Язык как общественный институт

О языке часто говорят как о некоторой способности человека. Мы сами использовали выше этот термин, не уточняя, впрочем, его значения. Вполне возможно, что природа взаимоотношений человека и его языка слишком своеобразна, чтобы этот последний мог получить достаточно четкое определение через некоторую совокупность известных функций. Совершенно недопустимо ут­верждение, что язык человека возник в результате естественных отправлений какого-либо органа, подобно тому как дыхание или ходьба представляют собой, так сказать, естественные отправления легких или ног. Правда, часто говорят об органах речи, но, как правило, добавляют, что основная их функция совершенно иная: через рот вводится пища, через полость носа осуществляется дыхание и т. д. Извилины мозга, в которых пытались усмотреть местонахождение речевых центров, поскольку их повреждения часто были связаны с афазией, возможно, имеют прямое отноше­ние к существованию языка. Но ничто не доказывает, что именно это является их основной и наиболее существенной функцией.

В силу всех этих причин возникла тенденция рассматривать язык в качестве одного из общественных институ­тов, и эта точка зрения действительно обладает несомненными преимуществами: общественные институты порождены условиями жизни общества; в значительной степени это относится и к языку, возникшему главным образом из потребностей общения. Общест­венные институты обладают самыми разнообразными свойствами; они могут получать очень большое распространение и даже, подобно языку, становиться универсальными, но вместе с тем они не идентичны в разных человеческих коллективах. Так, семья, видимо, является одной из характерных форм человеческой общности, но конкретные формы ее существования различны. То же можно сказать и о языке, идентичном в отношении своих функций, но находящем настолько различные проявления в раз­ных человеческих коллективах, что его функционирование оказы­вается возможным лишь в пределах данной языковой общности. Возникшие под влиянием условий общественной жизни институты, не являясь изначальными, не являются и неизменными; они подвержены изменениям, которые могут объясняться разными

потребностями, равно как и существованием других человече­ских коллективов. Далее мы увидим, что все это имеет место при различных проявлениях языка человека, представляющих собой отдельные конкретные языки.

1 — 4. Языковые функции

Однако утверждение, что язык человека является одним из общественных институтов, проливает лишь некоторый свет на природу этого явления. Метафоричное по своей сущности опре­деление языков как инструментов или орудий все же весьма полезно потому, что оно концентрирует внимание на особенно­стях, отличающих язык человека от других его институтов. Существенной функцией этого орудия, под которым здесь подразумевается язык, является коммуникативна я функция: так, французский язык прежде всего есть инстру­мент, посредством которого осуществляется взаимопонимание среди людей, говорящих по-французски. Далее мы увидим, что если все языки с течением времени изменяются, то это прежде всего означает, что они постоянно приспосабливаются к, тому, чтобы наиболее экономичным образом удовлетворять потребности общения данного языкового коллектива.

В то же время не следует забывать, что язык не ограничи­вается выполнением функции, заключающейся в обеспечении всеобщего взаимопонимания. В первую очередь язык является, если можно так выразиться, основанием для мысли, причем правомерно, поставить вопрос, заслуживает ли умственная дея­тельность, протекающая вне языка, право называться мышлением. Впрочем, высказывать суждения на этот счет — дело психолога, а не лингвиста. С другой стороны, человек часто обращается к языку с целью высказаться, выразить свое отношение к тому, что он ощущает, не особенно заботясь о реакции воз­можных слушателей. Тем самым он находит средство утвердиться в собственных глазах или в глазах других людей, отнюдь не. преследуя цели действительно что-то сообщить. Равным образом можно было бы говорить и об эстетической функции языка,_; представляющей значительные трудности для анализа ввиду ее тесной связи с коммуникативной и экспрессивной функциями. Следует помнить, что именно коммуникация, т. е. всеобщее вза­имопонимание, представляет собой главную функцию того орудия, которое называется языком. Примечательно, что в этой связи разговор с самим собой, т. е. использование языка в сугубо экс­прессивных целях, встречает в обществе насмешливое отноше-ние. Тот, кто хочет выразить свои мысли без боязни натолкнуться на подобное отношение, должен подобрать себе такую аудиторию, перед которой он мог бы разыграть комедию языкового общения. Все это указывает на то, что лишь необходимость сделать свою речь понятной может уберечь наш язык от искажений, которые

не замедлили бы возникнуть, не будь такой необходимости. Именно эта постоянно действующая необходимость сохраняет языковой инструмент в хорошем рабочем состоянии.

1—5. Являются ли языки номенклатурами?

Согласно одной довольно наивной, но широко распространен­ной концепции; всякий язык представляет собой перечень слов, т. е. звуковых (или графических) образований, каждое из которых чему-то соответствует: так, в некотором перечне слов, известном под названием французского языка, определенному животному, например лошади, соответствует звуковое образование, пред­ставленное в графике в форме cheval; по этой концепции различия между языками сводятся к различиям в обозначениях: англи­чанин, говоря о лошади, употребит слово horse, а немец —слово Pferd; изучить новый, язык — значит попросту зазубрить новую номенклатуру, во всех отношениях параллельную уже известной. Сравнительно немногие случаи, где этот параллелизм явно нару­шается, объявляются «идиоматизмами» («idiotismes»). Считается, далее, что для образования слов во всех языках используется, как правило, один и тот же набор звуков, так что единственное различие состоит в выборе этих звуков и их расположении в словах. Если речь идет не столько о звуках, сколько о графических терминах, такое мнение поддерживается использованием одного и того же алфавита для самых различных языков: в написаниях cheval, horse, Pferd действительно употреблены буквы одного и того же алфавита — во всех трех словах е; в словах cheval и horse — Л; в horse и Pferd — г и т. д. Правда, когда речь идет о звуковой стороне языка, то обычно замечают, что не все сво­дится к различиям в выборе и расположении одних и тех же элементов; в таких случаях говорят об «акценте»; об «акценте» говорят как о чуждом явлении, которое наслаивается на обычную артикуляцию звуков речи и попытки имитации которого при изучении чужого языка выглядят довольно смешно и почти неприлично.

1—6. Язык —не калька действительности

Представление о языке как о своеобразном перечне осно­вывается на элементарнейшей идее, что весь окружающий нас мир представляет собой нечто априорно расчлененное на кате­гории весьма различных объектов, каждому из которых с необ­ходимостью свойственно соответствующее обозначение в любом языке; если это в какой-то степени и верно в отношении, например, живых существ, то в ряде других случаев положение вещей оказывается иным: так, мы можем считать естественным различие между текущей и нетекущей водой, однако в пределах каждой

из этих категорий существует довольно-таки произвольное деление на океаны, моря, озера, пруды, на различные виды рек, потоки, ручьи. Общность цивилизации привела к тому, что для европейцев Мертвое море — это море, а Большое Соленое озеро — это озеро, но это отнюдь не мешает французам различать два вида рек — fleuves — реки, впадающие в море, rivieres — реки, впадающие в другие потоки. Если взять другую область,' то, например, окажется, что француз посредством слова bois обо­значает лес как место, где растут деревья, как материал, как строевой лес и как дрова, не говоря уже о более специальном употреблении этого слова в сочетании bois de cerf «оленьи рога»; датчанин одним словом trae обозначает дерево как растение и дерево как материал, а также и строевой лес, для обозначения которого употребляется слово-конкурент tommer; но он не станет употреблять этого слова ни в значении «лес», ни в значении «дрова»; в первом случае он употребит слово skov, во втором — braende. Основным значениям французского bois в испанском языке соответствуют слова bosque, madera, 1еnа, в итальянском — bosco, legno, legna, legname, в немецком — Wald, Geholz, Holz, в русском — лес, дерево, дрова, причем каждое из этих слов может обозначать и то, чему во французском соответствуют другие слова, кроме bois; немецкое Wald чаще соответствует француз­скому foret; русское дерево, как и датское trae, обычно соответст­вует французскому слову arbre «дерево». В солнечном спектре француз, как и большинство других европейцев, различает фио­летовый, синий, зеленый, желтый, оранжевый и красный цвета. Однако этих цветов как таковых в спектре нет, ибо последний представляет собой непрерывный переход от фиолетового к крас­ному. Эта непрерывность подвергается в разных языках различ­ному членению. В той же Европе бретонцы и галлы обозначают одним словом glas участок спектра, примерно соответствующий синему и зеленому цветам француза. Наш зеленый цвет часто оказывается поделенным между двумя единицами, одна из которых охватывает ту часть спектра, которую мы именуем синей, тогда как в состав другой входит существенная часть нашего желтого цвета. Наконец, существуют языки, которые удовлетворяются обозначением двух основных цветов, в общем соответствующих двум половинам спектра. Аналогичные выводы могут быть сделаны и в отношении наиболее абстрактных аспектов человеческого опыта. Как известно, слова типа английского wistful, немецкого gemutlich, русского ничего не имеют точного соответствия во французском языке. Но даже и такие считающиеся эквивалент­ными слова, как французское prendre, английское take, не­мецкое nehmen, русское брать, не всегда используются при одних и тех же обстоятельствах, т. е. их семантические сферы, как говорят в таких случаях, не полностью идентичны. Фактически кaждому языку соответствует своя особая организа­ция д а н н ы х о п ы т а. Изучить чужой язык — не значит

привесить новые ярлычки к знакомым объектам. Овладеть язы­ком — значит научиться по-иному анализировать то, что состав­ляет предмет языковой коммуникации.