Вариативность социальной эволюции

Проведя небольшой анализ природы первобытного строя и сделав несколько штрихов по поводу воздействия процессов стейтогенеза на человека, рассмотрим подробнее догосударственный период людей. Попытаемся вывить существенные черты первобытного строя. Главный вопрос здесь заключается в признании или отрицании концепции линейного развития. Это вопрос о единстве или множественности путей, ведущих за пределы первобытности, инвариантности или вариативности форм социальной и политической организации постпервобытных обществ.

Принятие идеи о нелинейности социальной эволюции влечет за собой признание неуниверсальности государства в мировой истории. Опираясь на эту идею, можно по-новому взглянуть на имманентную методологическую контроверзу антропологической науки – проблему соотношения общего и особенного, универсального и уникального, стадиального и цивилизационного в социумах и культурах, в их метафизических основаниях и претерпеваемых трансформациях.

Эволюционистам всегда было свойственно сравнивать модели социальной эволюции и взгляды Ч. Дарвина на биологическую эволюцию. Последнему иногда приписывают однолинейное понимание эволюции, которое восходит, скорее, к Г. Спенсеру. Дарвин же последовательно придерживался представления о многонаправленности эволюции. В обществоведении можно увидеть аналогию и с другим великим открытием в области биологии – с законом гомологических рядов: есть основания предполагать, что одинаковый уровень сложности социально-политической (и культурной) системы, позволяющий решать равные по трудности задачи, встающие перед социумами, может достигаться не только в разнообразных формах, но и на существенно различных эволюционных путях. Впрочем, полного совпадения социокультурного параллелизма с гомологическими рядами в биологии не наблюдается. Если Н. Вавилов сосредоточился на морфологической гомологии[177], то в центре нашего внимания применительно к идее социальной эволюции – гомология функциональная.

Безусловно, при развитии общества наблюдаются и явления морфологического гомоморфизма (например, на Гавайских островах к концу XVIII в., независимо от других областей Полинезии, сформировался удивительно сходный с бытовавшими там тип социокультурной организации). Неоэволюционистская идея «общей и специфической эволюции», внедренная М. Салинзом и призванная решить ту самую «проклятую» проблему соотношения общего и особенного в истории, обществе и культуре, не дает, по мнению автора, ничего принципиально нового по сравнению с классическим эволюционизмом и марксизмом. За идеей «общей эволюции» по-прежнему, как и в эпоху классического эволюционизма конца XIX – начала XX в., стоит телеологическое однолинейное видение социокультурной истории человечества, в рамках которого различия в структуре и функциях обществ и их групп рассматриваются лишь как проявления локальной вариативности обществ, разных по форме, но тождественных по своей стадиально-обусловленной сущности. Только представление об эволюции как многолинейном процессе может обозначить выход из этого тупика.

До последнего времени считалось само собой разумеющимся, что именно возникновение государства (в марксистской теории – и классов) знаменует завершение первобытной эпохи, и альтернативы государству в этом смысле не существует. Все безгосударственные общества объявлялись догосударственными, стоящими на единственной эволюционной лестнице ниже государственных. Ныне эти постулаты уже не выглядят столь неопровержимыми. В частности, П. Белков считает возможным говорить о наличии государства только в буржуазной Европе и европеизированных регионах мира, начиная с XV–XVI вв. При этом негосударственные общества могут не уступать государственным в уровне сложности и эффективности социально-политической организации.

Проблема существования негосударственных, но и непервобытных (т.е. принципиально без-, а не догосударственных) обществ – альтернатив государству как якобы неизбежно складывающейся в постпервобытную эпоху форме социально-политической организации, безусловно, не только заслуживает внимания, но и «созрела» для четкого осознания и формулирования в целях ее последующего решения[178]. Пример с альтернативами государству, в роли которых до известной степени могут выступать и исторически более ранние формы социально-политической организации (как иерархические, так и неиерархические), показывает, что одинаковый стадиальный уровень – уровень сложности системы, позволяющий обществам решать схожие задачи и проблемы, – достижим на сущностно различающихся путях эволюции, возникающих одновременно с человеческим обществом и множащихся по мере его социокультурного продвижения. Таким образом, человеческие сообщества в стадиальном плане могут сопоставляться не только по вертикали, но и по горизонтали, ибо находятся на разных эволюционных лестницах, сравнимых друг с другом по тому самому принципу, который в биологии и называется законом гомологических рядов.

Следует сказать, что в настоящее время уже вполне признана, по крайней мере, спорность однолинейных моделей социальной эволюции. Однако, по нашему мнению, двулинейные (например, «бифуркация Восток–Запад») или даже многолинейные модели социальной эволюции не дают полностью объективной картины. Эти модели должны быть дополнены нелинейными моделями социальной эволюции, оперирующими не столько с линиями социальной эволюции, сколько с эволюционными полями и пространствами.

Однолинейные модели эволюции, в течение долгого времени доминировавшие в научной (включая антропологическую) и общественной, в частности марксистской, мысли, подразумевают максимально жесткую, 100 %-ю корреляцию между эволюционными показателями (в математическом смысле – функциональную зависимость между ними). Характеризовать эту зависимость можно посредством марксистского рассуждения, которое заключается в следующем. Если взять определенную ступень развития производственных сил людей, то мы получим определенную форму обмена и потребления. Если взять определенную ступень развития производства, обмена и потребления, то можно получить определенный общественный строй, определенную организацию семьи, сословий или классов, – словом, определенное гражданское общество. Характер общества порождает определенный политический строй.

Обратимся к рассмотрению социальной структуры, свойственной первобытнообщинному строю. Надо сказать, что проблемы его изучения составляли, прежде всего, предмет археологии. Советская археология определила своей задачей социальную интерпретацию данных материальной культуры. Эта интерпретация должна была подтверждать истинность марксистско-ленинской теории эволюции, т.е. на основе найденных артефактов проиллюстрировать универсальность социальных законов. Социальные реконструкции, предлагаемые историко-археологической наукой, были практически идентичными. В таком виде они «перекочевали» в историко-правовую науку и теорию государства и права.

Первобытнообщинный строй в марксистско-ленинской идеологии обозначался как архаическая формация. (Всего, как известно, их насчитывалось пять.) Она включала три этапа развития: 1) первобытное стадо; 2) родовая община; 3) военная демократия – разложение общины. Последний этап характеризовался как соседская, или протокрестьянская община. На этом этапе наблюдались рост производящей экономики и появление прибавочного продукта. Здесь же обозначилась социальная стратификация, сопровождающаяся различными формами эксплуатации. Эти черты были свойственны процессу классообразования и раннеклассовому обществу.

Данная теория была разработана в 70-е гг. В советской науке классовыми назывались общества, в которых меньшинство населения владело основными средствами производства, а классовые отношения определялись как отношения собственности и эксплуатации. Кроме того, статус догмата приобрели положения о разделении труда, коих насчитывалось три: 1) пастухи и земледельцы; 2) выделение ремесленников; 3) появление особого слоя населения, занимавшегося исключительно обменом, – класса торговцев. При этом советская наука вынуждена была «смириться» с признанием разнообразия переходных форм от родового строя к государству, а также с признанием того факта, что рабовладение не имело повсеместного распространения. В модель эволюции также не вписывались кочевые племена, поскольку в силу образа жизни не смогли достичь уровня, превышающего раннеклассовый.

Процессу классообразования сопутствовал процесс формирования новых типов власти и управления. В рамках племенной социальной организации можно выделить военно-демократические и военно-иерархические типы институализации власти. Как пишет Л. Н. Корякова, «политогенез мог развиваться по трем путям: военному, аристократическому и плутократическому. Первому пути соответствуют военно-демократический и военно-иерархический типы. При этом происходило резкое повышение роли военной организации. Военная демократия (вождь, совет старейшин, народное собрание) распространено широко, но не везде, и оно не уникально»[179]. Кроме того, военная демократия не переходила непосредственно в государство. Ее сменяла военная иерархия, суть которой состояла в том, что власть военного предводителя основывалась не столько на авторитете традиции, сколько на реальной силе – силе дружины. В результате возникало противостояние традиционной родовой аристократии и нового социального института – дружины. Эта борьба отводила на второй план демократические традиции и снижала их значимость и приверженность им[180].

Аристократический путь политогенеза вел к становлению надобщинной власти за счет перерождения старой родоплеменной аристократии в правящий класс с концентрацией в его руках механизмов управления обществом и распределения продукта. Этому процессу сопутствовал процесс сакрализации верховной власти. Плутократический путь политогенеза реализовывался через узурпацию власти бигменом и за счет объединения вокруг него отдельных групп общества. В ряде случаев процесс закрепления власти шел через складывание общинно-кастовых или сословно-кастовых структур, что было результатом фиксации общественного разделения труда на уровне профессиональных групп. А иногда такая ситуация могла создаваться в результате завоевания.

Делая вывод, следует указать, что все охарактеризованные выше пути укладываются в классовую концепцию образования государства. Это последнее оформляется и укореняется тогда, когда отдельные социальные группы получают возможность осуществления контроля над производством и распределения излишка продуктов. Следовательно, говорить о появлении государства можно говорить тогда, когда экономически господствующий класс становился политически господствующим классом.

В то время как классовая теория активно разрабатывалась в России, вернее СССР, на Западе реконструкция догосударственного периода происходила на основе «концепции социальной сложности». В соответствии с ней ранние социальные модели были довольно просты, занимали небольшие территории. По мнению ряда западных ученых, в неолите общество состояло из независимых, самоуправляющихся групп земледельцев. В эпоху бронзы появились привилегированные касты воинов, ремесленников, управленцев, торговцев. Эта иерархическая система исчезла с наступлением железного века; так, железо стало доступным широким слоям населения, открыв путь для появления городов с системой управления, близкой к республиканской[181]. В 50–60 гг. научный анализ был сосредоточен на ключевых моментах социального развития, таких как: значение и последствия перехода к земледелию, закреплению неравенства, установление формального (!) лидерства, возникновения города и государства.

В настоящее время западная наука пытается найти объяснение того, почему отдельные общества смогли значительно увеличиться в размерах[182], становились более дифференцированными и сложными, а другие – нет[183].

В соответствии с положениями теории социальной сложности общество представлялось как система, состоявшая из различных подсистем-структур. Причем составляющие этой системы могли базироваться на различных основах: территориальной, профессиональной, социальной, политической и т.д. В зависимости от характера основы возникали ассоциации, деревни, классы, отдельные хозяйства. Чем больше таких структур входили в организм социума, тем сложнее и дифференцированее оно представлялось.

Таким образом, степень сложность общества связана с функциональной дифференциацией. Чем больше в нем автономных структур, тем оно сложнее. Одни структуры существовали параллельно друг с другом, при отсутствии в их взаимодействии вертикальных отношений. Другие составляющие социума, напротив, выстраивали вертикальную иерархическую ось и состояли в отношениях власти и подчинения. Корякова указывает, что такие оси сложности могут быть описаны другим путем, где в качестве критерия оценок берется степень интеграции и централизации. Под интеграцией следует понимать степень взаимозависимости между различными структурами. Например, экономическая интеграция отражает степень связи между отдельными хозяйствами, политическая – консолидацию различных политических групп. Отдельные виды интеграции могут коррелировать друг с другом. Например, религия может консолидировать различные группы на фоне экономической дезинтеграции[184].

Централизация также отражает степень связи различных подсистем, но предполагает выстраивание их по иерархическому принципу с установлением отношений власти-подчинения и должного контроля. Понятия интеграции и централизации соответствуют понятиям неравенства и неоднородности. Неравенство характеризуется вертикальной дифференциацией по уровню социального положения и возможностью обладания материальными благами для различных индивидов и групп. Неоднородность проявляется в количестве различных, отличающихся друг от друга социальных структур или групп на основе иных критериев различения, нежели те, которые имеют место при неравенстве: национальность, религия, профессиональная принадлежность и т.д. В ранних цивилизациях неравенство сначала было относительно высоким, а неоднородность относительно низкой. Со временем неравенство постепенно уменьшалось, а дифференциация увеличивалась, хотя, конечно, эти процессы не всегда коррелировались.

Практически всю свою историю человечество существовало в условиях простых обществ, и только в последние 6–7 тыс. лет возросла неоднородность общества, которое предстало как политически оформленная сущность. Появилась тенденция к доминированию и расширению.

Американский ученый Э. Сервис разработал четырехчленную классификацию, которая была детализирована и стала применяться для сравнительной характеристики различных обществ: локальные группы, племя, чифдом (вождество), государство. Позже данная схема была приведена Х. Дж. Классеном. Причем Классен даже не видел реальной альтернативы политической эволюции от локальной группы через вождество и раннее государство к государству зрелому. То есть он придерживался однолинейного эволюционизма, хотя сам отрицал правильность такой характеристики применительно к своей теории и объяснял это следующим образом: эволюция представляет собой структурные изменения как в направлении роста, так и в направлении упадка. Классен утверждал, что упадок и деградация представляют собой вполне обычное для жизни общества явление, даже более обычное, чем рост и расцвет. Любой подход к эволюции, который не принимает во внимание упадок и деградацию, является, таким образом, недостаточным, поскольку он оставляет за пределами рассмотрения важнейшую часть человеческой истории[185].

Российский исследователь А. В. Коротаев указывал, что теория эволюционизма вполне вписывается в парадигму исторического материализма, который допускал и застой, и попятное движение. Но в своей основе исторический материализм преподносит однолинейное видение мира, так как допускает движение (как вверх, так и вниз) по одной единственной лестнице исторического прогресса.

Концепция социальной сложности не стремится «втиснуть» исторический континуум и исторические формы социума в жесткие универсальные законы, в эту самую лестницу исторического прогресса. Линейная схема принимает во внимание лишь развитие жестких форм надобщинной политической интеграции, «практически полностью игнорируя эволюцию внутриобщинных социально-политических структур, а также «мягких» видов надобщинных интеграционных форм, не отчуждающих подобно вождествам или государствам суверенитета общины. В качестве примера могут служить древнегреческие амфиктионии) или образования типа Ахейского Союза, Средевековая Швейцария (Конфедерация), вольные общества Нагорного Дагестана XVII–XIX вв»[186]. Линейное развитие, в сферу которого вполне укладывается классовая теория, предполагает эволюцию от общины к государству. Но уже поверхностный анализ классовой теории позволяет увидеть и иные векторы развития, например: примитивная община – община с развитой внутренней структурой – автономная гражданская община. В парадигме этого вектора свободные общинники не превращаются в подданных и, соответственно, не утрачивают контроль над центром. Примером тому служит феномен классической Греции, гражданской общины Женевы, автономная гражданско-храмовая община Иерусалима в V–IV вв. до Р.Х., суверенные общины Мекки, Ясриба и Медины.

Следует также помнить, что и этот вектор не является единственным, а представленные выше примеры подтверждают сложность и неоднозначность оценок социальных структур и их исторического развития. Имеются основания предполагать, что иерархические и неиерархические общества, по крайней мере, на стадии политогенеза, различаются соотношением родственного и территориального начал в их организации, что в свою очередь может быть связано с господствующим в них типом общины как универсального субстратного социального института. Можно допустить, что для иерархических обществ чаще характерна община большесемейного типа, в которой социальные связи вертикальны, облечены в форму родственных отношений (старший – младший). Обществам же неиерархическим свойственна в большей степени община, состоящая из малых семей, где социальные связи горизонтальны и воспринимаются как соседские, равноправные. В теории социальной сложности термины «группа», «племя», «вождество» и «государство» предназначены не столько для обозначения ступеней исторического прогресса, сколько для культурного сравнения характеристики обществ, сходных масштабов и организации.

Следует отметить, что теория эволюции не представляет собой каких-то примитивных утверждений. В ее рамках существуют различные подходы к оценке развития обществе. В частности, внимание ученых привлекает вопрос о том, какому из аспектов эволюции придавать большее значение: стадиям или процессу. Классический эволюционизм представлен знаменитым Л. Морганом. В своем знаменитом труде «Древнее общество» он использовал понятие «стадии» (1877 г.) и при построении эволюционной схемы насчитывал их три: дикость – варварство – цивилизация. Они, в свою очередь, делились на подстадии. Эволюционизм XX в., наряду со стадиями, ввел термин «процесс», который более отражал понятие континуума. Идея процесса была оценена как более динамическая, а термин «стадии» стал использоваться для характеристики типологических конструкт[187].

Более реалистичным и, соответственно, наукообразным представляется подход, при котором исследуемые общества рассматриваются как континуум, а не как типы, сконструированные с большим акцентом на статичность. Но от понятия «стадия» не отказались. По мнению американского исследователя Р. Карнейро, без введения и использования категории и феномена «стадия» невозможно определить, чем, например, вождество отличается от предшествующих стадий. Кроме того, термин «стадия» способен описать различные структурные признаки конкретного общества и, следовательно, характеризует и констатирует факты социальных изменений, как эндогенного, так и экзогенного характера.

Вместе с тем, ряд ученых считают, что антиэволюционизм нанес глубокую травму для антропологии и истории. Карнейро пишет: «Британские социальные антропологи, изучавшие туземные политиии колониальной Африки, написали множество скрупулезных монографий об обществах, которые располагаются в диапазоне от простых бродящих групп до зрелых государств. Но узкий (если не сказать антиэволюционистский) кругозор этих ученых не позволил им увидеть, что в широком смысле эти общества образуют эволюционный ряд. Данные кричали о том, чтобы их расположили в эволюционной последовательности, но крик остался не услышанным. …Американские ученые классифицировали общества по различным категориям, таким как компонент, фаза, фокус, аспект. Но каковы бы ни были их достоинства при оценке степени формальной (вне времени) близости между этими местонахождениями, эта система, тем не менее, оставалась статичной, совершенно игнорирующей динамику культурных изменений»[188].

Неоэволюционизм имеет сторонников и в российской науке. Так, историк Л. С. Васильев привносит ряд положений, разработанных в неоэволюционистской антропологии[189]. В своем фундаментальном исследовании он исходит из того, что существует генеральная линия социальной эволюции, которая сопровождается процессом постепенной трансформации автономных общинных образований в вождества, а из них – в ранние государства, получающие дальнейшие развитие. Сторонником в сфере теории государства и права эволюционизма является В. Я. Любашиц, который принимает теорию вождества, перерастающего в протогосударство и государство[190].

Указание на проблему стадий и этапов позволит нам логически перейти к характеристике такого явления, как вождество – чифдом (chiefdom), – которому уделяется огромное внимание в исторической и историко-правовой науке. Сам термин «чифдом» вошел в научный лексикон из работы К. Оберга «Типы социальных структур» (1955 г.). Позже концепция вождества была, по выражению Л. Н. Коряковой, возведена в ранг обобщающей теории, авторами которой считаются М. Саллинз и Э. Сервис, которые обратили внимание на важность экономического фактора в оформлении социальной стратификации, являющейся одной из основных характеристик чифдома. Работы этих исследователей получили широкую поддержку, в особенности в Британии и США. В 70-е гг. в терминах вождества стали анализироваться культуры позднего неолита, эпохи бронзы и начала железного века в Западной Европе. Современный исследователь Н. Н. Крадин, суммируя представленные этими авторами взгляды на сущность вождества, выделяет следующие его признаки[191]:

1) вождество – это один из уровней социокультурной интеграции, который характеризуется наличием надлокальной организации, сравнительно большой численностью населения и сплочением трудовых ресурсов;

2) в вождестве существовали иерархическая система принятия решения и институты контроля, но отсутствовала узаконенная власть, имевшая монополию на применение силы;

3) в вождестве имелась четкая социальная стратификация, зарождалась тенденция к выделению эндогамной элиты в замкнутое сословие.

4) важную роль в экономике играла редистрибуция – перераспределение материальных благ по вертикали;

5) вождество, как этнокультурная ценность, характеризуется общей идеологической системой и/или общими культами и ритуалами;

6) правитель вождества имел ограниченные полномочия, а вождество в целом являлось структурой, не способной противостоять распаду общества;

7) верховная власть в вождестве носила сакрализованный, теократический характер.

По мнению В. Я. Любащица, из этих черт вытекает характеристика вождества как социополитической организации позднепервобытного общества, имеющей тенденцию к интеграции посредством политической централизации[192].

Вождество основано на принципе ранжирования, т.е. различении социального статуса людей. Отдельные линиджи занимали неодинаковые позиции в шкале престижа. Старший линидж и, следовательно, общество в целом управляются лидером[193]. Характеризуя положение лидера Л. С. Васильев пишет: «На лидера возлагалось немало обязанностей, в первую очередь, связанных с обеспечением группы всем необходимым. Но он имел за это немалые привилегии…»[194].

Престиж и ранг определяются близостью к вождю, роль которого очень велика. Вождество имело территориальный центр власти, часто с Храмом, резиденцией вождя, мастерами-ремесленниками. Здесь также обычно совершались обряды, церемонии, значимые для всего населения. В отличие от города, это не постоянный центр, хотя вокруг него располагались поселения-сателиты. По мнению Васильева и Любашица, вождество представляет первичное государство или протогосударство. В функцию вождя входит создание эффективной системы администрации с целью добиться оптимальной организации производства и максимума избыточного продукта. На этом этапе происходит оформление администрации[195]. Власть вождя постепенно автономизируется от ее носителя и сама по себе приобретает сакральные черты.

Вождества подразделяются на различные типы: теократические, военные, ориентированные на групповые или индивидуальные интересы, стратифицированные или ранжированные, простые, сложные. Эти последние иногда называются условным государством. Данная классификация, конечно, имеет логически-абстрактный характер, поскольку в эмпириях различные типы вождеств могли совмещаться и вожди могли воздействовать на общество и управлять им по многим каналам. Кроме того, они могли мимикрировать, например, военное вождество перерастало в мирную теократию. Классифицировать вождества можно исходя из характера внутреннего контроля, и в связи с этим выделяют вождества с различными видами этого контроля: 1) контроль над внутренней экономической деятельностью; 2) контроль над внешней торговлей и обменом; 3) контроль над военными силами[196].

Характеризуя вождество, следует несколько слов сказать о соотношении понятий и, соответственно, феноменов «вождество» и «племя». Второй термин в данном случае используется для характеристики социальной организации общества, оставляя за скобками этнические моменты. Н. Н. Крадин указывает, что ранние архаические племена представляли собой аморфные, не имеющие четких структурных границ и общего руководства социальные группы, разделенные на взаимосвязанные между собой подгруппы. Эти последние имели общее родство, объединялись общностью ритуалов, учреждений, церемоний. Более сложная форма племени была, соответственно, и более интегрированной структурой, имела органы общеплеменного управления: народное собрание, совет старейшин и военных и/или гражданских вождей. При этом племенное общество с потестарной организацией управления в форме военной демократии или аналогичных институтов не могло перерасти непосредственно в государство. Это становилось возможным только в случае завоевания племенными обществами более развитых обществ с последующими корректировками в сфере стратификации. Пример – завоевание франками Галлии.

В вождестве народ отстранен от управления, в племенном обществе народное собрание наряду с советом старейшин и институтом вождей является важным и действенным органом для принятия решений и определения судьбы племени. В вождестве существуют иерархия власти, социальная стратификация, редистрибутивная система, получает развитие институт вождей. Племя характеризуется более эгалитарной структурой, отсутствием редистрибутивной, а институт вождей не имеет определяющего значения и только начинает складываться.

Вождество и племя можно соотносить между собой как более развитую форму и генетически связанную с ней менее развитую. В то же время понятия «вождество» и «племя» могут рассматриваться в логической оппозиции как централизованное и децентрализованное состояние социальной системы. Небезынтересно заметить, что переход от вождества или племени к государству характеризуется такой специфической чертой, как формирование элитарной культуры, которая, по мнению Л. Н. Коряковой всегда свидетельствует об особом статусе тех людей, чьим целям она служит[197].

Ранние государства, в соответствии с концепцией вождества, сохраняют многие черты вождества, но лидер, которого уже можно назвать правителем, при этом получает более широкие полномочия: он имеет право издавать предписания, содержащие общеобязательные правила повеления, имеет возможность применения принуждения с использованием администрации и армии. Из правящей элиты формируются профессиональные управленцы. Общество все меньше и меньше зависит от родовых устоев, оформляется территориальная организация, определяются границы, все большее значение приобретают города.

Первобытный период теряется в исторической, а вернее, в доисторической глубине, тем самым надежно храня свои тайны. Но человек не может не делать предположений, не строить гипотез, не разрабатывать концепции, поскольку познание детства и юности человеческого общества есть не что иное, как познание человеком самого себя.

 

Глава 5