Тема 2. 2. Різні погляди на богодухновенність Святого Письма в історичній перспективі та у сучасній біблеїстиці.

Это представление полностью разделяли мужи апостольские и апологеты. Так, апостол Варнава говорит, что в пророке говорит Сам Господь. Святитель Климент Римский пишет, что пророки были служителями Божией благодати, и говорили Духом Святым. Святитель Игнатий Антиохийский называет пророков людьми божественнейшими, которые были вдохновлены благодатью Христовой. По мнению Тертуллиана, пророки говорили, следуя не человеческому чувству, но Духу Божию. Святой Иустин Философ говорит, что изречения пророков произошли не от самих вдохновленных людей, но от приводившего их в движение Божественного Слова; что они говорили Божественным Духом. Он считает, что Слово Божие есть единый сочинитель всех Священных Писаний, от чьего бы лица они ни были написаны.

Раннехристианские апологеты связывали образ священного писателя с музыкальным инструментом, на котором играется мелодия, что сводит к минимуму человеческое участие, а дар богодухновенности - к диктовке свыше. В первые века христианства такие воззрения на процесс написания священного текста в известной степени можно определить самим употреблением термина θεόπνευστος, происходящего из словаря языческой мантики и предполагавшего состояние прорицателя в экстатическом исступлении как обязательное условие получения прорицания от божества. Предлагаемые апологетами образы близки распространенному в древности взгляду на литературное творчество, согласно которому через находящегося в состоянии священного безумия поэта или пророка вещают муза или божество, и в этом отношении автор вряд ли представляет собой нечто большее, чем простое орудие.

По аналогии с экстатическим состоянием языческого оракула часто объясняли природу ветхозаветного пророчества. Такое его понимание можно найти у Филона Александрийского, этот взгляд достаточно широко представлен среди авторов древней Церкви, напр., он встречается у Афинагора,Тертуллиана, Климента Александрийского, свт. Амвросия Медиоланского и др. Необходимо отметить, что сами библейские свидетельства позволяют говорить как о пророческой экстатике (1 Цар 10. 10-11; 19. 23-24; 4 Цар 9. 11 и др.), так и о вполне осознанном восприятии пророческого состояния (Ис 6. 1-8; Мих 3. 8 и др.). Помещенный в текст Писания (2 Тим 3. 15) термин θεόπνευστος обретал свое библейское содержание, но для людей, еще недавно укорененных в языческой культуре, он, прежде всего, означал достоверность провозглашенной и записанной здесь Божественной истины. Так понимаемая богодухновенность отвечала требованию аутентичности, которое распространялось не только на смысл Писания, но и на букву текста.

Критические высказывания в отношении переноса эллинистических представлений о прорицаниях на библейских пророков встречаются у Татиана, свт. Феофила Антиохийского, Афинагора, Минуция Феликса, у раннего Тертуллиана, Оригена и др. Св. Ипполит Римский говорит, что вдохновение просветляет ум пророка. Ориген и Климент Александрийский особо подчеркивали, что во время получения Божественного откровения священные писатели были в полном сознании и не испытывали никакого умопомешательства или умопомрачения. После того, как откровение было получено, Святой Дух побуждал волю их к сообщению этих слов другим. При этом священные писатели пользовались естественными человеческими способностями, находящимися в зависимости от индивидуальных особенностей каждого из них.

Доказательства богодухновенности Священного Писания св. отцы формулировали следующим образом.

Во-первых, они видели его в совершенной гармонии различных его книг. Так, Феофил Антиохийский считал, что святые писатели закона, пророческих книг и Евангелий согласны друг с другом, поскольку «все они были движимы Духом, и говорили единым Духом Божиим». Вследствие этой гармонии, по мнению святого Иустина Философа, никакое место Священного Писания не противоречит другому. Святитель Ириней Лионский говорит, что Священные Писания совершенны, поскольку они изречены Словом Божиим и Духом Его.

Во-вторых, доказательство богодухновенности св. отцы видели в том, что в Священном Писании содержатся столь возвышенные и Божественные истины, что они не могли быть плодом только естественных человеческих умственных способностей, но были даром свыше. Сверх того, эти Божественные истины изложены в Священном Писании в простой, доступной и безыскусной манере, а составители его были люди преимущественно неученые, пастухи и простецы.

В-третьих, еще одно доказательство богодухновенности Священного Писания св. отцы видели в исполнении пророчеств. Святой Иустин Философ считал это доказательство величайшим и истиннейшим: по его словам, «мы тверды во всем, чему научены от Него (Христа), ибо на деле сбывается то, чему Он заранее предсказал произойти; а это есть дело Божие, чтобы предсказывать, как Он, какое-либо событие, и чтобы оно произошло точно так, как предсказано».

В-четвертых, богодухновенность Священного Писания подтверждается многочисленными примерами его благотворного и возрождающего воздействия на слушателей и читателей. По существу речь идет о продолжающемся действии Св. Духа в историческом бытии Библейского Откровения, где непрерывная череда поколений читателей становится объектом приложения Божественной благодати Писания. Таким образом, богодухновенность является неизменной печатью Св. Духа, которая актуализируется в сердце верующего. Дар богодухновенности нельзя ограничить временем написания и составления Библии, он составляет неизменную часть ее существования как Священного Писания в традиции Церкви - в полном согласии с Евр. 4. 12-13: «Слово Божие живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого: оно проникает до разделения души и духа, составов и мозгов, и судит помышления и намерения сердечные».

Взгляд на богодухновенность Священного Писания оставался неизменным на протяжении всего средневековья, и не выходил за рамки основных положений святоотеческого периода. Они были повторены М. Лютером и Ж. Кальвином, для которых богодухновенность Библии - важнейшее идеологическое обоснование провозглашенного ими принципа sola Scriptura. Оба деятеля Реформации говорили о пророках как инструментах Св. Духа, о том, что Писание продиктовано Св. Духом, о богодухновенность буквы Писания. Их ближайшие последователи, протестантские схоласты XVII-XVIII вв., создали собственно богословские теории богодухновенности, вербального вдохновения, Божественного диктанта и др. Между собой эти теории различаются лишь в деталях. В их основу легли тезисы, сформулированные еще в святоотеческий период: Бог как единственный источник Откровения - автор Библии в собственном смысле; писатели священных книг, пророки и апостолы, являются лишь орудиями, инструментами в руках Божественного автора, записывающими Божественные глаголы под диктовку Св. Духа; авторство Бога становится гарантией безошибочности Библии; богодухновенно каждое слово Библии.

В отличие от святоотеческого периода, где в формировании взглядов на эту проблематику преобладали апологетические цели, для чего и был задействован материал эллинистической культуры, богословское теоретизирование Нового времени в полной мере использует сложившийся инструментарий схоластического богословия. Так, решая вопрос об авторстве, механическая теория исходит из принципа двухдействующих причин Аристотеля: главной действующей причины и инструментальной действующей причины как механического орудия первой. Бог, главная действующая причина, пользуется пророком, инструментальной действующей причиной, как писатель - орудием письма. Пророк не вполне бездейственен - для Бога важна его одаренность речью. Однако об осознанном участии священных писателей в этом процессе можно говорить лишь как о сознательном и добровольном вручении себя в распоряжение действий Св. Духа. В рамки этого подхода полностью укладывается представление о Божественном диктанте.

Сторонники вербальной теории, делая акцент на богодухновенности слова Библии и несколько сглаживая прямолинейность механического понимания, предполагают, что Бог создает условия для выбора правильных слов. Все богословы этого направления так или иначе настаивают на безошибочности Библии в целом.

С XVII в. становление библейских критических исследований и развитие гуманитарных наук способствовали созданию богословских теорий, которые стремились либо примирить понятие богодухновенности с новыми выводами науки, либо в соответствии с ними построить ее понимание.

Библейская критика прежде всего поставила под сомнение достоверность многих устоявшихся исторических положений Библии, а также традиционный взгляд на время, авторство и характер написания библейских книг. Вербальную, равно как и механистическую теории богодухновенности лишили всяческого основания текстологические исследования Священного Писания, заставившие протестантских богословов сомневаться в самой возможности обретения аутентичного текста. На незыблемости буквы Библии продолжает настаивать лишь библейский фундаментализм, получивший распространение прежде всего в некоторых направлениях протестантизма, что, правда, достигается здесь ценой пересмотра основных положений фундаментальных наук.

В ответ на крушение вербальной и механистической теорий богодухновенности, начиная с XVII в. протестантском богословии появляются попытки разделения библейских книг, входящих в канон, по степени их богодухновенности, некоторым книгам в ней было отказано. Такой подход дал возможность объяснить очевидные ошибки в библейском тексте, игнорировать которые было уже нельзя, относя их на счет человеческого участия.

Протестантские богословы в качестве богодухновенных рассматривали только пророческие книги или даже их части, написание остальных книг объяснялось естественными причинами. Допускалось присутствие в библейских книгах чисто человеческих представлений. Дар богодухновенности мог дифференцироваться по степени ее вовлеченности в процесс написания того или иного текста Священного Писания. При признании безошибочности Священного Писания в целом могли допускаться ошибки в его отдельных частях.

Одним из путей решения данной проблемы стало также разделение священного текста по его содержанию: как богодухновенные утверждались только нравственные и вероучительные положения Библии; прочий материал - исторический, географический, бытовой, естественнонаучный и др., не рассматривался в категории богодухновенности.

Подобные теории богодухновенности, которые пытались строить на основе достижения тех или иных научных дисциплин, оказывались уязвимыми для критики ровно настолько, насколько подвергались критике эти научные направления.

Все эти трудности заставили некоторых протестантских богословов сомневаться в необходимости применения понятия богодухновенность к Священному Писанию и попытаться обойтись без него.

В Католической Церкви в основу богословской системы Контрреформации вошла теория вербализма. Так, на Тридентском Соборе (1546) было зафиксировано утверждение, что боговдохновенные авторы писали «под диктовку Св. Духа». В 1870 на I Ватиканском Соборе слово «диктовка» была заменена «вдохновением». Вербальная концепция богодухновенности изложена была также в энциклике папы Льва XIII «Providentissimus Deus» (от 18 ноября 1893 года) и в энциклике папы Бенедикта XV «Spiritus Paraclitus» (от 15 сентября 1920 года). Энциклика папы Пия XII «Divino Afflante Spiritu» (от 30 сентября 1943 года) отходит от терминологии I-го Ватиканского Собора, и утверждает влияние «личных особенностей и личностных качеств» богодухновенного автора священной книги на составляемый им текст. Говоря об абсолютной непогрешимости Священного Писания, энциклика указывает, что «в тех случаях, когда некоторые с удовольствием замечают, что авторы священных книг уклоняются от исторической правды или сообщают нечто с неточностью, нередко оказывается, что речь идет только о способах выражения или повествования, обычных для древних, которые люди постоянно использовали при взаимном общении и которые употреблялись повсеместно и законно».

В догматической конституции II Ватиканского Собора «О Божественном Откровении» («Dei Verbum») от 18 ноября 1965 г. католическое богословие отходит от вербальной концепции богодухновенности: называя Бога «автором» книг Священного Писания, написанных «под вдохновением от Святого Духа», конституция подчеркивает единство авторства Бога и человека: «Для составления же священных книг Бог избрал определенных людей, воспользовавшись их способностями и силами, чтобы при действии Его Самого в них и через них они письменно передали, как настоящие авторы, все то, и только то, что Он хотел».

В формулировании православной теории богодухновенности, для которого богодухновенность всегда была основополагающим представлением о Священном Писании, важной вехой послужили тезисы Б.И.Сове, профессора Свято-Сергиевского института в Париже, представленные на I Конгрессе православных богословов (Афины, 1936). Согласно им, богодухновенность должна быть понимаема «в свете Халкидонского догмата о Богочеловечестве. Участие в написании Библии человеческого элемента с его ограниченностью объясняет особенности ветхозаветных книг как исторических источников, их ошибки, анахронизмы, которые могут быть исправлены внебиблейскими данными, обогатившими, особенно в последние десятилетия, историю Древнего Востока. Ложный взгляд на Библию как на энциклопедию исторических и естественных наук должен быть оставлен. Ветхозаветные боговдохновенные писатели — прежде всего богословы и вероучители». Аналогичные мысли выразили на конгрессе и богословы Элладской Православной Церкви архим. Е.Антониадис и проф. Веллас.

Общие установки, предложенные Б.И.Сове, были раскрыты и развиты Карташевым в его актовой речи 1944 в Свято-Сергиевском институте в Париже. А.В.Карташев исходил из мысли о примирении святоотеч. взгляда на Б. и критики библейской. «Поскольку, — говорил он, — и святоотеческая мысль утвердила положение о полноте действия естественной человеческой психики и об отражении ее в самих писаниях священных авторов, постольку догматически оправданы и узаконены и те методологические операции над текстом и содержанием Библии, которые требуются научным знанием. Критическая работа тут уместна потому, что она прилагается к подлежащему ее ведению человеческому элементу: он здесь полностью дан. Дан, ибо Библия есть не только Слово Божие, но и слово богочеловеческое... Стало быть, формула «Бог — автор священных книг» должна звучать как монофизитский уклон от нашего Халкидонского православия».

А.В.Карташев указал на то, что мысль о связи Халкидонского догмата с богодухновенностью была выдвигаема и ранее, напр. в «Опыте православного догматическог богословия» еп. Сильвестра (Малеванского).

Ученик А.В.Карташева прот. А. Князев продолжил его исследования и выдвинул в качестве ключа для понимания богодухновенности идею синергии: «Православному сознанию, — писал он, — всегда была дорога истина о синергизме, или подлинном сотрудничестве Бога и человека. Православная Церковь распространяет догмат IV Вселенского Халкидонского Собора о неразрывном, неразлучном соединении Божественной и человеческой природы в Богочеловеке на весь сложный комплекс отношений Бога и человека. Божество для православного сознания не упраздняет человечества не только во Христе, но всякий раз, когда Бог действует в человеке и через человека, последний сохраняет в своей самобытности всю свою свободу».

Констатируя исторически сложившуюся неразрывную связь понятия богодухновенности со Священным Писанием, нужно отметить, что собственное значение богодухновенности как способа получения Откровения необходимо ставит ее проблематику в контекст общих богословских вопросов Откровения. В связи с этим встает труднейший вопрос о богодухновенности вне рамок Писания - о возможности получения пророчеств в «постбиблейскую» эпоху. Однако письменное наследие св. отцов при всей их несомненной авторитетности не рассматривается наравне со Священным Писанием как сочинения богодухновенные. Только утверждение тех или иных вероучительных положений, догматов на Вселенских Соборах с провозглашением отцами соборной формулы «изволилось Духу Святому и нам» должно быть признано за выражение Откровенной истины, а значит, позволяет подходить к ним с позиции богодухновенности.

В значительной степени трудности вопроса обусловлены тем, что удовлетворяющего всех определения понятия Священного Предания в богословии до сих пор предложено не было. Возможности же получения пророчеств после завершения формирования библейского канона всегда воспринимались Церковью с настороженностью, поскольку, начиная с монтанизма, повышенный интерес к ним проявлялся именно в еретической среде. Фактически проблема перерастает в догматический вопрос о возможностях получения Откровения на исторических путях Церкви. Применение термина богодухновенность в данной области не является характерным, и библейский период следует выделять как особую, неповторимую, богодухновенную эпоху в деле получения и письменной фиксации Откровения.

 

 

Тема 2. 3. Вчення Східної Церкви про богодухновенність Святого Письма на прикладі вчення про нього свт. Іоанна Златоуста. Вчення Західної Церкви про богодухновенність Святого Письма на прикладі вчення про нього блж. Ієроніма Стридонського.

Согласно свт. Иоанну Златоусту, все Свящ. Писание, включая апостольские и пророческие книги, богодухновенно, поскольку «и Новый, и Ветхий Завет принадлежит одному Духу, и один и тот же Дух и в этом говорил, и в том глаголал». Все библейские книги были ниспосланы свыше как «написанные не рабами, а Владыкой всего Богом». Это подтверждается не только их божественным происхождением, но и исполнением содержащихся в них пророчеств.

Свт. Иоанн Златоуст полагал, что в Свящ. Писании нет ни одной незначительной или лишней буквы или даже черты, но в каждом слоге сокрыты великие сокровища смысла. Ведь это «не просто слова, но слова Духа Святого». Пророки были вдохновляемы небесной благодатью Духа, они не говорили ничего от себя, но говорили «по внушению божественного Духа», в точности передавая слова Божии. Уста пророков и евангелистов были устами Самого Бога, они предоставляли свой язык как бы «взаймы», словно некое «перо», которое приводила в движение благодать Св. Духа.

Свт. Иоанн Златоуст сравнивает пророков и апостолов с музыкальным инструментом - «как бы некой хорошо настроенной и драгоценной лирой, издающей золотой звук», на которой играл Св. Дух. При этом он проводит различие между библейскими пророками и языческими прорицателями: если последние всецело находились под влиянием темных демонических сил, в результате чего теряли рассудок и становились подобными бездушной флейте, то пророки сердцем и умом понимали то, что через них открывал Св. Дух, не подавляя их воли. Более того, для свт. Иоанна Златоуста «откровение не только осуществлялось через людей, но и было обусловлено способностями тех, кому оно было дано». Он также нередко упоминает, что ветхозаветные пророки пользовались своими умственными способностями, такими как рассудительность и мудрость, чтобы в нужной форме донести до читателей Божественную мысль.

Свт. Иоанн Златоуст полагал, что вдохновляющее воздействие Св. Духа на души апостолов было столь сокровенным и глубоким, что о содержании некоторых сообщаемых ими откровений не было известно даже ангелам. Вместе с тем святитель не отрицал и наличие их собственного участия в писаниях, объясняющего встречающиеся в них различия или расхождения.

По мнению блж. Иеронима Стридонского, богодухновенность Священного писания ясно утверждается ап. Павлом во 2-м Послании к Тимофею (2 Тим 3. 16). Об этом говорят и сами названия, прилагаемые им к Библии, такие как «Священное Писание», «Святые Книги», «Божественное Писание», «Слово Божие», «Небесное Писание». Все книги Библии блж. Иероним Стридонский рассматривал как «единую Книгу», единое творение Св. Духа.

В богодухновенных писателях Библии блж. Иероним Стридонский видел своего рода инструменты, с помощью к-рых говорил и действовал Св. Дух. Восприняв Его, пророки и апостолы говорили «от лица Бога». Библия написана «под диктовку Св. Духа», поэтому в ней «даже отдельные слова, слоги, черты, точки наполнены смыслом». Сам Бог учит через Свое Писание, поэтому оно имеет непререкаемый авторитет; оно всегда истинно и не может противоречить само себе; если же мы встречаем в нем два противоположных высказывания, то, как полагал блж. Иероним Стридонский, следует считать, что оба они истинны, и искать возможность правильно понять это блж. Иероним Стридонский.

Касаясь вопроса о самом акте вдохновения, блж. Иероним Стридонский резко критиковал монтанистическое представление о его экстатическом и бессознательном характере и отмечал, что пророки обладали здравым умом и сохраняли свободу воли: они были людьми мудрыми и понимали то, что говорили; им подчинялись «пророческие духи»; в их власти было молчать или говорить. Бог обращался к пророкам и апостолам не посредством внешнего голоса, но говорил в их душах и сердцах, «вдохновляя», «советуя» и «внушая» то, что хотел сообщить через них людям, при этом не подавляя их свободы.

Блж. Иероним Стридонский часто указывал на то, что св. писатели во всей полноте сохраняли личные качества и литературные способности, выражая откровения Божии применительно к культурно-исторической ситуации своего времени, поэтому написанные ими книги, хотя и были вдохновлены Богом, по праву носят их имена. По убеждению блж. Иеронима Стридонского, необходимым условием получения Божественного вдохновения была особая личная святость и нравственная чистота св. писателей.