Глава четвертая Эволюция образа ойкумены 2 страница

Страбон приводит утверждение Эратосфена, что все те, кто впервые взял на себя смелость заняться географией, были в известном смысле философами. При этом называются имена Анаксимандра, Гекатея, Демокрита, Эвдокса, Дикеарха и Эфора^[154]. Видимо, Эратосфен писал о достижениях каждого из этих ученых. К сожалению, никаких дальнейших подробностей об этой части «Географии» Эратосфена Страбон не сообщает.

Вторая книга «Географии» Эратосфена была посвящена проблемам изучения земного шара в целом. Вероятно, здесь он приводил аргументы, говорящие в пользу сферичности Земли, и притом не только те, которые указываются Аристотелем в трактате «О небе». При этом Эратосфен делает оговорку: сферичность Земли не следует понимать в строго математическом смысле, ибо Земля не есть шар, выточенный на токарном станке (ούχ ώς έκ τόρνοο δέ), а имеет на своей поверхности неровности. Конечно, Эратосфен не знал, что Земля представляет собой геоид, т. е. сферу, слегка сплющенную в направлении земной оси, но он имел в виду локальные отступления от правильной формы «в результате воздействия воды, огня, землетрясений, вулканических извержений и других причин подобного рода»^[155].

Далее Эратосфен переходит к изложению своего метода измерения окружности земного шара. В «Географии» он, по-видимому, лишь кратко коснулся этого метода, так как он был обстоятельно описан им в отдельном сочинении. Во всяком случае, Страбон, вообще игнорировавший математические аспекты географической науки, полностью опускает изложение этого метода, ограничившись замечанием, что «…позднейшие писатели не согласны с ним по вопросу о величине Земли: так ли она велика, как он утверждает, и не одобряют его измерения Земли»^[156]. Под «позднейшими писателями» имеется в виду, вероятно, в первую очередь Посидоний, К счастью, изложение методики, примененной Эратосфеном, содержится в дошедшем до нас сочинении астронома I в. н. э. Клеомеда^[157].

Эта методика состояла, вкратце, в измерении длины тени, отбрасываемой гномоном в Александрии в тот самый момент, когда в Сиене (которая считалась лежащей точно на тропике) Солнце в день летнего солнцестояния стояло прямо над головой. Угол между вертикалью и направлением на Солнце оказался в Александрии равным 1/50 полного круга. Считая расстояние между Александрией и Сиеной равным 5 тыс. стадиев (около 8 тыс. км^[158]), Эратосфен получил для окружности земного шара приближенное значение 250 тыс. стадиев. Дальнейшие уточненные вычисления Эратосфена (к сожалению, мы не знаем, в чем заключались эти уточнения) дали значение 252 тыс. стадиев, или 39 690 км, что всего лишь на 310 км отличается от истинной величины. Этот результат Эратосфена оставался непревзойденным вплоть до XVII в. н. э. В эратосфеновской процедуре измерения окружности Земли было несколько дефектов. Во-первых, Земля была не шаром, как он считал, а геоидом (об этом уже было сказано выше). Во-вторых, Сиена лежала не точно на тропике Рака, а на 59 км к югу от него. В-третьих, Александрия находилась не на том же меридиане, что Сиена, а на 3 градуса западнее нее. В-четвертых, наконец, принятое Эратосфеном расстояние между Сиеной и Александрией было вычислено весьма приблизительно. При наличии всех этих дефектов можно только удивляться тому, что Эратосфен получил для окружности Земли значение, столь мало отличающееся от истинного. В этом, несомненно, был элемент случайности. Это, однако, не умаляет заслуги Эратосфена как ученого, впервые попытавшегося строго научным способом определить размеры земного шара.

Вслед за этим Эратосфен попытался определить размеры известной в то время грекам ойкумены. В качестве ее северного предела он взял остров Фуле, о котором писал Пифей, а в качестве южного — самую удаленную вверх по течению Нила область — страну так называемых сембритов^[159]. По мнению Эратосфена, эта страна находилась вблизи Океана, омывавшего Ливию с юга. Промежуточными вехами на этом меридиане (который примерно совпадал с фундаментальной долготой Дикеарха) служили города Мероэ, Александрия, Лисимахия и устье Борисфена (Днепра). Сложив предполагаемые расстояния между этими пунктами, Эратосфен получил величину, равную 38 000 стадиев.

Для определения длины ойкумены Эратосфен воспользовался широтой, близкой к фундаментальной широте Дикеарха. Однако она начиналась у него не от Геракловых Столпов, а несколько западнее — от так называемого Священного мыса (теперь мыс Сан Висенте в Португалии). Эта параллель проходила через Сицилийский пролив, южную оконечность Пелопоннеса и о-в Родос вплоть до залива Исс в северо-восточном углу Средиземного моря. Затем она шла через всю Азию, южнее горных цепей, которые Эратосфен объединил общим наименованием Тавра и которые, как и у Дикеарха, были вытянуты в прямую линию, проходившую с запада на восток. Оканчивалась она у восточного побережья Индии, несколько севернее предполагаемого впадения Ганга в Океан. Длину всей этой линии Эратосфен определил в 77 800 стадиев. Таким образом, длина ойкумены в два с лишним раза превосходила ее ширину. Это был огромный остров, вытянутый с запада на восток и омываемый со всех сторон Океаном.

То, что ойкумена вытянута с запада на восток, соответствует, по мнению Эратосфена, ее природе. И если бы не было огромного пространства Атлантического океана, то ойкумена образовывала бы полный круг, соединяющийся сам с собой. На самом деле ойкумена занимает всего лишь несколько более трети этого круга. Остальные две трети заняты морскими просторами. Эратосфен высказывает мысль о возможности лопасть из Иберии в Индию морем, плывя все время на запад. Таким образом, именно Эратосфеном была впервые сформулирована идея, которую впоследствии попытался реализовать Колумб. Страбон критикует эту идею, говоря, что в одном и том же умеренном поясе могут находиться две ойкумены и даже больше^[160]. История подтвердила правоту Страбона: именно такой второй ойкумепой, лежащей между Иберией и Индией, оказалась Америка.

В третьей книге своей «Географии» Эратосфен дал описание карты ойкумены, согласно тем данным, которые были накоплены к его времени. При этом он воспользовался методическим приемом, который представлял собой не что иное, как первую попытку набросать сетку меридианов и параллелей, относительно которой можно было бы расположить отдельные части известного нам мира. Так, Эратосфен провел несколько широт, параллельных фундаментальной широте, о которой было сказано выше и которая естественным образом делила всю ойкумену на северную и южную части.

Самая южная широта у Эратосфена совпадала с линией, проходившей через страну сембритов, затем через Коричную страну, Эритрейское море и остров Тапробана (κ югу от Индии). Следующая широта, на которой находился город Мероэ, проходила через Южную Аравию, а затем шла вдоль южного побережья Индии и в конце концов пересекала юго-восточный выступ этой страны, на котором, по данным того времени, жил народ, называвшийся кониаками^[161]. Широта, проходившая через Сиену и приблизительно совпадавшая с тропиком Рака, пересекала на востоке Персидский залив, Гедрозию и всю Индию. Широта, на которой лежала Александрия, шла на запад вдоль северного побережья Ливии, а на востоке пересекала среднее течение Тигра и Евфрата, Персию, Арахозию и центральные районы Индии. Затем шла основная широта, проходившая через о-в Родос и о которой уже было сказано выше. Через Массилию проходила широта, пересекавшая северные районы Эгейского моря, Пропонтиду, области, находившиеся в северной части малоазийского полуострова, южные районы Каспийского моря и Бактрию. Наконец, на последней, самой северной широте, имевшейся на карте Эратосфена, лежало устье Борисфена (Днепра).

Положение некоторых широт, например тех, которые проходили через Александрию и остров Родос, было определено достаточно точно с помощью астрономических наблюдений самим Эратосфеном. Широта Мероэ стала известна после экспедиции Филона. Точную широту Массилии вычислил в свое время Пифей. Зная длину окружности земного шара, можно было установить расстояния между этими широтами. Основным инструментом, которым греки пользовались для определения широты того или иного места, был гномон. Правда, число такого рода измерений было в общем очень ограниченным, и поэтому широты районов, лежавших где-нибудь на востоке — в Персии или Индии, определялись в основном путем очень приблизительной экстраполяции. И все же то, что сделал Эратосфен, было важным шагом на пути к созданию научной картографии.

Гораздо большие трудности были связаны с определением долгот. Здесь гномон был бессилен, а магнитного компаса греки еще не знали. В сущности, единственный меридиан, который был известен грекам, определялся

Нилом, нижнее течение которого (от Сиены до Александрии) примерно совпадало с направлением юг — север. Но дальше на север некоторые ученые (Геродот) проводили его через центральные районы Малой Азии и город Синопу, а большинство — через о-в Родос и Пропонтиду. Концом этого меридиана было принято считать устье Борисфена (а не устье Истра, как у Геродота). Именно этот меридиан послужил Дикеарху и Эратосфену при измерении окружности земного шара.

Согласно Страбону, Эратосфен считал лежащими на одном меридиане (έπί τ'αύτοδ μεσημβρινοΰ^[162]) также Карфаген, Сицилийские проливы и Рим, за что Страбон резко раскритиковал его, утверждая, что «он обнаруживает крайнее незнание этих областей». Действительно, если Рим лежит на два с лишним градуса восточнее Карфагена, что в ту эпоху не могло считаться такой уж большой ошибкой, то Сицилийские проливы находятся на много восточнее и того и другого города, так что говорить об общем меридиане здесь никак не приходится.

Из-за отсутствия научного определения долгот Эратосфену пришлось определять расстояния в широтном направлении (т. е. с запада на восток) по старинке: в пределах Средиземного моря — на основании показаний мореходов, а в Азии — путем тщательного изучения записей, которые велись в течение восточного похода Александра «бематистами» (т. е. шагомерами). К полученным таким образом расстояниям Эратосфен присовокупил две добавки: на крайнем западе для учета иберийских территорий, находившихся западнее Геракловых Столпов, а на крайнем востоке — для включения в пределы ойкумены восточных частей Индии, куда войска Александра не доходили. В результате всех этих процедур была получена приведенная выше цифра для длины ойкумены.

Вероятно, для того, чтобы иметь некоторое подобие сетки параллелей и меридианов, которая облегчила бы нанесение на карту различных деталей, Эратосфен разбил всю ойкумену на ряд областей, или секций, разделяемых условными линиями, проведенными в вертикальном направлении (с севера на юг). Эти секции Эратосфен обозначил странным термином «сфрагиды» (в единственном числе слово ή σφραγίς означает, если его переводить буквально, печать или оттиск печати). Каждая такая сфрагида делится фундаментальной широтой, проходящей через Сре-

диземное море и Тавр, на две части — северную и южную. Согласно свидетельствам, которые мы находим у Страбона, первую такую сфрагиду образовывала Индия вместе с островом Тапробана (на юге) и совершенно незнакомыми грекам районами, лежащими к северу от Гималаев, которые носили условное наименование Скифии. О грандиозности размеров Азии в северном и северовосточном направлениях Эратосфен не имел никакого представления и полагал, что за Скифией находился северный Океан, который к востоку от Индии смыкался с южным. Саму Индию Эратосфен изображал в виде ромба, длинная ось которого проходила с северо-запада на юго-восток и кончалась мысом к востоку от Тапробаны. В центре второй сфрагиды находилась Ариана, к которой с юга примыкала Гедрозия (нынешний Белуджистан), а с севера — Бактрия и Согдиана.

По поводу третьей сфрагиды Страбон жалуется, что Эратосфен определил ее очень неясно^[163]. Ее восточная граница проходила предположительно вдоль восточного побережья Гирканского (Каспийского) моря, затем шла через так называемые Каспийские Ворота (перевал в горной системе Эльбурс), а па юге выходила к восточной части Персидского залива (в районе Кармании). Каспийское море, по мнению Эратосфена, утвердившемуся в греческой пауке под влиянием Патрокла, было большим заливом, соединявшимся на севере с Океаном; с востока в него впадали реки Окс (Амударья) и Яксарт (Сыр-Дарья). В отношении Каспийского моря воззрения Эратосфена представляли собой шаг назад по сравнению с геродотовскими (у Геродота, прожившего долгое время в Ольвии, имелась, видимо, какая-то информация о замкнутости Каспийского моря, а также о лежащих к северу от него Уральских горах, которые он по традиции называл Рипейскими). О западной стороне третьей сфрагиды Страбон сообщает только то, что ею у Эратосфена была река Евфрат. На этом информация Страбона о сфрагидах кончается. Он только делает предположение, что четвертая сфрагида должна была бы включать так называемую Счастливую Аравию, Аравийский залив (Красное море), весь Египет и Эфиопию. Здесь изложение Страбона становится очень путаным. Он все время ссылается на Гиппарха, и создается впечатление, что последняя часть «Географии» Эратосфена вообще осталась ему неизвестной.

Гиппарх

Величайший ученый II в. Гиппарх был, разумеется, прежде всего астрономом. Но как астроном он интересовался и проблемами географии, — прежде всего теми, которые связаны с математическими методами построения географических карт. Свои взгляды в этой области Гиппарх изложил в полемическом трактате «Против Эрато-сфена» (Πρός τόν Ερατοσϑένη), который, по свидетельству Страбона, был единственным географическим сочинением Гиппарха. Трактат этот до нас не дошел, и о его содержании (так же, как и о содержании «Географии» Эратосфена) мы знаем в основном благодаря Страбону. Надо, однако, учесть, что, пересказывая взгляды Гиппарха, Страбон допускал, по-видимому, гораздо большие погрешности, чем при изложении труда Эратосфена, поскольку математический стиль мышления Гиппарха был Страбону, по-видимому, совершенно чужд. И все же из путаного и порой противоречивого текста Страбона мы можем вычленить основные идеи Гиппарха, которыми он руководствовался в своей критике Эратосфена.

Многие положения Эратосфена Гиппарх принимает. Вообще, критика Эратосфена Гиппархом была направлена не столько против принципиальных тенденций, гениально намеченных Эратосфеном, сколько против того, что эти тенденции не были им последовательно осуществлены. При этом Гиппарх сформулировал принципы строгой географической науки, которые, однако, в его время не могли быть претворены в жизнь. И не только в его время, но даже в эпоху Птолемея, жившего несколькими столетиями позже. В сущности, лишь в новое время была создана действительно научная география, которая отвечала идеалам Гиппарха.

Гиппарх принял («в качестве гипотезы», как говорит Страбон^[164]) полученное Эратосфеном значение окружности земного шара — 252 тыс. стадиев. Эту окружность он считал состоящей из 360 частей, или градусов, так что длина каждого градуса на земной поверхности составляла 700 стадиев. Четверть земной окружности от экватора до полюса была равна 90 градусам, или 63 тыс. стадиев. Деление круга на градусы было нововведением Гиппарха, заимствованным, скорее всего, из вавилонской математики.

Взяв в качестве основного меридиана все тот же меридиан, проходивший через Мероэ, Александрию и остров Родос, Гиппарх разделил часть этого меридиана, пересекающую ойкумену с севера на юг, рядом широт, опрелявших климатические зоны (τα κλίματα). Мы видели выше, что Эратосфон выделил в пределах ойкумены 8 широт, проходивших через страну сембритов, Мероэ, Сиену, Александрию, остров Родос, Геллеспонт и устье Борисфена. Гиппарх добавил к этим широтам еще несколько, Главным образом в северной части ойкумены. Последняя из них проходила через остров Фуле, в существовании которого Гиппарх не сомневался, доверяя свидетельствам Пифея. В результате Гиппарх получил 11 или 12 климатических зон, не одинаковых по своей ширине, но точно определявшихся широтами, которые их ограничивали с севера и с юга. Число градусов, соответствовавших каждой широте, вычислялось астрономическими методами, а тем самым определялось и расстояние данной широты от экватора. Так, южная граница первой зоны, проходившая через страну сембритов и Коричную страну, соответствовала широте двенадцать с половиной градусов и находилась на расстоянии 8800 стадиев от экватора (у Эратосфена южная граница ойкумены отстояла от экватора на 8300 стадиев). Северная граница последней зоны, проходившая через остров Фуле, совпадала с Северным полярным кругом, находившимся, как было хорошо известно Гиппарху-астроному, на широте 66°. От экватора она отстояла на 46 200 стадиев. Вычитая из второй цифры первую, мы получаем примерную ширину ойкумены (в меридиональном направлении) — 38 400 стадиев.

В целом ойкумена была ограничена двумя широтами — с севера и с юга и двумя долготами — с востока и запада. Так как меридианы, долготы которых отсчитывались в обе стороны от основного меридиана, сходятся к Северному полюсу, ойкумена оказывалась подобной по своей форме не прямоугольнику, а, скорее, равнобедренной трапеции, или, пользуясь образным сравнением Страбона, расстеленной хламиде. Поперек эту хламиду пересекала основная широта, проходившая от Геркулесовых Столпов вдоль Средиземного моря, через о-в Родос к заливу Исса. Уточняя точки, лежащие на основной широте, Гиппарх исправил Эратосфена, указав, что эта широта проходит не череп Сицилийский пролив, а на 400 стадиев южнее Сиракуз. Вообще, своими измерениями в Западном Средиземноморье Гиппарх существенно улучшил карту этого региона.

Однако не всегда измерения Гиппарха оказывались одинаково точными. Так, определяя широту Византии с помощью гномона, он нашел, что этот город лежит на той же параллели, что и Массилия (Страбон пишет об этом дважды^[165]). Это была грубая ошибка, так как Византия лежит много южнее Массилии. Возможно, что это ошибочное заключение было вызвало каким-либо случайным обстоятельством.

Еще хуже обстояло дело в Азии. Астрономические определения широт в глубине континента практически отсутствовали, и во многих случаях решающее значение здесь приобретала географическая интуиция. Но ее-то Гиппарху, по-видимому, не хватало. Так, вопреки мнению Дикеарха и Эратосфена Гиппарх пришел к выводу, что горные цепи так называемого Тавра (включая Эльбурс, Гиндукуш, Гималаи) идут не с запада на восток, вдоль основной широты, а поворачивают на северо-восток. Это позволило Гиппарху значительно увеличить размеры Индии в северном направлении. По этой же причине он сильно сдвинул Бактрию и Согдиану, поместив эти страны намного севернее устья Борисфена и Кельтики (Галлии). Источником этого заблуждения Гиппарха следует считать, по-видимому, высказывания Деимаха, бывшего, подобно Мегасфену, одним из греческих послов в Индии. Но если все свидетельства Мегасфена имели трезвый и правдоподобный характер, то Деимах написал об Индии, по-видимому, много нелепостей. В частности, он придал Индии размеры, совершенно не согласующиеся с истинным положением дела. Вероятно, этому же источнику был Гиппарх обязан другим своим заблуждением: реку Инд он считал текущей не на юг, а на юго-восток — примерно параллельно Гангу.

Вообще, в тех случаях, когда Гиппарх критикует эратосфеновскую карту Азии, мы вынуждены в большинстве случаев принять сторону Эратосфена. Надо признать, что здесь Гиппарх изменил своему собственному принципу: при определении положения того или иного места опираться прежде всего на астрономические наблюдепия. Когда он следует этому принципу, его критика Эратосфена (например, в отношении западной части Средиземного моря) оказывается уместной и справедливой. В заключение надо сделать еще следующее замечание. Говоря об астрономических наблюдениях как о единственном научном методе определения местоположения того или иного географического объекта, Гиппарх имел в виду нахождение широты и долготы этого объекта. Но в его эпоху практически реализуемым был лишь метод определения широты — то ли с помощью гномона, то ли путем сравнения длительности дня (от восхода до захода Солнца) в одно и то же время года. Сопоставление же долгот двух различных мест можно было провести лишь путем наблюдений солнечных и лунных затмений в обоих местах, производимых одновременно. При Гиппархе такие наблюдения еще никем не производились.

От Полибия к Страбону

Знаменитый историк Полибий был современником Гиппарха. Родился он в 204 г. в городе Мегалополисе (Аркадия) и, будучи сыном одного из видных деятелей Ахейской лиги, с ранних лет принял участие в политической и военной жизни этого союза. После Второй Македонской войны с Римом, завершившейся в 167 г. сокрушительным поражением объединенных греческих войск, которыми командовал царь Македонии Персей (последний представитель династии Антигонидов), Полибий оказался в числе заложников, направленных в Рим, где он завязал дружбу со Сципионом Африканским младшим и другими римскими деятелями этой эпохи. В течение семнадцати лет, которые Полибий прожил в Риме, пользуясь относительной свободой, он смог детально ознакомиться с политическим устройством, географией и историей Римской республики и стал ее горячим сторонником. Впоследствии, в ходе Третьей Пунической войны, закончившейся разрушением Карфагена (в 146 г.), Полибий сопровождал Сципиона и по поручению последнего возглавил экспедицию, имевшую целью исследовать северные берега Африки, в том числе и по ту сторону Геркулесовых Столпов. Помимо этого, Полибий совершил несколько длительных и не лишенных опасностей поездок в глубь Иберийского полуострова и Галлии, оказавшись, таким образом, первым образованным греком, получившим возможность ознакомиться не только с побережьем, но и внутренними районами этих стран. Умер Полибий в возрасте 82 лет (т. е. около 122 г.).

Разумеется, в памяти потомства Полибий остался не как географ, а как, прежде всего, автор 40-томной всемирной истории (Ίοτορίαι), охватывавшей период от начала Второй Пунической войны (221 г.) до взятия римлянами Коринфа (146 г.). Это был труд, беспрецедентный по своему объему, по богатству материала и по отличавшей его научной добросовестности. К сожалению, целиком до нас дошли только первые пять томов этого труда. К числу полностью утерянных книг относится тридцать четвертая, в которой был дан очерк известной тогда грекам ойкумены. Некоторое представление о ней мы можем составить по ссылкам, имеющимся в «Географии» Страбона. Кроме того, ряд географических сведений содержится и в дошедших до нас книгах Полибия.

В своем отношении к географии Полибий следовал традициям Геродота, и Эфора. Описания стран и народов представляли для него интерес в первую очередь как фон, на котором разыгрывались описываемые им исторические события. Теоретическими проблемами географии Полибий не интересовался, и глобальных концепций в духе Гиппарха и Эратосфена мы у пего не найдем. Вклад Полибия в географию состоял прежде всего в расширении кругозора греческой географической науки за счет включения в нее богатой информации о странах Западной Европы и Северной Африки.

Правда, о результатах его африканской экспедиции мы не знаем практически ничего. Странным образом Страбон ни разу не упоминает об этой экспедиции; некоторые сбивчивые сведения о ней мы находим лишь в пятой книге «Естественной истории» Плиния Старшего.

Полибий хорошо изучил Иберию (Испанию) и не только со стороны средиземноморского, но также со стороны западного (Атлантического) побережья. Согласно Страбону, он описал крупнейшие реки Иберии — Баэтис (Гвадалквивир), Анас (Гвадиана) и Тагос (Тахо), причем он даже оценил длину последней из этих рек от истоков до ее впадения в Океан («не принимая во внимание извивы реки, ибо это не относится к географии», как курьезно замечает Страбон^[166]).

Сведения Полибия о Галлии были менее обширными; они ограничивались в основном районами, до которых доходили римские войска. О западном и северном побережье Галлии у него были очень смутные представления. То же относилось и к Британии, хотя Полибий знал о сyществовании этого острова. К сведениям об экспедиции Пифея Полибий относился крайне отрицательно, а самого Пифея называл лжецом и обманщиком, ни одному слову которого нельзя верить. Эта безусловно неверная точка зрения оказала влияние и на работы позднейших географов, в том числе Страбона.

Полибий был первым греческим географом, осознавшим значение Альп как самого высокого горного хребта Европы. Нет оснований полагать, что Полибий обладал сколько-нибудь детальной информацией о структуре этого хребта, но, во всяком случае, он называет три перевала, по которым можно перейти через Альпы: это, во-первых, был тот путь, по которому прошел в Италию со своим войском Ганнибал; во-вторых, это был перевал, называемый теперь Сен-Бернарским; и, в-третьих, восточный перевал, ведущий в нынешний Тироль. Полибий сопоставляет высоту Альп с величайшими горами Греции, такими, как Тайгет. Парнас, Олимп, Пелион и др. и говорит, что «хорошо тренированный человек может совершить восхождение на каждую из этих гор почти за один день и также за один день обойти ее вокруг, тогда как на Альпы нельзя совершить восхождение даже в 5 дней»^[167].

Прожив семнадцать лет в Риме, Полибий прекрасно изучил географию Апеннинского полуострова, тем более что расстояния между отдельными пунктами были там очень точно измерены римлянами. Он сам проехал по дороге, построенной римлянами от берегов Адриатического моря до реки Гебр (нынешней Марицы), отмечая, что вдоль всей дороги установлены столбы, указывающие расстояния в римских милях. Далее Полибий посетил Византий — город, который к этому времени начал приобретать все большее значение в качестве порта, лежащего на пути из Понта в Эгейское море. Далее на восток он, по-видимому, не ездил, хотя и имел довольно точную информацию о находящихся там районах (в частности, он был первым греческим географом, давшим примерно правильную оценку величины Азовского моря по сравнению с Черным^[168]).

У нас нет сведений о том, насколько хорошо была известна Полибию география Азии. Та часть его труда, в которой описывался поход Антиоха IV в Индию (в 206–205 гг.), до нас не дошла, хотя в ней, вероятно, содержалось немало сведений географического характера.

Что касается Африки, то Полибий не разделял традиционного мнения греческих ученых о том, что этот континент омывается с юга Океаном. Он допускал, что где-то вблизи экватора Эфиопия соединяется с Азией — странная точка зрения, которая, однако, была впоследствии принята Птолемеем. Аналогичные сомнения высказывались им (подобно Геродоту) и в отношении северных областей Европы.

* * *

Перейдем теперь к менее известным авторам II в., оставившим после себя географические сочинения, утеря которых представляется все же огорчительной. Мы дадим краткое перечисление этих сочинений, указав основные темы, которые в них обсуждались.

Деметрий из Скепсиса, современник Аристарха Византийского и Кратеса из Малла, написал большой трактат, посвященный анализу гомеровского «списка кораблей» и содержавший характеристику соответствующих стран и городов. Этот трактат неоднократно цитируется Страбоном, и из ссылок последнего можно заключить, что в нем содержалась значительная географическая информация. перемежавшаяся с отступлениями мифологического характера. В своей оценке географических познаний Гомера Деметрий присоединился к скептической позиции Эратосфена и Гиппарха, за что был сурово раскритикован Страбоном.

Александрийский грамматик II в. Аполлодор был по месту рождения афинянином. Он известен в первую очередь как автор историко-хронологической поэмы Χρονικά и прозаического изложения древних греческих мифов, дошедшего до нас под заглавием Βιβλιοϑήκη^[169], Но, кроме того, он был автором стихотворного географического трактата Γης περίοδος, написанного, как и Χρονικά, ямбическими триметрами. Об этом трактате нам известно только то, что в нем содержались описания трех континентов, и давалась краткая характеристика расположенных на этих континентах стран.

Более интересной фигурой для историка географии был, несомненно, Агафархид Книдский — очень плодовитый автор, живший одно время в Александрии. Он написал 49 книг по истории Европы, 10 книг по истории Азии и отдельный трактат, посвященный описанию Красного моря и примыкающих к нему областей (Περί της έρυϑρας ϑαλάσαης). О содержании этого трактата мы знаем главным образом по его краткому изложению, данному знаменитым византийским автором IX в. н. э. Фотием в его «Библиотеке»^[170]. Из этого изложения следует, что Агафархид детально описал страны Африки и Азии, прилегающие к Красному морю, перечисляя народы, населявшие эти страны, и характеризуя их образ жизни и обычаи, а также природу соответствующих мест. Что касается народов этих стран, то их этническую принадлежность нам теперь трудно установить; Агафархид различает их главным образом по тому, чем они питались (ихтиофаги, хелонофаги, ризофаги, гилофаги, сперматофаги и т. д.). В этом трактате называются также звери, населявшие тропические районы Африки и ранее бывшие грекам неизвестными: носороги, страусы, павианы, хохочущие гиены, гигантские змеи и др. По словам Агафархида, одна из таких змей была кем-то привезена в Александрию, и Агафархид утверждает, что сам видел ее. Интересно также, что именно Агафархид дал впервые описание нубийских рудников, использованное позднее Диодором^[171].