Глава 55. «Не спи в полдень – проспишь чудеса». Бой в Точильном переулке

 

– Мо-ло-ко!

 

Птица билась о скаты крыш, о водосточные трубы и опадала, теряя высоту, не в силах справиться с тяжестью собственного эха. Затем сдалась, легла на мостовую, трепеща, замерла где-то между одой точильного колеса ржавому лезвию и призрачным плеском ведра, разлетевшимся по брусчатке. Там она и лежала, всеми забытая, брошенная, со сломанным позвоночником, так и не расколов твёрдым клювом покой ослеплённых солнцем окон, за одним из которых, в маленькой комнате пыльный луч уже наискосок перечеркнул налаженное Соотношение обшарпанной мебели. Скромный ансамбль из шкафа с фанерой вместо стекла, исцарапанной тумбочки и пожилого стола с больными суставами сегодня замер в испуге перед выцветшей раскладушкой, явившей своё тело не застеленным, но заселённым, что было настоящим откровением для этого времени суток. Дело в том, что совместные усилия мебели и лучей, бьющих откуда-то из-за края крыш, вот-вот должны были создать неповторимую мозаику теней и света, чей скрытый шифр родит первый медный удар, и это почти шахматное таинство расстановки тёмных и светлых пятен надо продержать двенадцать взрывов, после чего магия кончится, и всё начнёт медленно, но неотвратимо расползаться к кровавой развязке заката. Ошарашенная комната была в недоумении – ранее священный ритуал не осквернял ни один из живущих, но сегодня раскладушка предала своих собратьев.

На ней под старым шерстяным одеялом спал человек в позе убитого детства, поседевшие за вчера волосы слиплись, грязноватые ноги иногда подрагивали, одна рука прижата костяшкой к губам, другая – отброшена в ту коварную неизвестность, из которой конечность можно извлечь только рывком, онемевшую, покрытую огненными точками.

Человек был Средним Считающим в Отделе по Пересчёту Населения (он же: Счётный отдел населения № 2) Статистического Ведомства Здания Бюрократизма. А немногим раньше он был Стажёром у Среднего Считающего и так далее, а ещё до этого – студентом четвёртого курса факультета Общего Счёта Счётного училища города Полудня – тут следует обратный отсчёт до курса первого, после чего открывается более ранее обращение – ученик гимназии номер… – вот только до гимназии к этому маленькому человеку обращались Аркадий и даже иногда Аркашенька, но так его звали только дома, мама и папа, которые уже умерли, и было это в какой-то прошлой жизни.

Человек спал, и тёмное лицо его при ближайшем рассмотрении было беспокойным, голова откинулась назад, рот раскрылся, из него раздавалось сиплое тяжёлое дыхание, обросшие щёки впали, а под прикрытыми веками метались карие глаза, наблюдавшие на обратной стороне Великого Оу какие-то кошмарные события, главную роль в коих играли огромные деревянные восьминогие пауки.

Если бы было возможно отмотать киноплёнку сна назад, то стало бы ясно, что деревянные пауки есть не что иное, как обычные стулья, чем-то так досадившие спящему. В самом начале сна спящему снилась картина его детства. Вот он с маленьким щуплым и тёмным отцом, продавцом тянучки, который откладывал каждую медную монетку на будущее образование сыну, чинил разбитое зеркало в шифоньере. Отец не хотел тратить деньги на новое зеркало, потому решил заделать его обычным куском фанеры, что купил за гроши на рынке, долго торгуясь с продавцом древесины и выторговал, в итоге, своё, чем вызвал невольное восхищение у всех окружающих. И вот, теперь они дома – с семилетним сыном, который с понятной радостью заново примерил на себя роль тёмного мальчугана с умными глазами. Отец с сыном вставляли кусок фанеры на место разбитого зеркала – его разбил отец, обычно несклонный к проявлению бурных чувств, разбил тяжёлым кулаком, когда увидел себя в отражении, отойдя от постели с почившей после продолжительной болезни женой. Что он там увидел? Скорей всего, лицо человека, неохотно тратившего деньги, отложенные на Счётное училище, на дорогие лекарства и визиты краснощёкого врача, что за необъятную минуту до разлетевшейся на зеркальные куски комнаты, сказал:

«Соболезную. Ваша жена умерла».

И вот теперь, спустя больше года жизни с чёрной дырой в дверце шкафа, они вставляли кусок фанеры, и Аркадий, сидя в шкафу, держал край листа, прижимая плоскую змею рулетки снизу, а отец, сплющив свою речь очередным шурупом в губах, спрашивал «Скэлькэ?», и Аркадий отвечал «Двести!» – столько было на медной змее под ногтём большого пальца, а отец, уже вынув шуруп, говорил, как всегда немного нравоучительно: «Значит, общая площадь равна восьмистам, – а потом он ещё почему-то сказал, – не зевай Аркадий, не мечтай много, замечтаешься в Полдень – не вернёшься!» Но тут как раз ворвались восьминогие стулья, точнее, ожил стул в комнате, но ног было восемь, а на передней грани сидения помещалась огромная пасть в виде большого дырокола из Здания, дырокола, что за раз мог пробить сто страниц важных документов, но, правда, заедал, если сунуть больше ста десяти, и этим дыроколом, над которым были маленькие налитые кровью глазки, стул прокусил отцу ногу. Отец упал и кричал, а стул начал прорываться к шкафу, раздирая фанеру на щепки, и забили медные удары, и Аркадий стал судорожно вспоминать формулу площади прямоугольника, пройденную вчера в школе, чтобы, вывернув её наизнанку, узнать ширину фанерного куска – он почему-то думал, что, зная её, сможет спастись от гибели, так как стул непременно застрянет.

Считающий стулья проснулся с шумным вздохом в душном и липком воздухе и уставился невидящими глазами перед собой, разминая кисть и предплечье до ползающих огненных звёзд. Он уже заподозрил что-то непривычное в мозаике теней на полу, но его отвлёк дробный стук у двери. Считающий посмотрел вперёд.

Там стоял его стул.

Вот только ножек у стула было восемь, каждая имела по два сустава, а на передней грани сиденья была страшная морда с красными глазками и огромным дыроколом вместо рта. «Может я ещё сплю?» – считающий ущипнул себя за руку, но не почувствовал ничего, кроме горячих мурашек.

В эту же секунду стул с дробным стуком кинулся на считающего.

Считающий в страхе отпрянул назад, быстро отталкиваясь ногами, и набросил шерстяное одеяло прямо на подлетевшего паука. Паук врезался в раскладушку. Раздался знакомый по тоскливым будням в Здании лязгающий звук дырокола – стул прогрызал ветхое одеяло изнутри, а пробитую дыру раздирал одеяло двумя передними лапами. Считающий прижался спиной к стене. Стул уже бился лапами о железную раскладушку, залезая на неё, разрывая последние шерстяные силки.

Считающий метнулся с раскладушки в сторону стола.

Он хотел вскочить на стол, но икру сзади схватила железная пасть дырокола. Треснула ткань пижамы, боль пронзила ногу. Аркадий рванулся вперёд. Паук с лязгом выпустил его.

Считающий упал, чуть не раскроив череп о столешницу, пройдя головой всего в миллиметре от острого угла, и по инерции закатился под стол.

Стул тут же кинулся за ним.

Аркадий попытался перевернуться и откатиться, чувствуя, что уже не успевает, но стул – кошмар, только что выбравшийся из Великого Оу – ещё не привык к габаритам своего тела. Потому, бросившись под стол, стукнулся спинкой о столешницу и с размаху опрокинулся навзничь.

За тонкой стеной нетерпеливо прочистил горло потревоженный шумом сосед.

Аркадий быстро выполз из-под стола.

Стул уже приходил в себя, шевеля деревянными лапами.

«Запру его здесь, побегу к соседу, вместе справимся».

Аркадий бросился к двери, слыша, как за спиной, над ним, впереди него, стучат деревянные лапы, и за шаг до двери, когда он уже хотел схватиться за ручку, прямо перед его носом с потолка спрыгнул паук.

Сосед постучал в стену.

Аркадий оцепенел, уставившись в красные глаза.

Это были сахарные леденцы.

«Папа продавал такие…»

Стул, лязгая челюстью-дыроколом, медленно двинулся на него. Считающий стулья стал отступать назад, наискосок, через комнату к развороченной раскладушке, не думая ни о чём, кроме красных глаз, не отводя от них взгляда.

Он сделал ещё один шаг, и паук прыгнул.

Аркадий споткнулся о свою постель. Вскрикнул. Взмахнул руками и упал на раскладушку.

Это спасло ему жизнь: прыгнувший паук, пролетел выше, только задев Аркадия ножками по лицу. Он упал где-то за его головой.

Тогда считающий кубарем скатился с раскладушки на пол, увлекая полосу простыни.

Упав, он резко дёрнул лёгкое кровать на себя.

Только вставший на лапы паук, свалился в щель между стеной и раскладушкой.

Аркадий навалился всем телом и прижал паука кроватью

Паук оказался очень сильным. Он стучал лапами по стене и полу, вхолостую лязгая челюстью. Аркадию пришлось встать на колени, уперевшись руками в железную дугу, чтобы удержать стул на месте. Конструкция рывками двигалась взад и вперёд. Он весь покраснел, смотря в пол.

«Долго я его так не удержу. Надо звать соседа… Неловко-то как». Но сосед уже сам громко спросил через стену:

– Вы там что? С ума по сходили? Дайте спокойно пообедать! – считающий стулья опешил от какого-то неясного несоответствия в словах соседа и на секунду ослабил хватку.

В стену постучали, нанося каждый удар почему-то выше предыдущего.

– Простите! У нас тут… небольшая уборка.

«Сам-то дверь в сортир никогда не закрывает». Аркадий спохватился и прижал раскладушку к стене. Она с хлопком подошла вплотную. Сердце Аркадия остановилось.

Он глянул под кровать, уже ожидая, что сейчас нечто кинется прямо в лицо – большое, лакированное, страшное…

Под кроватью ничего не было.

Аркадий встал. Огляделся. Обмер от жуткой догадки.

Поднял глаза к потолку, но на полпути был сбит на пол.

Паук вцепился ему лапами в голову, в плечи, дыроколом в лоб, рассекая кожу.

Кровь сразу залила глаза. Аркадий, катался на полу, пытаясь сбить его, но не получалось. Паук вцеплялся в его скальп всё сильнее. «Эта пасть может проколоть сто страниц… Целых сто страниц». Тут считающему пришла в голову глупая мысль, что его отчёт за прошлую неделю толщиной в сто одиннадцать страниц она не смог бы пробить, дырокол бы заело, как часто бывало в Здании... Да!

Аркадий вспомнил, что отчёт был на столе.

Ему пришлось повернуться всем телом, чтобы взглянуть в нужную сторону. Паук методично открывал и закрывал пасть, пытаясь захватить больше. Кровь тёплым текла по лицу.

Стол был отчаянно пуст. Какой-то одинокий листок в клетку свешивался с края.

Отчёт лежал под столом, сбитый в общей свалке. Аркадий отпустил одну руку – паук сразу лапами сдавил шею сильнее прежнего – дотянулся кончиками пальцев до первой страницы, рванул к себе, затем всем существом максимально отодвинул от себя паука так, что тот на секунду отпустил лоб, готовый вцепиться в лицо, в нос, в челюсти, и, опередив паука, на ощупь, не глядя, заведя руку за голову, всадил в лязгнувшую железную пасть толстенную стопку.

Щёлк!

Паук стал дико вращать глазами-леденцами, немного ослабив хватку. Аркадий воспользовался моментом и сбросил паука с себя.

Считающий медленно встал. Паук лихорадочно мотал всем телом, пытаясь высвободить заклинившую пасть, помогая себе лапами.

Аркадий засмеялся. Утёр не унимающуюся кровь рукавом пижамы. Паук попятился к опрокинутой раскладушке. Аркадий думал, как остановить кровотечение, и чем уничтожить побеждённого паука. Паук бросился всем телом вперёд, ударив Аркадия по коленям.

Аркадий отскочил от удара и, недолго думая, бросился на стул и сел на него верхом. Паук с трудом устоял на гнущихся лапках, мотнул телом в сторону, но вырваться не смог.

Теперь считающий сидел верхом на стуле, держась за спинку, а стул мог сделать всего несколько шагов влево или вправо.

«Укусить он меня не сможет, но я не справлюсь с ним один», – Аркадий попытался направить стул к двери, но тот не сделал и шага.

«Не сидеть же так вечно». Паук остановился и стал тихонько освобождать заевшую пасть передними лапами, копошась, словно муха. Считающий в панике сжал паука коленями и вдруг заметил, что стул, хоть и является точной копией того, что был вчера вечером, но всё же немного толще.

Аркадий вспомнил сон. «Я представлял его толще, чтобы он не пролез ко мне в шкаф», – Аркадий вспомнил, как во сне пытался выудить из путаницы тетрадных листов и слов учителей формулу площади, чтобы узнать ширину. Зная её, он бы убедился, что паук не сможет пролезть к нему через щель, и сон не стал бы развиваться по ужасному сценарию. Это спасло бы его во сне, как всплывшая из памяти подробность порой меняет всю постановку снящейся драмы.

«Но так можно спастись только во сне. Вот, почему он толще. Я так хотел во сне».

Аркадий замер. «Площадь прямоугольника равна длине, умноженной на ширину. Папа сказал, что площадь фанерного листа восемь тысяч, а длина была двести, значит ширина всего сорок!» Считающий изогнулся всем телом, выхватил из-за спины со стола листок в клетку и приложил его к брыкающемуся сиденью. «Две клетки – один сантиметр, а тут длина… двух листов, плюс… две клетки, восемьдесят две клетки – сорок один сантиметр» А ширина фанерного листа – сорок. Аркадий с надеждой посмотрел на шкаф.

«Один сантиметр. Может, и выйдет… Как же меня достали эти стулья», –подумал он вдруг. И в ту же секунду раздался лязг: паук освободил пасть и радостно защёлкал ей на все лады.

Аркадий вскочил ногами на сиденье, перемахнул через спинку, опрокинув стул навзничь, в два прыжка достиг шифоньера, открыл, вскочил в него, как в уходящий поезд, и захлопнул за собой дверцу, отпрянул во тьму, прижавшись к боковой стенке.

Через секунду разъярённый паук врезался стальной челюстью в фанерную стенку и стал прогрызать, разбрасывая щепы. Аркадий словно снова оказался во сне, в плену дурной бесконечности – он будто снился самому себе, снящемуся себе. Паук барабанил ножками по стенкам шкафа, лязгал дыроколом. Когда он достаточно увеличил дыру, он рванулся вперёд, чтобы преодолеть преграду одним усилием. Аркадий закрыл глаза. Но паук на полпути замер, дико вращая леденцами и щёлкая челюстью – лишний сантиметр, выдуманный Аркадием во сне, не дал ему пролезть дальше. Паук попробовал вылезти обратно, но его сиденье плотно застряло между крепких досок дверцы шкафа.

Аркадий осторожно и быстро оттолкнул дверь носком – она отъехала наружу вместе с беспомощным пауком. Считающий, изгибаясь, вылез из шкафа, затем быстро вышел из комнаты в коридор, направился в кладовку. Считающий вернулся через минуту с маленьким топором. Паук яростно забарабанил ножками по паркету, завертел дыроколом. Сосед за стенкой кричал что-то про полисменов. Аркадий замахнулся топором и в четыре удара разнёс паука в щепки. Отлетевший на пол дырокол ещё несколько раз защёлкнулся, смешно подпрыгивая, так, что один глаз-леденец оторвался и закатился под шкаф. Аркадий пнул носком треснувшее сиденье. На обратной стороне было написано: «Некто + Кто-то = Л».

– … слышите? Я зову полисменов! Я буду жаловаться…

– Тихо! Вы сначала за собой дверь в сортире научитесь закрывать.

Сосед замер, оглушённый неожиданным отпором маленького робкого чиновника.

Считающий стулья встал, уперевшись высохшими ладоням в дрожащие колени. Аркадий чувствовал себя великолепно. Он тяжело дышал, смотря мутными глазами на неизвестную доселе мозаику послеполуденных теней, но восторг от победы переполнял его. «Почему тени лежат так… неправильно. Солнце же восходит оттуда?» – Аркадий понял.

– Дайте спокойно пообедать!

«Пообедать?!»

Считающий стулья посмотрел на часы. Стрелки уже прошли пик своей карьеры и стремились к закату. «Проспал. Господи. Полдень!»

«… не зевай Аркадий, не мечтай много, замечтаешься в Полдень – не вернёшься!»

Старое поверье гласит: если человек уснёт в полдень, герои его сновидений оживут и выберутся в реальный мир.

«Вот, почему эти удары снились и стул-то, стул! Полдень способен на чудо. Кошмар ожил в Полдень. Чёрт! Я же столько должен был успеть за сегодня…»

Считающий заметался по комнате, вихрем хватая нужные и ненужные вещи с пола, стола, сбивая в барабанную дробь ящики, мешая сам себе, пристёгивая непослушную перекрученную ленту подтяжек, завязывая скользкие тонкие шнурки башмаков, вытирая кровь с лица, выбегая, забывая папку, ключи, возвращаясь… Через минуту комната была пуста, лишь испуганная мебель, прижавшись к стенам, не смела взглянуть на развороченные останки восьминогого стула.