Двумя главными новшествами, позволявшими отчасти удовлетворять новые потребности при нехватке реальных монет, были переводной вексель и практика страхования. К изобретению переводного векселя подтолкнула, помимо неудовлетворенной потребности в монетах, о которой я только что упомянул, еще и реакция средневековых купцов на сезонные колебания валютного рынка. Эти колебания были связаны с датами проведения ярмарок, с урожаями и временем их созревания в году, с прибытиями и отбытиями морских торговых караванов, с обычаями правителей в отношении финансов и казначейских дел. Замечено, что включение денег в феодальный оброк изменило традиционный календарь: датами массовых выплат стали Михайлов день в конце сентября и День всех святых в начале ноября. Потребность в деньгах могла варьироваться в зависимости от других обычаев. Один венецианский купец в середине XV в. отмечал:
В Генуе деньги дороги в сентябре, январе и апреле по причине отплытия кораблей [...] В Риме, где находится папа, цена денег меняется в зависимости от количества вакантных бенефициев и от перемещений папы: где бы он ни находился, она там растет [...] В Валенсии они дороги в июле и августе в связи с зерном и рисом [...] в Монпелье есть три ярмарки, вызывающие сильную дороговизну денег [...].
Бельгийский историк Раймонд де Ровер дает следующее принципиальное определение переводного векселя:
Переводной вексель был соглашением, по которому «кредитор» [...] передавал денежную сумму «получателю» [...] и получал взамен обязательство, подлежащее оплате в срок (кредитная операция), но в другом месте и в другой монете (обменная операция). Таким образом, составление любого переводного векселя предполагало кредитную операцию и обменную операцию, тесно связанные между собой.
Вот переводной вексель из архивов Франческо ди Марко Датини из Прато:
Во имя Бога, 18 декабря 1399 г., вы заплатите в надлежащий срок по этому первому письму Бруначо ди Гвидо и К0... CCCCLXXII ливра X су в Барселоне, каковые 472 ливра 10 су, то есть 900 экю стоимостью 10 су 6 денье каждое, были выплачены мне здесь Риккардо дель’Альберти и К°. Заплатите в правильной и надлежащей форме и внесите в мой счет. Храни вас Бог.
Гвильельмо Барбери
Привет из Брюгге.
Другой рукой:
Акцептовано 12 января 1399 года. [1400]
На обратной стороне:
Франческо ди Марко и К0, в Барселоне
Первое [письмо].
Речь идет о тратте, которую оплатил в Барселоне «плательщик» — отделение фирмы Датини в Барселоне — «векселедержателю» — фирме Бруначо ди Гвидо, также в Барселоне, — по поручению «векселедателя» или «получателя» — Гвильельмо Барбери, итальянского купца в Брюгге, — которому «кредитор» — дом Риккардо дель’Альберти в Брюгге — выплатил 900 экю стоимостью по 10 су 6 денье за экю.
Гвильельмо Барбери, экспортер фламандских сукон, поддерживающий постоянные связи с Каталонией, получил денежную ссуду во фландрских экю от брюггского филиала банка Альберти, могущественных флорентийских купцов-банкиров. Предвосхищая продажу товаров, которые он отправил своему корреспонденту в Барселоне, дому Датини, он на этот дом перевел вексель, по которому следовало в Барселоне выплатить деньги тамошнему корреспонденту банка Альберти — дому Бруначо ди Гвидо и К˚... Произошли кредитная операция и обменная операция. Эта оплата была произведена в Барселоне 11 февраля 1400 г., через тридцать дней после ее акцептации 12 января 1400 г. Такая задержка и составляла «надлежащий срок», менявшийся в зависимости от места, — в отношениях между Брюгге и Барселоной он равнялся тридцати дням, — позволявшим проверить подлинность переводного векселя и при необходимости раздобыть деньги.
Таким образом, переводной вексель отвечал четырем вероятным желаниям купца, предлагая ему четыре возможности:
1) способ оплаты торговой операции;
2) способ передачи фондов в место, где используется другая монета;
3) источник кредита;
4) финансовую прибыль за счет игры на различиях и колебаниях обмена в разных местах в тех рамках, которые были определены выше. Действительно, помимо торговых операций между двумя, а чаще тремя местами могла идти торговля переводными векселями. Этот рынок векселей, очень оживленный в XIV и XV вв., давал возможность для широких спекуляций[58].
Зато непохоже, чтобы средневековым купцам была известна практика индоссамента и дисконта, датируемых только XVI веком. У ганзейцев в конце средних веков встречалось очень примитивное долговое обязательство — простое платежное поручение.
Несколько медиевистов вступило в дебаты о понятии риска. Я уже упоминал книгу, которая была ему посвящена, и отмечал, что не разделяю негативных воззрений Алена Герро, даже если в представлении средневековых людей то, что мы называем деньгами, не было столь явно, как сегодня, связано с современными понятиями риска, угрозы или опасности. Похоже, что прогнозы, которые требуют оценивать риск, с XIII в. интересовали деловую среду в определенных местах христианского мира, где могли ворочать большими капиталами, в частности в Венеции. Во всяком случае, соответствующие соображения и обычаи, особенно когда речь шла об угрозе в море, средоточии всех опасностей для людей средневековья, вызвали к жизни договоры, носившие в XIII в. название securitas (безопасность), предшествовавшие контрактам, которые в XIV и XV вв. заключались все чаще и стали настоящими договорами страхования. Да позволят мне процитировать текст, уже предлагавшийся мной в более раннем исследовании[59]. В реестре, на титульном листе которого написано: «Вот реестр Франческо ди Прато и К°, имеющих резиденцию в Пизе, в каковом мы запишем все договоры страхования, которые составим для других; да поможет нам Бог получить от этого прибыль и да избавит нас от опасностей», в записи за 3 августа 1384 г. можно прочесть:
Мы страхуем для Бальдо Ридольфи и К0 на 100 золотых флоринов шерсть, погруженную на судно Бартоломео Витале, каковое следует с Полуострова в Порто Пизано.
Из этих 100 флоринов, на которые мы страхуем от всякого риска, мы получаем 4 золотых флорина наличными, о чем свидетельствует акт, составленный рукой Герардо д’Ормаумо, каковой мы контрассигнуем.
Ниже помечено, что «означенное судно благополучно прибыло в Порто Пизано 4 августа 1384 г., и мы сняли с себя оные обязательства». Тем не менее точные и официальные документы возникли из этого понятия риска и его связи с прогнозами только по окончании средневековья, по мере медленного развития капитализма.
От заимодавца к банкиру
Использование денег привело прежде всего к быстрому развитию счетоводства — как его методов, так и обильной писанины, которую оно породило. Крупные купцы и торговые компании вели множество специальных бухгалтерских книг, в частности «секретную книгу», уже упомянутую выше, где содержался документ об основании общества, были записаны суммы капиталов каждого из компаньонов, вложенные в дело, данные, позволявшие в любой момент оценить место этих компаньонов в коммерческом обществе, распределение прибылей и потерь. Однако не следует полагать, что бухгалтерия, которую уже применяли с известным мастерством, свидетельствует о большой роли, какую в обществе играли деньги. Напротив, число денежных технологий в средние века было очень ограниченным — как в обществе, где их использовали, так и на уровне научного знания, которое могло бы их создавать. Конечно, крупные средневековые купцы разработали примечательную технику ведения торговых книг, отчасти использовали бухгалтерию двойной записи, о чем я говорил выше, но это были только островки или изолированные территории, за пределами которых средневековые люди в большинстве оставались крайне далеки от изощренных технологий обращения с тем, что мы понимаем сегодня под термином «деньги»[60]. В лучшем случае можно признать, что деньги, игравшие в средние века ограниченную роль, стимулировали развитие навыков составления и ведения деловых книг, а также расчетов для повседневных нужд.
Вот почему в тогдашнем деловом мире выделить сформировавшуюся категорию профессиональных банкиров stricto sensu [в строгом смысле слова] трудно. Резкие границы между такими специалистами по работе с деньгами, как ломбардцы — по преимуществу заимодавцы, менялы и собственно банкиры, существовали не всегда. Действительно, заем оставался, по меньшей мере в XIII и XIV в., специализацией ломбардцев. К несчастью, документация, относящаяся к этим займам, очень неполна. Однако можно для начала составить их списки для некоторых городов и некоторых периодов — например, сделанное Джулией Скарча издание Реестра 9-1 из Государственного архива Фрайбурга в Германии смогло показать, что в период 1355-1358 гг. к клиентам ломбардских заимодавцев принадлежали прежде всего представители высшего слоя средних классов. Действительно, наряду с бюргерами среди них можно найти рыцарей и знать[61]. Политика займов в Италии XIV и XV вв. была настолько развита, что в отношении целого ряда переводных векселей, выданных в Милане в 1445-1450 гг., можно почти уверенно утверждать, что фактически это были займы[62]. Точно так же как ломбардцы по экономическому и социальному уровню уступали крупным банкирам того времени, денежные воротилы XIV и XV вв. в большинстве оставались купцами и вели все операции, где использовались монеты. Между ними существовала иерархия, так что во Флоренции или в Брюгге говорили о banchi grossi [крупных банках (um.) ]. Например, в Брюгге в XV в. у одного человека из тридцати пяти-сорока был счет у этих ломбардцев, но 80% их клиентов имели на расчетном балансе менее пятидесяти фламандских ливров.
Эти настоящие банкиры, насколько можно говорить об их существовании в то время, очень часто были коммерсантами, товарами для которых стали драгоценные металлы и монеты. Для них всё могло начаться с заключения договора о создании общества ради конкретной коммерческой операции, который иногда не просто возобновлялся, а приводил к образованию постоянного общества. Двумя типами коммерческих обществ, в формировании которых особо значительную роль сыграли венецианцы, были, как мы видели, компания и сухопутное товарищество.
В компании участники были тесно связаны между собой, и риск, надежды, потери и прибыли для них были общими. Сухопутное товарищество больше походило на комменду. Кредитор лишь страховал от риска потери, а барыши обычно делились пополам. Но статьи договора, как правило, отличались чрезвычайной гибкостью: доля вложенного капитала могла существенно варьироваться; сообщество обычно объединялось не на одно дело, одну поездку, а на определенный отрезок времени — чаще всего на один, два, три или четыре года. Наконец, между этими двумя основными типами, компанией и товариществом, существовали различные промежуточные типы, сочетавшие разные аспекты того и другого. Сложный характер этих обществ отражен в документах, к сожалению, слишком длинных, чтобы мы могли здесь привести их примеры.
Некоторые купцы, некоторые семьи, некоторые группы возглавляли сложные и могущественные сообщества, которым традиционно дают название «компания» в том смысле, в каком это слово стали употреблять в новое время[63]. Самыми прославленными и самыми известными из них были те, которыми руководили знаменитые флорентийские семьи, уже упоминавшиеся, — Перуцци, Барди, Медичи. Но надо отметить, вслед за историками, изучавшими их, — и в первую очередь Армандо Сапори, — что удалось выявить глубокие структурные различия между компаниями XIII и XIV вв. и компаниями XV в., по крайней мере итальянскими.
Эти общества по-прежнему основывались на договорах, объединяющих участников всего на одну коммерческую операцию или на ограниченный срок. Но обычное возобновление некоторых из этих договоров, присутствие на обширном экономическом пространстве имен одних и тех же людей, которые вносили значительные капиталы в предприятия, имеющие первостепенную важность и регулярно следующие одно за другим, все эти деловые связи, центрами которых становилось несколько лиц, превращали таких людей в руководителей стабильных организаций, несмотря на эфемерный характер отдельных операций и договоров об этих операциях. В XIII и XIV вв. эти настоящие торговые дома отличались сильной централизацией, во главе их стояли один или несколько купцов, которым принадлежал ряд филиалов, и за пределами главной резиденции, где пребывал один или несколько руководителей, их представляли наемные служащие. В XV в. дом Медичи претерпел децентрализацию. Он состоял из совокупности раздельных обществ с собственными капиталами, и резиденции каждого находились в разных местах. Наряду с материнской компанией во Флоренции существовали филиалы в Лондоне, Брюгге, Женеве, Лионе, Авиньоне, Милане, Венеции, Риме, директора которых были только отчасти и во вторую очередь служащими на жалованье, а прежде всего это были вкладчики, управлявшие долей капитала, — к ним относились Анджело Тани, Томмазо Портинари, Симоне Нери, Америго Бенчи и другие. Флорентийские Медичи служили связью между всеми этими домами лишь потому, что владели в каждом большей частью капитала, централизовали ведение счетов, документации, выработку общего курса. Стоило какому-нибудь Лоренцо, менее усердному, чем его дед Козимо, пустить дела на самотек, и филиалы пожелали жить самостоятельно, внутри фирмы усилились конфликты, и здание развалилось, чему способствовал тот факт, что участников дела было уже много, поскольку очень похоже, что к тому времени от долевого участия перешли к вкладам. А если значительную часть капитала, маневренную массу фирмы, составляли денежные вклады, это делало ее более уязвимой для нужд, колебаний, требований, страхов вкладчиков, которые могли изъять свои деньги, не имея таких сдерживающих факторов, как прежние дольщики, связанные родственными узами и коммерческим сотрудничеством.
В исключительных случаях некоторые люди, занимавшиеся деньгами, поднимались на высший уровень социальной и политической иерархии. Я возьму знаменитый пример, тем более интересный, что этот человек, в отличие от большинства представителей данной социальной категории, был не итальянцем, а французом из Буржа, — это Жак Кёр. Мишель Молла, посвятивший ему интересную и очень познавательную книгу[64], был поражен многообразием деятельности Жака Кёра и многочисленностью мест, где она происходила. Он даже заявил, что «карта, которая воспроизвела бы распределение его интересов, соответствовала бы экономической карте Франции середины XV века». Однако эта фраза верна только в том отношении, что признает широкую географию активного присутствия Жака Кёра. Это не настоящая экономическая карта Франции, потому что общей экономики во всей стране не возникло даже в результате действий короля, это беспорядочный набор мест и действий. Жак Кёр приобретал тут и там недвижимое имущество, земельные владения, ассигнования земельной ренты — сказано, что XV век был великим веком земельной ренты, и это показывает, насколько важным в экономическом и социальном отношениях оставалось владение землей, — а также богатые частные особняки в Бурже, Сен-Пурсене, Туре, Лионе, Монпелье с целью демонстрации престижа, а не создания деловых центров. Он коллекционировал доходные виды занятий, которые тем не менее, благодаря развитию христианской доктрины, смогли избежать причисления к ростовщичеству, — например, извлекал выгоду из зачаточного и сравнительно беспорядочного развития налоговой системы, из откупов, эдов и габелей. Поняв значение войны как источника затрат и прибылей, он поставлял доспехи и оружие королевским войскам и получал выкупы за английских пленных. Он управлял также королевской сокровищницей, хранилищем мебели и складами, и это показывает, что он не полностью отказался от тезаврации. У него были интересы во Флоренции, в Испании, в Брюгге. За границами Франции и сопредельных регионов главным полем его деятельности было Средиземноморье. Впрочем, после того как он впал в немилость, оказался в заключении и бежал, он закончил жизнь на острове Хиос в Эгейском море в 1456 г. Главной его должностью был, вероятно, пост монетного мастера короля, который он занимал с 1436 г. до своего бегства из тюрьмы.
