

Сократ вздохнул: "Что тебя волнует?"

"Очевидно, что ты читаешь мои мысли большую часть времени".

"Да, фактически так оно и есть", - признал он, - "Я действительно знаю, о чём ты думаешь большую часть времени. Твой "ум" легко читаем, потому что все мысли написаны на твоём лице".

Я зарделся от смущения.

"Видишь, что я имею в виду?" - засмеялся он, указывая на мой румянец, - "И для этого не нужно быть волшебником; игроки в покер отлично читают по лицам".

"Но как же настоящие способности?"

Он присел в кровати и сказал: "Особые способности, конечно, существуют. Однако, для воина они совершенно не значимы. Пусть это не вводит тебя в заблуждение. Счастье - это единственное, что имеет значение. Ты не можешь достичь счастья; оно достигает тебя…, но только после того, как ты откажешься от всего остального".

Мне показалось, что Сократ начал уставать. Он пристально смотрел на меня какое-то мгновение, будто принимая решение. Затем, он заговорил голосом одновременно добрым и твёрдым, произнося слова, которых я больше всего боялся: "Мне совершенно ясно, что ты, по-прежнему, в ловушке, Дэн…, по-прежнему, ищешь счастья повсюду. Да будет так. Ты будешь искать его, пока полностью не устанешь от всяческих поисков. Нам нужно расстаться на некоторое время. Ищи то, что тебе нужно и учись тому, чему сможешь. Потом поглядим".

Мой голос дрогнул: "На…на сколько расстаться?"

Его слова перевернули меня: "Девяти или десяти лет должно хватить".

Я был в ужасе. "Сократ, мне не так уж интересны эти способности. Честно, я понял всё, что ты мне говорил. Пожалуйста, позволь мне остаться с тобой".

Он закрыл глаза и вздохнул. "Мой юный друг, не бойся. Твой дорога будет тебе проводником; ты не собьешься с пути".

"Но когда я увижу тебя снова, Сократ?"

"Когда твои поиски закончатся…, по-настоящему, закончатся".

"Когда я стану воином?"

"Воин - это не тот, кем становятся, Дэн. Им или являются в данный момент времени или нет. Путь, сам по себе, создаёт воина. А сейчас, ты должен забыть меня совсем. Уходи, и возвращайся просветлённым".

Я стал очень зависим от его суждений, от его определённости. Всё ещё содрогаясь, я развернулся и пошёл к выходу. Затем, я посмотрел ещё один, последний раз, в эти лучистые глаза. "Я сделаю так, как ты просишь, Сок…, кроме одного. Я никогда тебя не забуду".

Я пошёл по улицам города, по продуваемым дорогам кампуса в неопределённое будущее.

Я решил вернуться в Лос-Анджелес, мой родной город. Я забрал со стоянки мой старый Валиант и провел свой последний уикэнд в Беркли, упаковывая вещи. Подумав о Линде, я подошёл к телефонной кабинке на углу и набрал номер её новой квартиры. Когда я услыхал её заспанный голос, я знал, что хочу сделать.

"Дорогая, у меня есть парочка сюрпризов. Я переезжаю в Лос-Анджелес; можешь ли ты прилететь в Окланд завтра утром как можно раньше? Мы бы могли вернуться на машине; нам нужно кое-что обсудить".

На другом конце провода повисла пауза. "О, я с удовольствием! Я прилечу туда в 8 утра. Э-ээ …. (длинная пауза)… О чём ты хочешь поговорить, Дэнни?"

"О том, о чём нужно говорить только с глазу на глаз, однако я дам тебе намёк: о нашей совместной жизни, о детях, о пробуждении утром в объятиях друг друга". Последовала очень долгая пауза. "Линда?"

Её голос дрогнул. "Дэн…, я не могу сейчас говорить. Я прилечу завтра утром".

"Встретимся у выхода. Пока, Линда".

"Пока, Дэнни". Короткие гудки в линии.

Я был у выхода в 8:45. Она уже ждала меня там: ясноглазая красавица с ослепительными рыжими волосами. Она подбежала ко мне, смеясь, и обвила меня руками: "О, как здорово обнять тебя снова, Дэнни!"

Я чувствовал, как тепло её тела переливалось в моё собственное. Мы быстрым шагом направились к автостоянке, поначалу не зная о чём говорить.

Я повёл машину обратно к Тильден Парк и свернул вправо к Месту Вдохновения. Я всё спланировал заранее. Я попросил её присесть на скамейку и уже был готов задать вопрос, как она бросилась ко мне на шею и сказала "Да!", а потом заплакала. "Я что-то не то сказал?" - сделал я слабую попытку пошутить.

Мы поженились в здании Муниципалитета Лос-Анджелеса. Брачная церемония была красива и немноголюдна. Часть меня была очень счастлива; другая часть находилась в неизъяснимой депрессии. Посреди ночи я проснулся и на цыпочках прокрался на балкон нашего номера для новобрачных. Я стал беззвучно рыдать. Почему меня не покидало чувство, будто я упустил что-то, будто забыл о чём-то важном?" Это чувство никогда не покидало меня.

Вскоре мы обосновались в новой квартире. Я попытал счастья в сфере страхования жизни; Линда устроилась на полставки кассиром в банке. У нас потекли комфортабельные и устроенные будни, однако, я был слишком занят, чтобы уделять достаточно времени моей молодой жене. По ночам, когда она спала, я садился медитировать. Утром я выполнял комплекс упражнений. Хотя, по прошествии незначительного промежутка времени, мои обязанности по работе оставили мне совсем мало времени для подобных занятий; вся моя подготовка и дисциплина начали таять.

Спустя шесть месяцев работы страховым агентом, я был сыт по горло. Впервые, за многие недели, Линда и я присели, чтобы серьёзно поговорить.

"Дорогая, как ты относишься к идее переезда обратно в Северную Калифорнию и поиску другой работы?"

"Если это то, что ты хочешь сделать, Дэнни, я последую за тобой. К тому же, было бы неплохо жить неподалёку от моих родителей. Они замечательные няньки.

"Няньки?"

"Да. Ты скоро должен стать папой".

"Ты хочешь сказать, что у нас будет ребёнок? Ты… я… и малыш?" - я надолго заключил её в нежные объятия.

После этого, я уже не мог совершать опрометчивых поступков. На следующий день после переезда на Север, Линда навестила своих родителей, а я отправился на поиски новой работы. От своего бывшего тренера Хала я узнал, что в Стэндфордском Университете открылась вакансия тренера по гимнастике. В этот же день я прошёл интервью и поехал к родителям Линды сообщить новости. Когда я прибыл, они сказали, что из Стэндфордского Университета мне звонил Директор Атлетических Видов Спорта и предложил работу тренера с началом в сентябре. Я согласился; Так просто и быстро я нашёл себе карьеру.

В конце августа родилась наша ненаглядная дочь Холли. Я перевез все вещи в район Парка Менло и перенёс их в новую, комфортабельную квартиру. Линда и малышка прилетели ко мне две недели спустя. Какое-то время мы наслаждались жизнью, однако, вскоре, я с головой погрузился в новую работу, разрабатывая для Стэнфорда программу по гимнастике. Каждое утро, я совершал многомильные пробежки по полям для гольфа и частенько засиживался на берегах озера Лагунита. И снова, моё внимание и силы расходовались во многих направлениях, но, к несчастью, не в направлении Линды.

Так, прошёл год, а я даже не замечал этого. Всё шло настолько замечательно, что мне никак не удавалось осознать источник ощущения какой-то давней потери. Яркие и отчётливые образы моих занятий с Сократом - пробежки в горы, необычные упражнения глубокими ночами, многие часы, проведенные в разговорах, слушании и наблюдении за моим загадочным учителем - постепенно теряли свои краски и насыщенность в моей памяти.

Немного спустя, после первой годовщины нашей свадьбы, Линда сказала мне, что хочет обратиться к консультанту по вопросам брака. Для меня это стало настоящим шоком, как раз тогда, когда я почувствовал, что для меня пришло время расслабиться и проводить больше времени в семье.

Консультант действительно помог нам, тем не менее, какой-то холодок пробежал в наших с Линдой отношениях…., а, может быть, он подспудно присутствовал с момента нашей первой брачной ночи. Она становилась более сдержанной и замкнутой, окружая Холли своим собственным миром. Я приходил с работы каждый вечер, выжатый как лимон, у меня почти не оставалось сил ни для кого из них.

На третий год в Стэнфорде я подал заявление с просьбой поселиться в университетском городке, для того чтобы Линда смогла больше общаться с людьми. Совсем скоро, стало очевидно, что этот метод сработал слишком хорошо, особенно, в отношении любовных интрижек. Она сформировала свой собственный социальный мир, а я был освобождён от ноши, которую я не мог или не хотел нести. Линда и я разъехались весной, на третий год пребывания в Стэнфорде. Я стал уделять исключительное внимание своей работе и снова начал свои внутренние поиски: по утрам сидел на занятиях группы Дзен в нашем спортзале, по вечерам начал изучать Айкидо. Я читал всё больше и больше, надеясь разыскать какие-нибудь ключи или подсказки в отношении моего незаконченного дела.

Когда мне предложили постоянную должность на факультете вольных видов искусств в Оберлинском колледже, штат Огайо, мне показалось, что нам даётся вторая попытка. Однако, там, с ещё большим усердием, я посвятил себя поискам счастья. Я усиленно занялся преподаванием гимнастики и разработал два курса: "Психо-физическое развитие" и "Путь мирного воина", где нашли отражение некоторые приёмы и навыки, которым я научился у Сократа. К концу первого года, проведённого в Оберлинском колледже, я получил специальный грант от колледжа: путешествовать и проводить исследования в выбранной мною области.

После всех перипетий нашей семейной жизни, мы с Линдой расстались. Покинув её и свою маленькую дочь, я отправился в свои последние, как я надеялся, поиски.

Мне пришлось посетить много мест по всему миру - Гавайи, Японию, Окинаву, Индию и много других мест, где я познакомился с несколькими экстраординарными учителями, школами йоги, боевых искусств и колдовства. Я получил массу опыта, приобрёл большие знания, словом всё, кроме чувства длительного умиротворения.

По мере того как заканчивались мои путешествия, росло моё отчаяние, вызванное неумолимо возникающими вопросами: "Что такое просветление? Когда я достигну умиротворения?" Сократ говорил мне об этом, однако, в то время я был не способен осознать смысл его слов.

Когда я прибыл в последний пункт своего путешествия, небольшое местечко Каскас на побережье Португалии, эти вопросы стали глубоко и беспрерывно жечь мой ум.

Утром, я проснулся на пустынном берегу, где, пару дней назад, поставил палатку. Мой взор обратился к воде, где прилив поглощал остатки моего замка, созданного мною с большим усердием из песка и палочек.

По какой-то причине, это напомнило мне о моей собственной смерти и о том, что Сократ пытался сказать мне. Его слова и жесты всплывали в моей памяти кусочками, словно остатки моего замка в мелком прибое: "Подумай о своих пролетающих годах, Дэнни. Однажды, ты обнаружишь, что смерь это совсем не то, что ты ожидал; однако, в тот момент, сама жизнь поменяет своё значение. Оба этих явления могут быть чудесными, исполненные перемен; иначе, если ты не пробудишься, они могут оказаться жестоким разочарованием".

Его смех с силой зазвучал в моей памяти. Тогда я вспомнил об одном эпизоде, произошедшем на заправочной станции. Я действовал полусонно; Сократ неожиданно схватил меня и встряхнул. "Проснись! Если бы ты знал, что болен неизлечимой болезнью и тебе осталось совсем недолго жить, стал бы ты терять каждое драгоценное мгновение жизни? Говорю тебе, Дэн, ты действительно неизлечимо болен - твоя болезнь называется рождение. У тебя осталось не больше нескольких скоротечных лет. Ни у кого не осталось! Так что, будь счастлив сейчас, без причины…. или ты никогда не будешь счастливым вообще".

Меня начало одолевать растущее чувство какой-то срочности, но бежать было некуда. Поэтому, я остался на пляже, подобно чистильщику песка, который не прекращал просеивать собственный ум вопросами: "Кто я такой? Что такое просветление?"

Когда-то давно Сократ сказал мне, что даже для воина не существует победы над смертью; есть лишь осознание того, Кем, на самом деле, мы все являемся.

Я лежал на солнышке, вспоминая, как чистил последний слой луковицы в офисе Сократа на заправке, для того, чтобы понять "кем являюсь". Я вспомнил об одном из героев романа Сэллинджера, который, увидев, как кто-то выпил стакан молока, сказал: "Словно Бог вливался в Бога, если вы понимаете, о чём я говорю".

Я вспомнил о сне Лао-Цзы:

Лао-Цзы спал и видел сон о том, как он стал бабочкой. Проснувшись, он задал себе вопрос: "Тот ли я человек, который спал и видел себя бабочкой или я - та самая бабочка, которая заснула и видит сон о том, как она стала человеком".

Я гулял по берегу, мурлыкая себе под нос детский стишок:

"Плыви, плыви моя лодочка вниз по течению,

Жизнь, всего лишь, подобна сновидению".

Однажды, после дневной прогулки, я вернулся к своей палатке, укрытой за камнями, достал из рюкзака книжку, которую купил в Индии. Это был грубый английский перевод духовных легенд и сказок. Листая страницы, я наткнулся на историю о просветлении:

"Миларепа повсюду искал просветления, но не мог найти ответа… до тех пор, пока однажды не повстречал старого человека, медленно идущего по горной тропе с тяжёлой ношей на плечах. Немедленно, Миларепа почувствовал, что этот человек знал разгадку, которую он так упорно искал на протяжении многих лет.

"Старый человек, скажи, пожалуйста: что такое просветление?" (enlightenment - просветление, облегчение. прим. переводчика)

Старик улыбнулся, сбросил ношу с плеч на землю и выпрямился.

"Да! Я понял!" - закричал Миларепа, - " Спасибо тебе, старик. Однако, будь добр, ответь на ещё одни вопрос. Что происходит после просветления?

"Улыбнувшись, старик опять поднял свой мешок на плечи, поправил его и пошёл своей дорогой".

В ту ночь мне приснился сон:

Я был в темноте у подножия великой горы, разыскивая под каждым камешком драгоценный алмаз. Долина была покрыта мраком, и я не мог отыскать свою драгоценность.

Потом, я посмотрел на сияющую вершину горного пика. Если мне суждено найти свой алмаз, то он мог находиться только там, на вершине. Я отправился в изнурительное путешествие на вершину, растянувшееся на долгие годы. Наконец, я достиг цели своего путешествия. Я стоял, купаясь в ярком свете.

Сейчас, моему взору ничего не мешало, однако алмаза нигде не было. Я посмотрел на долину подо мной, откуда я начал своё восхождение много лет назад. Только тогда, я осознал, что алмаз был всегда со мной, даже там внизу, и его свет всегда блистал. Только глаза мои были закрыты.

Я проснулся посреди ночи, под сияющей луной. Воздух был тёплым, а окружающий мир безмолвным. Слышались только мягкие, ритмичные звуки прибрежных волн. Мне послышался голос Сока, хотя я знал, что это только воспоминание: "Просветление, Дэн, это не приобретение; это осознание. И когда ты пробудишься, изменится всё и ничего не изменится. Если слепец поймёт, что может видеть, изменился ли мир?"

Я сидел и смотрел на серебряный лунный свет на море и далёких горах. "Что это он говорил такое о горах, реках и поисках?" "Ах, да", - вспомнил я:

"Сначала, горы - это горы, а реки это реки.

Затем горы- это уже не горы, а реки - уже не реки.

В итоге, горы становятся горами, а реки реками".

Я встал, промчался вниз по берегу и нырнул в тёмный океан, заплыв далеко за линию прибоя. Когда я прекратил грести, внезапно, под ногами, я почувствовал какое-то существо, подкрадывающееся ко мне из чёрных океанских глубин. Что-то приближалось ко мне очень быстро: это была Смерть.

Я бешено замолотил руками, направляясь к берегу, и упал, задыхаясь, на мокрый песок. Маленький краб прополз у меня перед носом, а набегающая волна похоронила его в мокрый песок.

Я поднялся, обтёрся и переоделся в сухое. Собрав вещи под светом Луны и одев на плечи рюкзак, я сказал себе:

"Лучше никогда не начинать; но, начав, лучше закончить".

Пришло моё время возвращаться домой.

Когда реактивный самолёт приземлился на посадочную полосу Аэропорта Хопкинса в Кливленде, я ощутил нарастающее беспокойство по поводу моего брака и дальнейшей жизни. Прошло более шести лет. Я чувствовал, что повзрослел, но не стал мудрее. Что я мог сказать своей жене и дочери? Увижу ли я Сократа вновь… и если да, то, с чем мне идти к нему?"

Линда и Холли поджидали меня, когда я вышел из самолёта. Холли подбежала ко мне, вереща от восторга, и крепко обняла меня. Мои объятия с Линдой были нежными и тёплыми, но без настоящей страсти, словно объятия двух старых друзей. Было очевидно, что годы и жизненный опыт повели нас в разных направлениях.

Линда отвезла нас домой из аэропорта. Довольная Холли сладко спала на моих коленях.

Как я узнал, Линда не страдала от одиночества в моё отсутствие. Она нашла друзей… и близость. Так получилось, что, вскоре, после моего возвращения в Оберлин, я повстречался с особенным человеком - студенткой, молодой обворожительной девушкой по имени Джойс. Её подстриженные чёрные волосы свешивались прямо на её милое личико и ослепительную улыбку. Она была невелика ростом, но полна жизни. Меня, словно магнитом, тянуло к ней, мы проводили каждую свободную минуту вместе, гуляя и разговаривая по окрестным паркам. Я мог говорить с ней так, как никогда не мог говорить с Линдой…, не потому, что Линда была неспособна к пониманию, но потому, что её интересы и путь лежали в другой жизненной сфере.

Джойс окончила университет весной. Она хотела остаться рядом со мной, но я чувствовал долг перед своей семьёй, и нам, с грустью, пришлось расстаться. Я знал, что никогда не забуду её, но моя семья должна была оставаться на первом плане.

В середине следующей зимы Линда, Холли и я снова перебрались в Северную Калифорнию. Возможно, моя одержимость работой и собой стала последним ударом по нашему браку. Однако, никакое другое предзнаменование не могло быть более печальным, чем те неотступные сомнения и меланхолия, которые я испытал в первую брачную ночь… - те болезненные сомнения, чувство чего-то, о чём я должен помнить, то, что я много лет назад оставил позади. Только с Джойс я был свободен от этих чувств.

После развода, Линда и Холли переехали в красивый старинный дом, а я, с головой, ушёл в преподавание гимнастики и Айкидо в Университете Беркли.

Мне до смерти хотелось посетить заправочную станцию, однако, я не мог пойти туда, пока меня не позовут. К тому же, как я мог вернуться? Мне нечего было показать спустя столько лет".

Я переехал в Пало Альто и стал вести уединённый образ жизни. Я думал о Джойс много раз, но я знал, что не имею права звонить ей. У меня ещё оставалось незавершённое дело.

Я возобновил свою подготовку. Я упражнялся, читал, медитировал и позволял вопросам всё глубже и глубже проникать внутрь меня, подобно мечу. По прошествии нескольких месяцев, я вновь обретал чувство благоденствия, которого у меня не было так много лет. В то время, я начал записывать воспоминания о днях проведенных с Сократом. Я надеялся, что этот обзор поможет мне найти ключ к разгадке тайны. Ничего не изменилось по настоящему…., по крайней мере, из того, что я мог заметить…., с тех пор как он отослал меня.

Однажды утром, я сидел на пороге моего маленького домика, расположенного рядом широкой дорогой. Мысленно я возвращался назад к этим восьми годам жизни. Я начал дураком и почти стал воином. Затем Сократ отослал меня в мир, чтобы я учился, а я снова стал дураком.

Мне казалось, что все восемь лет потрачены впустую. Так я и сидел, глядя поверх городских крыш на горы вдалеке. Вдруг моё внимание заострилось, я заметил слабое сияние вокруг гор. В эту секунду, я знал, что мне делать.

Я продал свои немногочисленные пожитки, упаковал рюкзак и двинулся на юг к Фресно. Потом свернул на восток в горы Сьерра-Невада. Был конец лета - самое подходящее время для похода в горы.

 

Врата Открываются

По узкой дороге, идущей мимо Озера Эдисона, я начал свой путь внутрь той местности, о которой однажды упоминал Сократ - вглубь и вверх, к сердцу гор. Я чувствовал, что здесь, в горах отыщу ответ… или умру. В известном смысле, я был прав относительно этих двух утверждений.

Подымаясь по горным пастбищам, меж каменных вершин, я пробирался сквозь зеленые заросли и хвойные леса, к стране горных озёр, где люди встречались реже чем пума, олень или маленькие ящерицы, которые шмыгали в камнях при моём приближении.

Я разбил лагерь перед сумерками. На следующий день, налегке, я продолжил подъём к верхней границе лесополосы, дальше по широким гранитным пространствам. Я карабкался по огромным валунам, двигался через каньоны и ущелья. По пути, собрав съедобных кореньев и ягод, я улегся рядом с кристально чистым ручьём. Казалось, впервые за много лет, я был удовлетворён.

Ближе к вечеру, я пешком спустился вниз к базовому лагерю, собрал хворост для костра, съел ещё одну пригоршню ягод и устроился под раскидистой сосной для медитации, глубже проникаясь духом гор. Если горы могли предложить мне что-либо, я был готов это принять.

После того как почернело небо, я сидел у потрескивающего пламени, согревая лицо и руки, как вдруг из темноты вышел Сократ!

"Я прогуливался тут по соседству и решил зайти на огонёк", - сказал он.

В растерянности и восторге, я обнял его и, заливаясь смехом, повалил на землю, заставив нас обоих изрядно запачкаться. Мы отряхнули друг друга и вернулись к костру. "Ты выглядишь тем же зрелым воином - не постарел ни капельки". (Он, действительно, постарел, но в его серых глазах блистала та же озорная искорка).

"Ты, напротив, изрядно возмужал", - широко улыбнулся он, - "однако, выглядишь не намного умнее. Расскажи мне, чему ты научился?"

Я вздохнул, уставившись на огонь. "Ну что же, научился заваривать свой собственный чай". Я поставил небольшую кастрюльку воды на походную плитку и заварил крепкий чай из трав, собранных мною днём. Поскольку, я не ожидал гостей, то подал ему чай в своей чашке, а себе налил в маленькую миску. Наконец, меня прорвало. По мере моего повествования, отчаяние, накопившееся во мне за все эти годы, хлынуло наружу.

"Мне нечем похвастаться, Сократ. Я в растерянности… ни на шаг не приблизился к Вратам с тех пор, как я впервые встретил тебя. Я подвёл тебя, а жизнь подвела меня; жизнь разбила моё сердце".

Он ликовал. "Да! Твоё сердце разбито, Дэн… разбито, чтобы указать на свет Врат внутри тебя. Это единственное место, где ты не искал. Открой же глаза, глупец - ты почти у цели!"

Смущенный и расстроенный, я мог только беспомощно сидеть.

Сок заверил меня: "Ты почти готов…, ты очень близок".

Я ухватился за его слова: "Близок к чему?"

"К концу". В одно мгновение страх овладел мной. Я быстро заполз в спальник, Сократ развернул свой спальник. Последним моим впечатлением того дня были глаза учителя, которые смотрели поверх пламени костра, вглубь меня, в другой мир.

В первых лучах восходящего Солнца он уже сидел у ручья. В молчании, я присоединился к нему, бросая камешки в бегущий поток, прислушиваясь к плеску воды. Не говоря ни слова, Сократ повернулся ко мне и стал внимательно присматриваться.

Вечером, после целого дня беззаботных прогулок, купаний и загорания, он сказал мне, что хочет услышать обо всём, что я чувствовал с тех пор, как повстречался с ним. Моё повествование длилось три дня и три ночи…, я истощил свой запас воспоминаний. Сократ всё время слушал и молчал, не считая того, когда он задавал короткие уточняющие вопросы.

Сразу после захода Солнца, он подал мне знак, чтобы я присоединился к нему у костра. Мы сидели совершенно неподвижно, скрестив ноги на мягкой земле, высоко в горах Сьерра Невада, старый воин и я.

"Сократ все мои иллюзии разбиты, однако, кажется, не осталось ничего, что могло бы занять их место. Ты показал мне тщетность поисков. Однако, как насчёт пути миролюбивого воина? Разве это не тропа, не поиск?"

Он засмеялся от удовольствия и потряс меня за плечи. "После стольких лет, ты, наконец-то, задал стоящий вопрос! Однако, ответ находится прямо перед твоим носом. Всё это время я указывал тебе путь миролюбиво го воина, а не путь к миролюбиво му воину. Пока следуешь этому пути, ты и есть воин. В эти последние восемь лет, ты отказался от своего "воинства" и отправился на его поиски. Но путь есть сейчас; и всегда был".

"Что же мне тогда делать, сейчас? Куда податься?"

"Кому какое дело?" - закричал он восторженно, - "Дурак "счастлив", когда его желания удовлетворены. Воин счастлив без причин. Вот что превращает счастье в наивысшую дисциплину - превыше всех премудростей, которым я научил тебя.

Когда мы забирались в свои спальные мешки, лицо Сока отсвечивало оранжевым сиянием, идущим от костра. "Дэн", - сказал он, - "вот последнее задание, которое я даю тебе, навсегда. Действуй счастливым, чувствуй себя счастливым, будь счастливым в этом мире без единой причины. Тогда, ты сможешь любить и делать то, что ты хочешь".

Я уже дремал. Когда мои глаза закрывались, я сказал: "Сократ, однако, есть люди и вещи, которые очень трудно любить; кажется, почти невозможно всегда быть счастливым".

"Как бы то там ни было, Дэн, вот что означает быть воином. Видишь ли, я же не говорю тебе, как быть счастливым, я говорю тебе, будь счастливым". С этими словами я уснул.

Сократ легонько растолкал меня сразу после восхода Солнца. "Нам предстоит долгий переход", - сказал он. Вскоре мы отправились на высокогорье.

Единственным признаком слабого сердца Сократа был его замедленный темп подъёма. Мне ещё раз напомнили об уязвимости моего учителя и его жертве. Больше никогда я не мог воспринимать отведенное нам время, как само собой разумеющееся. Во время нашего подъёма, мне вспомнилась одна история, которую я не мог понять раньше:

Женщина в здравом рассудке шла по краю обрыва. В нескольких сотнях футах внизу, она увидела мёртвую львицу и маленьких львят, кружившихся вокруг неё. Без колебаний, женщина прыгнула вниз со скалы, для того чтобы львятам было что поесть.

Вероятно, в другом месте, в другое время, Сократ сделал бы то же самое.

Мы поднимались выше и выше, сначала по местности с редким лесом, а потом поднялись выше линии растительности к подножию высоких пиков. Мы двигались, по большей части, в молчании.

"Сократ, куда мы направляемся?" - спросил, когда мы присели для короткой передышки.

"Мы идём к особой области, святому месту, самому высокому плато, находящемуся за несколько миль отсюда. Оно служило местом захоронения для одного из древних Американских племён, которое было настолько малочисленно, что в книгах по истории о нём нет никаких упоминаний, однако эти люди жили и трудились в уединении и мире".

"Откуда ты знаешь об этом?"

"У меня есть предки из этого племени. Пойдём дальше; мы должны добраться до плато до наступления темноты".

В тот момент, я хотел верить всему, о чём говорил Сократ…, хотя, меня не покидало острое ощущение смертельной опасности и того, что он мне чего-то не договаривал.

Солнце опускалось угрожающе низко; Сократ увеличил темп. Теперь, мы оба запыхались, перебираясь с одного огромного валуна на другой, уже в сумерках. Сократ исчез в разломе меж двух скал, и я последовал за ним в этот узкий тоннель, сформированный из двух массивных обломков породы, внутрь и снова наружу. "На тот случай, если тебе придётся возвращаться одному, ты должен пройти через этот тоннель", - говорил Сократ, - "Это единственный вход и выход". Я стал задавать вопросы, но он жестом прервал меня.

Свет уже почти догорал в небесах, когда мы начали завершающий крутой подъём. Внизу перед нами открылась огромная каменная чаша плато, окружённого могучими скалами. Темнело. Мы стали спускаться вниз, в чашу, прямо к зазубренному пику.

"Скоро мы придём к месту захоронения?" - нервно спросил я.

"Мы стоим на нём", - сказал он, - "Стоим среди призраков древнего рода, племени воинов".

Ветер принялся толкать нас, будто добавляя силы его словам. Затем послышался самый жуткий звук, который я когда-либо слышал…., будто стонал человеческий голос.

"Что это, черт возьми, за ветер?"

Не говоря ни слова, Сократ остановился перед чёрной дырой в скальном утесе и произнёс: "Пошли".

От близкой опасности мои инстинкты бунтовали, однако, Сократ уже вошёл. Щёлкнув своим фонариком, я оставил стонущий ветер позади и последовал за слабым отблеском его фонаря вглубь пещеры. Луч моего фонаря не доставал до конца изгибов и впадин этой пещеры.

"Сок, мне не по душе идея быть похороненным так глубоко в горах". Он проткнул меня взглядом. Однако, к моему облегчению, он подошёл к выходу из пещеры. Разницы не было. Снаружи было также темно, как и внутри. Мы остановились внутри, Сократ достал из своего рюкзака вязанку дров. "Я подумал, что они нам пригодятся", - сказал он. Вскоре затрещал огонь. Наши искажённые тени причудливо плясали перед нами на стене пещеры, по мере того как огонь пожирал дрова.

Указывая на тени, Сократ сказал: "Эти пещерные тени есть важнейший образ иллюзии и реальности, страдания и счастья. Вот древняя притча, популяризованная Платоном:

Давным-давно жил народ, люди которого всю свою жизнь проводили в Пещере Иллюзий. Так прожило не одно поколение и, вера в то, что тени на стене и есть субстанция реальности, прочно укрепилась в этих людях. Только мифы и религиозные сказки рассказывали о более светлой возможности.

Одержимые игрой теней, люди привыкли и попали в заточение своей тёмной реальности.

Я глядел на тени и спиной чувствовал жар костра, тем временем, Сократ продолжал:

"За всю историю, Дэн, случались благословенные исключения из узников Пещеры. Это были те, кто устал от игр теней, кто начал сомневаться в них, кого уже не удовлетворяли тени, вне зависимости от их величины и формы. Они стали искателями света. Нескольким везунчикам удалось найти проводника, который подготовил и вывел их за пределы иллюзий на свет божий".

Пленённый его рассказом, я смотрел на тени, пляшущие в жёлтых отблесках пламени, на гранитных стенах. Сок продолжал:

"Все люди этого мира, Дэн, пойманы в ловушке Пещеры их собственного ума. Лишь те, немногие воины, которые видят свет, освобождаются, отказываясь от всего, лишь они могут засмеяться в вечность. Так будет и с тобой, мой друг".

"Звучит практически недостижимо, Сок… и как-то пугающе".

"Это находится за пределами поисков и страхов. Когда это происходит, ты увидишь, что это только очевидно, просто, обычно, чётко осознаваемо и счастливо. Это та, единственная реальность, вне теней".

Мы сидели в полной тишине, нарушаемой только потрескиванием костра. Я наблюдал за Сократом, который, казалось, ожидал чего-то. У меня было нелёгкое чувство, но, слабые предрассветные лучи, очерчивающие силуэт входа в пещеру, вернули мне бодрость духа.

Однако, в тот момент, пещера вновь погрузилась во мрак. Сократ встал и быстро пошёл к выходу, я не отставал от него ни на шаг. Как только мы оказались снаружи, в воздухе запахло озоном. От наэлектризованности окружающей атмосферы, у меня на затылке зашевелились волосы. Затем грянула буря.

Сократ круто развернулся лицом ко мне. "Осталось совсем мало времени. Ты должен убежать из пещеры. Вечность рядом!"

Блеснула молния. Разряд ударил в один из дальних утёсов. "Торопись!" - сказал Сократ, такой настойчивости в его голосе я ещё не слышал. Ко мне пришло Чувство - то самое, которое никогда не ошибалось. Оно говорило мне: "Берегись! Смерть идёт к тебе!"

Сократ снова заговорил, голосом зловещим и скрипучим. "Здесь опасно. Иди обратно, глубже в пещеру". Я начал рыться в своем рюкзаке, разыскивая фонарик, но он рявкнул на меня: "Двигай!"

Я отступил обратно во мрак пещеры и прижался к стене. Едва дыша, я стоял и ждал, когда он явится за мной, но он исчез.

Я уже собрался позвать его, как вдруг, сзади, меня, словно тисками, до потери сознания, что-то схватило за затылок, и, со страшной силой увлекло вглубь пещеры. "Сократ" - кричал я, - "Сократ!"

Хватка на моём затылке ослабла, но тут началась другая боль, куда как ужасней: мою голову что-то сдавливало сзади. Я кричал, кричал изо всех сил. Как раз перед тем, как под сумасшедшим давлением, треснул мой череп, я услышал эти слова - вне всякого сомнения, это был голос Сократа: "Это и есть твоё последнее путешествие".

Со страшным хрустом, боль исчезла. Я рухнул и ударился со стуком о пол пещеры. Блеснула молния и, в её моментальной вспышке, я увидел Сократа, который стоял надо мной. Затем, раздался раскат грома из другого мира. Вот тогда я понял, что умираю.

Одна моя нога свешивалась через край огромной дыры. Сократ спихнул меня в пропасть, в бездну, и я стал падать, ударяясь и ломаясь о камни, улетая глубже и глубже в земные недра, а потом я выпал через какое-то отверстие. Гора отпустила меня на волю, на солнце, где моё изуродованное тело катилось вниз, пока не сбилось в кучу и не остановилось посреди зелёного влажного пастбища, далеко-далеко внизу.

Теперь моё тело превратилось в разбитый, вывороченный кусок мяса. Птицы-падальщики, грызуны, насекомые и черви приходили, чтобы питаться останками моей разлагающейся плоти, той самой, которую я когда-то считал "собой". Время шло быстрее и быстрее. Мелькали дни, а небо превращалось в непрерывное мелькание, быструю сливающуюся смену света и тьмы; дни становились неделями, недели месяцами.

Менялись времена года, и останки моего тела стали превращаться в почву, обогащая её. Ледяное покрывало снега приберегло, на время, мои кости, однако, с ускоряющейся сменой времён года, даже мои кости стали пылью. Питаясь моим телом, на этом пастбище росли и умирали цветы и деревья. В итоге исчезло и само пастбище.

Я стал частью птиц-падальщиков, которые питались моей плотью, частью грызунов и насекомых, а также частью их хищников в великом круговороте жизни и смерти. Я стал их прародителем, пока и они не вернулись в землю.

Дэн Милмен, живший однажды давным-давно, исчез навсегда - мимолётная искра во времени. Однако, я оставался прежним на протяжении всех эпох. Теперь, я стал Собой, Сознанием, которое наблюдало за всем, и было всем. Все мои отдельные части будут жить вечно; всегда будут меняться, всегда будут новыми.

Сейчас я осознавал, что Старуха с Косой, Смерть, которой так боялся Дэн Милмен, была величайшей иллюзией - проблемой, не более чем забавным эпизодом, когда Сознание забыло Себя.

Пока Дэн жил, он не прошёл Врата; он не осознал своей истинной природы; он жил в смертной форме и страхе, один.

Теперь я знал. Ах, если бы он мог только догадываться о том, что знаю сейчас я.

Я лежал на полу пещеры, улыбаясь, потом присел около стены и стал вглядываться в темноту, с любопытством, но без страха.

Когда глаза привыкли, я увидел беловолосого человека, сидящего рядом со мной и улыбающегося. Всё вернулось вновь из тысячелетней дали, и я ощутил мгновенный приступ печали от своего возвращения в смертную форму. Затем, я осознал, что это не имело значения - ничего не может иметь большого значения!

Это показалось мне очень забавным; всё показалось…, и я счастливо засмеялся. Я посмотрел на Сократа; наши глаза светились от экстаза. Я знал, что он знает то, что знаю я. Подскочив, я бросился обнимать его. Мы принялись танцевать в пещере, дико хохоча по поводу моей смерти.

Чуть погодя, мы упаковали вещи и пошли вниз к нашему базовому лагерю, миновав каменный проход, по ущельям и пространствам, усеянными огромными глыбами.

Я мало говорил, но много смеялся. Каждый раз, когда я оглядывался вокруг на землю, небо, Солнце, деревья, озёра, ручьи, я вспоминал о том, что это всё Я!

Все эти годы Дэн Милмен взрослел, сражаясь за то, "чтобы быть кем-то". Кстати, говоря о прошлом! Дэн был кем-то, закрытым в свой напуганный ум и смертное тело.

"Ладно", - думал я, - "Теперь я снова буду играть в Дэна Милмена, ещё несколько мгновений вечности и, даже привыкну к нему ненадолго, пока он тоже не исчезнет. Однако, теперь я знаю, что я не только отдельный кусок плоти - а этот секрет дорогого стоит!

Нет выражений, чтобы описать воздействие этого знания на меня. Я просто пробудился.

Итак, я пробудился к реальности, свободный от любых значений и поисков. Чего ещё можно искать? Всё то, о чём говорил мне Сок, ожило вместе с моей смертью. В этом заключался весь парадокс, весь юмор ситуации и великая перемена. Все поиски, все достижения, все цели были одинаково радостными и одинаково ненужными.

По моему телу циркулировала энергия. Меня переполнило счастье, и я разразился смехом; это был смех беспричинно счастливого человека.

Мы продолжали спуск мимо высокогорных озёр, снова пересекли границу растительности и вошли в густой лес, направляясь к ручью, где мы стояли несколько дней… или тысячу лет… назад.

Я потерял все свои правила, всю свою мораль, все мои страхи остались там далеко в горах. Отныне мною нельзя было управлять. Каким наказанием можно было напугать меня? При всём этом, хотя у меня не осталось никаких правил хорошего тона, я ощущал то, что являлось правильным, необходимым и исполненным любви. Я стал способен на действия полные любви и ни на что другое. Он так и говорил мне; что может быть большей силой?

Я потерял свой ум и погрузился в своё сердце. Врата наконец распахнулись и я пролетал сквозь них, кувыркаясь, смеясь, потому что это, тоже, было шуткой. Это были Врата без врат, ещё одна иллюзия, ещё один образ, вплетённый Сократом в ткань моей реальности давным-давно. В итоге, я увидел то, что должен было увидеть. Путь продолжится дальше, в бесконечность; однако теперь, путь был полон света.

Когда мы пришли в наш лагерь, уже смеркалось. Мы развели огонь, поели немного семян подсолнечника - последнее из моих съестных запасов. Когда огонь стал бросать отблески на наши лица, Сократ заговорил.

"Знаешь, ты ведь потеряешь это".

"Потеряю что?"

"Своё видение. Оно редкость…. возможно только при очень маловероятных обстоятельствах…, оно лишь - опыт, так что ты потеряешь его".

"Возможно, это верно, Сократ, но кто бы переживал, а я так не стану", - засмеялся я, - "я потерял свой рассудок и нигде не могу его отыскать!"

Он поднял брови, приятно удивившись. "Ну и хорошо. Похоже, мои труды не прошли даром. Мой долг оплачен".

"Ух-ты!" - заулыбался я, - "Ты хочешь сказать, что настал мой выпускной день?"

"Нет, Дэн, настал мой выпускной день".

Он встал, одел свой рюкзак на плечи и ушёл прочь, растаяв в темноте.

Пришло время вернуться на заправку, туда, где всё это началось. Каким-то образом, я знал, что Сократ там, и что он ждёт меня. С восходом Солнца, я сложил свой рюкзак и продолжил спуск.

Поход в горы занял несколько дней. Автостопом я добрался до Фресно, оттуда на 101м автобусе до Сан-Хосе, потом в Пало-Альто. Мне трудно было поверить, что я покинул свой домик пару недель назад, безнадёжным "кем-то".

Я распаковал вещи и поехал в Беркли, добравшись до знакомых улиц к трём дня, задолго до начала дежурства Сократа. Я припарковал машину около Пьемонта и пошёл прогуляться по кампусу. Недавно начался учебный год, и студенты были занятыми студентами. Я прошёлся по Телеграф Авеню, наблюдая за продавцами магазинов, которые в совершенстве играли роли продавцов магазинов. Куда бы я ни приходил, повсюду - в магазинах тканей, в бутиках, кинотеатрах и массажных салонах - каждый человек бесподобно играл роль того, во что он верил.

Я двигался по университетскому городку, словно счастливый фантом, призрак Будды. Мне хотелось шептать людям в уши: "Очнитесь! Проснитесь! Скоро, тот человек, которым, как вы уверены, вы являетесь, умрёт. Так что очнитесь сейчас и удовольствуйтесь этим знанием: В поисках - нет нужды; достижения - никуда не ведут. От них ничего не зависит, так будьте же счастливы сейчас! Поймите, Любовь - это единственная реальность мира, потому что всё является одним Единым, а единственными законами есть парадокс, юмор и перемена. Проблем никогда не было, нет и не будет. Оставьте свою борьбу и отпустите свой ум, выбросите свои тревоги и растворитесь в мире. Нет нужды сопротивляться жизни; просто делайте всё наилучшим образом. Откройте глаза и увидите, что вы гораздо больше, чем вам кажется. Вы есть мир, вы есть Вселенная - вы сами и другие тоже! Это чудесная Игра Господа. Пробудитесь и воскресите свой юмор. Не волнуйтесь, просто будьте счастливы. Вы уже свободны!

Я хотел сказать это всем, кто встречался на моём пути, однако, если бы я попытался это сделать, они решили бы, что у меня галлюцинации, а может быть, я даже социально опасен. Я познал мудрость молчания.

Магазины закрывались. Через пару часов, на заправке начнётся дежурство Сока. Я поехал в горы, оставил из машину и устроился на каменном утёсе лицом к Бухте. Я смотрел на далёкие огни Сан-Франциско и мост Голден Гейт. Я был способен чувствовать всё: гнездящихся вокруг лесных птиц, жизнь города, объятия влюблённых, преступников за делом, социальных добровольцев, отдающих всё, что они могли отдать. И я знал, что всё это, всё хорошее и плохое, высокое и низкое, мудрое и глупое, всё являлось частью совершенной Пьесы. Все актеры играли бесподобно! И я был всем этим, каждой частичкой этого. Я созерцал этот бескрайний мир и любил его весь.

Я закрыл глаза для медитации, но тут осознал, что теперь я всегда медитировал, с широко открытыми глазами.

После полуночи я приехал на заправку; зазвенел колокольчик, возвещая о моём прибытии. Из тепло освещённого офиса, вышел мой друг, который выглядел крепким пятидесятилетним мужчиной, стройным, подтянутым и грациозным. Он обошёл машину с водительской стороны и, широко улыбаясь, сказал: "Залить полный?"

"Счастье - это полный бак", - ответил я, задумываясь о том, где же я слышал это выражение раньше. Что я должен был вспомнить?

Пока Сократ закачивал бензин, я помыл окна, затем поставил машину с обратной стороны заправки и вошёл в офис в последний раз. Офис стал для меня святым местом - нехарактерным храмом. В тот вечер, казалось, помещение было наэлектризовано; что-то должно было определённо произойти, но я понятия не имел, что именно.

Сократ вытащил из ящика большую тетрадь, потрескавшуюся и выцветшую от времени, и подал её мне. В ней содержались записи, сделанные чётким, ровным почерком. "Это мой журнал - записки о моей жизни, со времён моей молодости. В ней ты найдешь ответы на все свои незаданные вопросы. Теперь она твоя - это мой подарок. Я отдал тебе всё, что мог. Мой труд окончен, но тебе ещё предстоит много работы.

"Чего я ещё не доделал?" - улыбнулся я.

"Ты будешь писать и преподавать. Ты будешь жить обыденной жизнью, учась оставаться обычным в этом беспокойном мире, которому ты, в определённом смысле, уже не принадлежишь. Оставайся обычным, и ты сможешь быть полезным для других".

Сократ поднялся со своего кресла и точно поставил на стол свою кружку рядом с моей. Я взглянул на его руку. Она светилась, сильнее, ярче, чем раньше.

"Я чувствую себя очень странно", - произнёс он удивленным тоном, - "Думаю, что мне пора".

"Я могу помочь чем-нибудь?" - сказал я, думая, что у него расстройство желудка.

"Нет". Как будто, уже не замечая меня и обстановки, он двинулся к двери с надписью "Не входить", толкнул её и скрылся за ней.

Я стал беспокоиться за него. Я чувствовал, что наш поход в горы здорово обессилил его, несмотря на это, его свечение было таким сильным, как никогда прежде. Как обычно, Сократ не укладывался в обычные схемы.

Я уселся на диван и стал смотреть на дверь, ожидая его возвращения. Я закричал сквозь закрытую дверь: "Эй, Сократ, ты сегодня светишься, как лампочка. Ты что, съел за ужином электрического угря? Я должен пригласить тебя на Рождество; ты будешь самым ярким новогодним украшением моей ёлки".

Мне показалось, что я увидел короткую вспышку света через нижнюю дверную щель. Так, наверное, перегоревшая лампочка осложнила ему весь процесс. "Сок, ты собрался просидеть там всю ночь? Я думал у воинов не бывает расстройств".

Прошло пять минут, ещё десять. Я сидел, держа свой подаренный журнал в руках. Я позвал его, потом позвал ещё раз, но ответом мне было молчание. Вдруг, я понял. Это было невозможно, но я знал, что это произошло.

Я вскочил на ноги и подбежал к двери, настолько сильно толкнув её, что она ударилась о кафельную стену с резким металлическим звуком, который эхом отдался в пустой уборной. Я вспомнил вспышку света, несколько минут назад. Сократ, светясь, вошел в свою уборную и исчез.

Я долго простоял там, пока не услышал звон колокольчика и нетерпеливый сигнал. Я вышел и, механически, заправил машину, взяв деньги и отдав сдачу из собственного кармана. Когда я вернулся в офис, то заметил, что, выходя, не надел даже обувь. Я начал хохотать до тех пор, пока мой хохот не превратился в истерику, потом я притих. Я вернулся на диван, на старое мексиканское покрывало, уже почти истлевшее, и оглянулся: жёлтый, полинявший от времени коврик у орехового письменного стола, бак с питьевой водой; я смотрел на две кружки, свою и Сока, по-прежнему, стоявшие на столе, и, в последнюю очередь, на его опустевшее кресло.

Тогда, я заговорил с ним. Где бы ни был этот старый озорной воин, я оставлю за собой последнее слово.

"Ладно, Сократ, вот он я, между прошлым и будущим, снова болтаюсь между небом и землей. Что я могу сказать тебе, чтобы ты меня понял? Спасибо тебе, мой учитель, мой вдохновитель, мой друг. Я буду скучать по тебе. Прощай".

Я покидал заправочную станцию в последний раз, ощущая чудо. Я знал, что не потерял его, это не насовсем. У меня ушло столько лет, чтобы увидеть со всей очевидностью, что между нами никогда не было разницы. Всё это время, мы были одним целым.

Я шёл по обсаженным деревьями дорожкам кампуса, пересёк ручей и, минуя тенистые рощи, вышел в большой город, продолжая Путь, по дороге Домой.

ЭПИЛОГ СМЕХ НА ВЕТРУ

Я прошел через Врата, увидев то, что мне нужно было увидеть; осознав, там, высоко в горах, свою истинную природу. Как бы то ни было, подобно тому старику, который поднял свою ношу и продолжил свой путь, я знал, что, хотя, всё изменилось, ничего не изменилось.

Я, по-прежнему, жил обычной человеческой жизнью с обычными человеческими обязанностями. Мне нужно было приспосабливаться к счастливой и полезной жизни в мире, обиженном на того, кому уже не были интересны любые поиски и проблемы. Я узнал, что беспричинно счастливый человек может сильно действовать на нервы другим людям! Происходило много событий, когда я понимал и даже начинал завидовать монахам, которые селились в далёких пещерах. Но я уже побывал в своей пещере. Моё время получать закончилось; теперь пришло время отдавать.

Я переехал из Пало-Альто в Сан-Франциско и начал работать как художник-оформитель жилых помещений. Как только я поселился в доме, я занялся ещё одним незаконченным делом. С того времени, в Оберлине, я не говорил с Джойс. Я нашел её телефон в Нью-Джерси и позвонил ей.

"Дэн, какой сюрприз! Как ты?"

"Очень хорошо, Джойс. Со мной так много произошло за последнее время".

На том конце провода повисла долгая пауза: " А, как твоя дочка…, и твоя жена?"

"С Линдой и Холли всё в порядке. Мы с Линдой развелись некоторое время назад".

"Дэн", - ещё одна длинная пауза, - "Зачем ты позвонил?"

Я сделал глубокий вдох. "Джойс, я хочу, чтобы ты переехала в Калифорнию и жила со мной. У меня нет никаких сомнений относительно тебя… относительно нас. Здесь много места…"

"Дэн", - это слишком быстро для меня! Когда ты планируешь произвести эту маленькую перестановку?"

"Сейчас. Или когда ты сможешь. Джойс, мне столько нужно рассказать тебе…. О том, о чём я никому не рассказывал. Я так долго держал это в себе. Позвони мне сразу же, как примешь решение".

"Дэн, ты уверен?"

"Да, поверь мне. Я буду каждый вечер ждать твоего звонка здесь".

Спустя две недели раздался телефонный звонок, около 7:15 утра.

"Джойс!"

"Я звоню из аэропорта".

"Из аэропорта Нью-Йорк? Ты вылетаешь? Ты летишь ко мне?"

"Из аэропорта Сан-Франциско. Я прилетела".

Какое-то мгновение, я не мог поверить. "Аэропорта Сан-Франциско?"

"Да", - засмеялась она, - "Знаешь такая бетонная посадочная полоса к югу от города? Ну? Ты едешь или мне ловить машину?"

Последующие дни мы проводили вместе каждую свободную минуту. Я бросил работу художника-оформителя и занялся преподаванием гимнастики в небольшом спортзале в Сан-Франциско. Я рассказывал ей о своей жизни, больше, чем описано в этой книге, рассказал всё о Сократе. Она внимательно вслушивалась.

"Знаешь, Дэн, у меня забавное ощущение, когда ты рассказываешь об этом человеке…. Как будто, я сама его знала".

"Что ж, всё возможно", - улыбнулся я.

"Нет, действительно, похоже, я знала его! Чего я тебе не говорила раньше Дэнни, что я ушла из дому как раз перед старшими классами школы".

"Ну, это необычно, но не так уж невероятно".

"Самое невероятное, заключается в том, что я абсолютно не помню период времени между уходом из дома и поступлением в Оберлинский университет. И это не всё, в Оберлине, до того, как ты приехал туда, мне снились сны, очень странные сны о ком-то как ты… и о беловолосом человеке! И мои родители, Дэнни, мои родители…". Её большие, светящиеся глаза широко открылись и наполнились слезами. "Мои родители всегда называли меня по прозвищу…" Я взял её за плечи и посмотрел её в глаза. В следующее мгновение, словно электрический разряд, нашу память пронзил ток воспоминаний, когда она произнесла: "моё прозвище было Джой".

Мы поженились среди наших друзей в горах Калифорнии. Я отдал бы всё, чтобы этот день мог разделить с нами тот человек, который всё начал, для нас обоих. Тогда, я вспомнил о визитке, которую он когда-то дал мне…, ту которую можно было использовать только в случаях особой необходимости. Я посчитал, что сейчас был как раз подходящий случай.

Я потихоньку удалился в сторонку и поднялся по тропинке на небольшой холм, среди лесов и других холмов. Там был сад, а в саду одинокий вяз, окружённый виноградом. Я достал бумажник и отыскал среди других своих бумаг визитную карточку. Она потрепалась, но по-прежнему светилась.