Будущие наказания по изъяснению Спиритизма 3 страница

¹ Теогония - родословие языческих богов. (Прим. перев.)
² Птоломей жил в Александрии, в Египте, во II столетии христианской эры. (А.К.)
³ От греческого "pyr", что значит "огонь". (А.К.)
⁴ "Духовный" здесь сказано в буквальном смысле, т.е. мир, в котором живут духи. (Й.Р.)
⁵ См. примечание к §3, I гл. (А.К.)

Глава Четвёртая

АД

Предчувствие будущих наказаний - Христианский ад как подражание аду языческому - Преддверие Рая - Изображение языческого ада - Картина христианского ада

Предчувствие будущих наказанний

§44. Во все времена человек верил в счастливую или несчастливую будущую жизнь в связи с тем добром или злом, которые он совершил на земле; только понятия, какие он имел о будущих наказаниях, всегда зависели от степени его развития и от тех представлений, каковые он создавал себе о добре и зле; таким образом, награды и наказания являлись отражением преобладающих в нём инстинктов. Например, народы воинственные видели высшее блаженство в почестях, воздаваемых храбрости; охотничьи племена - в изобилии дичи, народы чувственные - в удовлетворении сладострастия. Пока в человеке будет преобладать материя, у него будет самое поверхностное понятие о духовности, вот почему он составляет себе о будущих наградах и наказаниях более матерьяльное, чем духовное представление; он воображает, что на том свете должны есть и пить, но гораздо вкуснее и лучше, чем на земле. ¹ С течением времени появляется в верованиях о будущей жизни смешение духовности с матерьяльностью: так рядом с созерцательным блаженством помещают картину ада с физическими мучениями.
§45. Понимая только то, что он видел, первобытный человек естественно представляет себе будущее таким, как настоящее; чтобы понять нечто иное, ему нужно было умственное развитие, каким он не обладал. Так картина, которую он составлял себе о наказаниях в будущей жизни, есть только отражение бедствий, которые испытывало человечество, но представленное в более ярких красках. Он соединял вместе все муки, все терзания, все огорчения, какие только встречал на земле: так в жарком климате он представлял себе ад огненный, а в холодном - ледяной. Чувство, которое позднее должно было открыть ему мир духовный, было ещё не развито, и он не мог понять иных мучений, кроме физических, вот почему в религиях всех стран ад изображается почти одинаково.

Христианский ад как подражание аду языческому

§46. Ад язычников, описанный и драматизированный поэтами, есть грандиозный образец, которому подражает и христианский ад, также нашедший своих песнопевцев. Сравнивая их, находим за малыми исключениями, кроме имён и некоторых вариантов, многочисленные аналогии: как в том, так и в другом матерьяльный огонь есть основа всех мук, как символ самых жестоких страданий. Но странно, что христиане во многих отношениях превзошли свой образец. Язычники в бочке Данаид, в колесе Иксиона, в Сизифовой скале имели лишь индивидуальные наказания; в христианском же аде для всех без разбора - одни пылающие жаровни и котлы, крышки которых приподнимаются ангелами, чтобы видеть страдания осуждённых; ² и Бог без сожаления в течении веков слушает вопли осуждённых и не прощает их. Язычники никогда не описывали жизнь обитателей Елисейских полей, сопутствуемой тяжёлыми муками Тартара. ³
§47. Как и язычники, христиане имеют царя ада, Сатану, с тою только разницей, что Плутон управлял тёмным царством, которое ему было дано во власть, но сам не был зол; он удерживал у себя тех, кто худо поступал, потому что это была его обязанность, но он не старался вовлечь людей во зло, чтобы потом доставить себе удовольствие видеть их мучения; тогда как Сатана разыскивает себе жертв, которых затем с наслаждением заставляет мучить: легионы демонов, вооружённых вилами, переворачивают их в огне. Не мало обсуждались даже и свойства этого огня, который горит, но не сжигает тела осуждённых. Возникал вопрос - не есть ли это огонь горящей смолы. ⁴ Итак, христианский ад ни в чём не уступает аду языческому.
§48. Те же соображения, которые у древних народов определяли место блаженства, указывали также и место наказания; поместив первое на высоте, естественно было вообразить второе внизу, в глубине, т.е. в центре Земли, к которому, как думали, вели некоторые страшные и тёмные пещеры, служившие входами. Также точно представляли себе ад и христиане. Заметим по этому поводу ещё следующую аналогию.
Языческий ад заключал с одной стороны Елисейские поля - рай, а с другой Тартар - ад. Олимп же, местопребывание богов и обоготворённых людей, находился в высоких областях. По букве "Евангелия", Христос сошёл в ад, т.е. вглубь, вниз, чтобы извлечь оттуда души праведников, которые ожидали там его ⁵ пришествия. Стало быть, ад не был исключительно местом наказания; как и у язычников, он был в местах низких, внизу. А местопребывание ангелов и святых, или рай, было наверху: его поместили выше звёзд, предполагая область эту ограниченной.
§49. Эта смесь христианских понятий с идеями языческими не представляет ничего удивительного. Христос не мог внезапно уничтожить укоренившиеся верования, а людям недоставало необходимых знаний, чтобы понять необъятность пространства и нескончаемое число миров. Землю они считали центром Вселенной, не знали ни её формы, ни внутреннего строения; всё было ограничено в их глазах и понятия их о будущности не могли простираться далее их познаний. Иисусу Христу было невозможно открыть им настоящее положение вещей; но в то же время, не желая своим авторитетом санкционировать укоренившиеся предрассудки, он воздержался от объяснений, предоставив времени исправлять заблуждения. Он ограничился тем, что смутно указывал как на счастливую жизнь, так и на возмездие, ожидающее виновников, но нигде в его учениях не находим ужасных картин телесных мучений, из которых христиане сделали догмат веры.
Вот как языческая идея ада сохранилась до наших дней. Нужно было распространение просвещения и повышение общего умственного уровня человечества для того, чтобы избавиться от неё. Но так как ничто положительное не явилось на смену веры, как переходная ступень последовал период неверия, которому новые откровения должны положить предел. Надо было разрушить старое, прежде чем строить новое, потому что легче принять истину тем, кто ни во что не верит, но чувствует, что ему не хватает чего-то, нежели имеющим крепкую веру в абсурд. ⁶
§50. Определяя место для неба и ада, христианские исповедания вынуждены были принять только два крайних положения душ: полное блаженство и абсолютное страдание. Чистилище есть только промежуточное мимолётное положение, по выходе из которого души сразу переходят в блаженное состояние; иначе и не может быть при веровании в окончательную судьбу души после смерти. Если существует только два местопребывания душ блаженных и отверженных без переходных ступеней, которые давали бы возможность подыматься, т.е. совершенствоваться, то нет определённой судьбы за гробом. Христос решает этот вопрос, когда говорит: "В доме Отца моего обителей много." ⁷

Преддверие рая

§51. Церковь допускает, правда, известные исключения в некоторых особых случаях. Дети, умершие в раннем возрасте, не сделавшие ничего дурного, не могут быть обречены на вечные мучения; с другой стороны, не сделав также и добра, они не имеют права на высшее блаженство. Тогда, говорит Церковь, они находятся в преддверии рая, в положении среднем, которое никогда не было точно определено и в котором, не подвергаясь страданию, они всё-таки не пользуются и полным блаженством; а так как участь их решена окончательно, то они навеки лишены этого блаженства. Это лишение, совершенно не зависевшее от их воли, равняется вечному и незаслуженному наказанию. То же самое и по отношению к диким народам: они не получили благодати святого крещения и света религии; они грешат по неведению и, предаваясь своим природным инстинктам, не могут быть ни правы, ни виноваты. Простая логика, во имя правосудия Божия, отвергает подобную доктрину. Правосудие и справедливость Божия заключается вполне в словах Христа: "Каждому по делам его." Но тут надо понимать добрые и злые дела, совершаемые совершенно сознательно; дела, за которые только и можно нести ответственность, а не такие, какие совершаются детьми и дикарями.

Изображение языческого ада

§52. Мы знакомы с языческим адом только по описанию поэтов: Гомер и Вергилий оставили нам подробное поэтическое изложение этих верований; но стихотворные формы имеют свои требования и с ними следует считаться в их описаниях. Фенелон в своём "Телемахе", исходя из тех же источников, отличается более определённой и простой прозаической формой. Описывая мрачный вид этих мест, он старается определить род страданий, которым подвергаются виновные; в особенности же он останавливается на участи злых правителей, имея в виду своего царственного воспитанника. Как ни популярно это произведение, но, вероятно, не многие помнят его хорошо или достаточно вникают в него, чтобы сравнить его с другими; а потому мы считаем полезным воспроизвести те его части, которые имеют наибольшее отношение к предмету, нами трактуемому, т.е. индивидуальной ответственности, или личной наказуемости.
§53. "Войдя, Телемах услышал вопли не могущей утешится тени. - "В чём ваше несчастье? - спросил он. - Кто вы были на земле?" - "Я был, - ответила ему тень, -Навохарзан, великолепный царь Вавилонский; все народы Востока трепетали при одном моём имени; я приказал поклоняться мне в мраморном храме под видом золотой статуи, перед которой день и ночь сожигали фимиамы и курились драгоценные благовония Эфиопии; никто никогда не смел мне противоречить из страха немедленного наказания; ежедневно придумывали мне новые удовольствия, чтобы украсить мою жизнь. Я был молод и здоров; увы! сколько ещё благополучия и радостей я мог бы испытать на престоле. Но женщина, которую я любил, заставила меня почувствовать, что я не бог; она меня не любила и отравила меня. И вот я ничто. Вчера торжественно положили мои останки в золотую урну, плакали, рыдали, рвали на себе волосы, делали вид, что хотят броситься в огонь, чтобы сгореть вместе с моим телом; и ещё будут рыдать у подножия моей великолепной гробницы, но никто обо мне не жалеет; память моя ненавистна даже в моей семье, а здесь я уже переношу самые ужасные оскорбления."
Телемах, тронутый этим заявлением, говорит ему: -"Были ли вы действительно счастливы во время своего царствования? Чувствовали ли вы тот мирный, безмятежный покой, без которого сердце иссыхает, хотя бы среди наслаждений?" - "Нет, - ответил Вавилонянин, - я даже не понимаю, о чём вы говорите. Мудрецы, правда, хвалят этот покой как единственное блаженство; но я его никогда не испытывал; сердце моё вечно волновалось новыми желаниями, опасениями и надеждами. Я старался забыться, разжигая свои страсти и поддерживая их опьянение, чтобы оно не прекращалось: малейший просвет рассудка был бы для меня слишком тяжёл и горек. Вот мир и покой, которым я пользовался; всякий иной представляется мне басней или сном: вот те радости, о которых я сожалею!"
Отвечая так, вавилонянин плакал, как трус, изнеженный излишеством и не привыкший переносить продолжительное несчастье. Около него находилось несколько рабов, которых умертвили в его честь на его похоронах; Меркурий передал их всех вместе Харону и дал полную власть рабам над своим царём, которому они служили на земле. Эти тени рабов не боялись больше тени Навохарзана; оне держали его в оковах и заставляли переносить тяжкие оскорбления. Одна из теней говорила ему: "Разве мы не были такими же людьми, как и ты? Как же ты мог думать, что ты бог? Не следовало ли тебе вспомнить, что ты также принадлежишь к роду человеческому?". Другая тень, чтобы оскорбить его, говорила: "Ты был прав, не желая, чтобы тебя считали за человека, так как ты урод, не имеющий ничего человеческого. Где же теперь твои льстецы? Тебе нечего больше давать, несчастный; ты не можешь больше делать зла; ты стал рабом своих рабов; боги медлят с правосудием, но наконец произносят свой приговор."
Слыша такие жестокие слова, Навохарзан бросился лицом на землю и вырывал волосы в припадке злобы и отчаяния. Но Харон приказал рабам: "Тяните его за цепь, поднимите его силою, да не будет у него утешения спрятать свой позор! Нужно, чтобы все тени Стикса были свидетелями его наказания и видели бы справедливость богов, терпевших так долго этого нечестивца царём на земле."
Телемах в неотдалении узрел вскоре мрачный Тартар; из него поднимался чёрный и густой дым, удушливый запах которого был бы смертелен, если бы распространился в жилище живых. Дым этот покрывал море огня и исходил из пламени, шум которого напоминал рёв потоков, извергающихся с высоких скал в пропасти, и от этого шума невозможно было что-либо ясно слышать в этих печальных местах.
Телемах, тайно поддерживаемый Минервой, безбоязненно входит в эту пропасть. Вначале он замечает множество людей, принадлежащих на земле к низшим сословиям и наказанных за то, что обманом, изменою и жестокостью старались приобрести богатство. Он также заметил много нечестивых ханжей и лицемеров, выказывающих свою приверженность религии и под её прикрытием удовлетворяющих своё властолюбие, пользуясь доверчивостью людей. Люди эти употребляли во зло даже добродетель и были наказаны, как самые последние злодеи. Дети, убившие родителей, жёны, обагрившие руки в крови своих супругов, изменники, продавшие свою родину и нарушившие все клятвы, переносили менее жестокие наказания, чем эти вероломные лицемеры. Так постановили трое судей ада и вот почему: эти лицемеры не довольствуются быть только злыми, как все остальные нечестивцы; но они хотят ещё прослыть добрыми и потому своими лживыми добродетелями вводят в обман людей, которые потом уже не доверяют истинной добродетели. И потому боги, над которыми они издеваются, употребляют всё своё могущество и власть, дабы отомстить за своё оскорбление.
Затем следовали люди, которых на земле почти не считают преступными, но месть богов их преследует немилосердно, это: неблагодарные, лгуны, льстецы, восхваляющие порок, хитрые хулители, желавшие запятнать даже чистую добродетель, и наконец те, которые смело брались судить о вещах им неизвестных и тем вредили невинным.
Телемах, увидя трёх судей, судивших человека, осмелился спросить у них, в чём его прегрешения. Тотчас осуждённый заговорил сам и стал уверять, что он никогда не делал зла, а напротив находил удовольствие в добре: "Я был щедр, справедлив и сострадателен, в чём же меня обвиняют?". Тогда Минос сказал ему: "Тебя не обвиняют в преступлении против людей, но ты также должен был относиться и к богам, о какой же справедливости говоришь ты? Ты, правда, ни в чём не виноват перед людьми, которые сами по себе ничто; ты был по отношению к ним добродетелен; но добродетель эту ты приписываешь самому себе, а не милости богов, которые её тебе дали; ты сам хотел пользоваться плодами своей добродетели и замкнуться в себе; ты сам себе поклонялся и сделал себя своим божеством. Но боги, сотворившие всё для себя самих, не могут отказаться от своих прав; ты их забыл, они забудут тебя и предадут тебя самому себе, так как ты этого хотел. Ищи же теперь, если можешь, утешения в своём собственном сердце. Ты навсегда разлучён с людьми, которым ты так хотел нравиться; теперь ты один на один с собой, со своим кумиром; познай, что нет настоящей добродетели без поклонения и любви к богам, которым мы всем обязаны. Твоя ложная добродетель, которая так долго ослепляла легковерных людей, должна быть развенчана и уничтожена. Люди судят как о пороках, так и о добродетелях только по тому, насколько это их касается, но к добру и злу они слепы. Здесь же божественный свет освещает все поверхностные суждения и очень часто осуждает то, чем люди восхищаются, и наоборот."
Слыша эти слова, философ сей, поражённый как громом, не мог сдержать отчаяния своего. Снисходительность, с которою он прежде смотрел на себя, на свои великодушные наклонности, на своё мужество и умеренность, превратились в отчаяние. Вид собственного сердца, врага богов, сделался для него мучением; он смотрит на себя и не может отрешиться от этого зрелища; он видит суетность людского суждения, суждения тех, кому всю жизнь так желал нравиться. Происходит полный переворот всех его понятий, как будто мир перед ним рушится: он не узнаёт самого себя, не находит опоры в собственном сердце; его совесть, такая покойная прежде, теперь выступает против него и горько упрекает его в заблуждениях и преувеличении своих добродетелей, не имевших основанием и целью поклонение божеству. Он смущён, уничтожен, полон стыда, раскаяния и отчаяния. Фурии не терзают его, потому что с него довольно того, что он предоставлен самому себе и что его собственное сердце мстит за оскорбление богов. Он ищет самых уединённых и тёмных мест, чтобы скрыться от других мертвецов, не находя возможности скрыться от самого себя. Он ищет мрака и не находит; докучливый свет преследует его повсюду; везде пронизывающие лучи правды мстят ему за забвение истины! Всё, что он любил, становится ему ненавистным, как источник муки, которая не может никогда прекратиться. Он восклицает: "О, безумец! я никого не знал, ни людей, ни богов, ни самого себя; нет, я ничего не знал, потому что никогда не любил единственного и действительного блага; каждый шаг мой был заблуждением, моя мудрость - была безумием; моя добродетель - была гордость нечестивая и слепая: я сам себе был кумиром!"
Наконец Телемах увидел царей, осуждённых за злоупотребление властью. Фурия-мстительница с одной стороны подставляла им зеркало, в котором отражалось всё безобразие их пороков; в нём они видели и не могли оторваться от зрелища своего грубого тщеславия, жаждавшего самых нелепых похвал; их равнодушия перед добродетелью, их жестокости к людям, которым должны были бы благодетельствовать; их боязни услышать истину; их пристрастия к людям подлым и льстивым, их нерадения, их слабости и их лености; их неуместного недоверия, их расточительности и чрезмерной роскоши, основанной на народном разорении и нищете; их гордости и желания приобрести, хотя бы ценою крови своих подданных, немного тщетной славы; наконец жестокости, с которою они каждый день искали новых наслаждений, не стесняясь слезами и отчаяньем стольких несчастных. Они беспрестанно видели себя в этом зеркале и находили себя более ужасными и более чудовищными, нежели Химера, покорённая Беллерофонтом, хуже, чем Гидра, убитая Геркулесом, хуже чем Цербер, изрыгающий из своих трёх отверстых пастей чёрную, ядовитую слюну, которая могла бы заразить всех смертных, живущих на земле.
В то же время другая Фурия, с другой стороны, повторяла им с оскорблениями все те похвалы, которые им расточали льстецы в продолжение их жизни, и подставляла им второе зеркало, где они отразились в том виде, как изображала их лесть. Противоположность этих двух изображений была мукой для их тщеславия. Заметно было, что самым злым из этих царей в продолжение их жизни расточались самые усиленные похвалы, так как злых бояться более, чем добрых, и они бесстыдно требуют самых подлых похвал и лести от поэтов и ораторов своего времени.
Слышны их стоны в глубоком мраке, где они ничего больше не видят и ничего не слышат, кроме оскорблений и насмешек. Их все отталкивают от себя, все им противоречат, все их стыдят, тогда как на земле они забавлялись жизнью людей и полагали, что всё существует для их услуг. В Тартаре они предоставлены в распоряжение своих рабов, которые в свою очередь заставляют их служить себе и жестоко с ними обходятся; и они служат с горечью, и нет им надежды когда-либо смягчить свою участь; под ударами своих рабов, сделавшихся их безжалостными палачами, они походят на наковальни под ударами молотов Циклопов, когда Вулкан заставляет их работать в горячем горне Этны.
Там Телемах увидел бледные, ужасные, отвратительные лица. Чёрная печаль гложет этих преступников: они противны сами себе и не более могут избавиться от этого отвращения, как и от своей природы; им не нужно другого наказания за свои грехи, как эти самые грехи, которые постоянно перед глазами во всём их безобразии, которые их преследуют и постоянно представляются им, как ужасные призраки. Чтобы избавиться от жутких видений, они ищут более полной смерти, чем та, которая уже отделила их от тела. В своём отчаянии они призывают на помощь смерть, которая могла бы уничтожить всякое чувство, всякое сознание; они молят пропасти поглотить их, чтобы избавиться от мстительных лучей правды, их преследующей. Правда, которую они боялись слышать раньше, составляет их мучение; они видят её постоянно и вид её их пронизывает, их разрывает, а она, как молния, ничего не разрушая снаружи, проникает в самую глубину их существа.
Между всеми ужасами, от которых у Телемаха волосы поднимались на голове, он увидел нескольких лидийских царей, наказанных за то, что они предпочитали сладость изнеженной жизни труду для блага народа, что должно быть неразлучно с царской властью.
Цари эти упрекали и обвиняли один другого в слепоте. Один из них говорил другому, который был его сыном: "Не говорил ли я тебе в старости и перед смертью, чтобы ты исправил зло, какое я совершил по нерадению?" - "Ах, несчастный отец! - отвечал сын, - ты-то меня и погубил! Твой пример заставил меня предаться гордыне, роскоши, сладострастию и жестокости к людям! Видя тебя царствующим и живущим в такой изнеженной обстановке, окружённым подлыми льстецами, я привык любить лесть и удовольствие. Я предполагал, что все люди должны быть в таких же отношениях к царям, как лошади или другие животные в отношении к человеку, т.е. что их ценят настолько, насколько они приносят пользы. Я так думал, и твой пример ввёл меня в заблуждение, а теперь я страдаю, потому что подражал тебе." К этим упрёкам они присоединяли ужасные проклятия и в ярости были готовы разорвать друг друга.
Вокруг этих царей носились, как совы ночью, тяжёлые подозрения, тщетные тревоги, недоверие народа, который мстит королям за их жестокость, за ненасытное корыстолюбие и ложную славу, всегда тираническую, и трусливую изнеженность, которая удваивает все страдания.
Многие из царей были строго наказаны не столько за зло, которое они сделали, сколько за добро, которое должны были бы сделать, но не сделали. Все преступления, происшедшие от небрежного исполнения законов, были приписаны царям, которые, царствуя, должны наблюдать за исполнением законов. Им вменяли также в вину все беспорядки, порождаемые роскошью и расточительством, раздражающими людей и приводящими их к незаконному желанию захватить чужую собственность. В особенности же сурово обходились с теми царями, которые вместо того, чтобы быть добрыми пастырями своего народа, походили на волков, опустошающих стадо.
Но что ещё более удивило Телемаха - это вид царей, считавшихся на земле довольно добрыми и всё-таки приговорённых к мучениям Тартара за то, что допустили управлять собой людям злым и коварным. Они были наказаны теми мучениями, каким в силу своей власти допускали подвергать людей. Они не были ни злы, ни добры, и слабость их доходила до того, что они боялись услышать правду; они не любили истину и добродетель."

Картина христианского ада

§54. Мнение богословов об аде излагается в следующих изречениях, ⁸ которые почерпнуты из сочинений и житий святых Отцов Церкви и служат выражением ортодоксальной религии, постоянно повторяясь с церковных кафедр, как католических, так и евангелических исповеданий.
§55. "Демоны суть духи, а осуждённые, находящиеся в настоящее время в аду, могут также считаться духами, потому что только душа их спустилась туда: кости же их, превратившиеся в пыль, постоянно перерождаются, то в растения, то в плоды, то в минералы, в жидкости и таким образом проходят без их ведома различные стадии превращения материи. Но осуждённые, как и святые, должны в последний день воскреснуть и воплотиться в то матерьяльное тело, которое они имели, живя на земле. Различие между ними будет состоять в том, что избранные воскреснут и воплотятся в сияющие и чистые тела, а осуждённые - в тела, осквернённые и обезображенные грехом. Таким образом, в аду будут не одни только духи, но и люди, подобные нам. Следовательно, ад есть место физически определённое, матерьяльное и будет заселён земными существами, имеющими плоть и кровь, кости, руки, ноги и т.д. и нервы, существами, способными испытывать страдания и боль. ⁹
Где же расположение ада? Некоторые учёные поместили его внутрь земли, другие же на каких-то планетах, но ни один собор не решил этого вопроса. На этот счёт остались одни предположения. Единственное, что утверждают, это, что где бы ад ни находился, он есть область, созданная из матерьяльных элементов, но лишённая солнца, луны и звёзд; самое печальное, самое бесприютное место, в котором нет ни крупицы, ни намёка на добро, хуже самых ужасных мест того мира, в котором мы грешим.
Осторожные богословы не решаются описывать этот ад и все ужасы его, как египтяне, индусы или греки. Они ограничиваются только указанием на то, что говорится в Священном Писании, как-то: на реки огня, на серое озеро Апокалипсиса и на червей пророка Исайи, вечно копающихся в падали, на демонов, мучающих людей, которых они же погубили, и на людей, плачущих и скрежещущих зубами, как говорит Евангелие.
Бл.Августин не допускает, чтобы эти физические страдания были только символами мук моральных. Он видит настоящую, горящую серную реку, настоящих червей и змей, жалящих тела осуждённых. Он утверждает, на основании одного стиха Евангелия св. Марка, что этот удивительный огонь, хотя совершенно матерьяльный и подобный земному огню, действует на тела как соль, т.е. сохраняет их, что осуждённые, эти вечно мучающиеся, но вечно живые жертвы будут вечно чувствовать этот огонь, но не сгорать; он будет проникать им под кожу до мозга костей, до зрачков глаз, до самых сокровенных фибр их существа. Если бы они могли опуститься в кратер вулкана, то он показался бы им местом отрады и покоя.
Так с полной уверенностью говорят самые скромные, самые сдержанные богословы; они не отрицают впрочем, что в аду есть и другие телесные муки, но только прибавляют, что не имеют достаточно знаний на этот счёт, знаний столь определённых, как вышеуказанные описания огненных мук или терзаний посредством червей и змей. Но есть более смелые богословы, которые описывают ад подробнее, разнообразнее и полнее, и хотя никто не знает, где находится этот ад, но есть святые, которые его видели. Они не спускались туда, как Орфей с лирой в руках, или как Улисс с мечом, но переносились туда в духе, как, например, Святая Тереза.
Судя по рассказам этой святой, нужно предполагать, что в аду есть города; она видела там род улиц, длинных и узких, как в древних городах. Когда она туда вошла, она должна была ступить на ужасно изрытую и вонючую дорогу, где пресмыкались отвратительные гады; но вдруг ей преградила путь стена, в которой находилось углубление или ниша, куда она и запряталась, сама не понимая каким образом. Это, по её словам, место, предназначавшееся ей, если бы она злоупотребила теми милостями, которые Бог посылал ей в её келью в Авиле. Она каким-то чудесным способом проникла в эту нишу, но в ней нельзя было повернуться, ни стать, ни сесть, ни лечь, ни ещё меньше выйти из неё; эта стена обхватила её каменными объятиями и сжимала, как живая. Ей казалось, что её душат, раздирают её живую на клочки, что её жгут, одним словом, она испытывала ужасы всевозможных мук. На помощь не было надежды, всё вокруг было покрыто мраком, и вместе с тем из мрака ясно выступала улица, по которой она шла, со всем её отвратительным населением, вид для неё столь же невыносимый, как и сами объятия её темницы. ¹⁰
Это был маленький уголок ада. Другие духовные путешественники видели в аду большие города в огне, как то: Вавилон, Ниневию, даже Рим, все их дворцы и храмы, объятые огнём и жителей в цепях; торговцев за прилавками, священников вместе с придворными в праздничных залах, вопиющих на своих креслах, с которых они уже не могли сойти и подносящих к своим губам чаши, из которых вылетало пламя; слуг, коленопреклонённых в кипящих клоаках, и князей, бросающих им золото, льющееся расплавленною лавою. Другие видели в аду бесконечные поля, возделываемые голодными крестьянами; на этих бесконечных полях ничего не вырастало, и крестьяне пожирали друг друга, но столь же многочисленные как и прежде, столь же голодные и худые, они расходились в пространство, тщетно отыскивая более счастливые места, и тотчас же заменялись другими, также голодными и страждущими. Иные видели в аду горы, изрезанные пропастями, стонущие леса, колодцы без воды, источники, наполненные слезами, реки крови, снежные вихри в ледяных пустынях, лодки, несущиеся по безбрежному морю, наполненные охваченными отчаянием людьми; одним словом, видели всё то, что изображали и язычники; это было плачевное отражение земли, с непомерно увеличенными несчастьями, увековеченными естественными страданиями и даже тюрьмами, виселицами и орудиями пытки, приготовленными нашими собственными руками.
Находились там и демоны, которые, чтобы лучше мучить людей, сами облекались в тела. Они имели крылья летучих мышей, рога, когти, чешую черепахи и острые зубы; нам показывают их вооружёнными мечами, вилами, щипцами, пилами, тисками, мехами, дубинами, и они в продолжение целых веков, не переставая, возятся с человеческим телом, как повара или мясники; ¹¹ то они, превращённые во львов или огромных змей, тащат свои жертвы в уединённые пещеры; то превращаются в воронов, чтобы выклёвывать глаза у виновных; то в летучих драконов, уносящих кричащих, вопиющих, окровавленных грешников на своих спинах, чтобы потом низвергнуть их в серные горящие озёра. Вот тучи саранчи, гигантских скорпионов, вид которых ужасен, запах вызывает тошноту, а легчайшее прикосновение производит судороги; вот страшные чудовища с разверстой пастью, потрясающие гривами, раздробляющие своими челюстями осуждённых, а потом извергающие их целыми, потому что бессмертны.
Эти демоны своими формами напоминают богов Тартара и идолов, которых обожали финикияне и другие язычники, живущие в соседстве с Иудеей ¹². Эти демоны действуют не случайно; каждый имеет своё назначение и своё дело, зло, которое они творят в аду, находится в соотношении со злом, которое они внушали людям на земле. ¹³ Осуждённые испытывают наказание во всех своих чувствах и во всех органах, потому что согрешили всеми органами; так, обжоры будут наказаны демонами обжорства; лентяи - демонами лености; прелюбодеи - демонами блуда и т.д. столькими способами, сколько есть способов грешить. Они, сгорая, будут чувствовать холод, а замерзая, изнемогать от жара; будут в одно и то же время жаждать отдыха и желать движения; вечно чувствовать голод и жажду, испытывать усталость хуже, чем раб к концу дня; болеть хуже умирающих; будут изломаны, избиты, покрыты ранами, как истинные мученики, - и это не кончится никогда.
Никогда ни один демон не откажется исполнять свою ужасную миссию, они все в этом отношении хорошо дисциплинированны и верно исполняют свой долг мести, принятый ими на себя, иначе, что бы сталось с адом? Наказуемые отдыхали бы, пока их палачи ссорились бы между собою или сами отдыхали. Но нет отдыха одним, нет ссор между другими, как бы злы ни были и какое бы их ни было количество, они отлично понимают друг друга и действуют вполне согласно. Никогда не было на земле нации, более покорной своим властелинам, армии более послушной своему начальнику, монастырской общины более смиренной перед своим настоятелем. ¹⁴
Мало известны низшие разряды демонов, этих низменных духов, из которых составлены легионы вампиров, жаб, скорпионов, воронов, гидр, саламандр и других бессменных гадов, из коих состоит фауна адских областей. Но известны имена нескольких князей, повелевающих этими легионами, между прочими Бельфагор - демон сладострастия, Аббадон, или Аполлион, - демон убийства, Вельзевул - демон нечистых желаний и покровитель мух, порождающих тление, Мамон - демон скупости, Молох, Белиал, Ваалгад, Астарод и множество других, и над ними их всеобщий глава, мрачный архангел, который на небесах носит имя Люцифера, а в аду - Сатаны.
Вот вкратце описание ада, рассматриваемое с точки зрения физической природы и физических мучений, испытываемых там осуждёнными. Откройте писания Отцов Церкви и древних учёных; справьтесь с нашими благочестивыми легендами, посмотрите на статуи и картины наших церквей, прислушайтесь к тому, что говорится с кафедр - и вы узнаете ещё больше."
§56. Мы, со своей стороны, сопроводим эти картины следующими размышлениями, важность которых всякому понятна:
Воскресение тела - есть чудо: но Бог совершает двойное чудо, давая этому мёртвому телу, уже изношенному преходящими испытаниями жизни, возможность без разрушения противостоять огню в горниле, где расплавились бы даже металлы. Если бы сказали, что душа есть свой собственный палач, что Бог не преследует её, а только покидает её в несчастном положении, которое она сама себе избрала, это можно было бы ещё понять, хотя покинуть на век заблудшее и страдающее существо кажется несовместимым с благостью Создателя; но то, что говорится о душе и муках духовных, никак не может относиться к телу и телесным мукам; чтобы продолжить до бесконечности эти телесные муки недостаточно, чтобы Бог отвёл руку Свою, нужно, наоборот, чтобы он наложил её, чтобы Он действовал, без чего тело не устоит и распадётся. Богословы предполагают, что Бог и совершит после воскресения это второе чудо, о котором мы говорили. Он извлечёт из могил наши бренные тела, какими они были туда положены с их прирождёнными недостатками и повреждениями старости, болезни и порока, и Он отдаст их нам в этом состоянии: дряхлыми, больными и полными нужд, покрытыми всеми язвами, причинёнными жизнью и смертью - и это первое чудо; затем, этим жалким телам, готовым рассыпаться в прах, Он придаст свойства, которых они никогда не имели и это - второе чудо. Он даст им бессмертие, тот самый дар, который Он в гневе Своём (вернее, в милосердии) отнял у Адама при выходе его из Эдема. Когда Адам был бессмертен, он был неуязвим, а когда он перестал быть неуязвимым, он стал смертен.
Воскресение, стало быть, не восстанавливает нас в физическом состоянии первого человека, ни в физическом состоянии человека греховного. Это воскресение наших слабостей, с прибавлением ещё новых, бесконечно более ужасных. В значительной мере это как бы новое сотворение, и значительно более ужасное, чем всё, что способно представить наше воображение. Как будто Бог передумал и, чтобы прибавить к душевным мукам муки телесные, которые могли бы длиться вечно, Он вдруг изменяет законы, Им Самим определённые от начала веков, воскрешает больные и истлевшие тела и соединяет их разрозненные элементы, сами собой готовые распасться. Против всех законов Природы Он поддерживает вечную жизнь в этом живом разложении и бросает его в огонь не для того, чтобы очистить, но чтобы сохранить его таким, каково оно есть, и такую-то плоть, подверженную болезням, страдающую, горящую, ужасную, Он делает бессмертной!
Это чудо словно бы превращает Бога в одного из адских палачей, потому что, если в своих духовных страданиях грешники могут пенять лишь на самих себя, то страданиями этого рода они уже обязаны исключительно Ему. Богу словно бы недостаточно было после смерти предоставить души их собственной совести, раскаянию и тоске с сознанием потерянного счастья. По учению теологов, Бог будет разыскивать их в этой вечной ночи, на дне мрачной бездны, не для того, чтобы утешить и успокоить их, но чтобы одеть в отвратительные, заражённые тела, которые никогда не уничтожаются, и тогда покинет их навсегда.
Он даже не покинет их, поскольку ад так же, как небо и земля, существует благодаря постоянному воздействию Его воли. И как только Он лишит его Своей поддержки, ад неминуемо исчезнет. И так Его рука будет бесконечно находиться на осуждённых, чтобы помешать прекращению огня и растлению их тел, желая, чтобы эти несчастные бессмертные продолжительностью своих мук способствовали назиданию избранных.
§57. Мы не без основания сказали, что христианский ад превзошёл своими ужасами языческий. Действительно, в Тартаре мы видим виновных, мучимых совестью, непрестанно видящих свои преступления и свои жертвы, напрасно бегущих от пронизывающего света и от взглядов, которые их всюду преследуют; гордыня там принижена и наказана, все носят на себе печать своего прошлого, все наказаны своими же собственными прегрешениями, так что для некоторых достаточно, если они предоставлены собственной совести и нет надобности прибавлять ещё другие наказания. Но там это тени, т.е. души в их флюической оболочке, подобия их земного воплощения, оне не приняли вновь своей телесной оболочки, чтобы страдать физически от огня, проникающего через кожу и пронизывающего их до мозга костей, и всех иных утончённых способов мучений, которые преимущественно составляют основание христианского ада. Там есть непреклонные, но справедливые судьи, которые назначают пропорционально прегрешениям, тогда как здесь, в царстве Сатаны, все перемешаны в общих мучениях, всё основано на физической, матерьяльной боли, а правосудие и справедливость упразднены.
В настоящее время, конечно, в самой Церкви немало людей здравого смысла, не допускающих буквальное толкование этого учения и видящих в нем аллегорию, но мнение их единично и не составляет закона. Учение о матерьяльном аде, со всеми его последствиями, тем не менее до сих пор составляет догмат веры. ¹⁵
Спросят, конечно, каким образом в экстазе люди могли всё это видеть, если этого не существует? Но здесь не место объяснять все случаи и источники фантастических видений, появляющихся иногда со всеми признаками реальности. Мы скажем только, что экстаз - наименее верный способ откровения, ¹⁶ потому что это крайне возбуждённое состояние не всегда бывает способно к столь полному отделению духа, как то может показаться, и что очень часто в нём отражается влияние предыдущего дня. Мысли, которыми проникнут ум и отпечаток которых сохраняется в мозгу или в периспритальной оболочке, воспроизводятся в усиленном виде, словно в мираже, перемешиваются, переплетаются и выражаются иногда в чрезвычайно странных образах и формах, составляя причудливые картины. ¹⁷ Исступлённые всех религий всегда имеют видения того, во что они веруют; стало быть, не удивительно, что Св. Тереза, сильно проникнутая идеей ада, каким её ей изображали, имела видение, которым соответствует на самом деле не что иное, как простые кошмары. Язычник, сильно верующий, видел бы Тартар и Фурий в нём так же, как Олимп и Юпитера, держащего в руке свои громы.