IX. Проблема типов в биографике 2 страница

принуждает отнюдь не борьба за существование, как ее обыкновенно понимают.

Правда, можно было бы, и даже с достаточным основанием, возразить, что и

малому ребенку, и даже грудному младенцу, приходится осуществлять

психологическое приспособление бессознательного характера, ибо своеобразие

материнских влияний в особенности ведет к специфическим реакциям у ребенка.

Этот аргумент опирается на несомненные факты, но он падает при указании на

столь же несомненный факт, что двое детей у одной и той же матери могут уже

рано обнаружить противоположные типы, без того чтобы в установке матери

можно было отметить хотя бы малейшее изменение. Хотя я ни при каких

обстоятельствах не хотел бы недооценить неизмеримую важность родительских

влияний, но все же это наблюдение заставляет нас сделать вывод, что решающий

фактор следует искать в предрасположении ребенка. Вероятно, в конечном счете

это следует приписать индивидуальному предрасположению, что при возможно

наибольшей однородности внешних условий один ребенок обнаруживает такой тип,

а другой ребенок - другой. При этом я, конечно, имею в виду лишь те случаи,

которые возникают при нормальных условиях. При ненормальных условиях, то

есть когда мы имеем дело с крайними и поэтому ненормальными установками у

матерей, детям может быть навязана относительно однородная установка, причем

насилуется их индивидуальное предрасположение, которое, может быть, выбрало

бы другой тип, если бы извне не вторглись и не помешали ненормальные

влияния. Там, где происходит такое обусловленное внешними влияниями

искажение типа, индивид впоследствии обычно заболевает неврозом, и исцеление

возможно лишь при условии выявления той установки, которая, естественно,

соответствует данному индивиду.

Что же касается своеобразного предрасположения, то об этом я не могу

ничего сказать, кроме того, что, очевидно, существуют индивиды, или

обладающие большей легкостью или способностью, или которым полезнее

приспособляться таким, а не иным способом. Тут дело могло бы сводиться к

недоступным нашему знанию и в конечном счете физиологическим основаниям. К

допущению вероятности таких оснований я был приведен тем наблюдением, что

обращение одного типа в другой может нанести тяжелый ущерб физиологическому

здоровью организма, ибо он в большинстве случаев вызывает сильное истощение.

 

 

Экстравертный тип

 

 

При описании этого и остальных типов необходимо для наглядности и

ясности их изображения отделить психологию сознательного от психологии

бессознательного. Поэтому мы обратимся сначала к описанию феноменов

сознания.

 

а) Общая установка сознания

 

Известно, что каждый человек ориентируется по тем данным, которые ему

передает внешний мир; однако мы видим, что это может происходить более или

менее решающим образом. Тот факт, что на дворе холодно, одному дает повод

тотчас же надеть пальто; другой же, имея намерение закаляться, находит это

излишним; один приходит в восторг от нового тенора, потому что весь свет им

восторгается; другой не приходит от него в восторг, и не потому, что тенор

не нравится ему, но потому, что он придерживается мнения, что предмет

всеобщего восторга отнюдь не заслуживает еще тем самым поклонения; один

подчиняется данным обстоятельствам, потому что, как показывает опыт, ничего

другого ведь и не остается; другой же убежден, что если даже тысячу раз было

так, то тысячу первый случай будет новым, и т. д. Первый ориентируется по

данным внешних факторов; а другой сохраняет свое особое воззрение, которое

вдвигается между ним и объективно данным. И если ориентирование по объекту и

по объективно данному преобладает настолько, что чаще всего самые важные

решения и действия обусловливаются не субъективными воззрениями, а

объективными обстоятельствами, то мы говорим об экстравертной установке.

Если она оказывается привычной, то мы говорим об экстравертном типе. Если

человек мыслит, чувствует и действует - одним словом, живет так, как это

непосредственно соответствует объективным условиям и их требованиям как в

хорошем, так и в дурном смысле, то он экстравертен. Он живет так, что объект

в качестве детерминирующей величины, очевидно, играет в его сознании более

важную роль, нежели его субъективное воззрение. Он имеет, конечно, и

субъективные воззрения, но их детерминирующая сила меньше, чем сила внешних,

объективных условий. Поэтому он совсем и не предвидит возможности

натолкнуться внутри себя на какие-нибудь безусловные факторы, ибо он знает

таковые только во внешнем мире. В эпиметеевском смысле его внутренний мир

подчиняется внешним требованиям, конечно не без борьбы. Однако борьба всегда

кончается в пользу объективных условий. Все его сознание смотрит во внешний

мир, ибо важное и детерминирующее решение всегда приходит к нему извне. Но

оно приходит к нему оттуда, потому что он его оттуда ждет. Эта основная

установка является, так сказать, источником всех особенностей его

психологии, поскольку они не покоятся или на примате какой-нибудь

определенной психологической функции, или же на индивидуальных особенностях.

Интерес и внимание сосредоточены на объективных происшествиях, и прежде

всего на тех, которые имеют место в ближайшей среде. Интерес прикован не

только к лицам, но и к вещам. Соответственно с этим и деятельность его

следует влиянию лиц и вещей. Деятельность его прямо связана с объективными

данными и детерминациями и, так сказать, исчерпывающе объясняется ими.

Она зависит от объективных обстоятельств настолько, что это можно

бывает проследить. Поскольку она не является простой реакцией на раздражения

окружающей среды, постольку она всегда все же бывает применима к реальным

обстоятельствам и находит достаточный и подходящий простор в границах

объективно данного. Она не имеет никаких сколько-нибудь серьезных тенденций

выходить за эти пределы. То же самое относится и к интересу: объективные

происшествия имеют почти неистощимую привлекательность, так что при

нормальных условиях интерес никогда не требует чего-нибудь другого.

Моральные законы деятельности совпадают с соответствующими требованиями

общества и соответственно с общепризнанным моральным воззрением. Будь

общепризнанное воззрение иным - и субъективные линии морального поведения

были бы иными, причем в общей картине психологического habitus'а ничего не

изменилось бы. Но такая строгая обусловленность объективными факторами

отнюдь не свидетельствует о полном или даже идеальном приспособлении к

условиям жизни вообще, как это могло бы показаться. Экстравертному воззрению

такое приноровление (adjustment) к объективно данному должно, правда,

показаться полным приспособлением, ибо такому воззрению иной критерий и

вообще недоступен. Однако с высшей точки зрения вовсе еще не сказано, что

объективно данное при всех обстоятельствах является нормальным. В

историческом или местном отношении объективные условия могут быть

ненормальными. Индивид, приноровившийся к этим обстоятельствам, хотя и

следует ненормальному стилю окружающей его среды, но находится вместе со

всей своей средой в ненормальном положении перед лицом общезначащих законов

жизни. Правда, единичная личность может при этом процветать, но лишь до тех

пор, пока она вместе со всей своей средой не погибнет от прегрешения против

общих законов жизни. На эту гибель единичная личность обречена с такою же

непреложностью, с какою она была приноровлена к объективно данному. Она

приноровилась, но не приспособилась, ибо приспособление требует большего,

чем одно только беспрекословное следование за всеми условиями

непосредственного окружения. (Я ссылаюсь на шпиттелеровского Эпиметея.)

Приспособление требует соблюдения тех законов, которые более общи, чем

местные и временно-исторические условия. Простое приноровление есть

ограниченность нормального экстравертного типа. Своей нормальностью

экстравертный тип обязан, с одной стороны, тому обстоятельству, что он

приноровлен к данным условиям, живет сравнительно без трений и, естественно,

не претендует ни на что, кроме выполнения объективно данных возможностей,

так, например, он выбирает занятие, дающее надежные возможности для данного

места и в данное время; или он делает и изготовляет то, в чем окружающая

среда нуждается в данный момент и чего она ждет от него; или он

воздерживается от всех новшеств, которые не вполне бесспорны или которые в

чем-нибудь выходят за пределы ожиданий его среды. С другой стороны, его

нормальность покоится и на том важном обстоятельстве, что экстравертный

считается также с фактической стороной своих субъективных потребностей и

нужд. Однако это составляет как раз его слабое место, ибо тенденция его типа

до такой степени направлена на внешний мир, что даже самый чувственно

достоверный субъективный факт, а именно состояние собственного тела, часто

недостаточно принимается им во внимание, как недостаточно объективный и

недостаточно "внешний", так что необходимое для физического благосостояния

удовлетворение элементарных потребностей не осуществляется. От этого тело

страдает, не говоря уже о душе. Однако экстраверт обыкновенно мало замечает

это последнее обстоятельство, но тем более оно заметно для его интимного

домашнего круга. Утрата равновесия становится для него ощутимой лишь тогда,

когда начинают обнаруживаться ненормальные физические ощущения. Этого

осязательного факта он не может не заметить. Естественно, что он

воспринимает его как конкретный и "объективный", ибо для характеристики

собственной ментальности у него ничего другого и не существует. У других же

он тотчас усматривает "воображение". Слишком экстравертная установка может

даже до такой степени перестать считаться с субъектом, что последний будет

совершенно принесен в жертву так называемым объективным требованиям, как,

например, в виде постоянного увеличения торгового дела, потому что ведь

имеются заказы и открывающиеся возможности должны быть заполнены.

Опасность для экстраверта заключается в том, что он вовлекается в

объекты и совершенно теряет в них себя самого. Возникающие вследствие этого

функциональные (нервные) или действительно телесные расстройства имеют

значение компенсаций, ибо они принуждают субъекта к недобровольному

самоограничению. Если симптомы функциональны, то благодаря их своеобразной

структуре они могут символически выражать психологическую ситуацию: так,

например, у певца, слава которого быстро достигла опасной высоты,

соблазняющей его на несоразмерную затрату энергии, вдруг, вследствие нервной

задержки, не звучат высокие ноты. У человека, начавшего свою деятельность в

самом скромном положении и очень быстро достигшего влиятельного, с широкими

перспективами социального положения, психогенно появляются все симптомы

горной болезни. Человек, собирающийся жениться на обожаемой и безмерно

переоцененной женщине очень сомнительного характера, заболевает нервной

судорогой глотки, принуждающей его ограничиваться двумя чашками молока в

день, прием которых каждый раз требует трех часов. Таким образом, создается

реальное препятствие, мешающее ему посещать свою невесту, и ему остается

только заниматься питанием своего тела. Человек, который не оказывается

больше на высоте требований торгового дела, созданного и расширенного его

собственными заслугами и трудами до огромных размеров, становится жертвой

приступов нервной жажды, которые доводят его до истерического алкоголизма.

Мне кажется, что самая частая форма невроза у экстравертного типа -

истерия. Классические случаи истерии всегда отличаются преувеличенным

отношением к лицам окружающей среды; другой характерной особенностью этой

болезни является прямо-таки подражательная приноровленность к

обстоятельствам. Основная черта истерического существа - это постоянная

тенденция делать себя интересным и вызывать впечатление у окружающих.

Следствием этого является вошедшая в поговорку внушаемость истеричных и их

восприимчивость к влияниям, идущим от других. Несомненная экстраверсия

проявляется также и в сообщительности истеричных, доходящей подчас до

сообщения чисто фантастических содержаний, откуда и возник упрек в

истерической лжи. Вначале истерический "характер" есть лишь преувеличение

нормальной установки; но в дальнейшем он осложняется привходящими со стороны

бессознательного реакциями, имеющими характер компенсаций, которые в

противовес преувеличенной экстраверсии принуждают психическую энергию при

помощи телесных расстройств к интроверсии. Благодаря реакции

бессознательного создается другая категория симптомов, имеющих более

интровертный характер. Сюда относится прежде всего болезненно повышенная

деятельность фантазии.

После этой общей характеристики экстравертной установки обратимся

теперь к описанию тех изменений, которым подвергаются основные

психологические функции благодаря экстравертной установке.

 

б) Установка бессознательного

 

Может быть, кажется странным, что я говорю об "установке

бессознательного". Как я уже достаточно объяснял, я представляю себе

отношение бессознательного к сознанию как компенсирующее. При таком

воззрении бессознательное так же имело бы установку, как и сознание.

В предыдущем отделе я особенно подчеркнул тенденцию экстравертной

установки к некоторой односторонности, а именно господствующее положение

объективного фактора в течение психического процесса. Экстравертный тип

всегда готов отдать себя (по-видимому) в пользу объекта и ассимилировать

свою субъективность - объекту. Я подробно описал последствия, могущие

произойти от преувеличенно экстравертной установки, а именно на вредоносное

подавление субъективного фактора. Согласно этому же мы вправе ожидать, что

психическая компенсация, соответствующая этой сознательной экстравертной

установке, особенно усилит субъективный момент, то есть в бессознательном

нам придется отметить сильную эгоцентрическую тенденцию. Такое наблюдение

фактически и удается сделать в практическом опыте. Я здесь не вхожу в

обсуждение казуистического материала, а отсылаю читателя к следующим

отделам, где я пытаюсь указать для каждого типа функций характерную

установку бессознательного. Поскольку в этом отделе речь идет только о

компенсации общей экстравертной установки, постольку я ограничиваюсь столь

же общей характеристикой и для компенсирующей установки бессознательного.

Установка бессознательного, успешно восполняющая сознательную

экстравертную установку, имеет своего рода интровертный характер.

Бессознательное сосредоточивает энергию на субъективном моменте, то есть на

всех потребностях и притязаниях, подавленных или вытесненных благодаря

слишком экстравертной сознательной установке. Нетрудно понять - и это должно

было бы стать ясным уже из предыдущей главы, - что ориентирование по объекту

и по объективным данным насильственно подавляет множество субъективных

побуждений, мнений, желаний и необходимых потребностей и лишает их той

энергии, которая, естественно, должна была бы прийтись на их долю. Ведь

человек не машина, которую можно в случае надобности приладить для совсем

иных целей и которая тогда функционирует по-иному, но столь же правильно,

как и раньше. Человек всегда несет с собою всю свою историю и историю всего

человечества. А исторический фактор представляет собою жизненную

потребность, которой мудрая экономия должна идти навстречу. Так или иначе,

но прошедшее должно иметь возможность высказываться и жить в настоящем.

Поэтому полная ассимиляция объекту наталкивается на протест со стороны

подавленного меньшинства, состоящего из того, что было доселе, и того, что

существовало от начала.

Из этого, совершенно общего соображения нетрудно понять, почему

бессознательные притязания экстравертного типа имеют, собственно говоря,

примитивный и инфантильный эгоцентрический характер. Если Фрейд говорит о

бессознательном, что оно способно только "желать", то это в высокой степени

применимо к бессознательному экстравертного типа. Приноровление к объективно

данному и ассимиляция с ним не допускают осознания неподходящих субъективных

побуждений. Эти тенденции (мысли, желания, аффекты, потребности, чувства и

т. д.) принимают, соответственно со степенью их вытеснения, регрессивный

характер, то есть чем менее их признают, тем инфантильнее и архаичнее они

становятся. Сознательная установка лишает их той оккупации энергии, которая

сравнительно находится в их распоряжении и оставляет им лишь ту долю ее,

которую она не может отнять. Этот остаток, обладающий все-таки такой силой,

которую не следует недооценивать, есть то, что следует обозначить как

первоначальный инстинкт. Инстинкт не может быть искоренен произвольными

мероприятиями отдельного индивида; для этого потребовалось бы скорее

медленное, органическое превращение в течение многих поколений, ибо инстинкт

есть энергетическое выражение определенной органической склонности.

Таким образом, от каждой подавленной тенденции в конечном итоге

все-таки остается значительный запас энергии, соответствующей силе

инстинкта, который сохраняет свою действенность, хотя он вследствие лишения

энергии стал бессознательным. Чем совершеннее сознательная экстравертная

установка, тем инфантильнее и архаичнее установка бессознательного. Иногда

бессознательная установка характеризуется грубым, доходящим до бесстыдства

эгоизмом, далеко уходящим за пределы ребяческого. Тут мы находим в полном

расцвете те кровосмесительные желания, которые описывает Фрейд. Само собою

разумеется, что все это является и остается скрытым от взгляда

непосвященного наблюдателя до тех пор, пока экстравертная сознательная

установка не достигает более высокой ступени. Но если дело доходит до

преувеличения сознательной точки зрения, то и бессознательное обнаруживается

симптоматически, то есть бессознательный эгоизм, инфантилизм и архаизм

теряют свой первоначальный характер компенсации и становятся в более или

менее явную оппозицию по отношению к сознательной установке. Это проявляется

прежде всего в нелепом преувеличении сознательной точки зрения, которое

должно служить подавлению бессознательного, но которое обыкновенно

завершается посредством reductio ad absurdum сознательной установки, то есть

полным крушением. Катастрофа может быть объективной, когда объективные цели

понемногу искажаются в субъективные. Так, например, один типограф, начав

простым служащим, в течение двадцатилетнего долгого, тяжелого труда достиг

положения самостоятельного владельца очень крупного дела. Дело расширялось

все больше и больше, и он все больше и больше втягивался в него, понемногу

растворяя в нем все свои побочные интересы. Таким образом дело вполне

поглотило его, и это привело его к гибели; вот как это случилось: в виде

компенсации для его исключительно деловых интересов в нем бессознательно

оживились некоторые воспоминания из его детства. В то время ему доставляло

большое удовольствие писать красками и рисовать. И вот вместо того, чтобы

принять эту способность как таковую и использовать ее в виде

уравновешивающего побочного занятия, он ввел ее в свое деловое русло и начал

фантазировать о придании своим продуктам внешнего "художественного" вида. К

несчастью, фантазии стали действительностью: он фактически начал производить

продукцию согласно своему собственному примитивному и инфантильному вкусу, и

в результате через несколько лет его дело было погублено. Он поступал

согласно одному из тех наших "культурных идеалов", по которому деятельный

человек должен сосредоточить все на достижении одной конечной цели. Но он

зашел слишком далеко и подпал под власть субъективных, инфантильных

притязаний.

Однако катастрофический исход может иметь и субъективный характер, в

виде нервного срыва или заболевания. Он происходит оттого, что

бессознательное противодействие в конечном итоге всегда способно

парализовать сознательное действие. В этом случае притязания

бессознательного категорически навязываются сознанию и производят тем самым

пагубный разлад, проявляющийся в большинстве случаев в том, что люди или не

знают больше, чего они, собственно говоря, желают, и не имеют ни к чему

больше охоты, или же в том, что они хотят слишком многого сразу и имеют

слишком много охоты, но все к невозможным вещам. Подавление инфантильных и

примитивных притязаний, необходимое часто по культурным основаниям, легко

приводит к неврозу или к злоупотреблению наркотическими средствами, как-то:

алкоголем, морфием, кокаином и т. д. В еще более тяжелых случаях этот

внутренний разлад кончается самоубийством.

Выдающаяся особенность бессознательных тенденций состоит в том, что они

по мере того, как сознательное непризнание отнимает у них их энергию,

приобретают деструктивный характер, и притом тотчас же, как только они

теряют характер компенсаций. А теряют они характер компенсаций тогда, когда

они достигают глубины, соответствующей тому культурному уровню, который

абсолютно несовместим с нашим. С этого момента бессознательные тенденции

образуют сплоченную силу, во всех отношениях противоположную сознательной

установке, и существование этой силы ведет к явному конфликту.

Тот факт, что установка бессознательного компенсирует установку

сознания, выражается вообще в психическом равновесии. Конечно, нормальная

экстравертная установка никогда не означает, что индивид ведет себя всегда и

всюду по экстравертной схеме. При всех обстоятельствах у одного и того же

индивида наблюдается целый ряд психологических свершений, где имеет место и

механизм интроверсии. Ведь экстравертным мы называем habitus лишь тогда,

когда механизм экстраверсии преобладает. В таких случаях наиболее

дифференцированная психическая функция имеет всегда экстравертное

применение, тогда как менее дифференцированные функции остаются в

интроверт-ном применении, иными словами: более ценная функция наиболее

сознательна и наиболее полно поддается контролю сознания и сознательному

намерению, тогда как менее дифференцированные функции - менее сознательны и

даже отчасти бессознательны и в гораздо меньшей степени подчинены

сознательному произволу. Более ценная функция является всегда выражением

сознательной личности, ее намерением, ее волей и ее достижением, тогда как

менее дифференцированные функции принадлежат к числу тех событий, которые

случаются с нами. Эти случайности совсем не всегда проявляются в форме

lapsus linguae (языкового ляпсуса), или calami (письма), или других

упущений; они могут быть наполовину или на три четверти намеренными, потому

что менее дифференцированные функции обладают, хотя и меньшей,

сознательностью. Классическим примером тому служит экстравертный чувствующий

тип, который стоит в превосходных отношениях чувства с окружающей средой, но

которому случается иногда высказывать суждения, свидетельствующие о

необычайной бестактности. Эти суждения возникают из его недостаточно

дифференцированного и недостаточно сознательного мышления, которое лишь

отчасти находится под его контролем и к тому же недостаточно отнесено к

объекту; поэтому оно может производить впечатление высшей бесцеремонности.

Недостаточно дифференцированные функции в экстравертной установке

обнаруживают всегда чрезвычайно субъективную обусловленность ярко окрашенным

эгоцентризмом и личным самомнением, чем они доказывают свою тесную связь с

бессознательным. Бессознательное постоянно проявляется в них. Вообще, не

следует представлять себе, будто бессознательное длительно погребено под

целым рядом наслоений и может быть открыто лишь при помощи кропотливого

высверливания. Напротив, бессознательное постоянно вливается в сознательные

психологические события, и притом в столь высокой степени, что наблюдателю

иногда трудно бывает решить, какие свойства характера следует отнести на

счет сознательной личности и какие на счет бессознательной. Особенно трудно

это бывает, когда дело касается лиц, выражающихся несколько обильнее других.

Понятно, что это сильно зависит от установки наблюдателя, постигает ли он

больше сознательный или бессознательный характер личности. В общем можно

сказать, что наблюдатель, установленный на суждение, скорее будет постигать

сознательный характер, тогда как наблюдатель, установленный на восприятие,

будет больше поддаваться влиянию бессознательного характера, ибо суждение

интересуется больше сознательной мотивацией психического свершения, тогда

как восприятие скорее регистрирует чистое свершение. Но поскольку мы в

одинаковой мере пользуемся и восприятием и суждением, постольку с нами легко

может случиться, что одна и та же личность покажется нам одновременно и

интровертной, и экстравертной, и мы не сумеем сначала указать, какой

установке принадлежит более ценная функция. В таких случаях правильную

концепцию можно добыть только при помощи основательного анализа качеств

функций. При этом следует обращать внимание на то, какая из функций всецело

подчинена контролю и мотивации сознания и какие функции носят характер

случайный и непроизвольный. Первая функция всегда более дифференцирована,

чем остальные, которым к тому же присущи несколько инфантильные и

примитивные свойства. Бывает так, что первая функция производит впечатление

нормальности, тогда как последние имеют в себе что-то ненормальное или

патологическое.

 

 

в) Особенности основных психологических функций в экстравертной

установке

 

1. Мышление

 

Вследствие общей экстравертной установки мышление ориентируется по

объекту и по объективным данным. Такое ориентирование мышления ведет к ярко

выраженной особенности. Мышление вообще питается, с одной стороны, из

субъективных, в конечном счете бессознательных источников, с другой стороны,

оно питается объективными данными, которые поставляются чувственными

апперцепциями. Экстравертное мышление в большей степени определяется этими

последними факторами, нежели первыми. Суждение всегда предполагает известное

мерило; для экстравертного суждения значительным и определяющим мерилом

является, главным образом, заимствование у объективных обстоятельств, все

равно, представляется ли оно прямо в виде объективного, чувственно

воспринимаемого факта или же в виде объективной идеи, ибо объективная идея

есть нечто внешне данное и извне заимствованное, даже если она субъективно

одобряется. Поэтому экстравертное мышление совсем не должно быть чисто

конкретным мышлением фактов; оно точно так же может быть чисто идейным

мышлением, если только установлено, что идеи, при помощи которых протекает

мышление, более заимствованы извне, то есть переданы традицией, воспитанием

и ходом образования. Итак, критерий для суждения о том, экстравертно ли

мышление, заключается прежде всего в вопросе, по какому мерилу направляется

процесс суждения, - передается ли это мерило извне, или же оно имеет

субъективный источник. Дальнейшим критерием является направление

умозаключений, а именно вопрос: имеет ли мышление преимущественное

направление на внешнее или нет? То обстоятельство, что мышление занимается

конкретными предметами, еще не доказывает его экстравертной природы, ибо я

мысленно могу заниматься конкретным предметом двояко: или абстрагируя от