Очень важное (особенно при рассмотрении проблематики археомодерна) явление в русской философии – это спор славянофилов и западников, который, кстати, абсолютно о том же самом. Во время расцвета Просвещения у нас в XIX веке появились первые поколения непоротых дворян, которое принялось жарко спорить о специфике русской культуры, русской истории, русской традиции, русской религии, русского общества. Наиболее внятные и законченные формы эти споры приобретает с появлением двух интеллектуальных лагерей – спор славянофилов и западников. Этот спор рождается из обнаружения археомодернистической природы русского общества.
И славянофилы, и западники обнаружили, что, имея дело с Россией, они имеют дело с археомодерном. Но Чаадаев и славянофилы сделали из этого два противоположных вывода. Чаадаев – ученик де Местра, одного из самых консервативных мыслителей Европы, носителя жесткой католической керигмы. В российских условиях ученик западного ультраконсерватора становится ультрамодернистом. Вот парадокс: Чаадаев является полноценным настоящим ортодоксальным модернистом и одновременно последователем одного из самых консервативных, если угодно, системообразующих для европейского консерватизма и традиционализма (недаром на него часто ссылается сам Генон).
Жозеф де Местр – крайне правый по европейским стандартам Западе, можно сказать, архаик. Но в России он становится вдохновителем крайне модернистического Чаадаева. То, что для керигматической Европы структура, для бессознательной сновиденческой архаической России – недоступная керигма. Это и есть археомодерн.
Чаадаев говорит: если мы посмотрим на русскую культуру, русскую историю, русское общество, то мы увидим там какую-то полную чушь. Концы с концами нигде не сходятся. Все и государство, и право, и идеология, и религия основаны на многоэтажной лжи, имитации, пародировании, неадекватности, передержках, абсурде. Правильно говорит Чаадаев, он абсолютно прав. Так оно и есть вплоть до нашего времени. Если посмотреть на Россию с точки зрения керигмы, то мы обнаружим сбои в каждый момент. Каждое постановление, каждое правовое и историческое действие, где уже пора бы появиться субъекту и формально предполагающее, что он у нас появился, оказывается блефом. Модерн внедряется, но одновременно проходит мимо.
Начинаем философствовать – философствуем так, что субъект немедленно превращается в целостность, мир «делится надвое», как у Сковороды (первый русский философ), возникают какие-то архаические гностические мифы, Соловьев видит Софию, которая приходит к нему в виде прекрасной женщины, космист Федоров воскрешает мертвых и пытается управлять атмосферными явлениями. Не философия, а настоящий слабо систематизированный бред. Мыслеподражание. Так философствуют коты. Этот бред самоутверждается и развертывается в форме видений наяву, ощущений, испытаний плоти, абстиненции (те же философы-девственники – Соловьев, Федоров) или наоборот – дикой пьяни, разгула и разврата, как у других философов (Серебряного века – Философов, Мережковский, Розанов, Бердяев). Обязательно проявляются крайности – изнурения или наоборот, возбуждения плоти, и все для того, чтобы не кончался этот бред, чтобы плоть, ее пары насыщали произвольно и причудливо функционирующее русское сознание.
Чаадаев первым и еще до появления самой русской классической философии заметил несоответствие русского общества и русского мышления законам европейской керигмы и воскликнул: это кошмар! Для того, чтобы что-то с ним сделать, надо либо переехать на Запад, либо Запад сюда перенести. Так родилось русское западничество.
Чем дальше, тем больше я начинаю понимать, что это ответственное, умное, адекватное направление, так как это люди, которые понимают, что в археомодерне существовать невозможно, отвратительно, что это удушает, стопорит любое начинание, фальсифицирует любую мысль, энтропирует любое деяние, и что эту конфликтность необходимо снять, разрешить. Но…
Но – тут-то и начинаются наши расхождения – западники предлагают снять ее исключительно в пользу керигмы, причем керигмы современной и западноевропейской, в пользу керигмы модерна. Они обосновывают это тем, что другой столь же сильной и претендующей на универсальность керигмы нет, а если у нас и была своя керигма, то мы ее давно утратили. Утратили с началом модернизации России, когда и начался у нас археомодерн. Истоки болезни уходят в эпоху раскола, т. е. в XVII век.
