В программной книге «Европа и человечество» и особенно в рецензии Савицкого на эту работу евразийцы заметили важнейшую вещь: леча русских от археомодерна, мы излечиваем не только русских. Точнее, идея лечить русских – это идея не только лечить русских, это идея лечить весь мир, потому что японцы, китайцы, албанцы, латиноамериканцы, африканцы, индусы нуждаются в аналогичной терапии. Может быть, мы просто яснее, раньше и острее осознали это заболевание, поняли что археомодерн есть болезнь, и, понимая, насколько нам это неприемлемо и отвратительно, мы им стали им заниматься всерьез.
Развивая интуиции славянофилов, евразийцы вплотную подошли к системному описанию проблемы. Запад претендует на то, что нормативы модерна, выросшие на его исторической почве, являются универсальными законами и всечеловеческими критериями развития. Так родилась керигма модерна, претендующая на то, чтобы стать керигмой вообще, нормой универсальной рациональности (mathesis universalis Декарта и Ньютона). Колониальное распространение западных влияний на все остальные страны, культуры и цивилизации мира повсюду порождало археомодерн. Локальные структуры (т.е. культуры, религии, обряды, верования, традиции, социальные и политические системы, хозяйственные формы и т.д.) загонялись в подполье, и чуждая – полупонятая или вообще непонятая – керигма блокировала их естественный и гармоничный выход. Весь мир (за исключением Европы, Запада) заговорил на кукуйском языке и души народов начали невыносимо страдать, гнить от вируса колониального протеза самосознания.
Россия оказалась в таком положении не через прямую колонизацию, как большинство стран Азии, Африки и Латинской Америки, но через культурную колонизацию. Это славянофилы называли «романо-германским игом». Поэтому у России теоретически есть шанс осуществить консервативную революцию в пользу структуры (знаменитый термин «революционный консерватизм» первым предложил именно славянофил Ю. Самарин), сбросить западническую керигму и начать процесс антиколониальной борьбы против европейской керигмы в планетарном масштабе. Не только во имя русских, но во имя самобытности всех культур и народов мира.
Таким образом, в политической философии явления структуры и керигмы, состояние археомодерна, находят свое прямое воплощение.
Археомодерн по-советски
Расцветом археомодерна в России была советская эпоха. Поставив задачу реализовать свои ультрамодернистические проекты, тотально внедрить марксистскую керигму, большевики и справились с этим и не справились. С одной стороны, им это удалось, но… за счет лишения марксизма его рационального содержания. Встает вопрос: что же тогда они внедряли? Если мы внедряем марксизм, и для того, чтобы его внедрить, марксизм перестает быть марксизмом и становится неизвестно чем, сновидением, то что мы делаем?
До определенного момента, на первых этапах сами рациональные носители марксистского дискурса понимали, с чем они имеют дело, где идут на компромисс в понимании (непонимании) основных догм народными массами, где сознательно подстраиваются в прагматических целях под «пережитки», где жестко сталкиваются с формализованным противостоянием. Но постепенно в 30-е эта рефлексия постепенно утратилась, стерлась, испарилась, и в сталинскую эпоху понимание слилось с непониманием. Тогда-то и начался расцвет советского археомодерна.
Вначале большевики строго руководствовались идеей: внедрить сознание бессознательным людям. Были классово сознательные, пролетариат, и остальные – несознательные граждане. В первый период велась настоящая борьба: вот «сознательные» (керигма), а вот «несознательные» (структура). «Ты несознательный» - говорили, и расстреливали. Носителей структуры в первые годы отстреливали, перевоспитывали, трансформировали, одним словом, в покое не оставляли, и критерий сознательности и несознательности был очевиден, вполне рационален и математически выверен.
Но в определенный момент советской истории видно, как это стремление реальной модернизации, желание любой ценой навязать русской структуре марксистскую керигму исчезает. Уставшие коммунисты будто опускают руки: ну, ладно, Бог с ними (черт с ними), с несознательными, не будем.
С этого момента структура свое стала наверстывать: ага, перестали, а я-то вот она! И пошло: Сталин – наш вождь, фараон, Ленина – в мавзолей, Сталина тоже, человека – в космос! Русское сновидение начинает работать, керигма отступает, и к 91-му году от нее не остается вообще ничего!
70 лет марксисты вышибали несознательных граждан из их несознательности, и снова абсолютно несознательный народ, весь до единого. Забыто все, костер из партбилетов тихо догорает в скверике. Все формулы коммунизма от простейших до сложнейших выветрились полностью. Структура голосует уже просто так, «за»: птичка пролетела, пьяный человек прошел, вот, Борис Николаевич, будет у нас царем, нет другого – значит он будет! Структура полностью сгубила марксистскую керигму, но и сама в своем археомодернистском подполье существенно подгнила, попортилась.
Трудовой отдых
Нельзя сказать, что это традиционное общество. Где вы видели такое традиционное общество, которое находится в состоянии перманентного бреда? Традиционное общество имеет свой порядок, распорядок, и даже если угодно свою керигму. Оно, безусловно, имеет нравственные и этические нормативы, рациональные запреты и объяснения.
Может быть, на уровне семьи что-то сохранилось? Но и туда проникла советская модель. Советская семья, хождение на службу, расползающаяся этика, служебные романы и слабовольные дети. Застолья с песнями о Чебурашке.
Типичная фигура советского периода рабочий-алкоголик. Но это не член традиционного общества. Советский человек все время трудится, трезвый или пьяный. И ему кажется, что это нужно.
Он трудится, даже если пьет водку. С каждой рюмкой идет какой-то процесс. В одном документальном фильме «Откуда я такой!» бывший синяк рассказывает, как бросил пить и стал писать авторские песни (чудовищней не придумаешь). Потом построил себе курятник и стал в нем жить. Он говорит корреспонденту: «Я когда пою песню про соседей, про то, что вокруг валяется, про то, как работал на заводе, как ходил в школу, то я чувствую, что в космосе что-то улучшается».
Я думаю, что до песен, когда он просто квасил, еще лучше улучшалось, он просто не помнит. Хлопнул стакан – совсем улучшилось, линии распрямились, цветы распустились.
В археомодерне все чем-то занимаются, работают, не покладая рук, но эта работа чаще всего не дает каких-то ощутимых следов, она энтропийна по определению. Потому, что это – работа сновидений. И как таковая она не приводит к упорядоченности, результатам, необратимым последствиям. Все строится и распадается, как фигуры из воды или песка.
Модерн истерически жаждет необратимости, результатов, накопления, прямых связей между затратами и прибылью, между тем, что на входе, и тем, что на выходе. Архаика полностью саботирует эту жажду, снова и снова насмехается над ней, обволакивая трудовой процесс парами полнейшей бессмысленности. Советский человек работал бездействуя, и бездействовал, работая.
В отместку модерн не дает этой архаической структуре чувствовать себя нормально, терзает ее навязанными неврозами, расстройствами, уколами и укорами остаточного фрагментарного сознания.
Поп-механика
Таким образом, к 80-м годам ХХ века советское общество стало откровенно, фундаментально, чрезмерно, гротескно археомодернистским. До такой степени, что от этого всех стало тошнить.
И тогда появились наследники Чаадаева – Чубайс и Гайдар.
Это были правильные люди, еще правильнее их была Новодворская. Она выглядит так по-сумасшедшему, потому что страна сумасшедшая. Это она нормальная, а мы - ненормальные. Нам кажется, что она совсем никуда, на самом деле, все наоборот. Она говорит, обращаясь к народу: «Друзья, вы мешаете процессу работы керигмы, вас надо истребить, вы просто ничего не понимаете». Она все говорит абсолютно правильно. Чем разумнее керигматический дискурс, тем большей глупостью в условиях археомодерна он кажется.
Жириновский – человек, над которым все смеются. Этот человек говорит абсолютно рациональные вещи, все время. Они выглядят смешными, потому что смешен не он, а мы сами.
Сережа Курехин, тоже любил поступать так. Но он уже сознательно менял все вещи местами. Когда к нему приходили заведомо хихикающие люди со ртом до ушей, то он им рассказывал совершенно спокойно про законы термодинамики – строго по институтскому курса, без каких-либо иронических отклонений, но они хохотали сами по себе. А иногда наоборот говорил с серьезным видом абсолютную чушь и все кивали: «Да, правильно, точно замечено», – соглашалась Алла Борисовна и невысокий нанотехнолог, герой путинских премий портной Юдашкин. – «Сережа-то неглупый мужик, наверное, поначитался книг». А говорил он им в это время полную ахинею. Почему? Да потому что Курехин, понимал (или по меньшей мере догадывался), что в археомодерне вообще нет субъекта с его верификационными моделями, структурами; нет вообще рассудочно-волевого начала. Рассудок или что-то подобное есть, но без субъекта. Есть и воля, но скорее работа желаний, чем воля. Курехин вполне мог доказать это и в беседе с рок-музыкантами (дебилами по определению) и с академиком Лихачевым (дебилом статусным).
