О позволяя им отделить их жизнь и отношения от тех знаний и историй, которые, по их мнению, уже себя исчерпали;
О помогая им бросить вызов тем способам жизни, которые они воспринимают как доминирующие, подчиняющие
О и поощряя людей переписать их истории жизни в соответствии с альтернативными, предпочитаемыми (самими людьми) историями их идентичности и в соответствии с предпочтительными (для самих людей) способами жизни3.
Х> Краткое описание подхода
В самом широком смысле нарративная терапия является беседой, в процессе которой люди перерассказывают, то есть рассказывают по-иному истории своей жизни. Для нарративных терапевтов «история» — это некие события, увязанные в определенные последовательности на некотором временном промежутке и приведенные таким образом в состояние наделенного смыслом сюжета.
Люди — существа интерпретирующие4. Постоянно переживая нескончаемую вереницу событий, они стремятся увидеть их взаимосвязанными и объяснимыми, то есть осмысленными. Нарратив подобен нити, сплетающей разнообразные, разбросанные во времени и пространстве события в историю.
3 Определение взято с официального сайта Далвич-центра: www.dulwichcentre.com.au
4 Это высказывание является основанной на самой себе интерпретацией. Тем не менее, многие нарративные терапевты в своих рассуждениях используют его как аксиому.
Часть 3
Все мы состоим из множества историй: о том, кем мы являемся и кем не являемся, то есть о наших «Я», о наших способностях и достижениях, о неудачах и поражениях, об интересах и намерениях, о работе и карьере, об отношениях и связях, о поступках, желаниях, планах и т.д. Какими именно будут эти истории, зависит от того, на какие события мы обратили внимание, как связали их между собой и какой смысл им придали.
Жизнь любого человека состоит из значительно большего количества событий, чем те, которые он отбирает для своих историй. То, какие из вновь возникающих событий будут включаться в истории, определяется уже сконструированными доминирующими историями данного человека.
Например, кто-то может иметь доминирующую историю о том, что он альтруист. Эта история сложилась из множества эпизодов его прошлого, где он вел себя, чувствовал и думал в соответствии с принятым в его обществе и разделяемым им описанием альтруистического поведения и установки. Он мог перевести старушку через дорогу, помочь отстающему ученику в классе, испытывать сострадание к убитому таракану, присоединиться к движению в защиту редких видов животных и пр.
Каждый такой поступок или событие делало его историю о том, что он альтруист, более насыщенной и плотной. По мере уплотнения истории не совпадающие с ней или противоречащие события — например, человек сам убил этого таракана или оставил явно недееспособную старушку на другой стороне улицы, потому что вести ее домой было уже слишком сложно, — начинают рассматриваться как несущественные, случайные или вовсе игнорироваться.
Истории никогда не создаются вне множественных контекстов окружающего мира. Из этих контекстов — семьи, друзей, коллег, транслирующих культуру средств массовой информации и текстов, — человек узнает, какой смысл следует приписать тому или иному событию, а также насколько это событие и этот смысл одобряемы и рекомендуемы. То есть доминирующие нарративы нашей жизни, доминирующие нарративы всех сообществ, в которые мы включены, и доминирующие нарративы нашей культуры — все находятся в тесной взаимосвязи.
Личная история «Я — альтруист» связана, например, с существующей в культуре историей «Альтруизм лучше, чем эгоизм», с семейной историей «Васенька-то какой заботливый — весь в деда,
Современные подходы в системной семейной терапии
слава Богу», с профессиональной историей «В нашем деле все только на энтузиастах-альтруистах и держится» и т.п.
Истории прошлого и настоящего формируют истории будущего: увидев тонущего человека, человек, знающий, что он альтруист, пойдет его спасать и спокойно впишет этот эпизод в свою доминирующую историю. Более того, такой человек даже будет искать ситуаций, в которых сможет проявиться как альтруист. Так же, как человек, в чьей истории говорится, что он склонен к семейной жизни, будет искать ситуаций, которые постепенно приведут его к созданию семьи.
В действительности наши жизни мультиисторичны. Каждый момент содержит пространство для существования многих историй, и одни и те же события в зависимости от приписываемых им смыслов и характеров связей могут сложиться в разные наррати-вы. Любая история не лишена некоторой степени неопределенности и противоречивости. И ни одна история не может вместить все жизненные обстоятельства.
Если бы маленькая разбойница из «Снежной королевы» обнаружила себя переводящей старушку через дорогу или герой-мафиози из фильма «Анализируй это» — плачущим над мертвым тараканом, они бы постарались приписать этому событию статус случайности. А если бы такие эпизоды участились до такой степени или приобрели бы такую выразительность, что их стало бы сложно игнорировать, то это, возможно, дало бы начало развитию альтернативных историй.
Не вписывающиеся в наши доминирующие истории события, интерпретации других людей или наши собственные интерпретации — все это может послужить толчком к рождению нового нар-ратива. Пережив нашествие насекомых на свою квартиру и планомерно уничтожив их всех, «альтруист», может решить, что он «эгоист, бесчувственный человек и вообще убийца по природе». А расстроившийся из-за таракана мафиози — начать описывать себя как «конченного слабака без будущего и надежды».
На какое-то время в зависимости от многих факторов, условий и окружения эти альтернативные истории могут обрести силу, стать доминирующими, и люди будут проживать их. При этом ни одна из историй (ни «Я — альтруист», ни «Я — эгоист») не будет свободна от противоречивости и заложенной в ней возможности множества интерпретаций.
К тому же любая «большая история» человека, то есть история его жизни или просто его жизнь, всегда состоит из множества
Часть 3
более мелких существующих одновременно и взаимосвязанных историй — о его прошлом, настоящем и будущем, о нем как члене различных сообществ, о его семье, его культуре и обществе. И каждое новое событие будет проинтерпретировано в соответствии с тем смыслом, который во всем этом многообразии историй доминирует в данный момент.
С этой точки зрения в каждый момент нашей жизни, каждым своим жизненным актом мы осуществляем взаимодействие между нашими доминирующими и альтернативными историями, вновь и вновь придавая смысл нашему опыту.
Итак, нарративные терапевты думают в терминах историй и сюжетов — доминирующих и альтернативных. Рассуждая в рамках нарративной метафоры, можно сказать, что люди приходят в терапию, когда доминирующие истории (личные и/или культурные) не позволяют им прожить свои собственные предпочтительные нарративы. Или когда человек активно участвует в воплощении историй, которые он находит бесполезными. Или когда, как в случае с мафиози, человек больше не может найти ресурсов для поддержания выбранной им истории, новые события интерпретируются им таким образом, что это угрожает старому предпочитаемому нарративу, а зарождающийся новый ему совсем не по душе.
В любом случае, работая в рамках нарративного подхода, терапевт встречается с обратившимися за его услугами людьми, для того чтобы объединить с ними усилия по исследованию историй их жизней и отношений, смыслов и влияний этих историй, а также контекстов, в которых они были «написаны» и приняты как свои.
Некоторые самые общие характеристики нарративной терапии:
О Нарртивная терапия — это подход к консультированию и социальной работе, в котором люди рассматриваются как эксперты в собственных жизнях, а профессиональная позиция предполагает уважительное, необвиняющее и заинтересованное отношение к любым человеческим историям.
О Этот подход предполагает, что проблемы отделены от людей, а сами люди достаточно компетентны, дееспособны и обладают большим количеством способностей и умений, которые могут помочь им изменить неудовлетворительные отношения с проблемой.
Современные подходы в системной семейной терапии
О Важными принципами работы в этом подходе являются неподдельное любопытство со стороны терапевта и его искреннее желание задавать вопросы, на которые он действительно не знает ответа, а, следовательно, готов услышать и принять любой.
О Терапевтическая беседа может принять любое направление, всегда существует множество возможных путей (нет какого-то одного «правильного» хода беседы, известного терапевту как эксперту).
<> Человек, консультирующийся у терапевта, играет существенную роль в определении хода терапевтического процесса.
Теоретические контексты нарративной терапии и нарративные практики
Нарративная терапия возникла и существует в определенных контекстах — постмодернизме, конструктивизме, постструктурализме, социальном конструктивизме.
Реализуемая прямо в данный момент в этом тексте, идея неотделимости любого феномена от контекстов, в которых он пребывает или видится, — постструктуралистская.
В постсруктурализме (изначально — методе анализа текстов, пришедшем на смену структурализму) есть несколько взаимосвязанных идей, используемых нарративными терапевтами.
Идея интертекстуальности — то есть существования текста в пространстве других текстов. Текст может отсылать к тем текстам, о которых в нем даже формально не упоминается. Все, что автор прочитал до написания своего текста, прорывается в его собственном произведении даже помимо его воли и сознания.
Идея о бесконечной интерпретации текста — сколько читателей, столько интерпретаций (отсюда следует невозможность наличия эксперта, критика, конечного интерпретатора).
И, наконец, обобщающая эти две идеи концепция неотделимости текста от контекста, где контекст понимается как точка отсчета, относительно которой совершается интерпретация событий, действий и т.д. В зависимости от контекста один и тот же
>
Часть 3
текст (поведение, действие, мысли, слово, теория) может оцениваться по-разному.
Таким образом, и нарративную терапию, разделяющую эти идеи, мы будем рассматривать в единстве с контекстами ее существования.
Нарративные терапевты в большинстве своем соглашаются, что их подход постмодернистский5 и отсылает к множеству теорий и историй, определяющих себя как постмодернистские. Поэтому, говоря о том или ином аспекте нарративной терапии, мы будем прежде всего указывать на ссылки и границы, делающие этот подход не модернистским, или постмодернистским.
О конструктивизме, радикальном и социальном, подробно будет сказано ниже. В самом общем виде в обоих случаях это междисциплинарный дискурс, основное положение которого сводится к тому, что так называемая объективная реальность является продуктом человеческого общения и что знание не обретается пассивным образом, а активно конструируется познающим субъектом.
Теперь посмотрим на различные измерения контекстуального пространства, в котором существует нарративная терапия и, соответственно, на нее саму.
^> 1. Время
Модернизм6: установка на линейность времени.
Наука: времени нет.
Ньютон: Детерминизм и обратимость во времени — между предсказанием будущего и восстановлением прошлого нет никакого различия.
Постмодернизм — «многозначный и динамичный подвижный в зависимости от исторического, социального и национального контекста комплекс философских, эпистемологических, научно-теоретических и эмоционально-эстетических представлений. Прежде всего, постмодернизм выступает как характеристика определенного менталитета, специфического способа мировосприятия, мироощущения и оценки как познавательных возможностей человека, так и его места и роли в окружающем мире» (Ильин И.П. Постмодернизм: словарь терминов. М., 2001, с. 206). Здесь и далее в разделы модернизм или постмодернизм могут попадать идеи, люди и цитаты, не укладывающиеся во временные границы, приписываемые этим явлениям.
Современные подходы в системной семейной терапии
Пригожим: «В традиционном понимании законы природы были законами, описывающими замкнутую, детерминистическую Вселенную, прошлое и будущее которой считались эквивалентными» (Пригожий, 1994: с.11).
В литературе: высокий модернизм — зацикленность у Джойса, у Пруста — время — вещь данная. Интерес к утопии (антиутопии), конечной цели, одному исходу.
В архитектуре: все существующее фадостроительство должно быть разрушено для создания великолепных утилитарных городов с прямыми линиями и домами-ячейками.
В психотерапии: аналитический и бихевиоральный подходы. Поиск объективных причин и предсказуемых поведенческих схем. Если нам дано будущее, мы можем «рассчитать» прошлое, и наоборот.
Постмодернизм: нелинейность, взаимозависимость и непредсказуемость. Отказ от идеи професса.
Наука: теория хаоса. Согласно одному теоретику, «там, где начитается хаос, заканчивается классическая наука» (Gleick, 1987, р. 57). Появление квантовой теории, «теории неопределенности, недетерминизма и тайны» ввело новое мировоззрение. Теория хаоса, имеющая отношение к нелинейности, взаимозависимости и непредсказуемости динамических систем, выражает это новое мировоззрение. Пригожий: «Теперь мы понимаем, что детерминистические, симметричные во времени законы соответствуют только весьма частным случаям. Они верны только для устойчивых классических и квантовых систем, т.е. для весьма офаниченного класса физических систем. Что же касается несводимых вероятностных законов, то они приводят к картине «открытого» мира, в котором в каждый момент в ифу вступают все новые возможности» (Пригожий, 1994, с. 11.).
