Сказка про ящера, правителя трех миров

(Начало)

Жил да был ящер, жестокий правитель города Цянь. Он был похож на человека, но тело его было покрыто тяжелой зеленой чешуей, а на голове торчали какие-то нити, как бубенцы на шля­пе. Сам ящер говорил, что это зубцы врожденной короны, а люди шептались, что это антенны для связи с бесовской силой. Как бы то ни было, он издавна правил своим городом, живя во дворце по­среди него. Судьба человека в этом городе была незавидной. Каж­дый день на площади кого-то казнили. Каждый год ящер женил­ся на новой девушке, устраивая для этого специальный праздник на той же городской площади. Понятно, что невеста до следующе­го года не доживала.

Механик И Чин прибыл в город как раз накануне такой свадьбы. Двести дворников отмывали до блеска городскую пло-

щадь. В темном городе горело лишь несколько окон. И Чина схва­тили и доставили к ящеру почти мгновенно.

- Кто ты и откуда? - облизнулось жестокое чудовище.

- Я - механик И Чин, - объяснил пришелец. - Я поднимаю слабых и успокаиваю сильных.

Ящеру понравился ответ, и он стал по обыкновению играть с тем, кого прочил себе на ужин. Он облизнулся и сказал:

- Удиви меня своим искусством, мастер, и я подарю тебе бес­ценный подарок - твою собственную жизнь!

- Хорошо, - сказал мастер и скинул мешок.

Во мгновение ока он выстроил на полу макет города Цяня.

- Ух ты! - заволновался ящер. - Но для меня самое глав­ное - это люди!

- Держи! - крикнул мастер и бросил в город пригоршню сол­датиков. Они быстро разбежались по улицам и подворотням.

- Ой, кто это? - удивился ящер.

- Это твои новые подданные, - объяснил И Чин. - Попро­буй поиграть с ними, и ты поймешь, что они лучше старых.

Ящер, никогда не игравший в солдатиков, опустился на пол и самозабвенно погрузился в игру. Она и вправду нравилась ему больше старой: солдатики были послушнее людей, и убивать их можно было без счета.

Утро застало ящера на полу, в пылу очередной баталии, и когда за ним явились свадебные генералы, он прогнал их, а затем приказал запереть все двери своего дворца.

С того дня жители города Цяня уже не видели ящера. Они долго не верили своей рухнувшей с неба свободе; но наконец со­брали свои пожитки и покинули город своего детства. Самые сме­лые перед тем карабкались на стены дворца, чтобы через окно уви­деть ящера, игравшего в солдатики.

* * *

Давно исчез хитрый механик И Чин; давно обезлюдел город Цянь. Но вот во дворец к ящеру явилась молодая девушка. Ящер, уставший от игр, открыл ей дверь; он улыбался. Пришедшая де­вушка была его последней невестой, но он не узнал её.

- Я пришла отомстить тебе за оскорбление, - сказала девуш­
ка. - Ты променял нас - и меня! - на солдатиков.

Она вытащила нож и ударила ящера в сердце.

Это было время линьки, когда чешуя была мягкой. Нож во­шёл будто в масло, и прежде бесчувственное сердце стало крово­точить. Девушка бросила нож и убежала.

Ящер пошёл вслед за ней. Из приоткрытого сердца капала кровь, а в ответ в сердце входили простые чувства. Наверное, они и раньше там жили, но ящер их почему-то не замечал. Он долго шёл, покинув родной город; кровь капала реже, а чувства тесни­лись в его груди всё сильнее и сильнее. Больше всего было боли и стыда за то, что он сделал; и была ярость на людей, что они дове­ли его до этого; и было много любви - но к кому и к чему, ящер и сам не знал. Он вообще поражался своим чувствам, как будто это были звезды в середине дня.

Трансформация - любимый сюжет психотерапевтов. Он яв­ным образом пресуппозирует превращение одного существа в дру­гое, а неявным - изменение «формы» с сохранением некоего «со­держания». Об этом свидетельствует латинское имя - транс-фор­ма; но и по-китайски соответствующая гексаграмма, название ко­торой обычно переводят словом «смена», основным своим значением имеет кожу, которую сбрасывает змея при линьке. Опять-таки изменение формы при сохранении содержания.

Так Иван, искупавшись в кипящем молоке, омолаживается и становится «писаным красавцем». Кипящее молоко, надо пола­гать, старую кожу не милует. Так лягушка, сбросив шкурку, пре­вращается в принцессу. Этих образов в сказках не счесть, и они действительно очень часто связаны с кожей или с одеждой. То есть с тем, что придает человеку «форму».

* * *

Вся череда перемен, которым посвящена И Цзин, по большо­му счету, представляет собой лишь колебания и превращения форм. На это намекает комментарий: «Великий человек подвижен, как тигр. И до гадания он уже владеет правдой». Форма, таким

образом, - лишь одно из дел, одно из проявлений «великого чело­века». А трансформация ведет к проявлению «внутренней прав­ды», на которой усиленно настаивает комментарий к этой гекса­грамме, начиная с основного: «Если до последнего дня будешь по­лон правдой, то будет изначальное свершение и благоприятная стойкость». И далее: «Владея правдой, изменишь судьбу».

Сказки очень часто именно настаивают, что форма не есть содержание, а часто совершенно противоположны друг другу. Все эти образы безобразного чудища, которое превращается в принца, мерзкой жабы, которая превращается в прекрасную принцессу, и прочие-прочие-прочие - буквально твердят об этом законе измен­чивости форм. Трансформация же обычно является чудом прояв­ления истинной сущности, высвобождения ее из-под «заколдован­ных» уродливых форм. Или - как знать? - сменой масок, как в песне:

Превращенья и обманы, Лилипуты, великаны - Кто придумал, чья вина? Вот опять линяет краска, И опять спадает маска, А за ней еще одна, А под той еще одна, А потом еще, еще, еще, еще...

(Юлий Ким)

* * *

Стоит заметить, что очень часто в на­родных сказках уродство, которое будет трансформировано, прячется в образах зем­новодных (лягушек, жаб) или пресмыкаю­щихся (змей). Наша сказка в этом смысле традиционна: ящер родом из тех же скольз­ких существ. Первая его маска, явленная в сказке, конечно, неприятна: тиран и само­дур. Но сказка учит не доверять первой форме: она вполне может быть «заколдованной», то есть извра­щенной обстоятельствами, воспитанием, чьей-то злой волей или просто стадией роста. Подростки, прямо перед половозрелостью,

иногда бывают удивительно некрасивы: прыщи и прочая. Однако же именно оттуда вскоре вылетит птичка... Способ трансформации в нашей сказке не совсем обычен; он во многом похож на сюжет «возвращения» (№ 24) в детство. Поз­же (потому что трансформация не делается одним махом) это под­крепляется «ударом» кинжала в сердце. Такой удар подобен ска­зочному поцелую Аленушки, слезам Герды над замороженным сердцем Кая или уколу адреналина в сердечную мышцу. Он раз­бивает заклятие, которое, как в сказке про спящую красавицу, спо­собно только «усыпить» героя, но не убить. «Из приоткрытого сердца капала кровь, а в ответ в сердце входили простые чув­ства» - это очень обычная история для современной психотера­пии. Вначале прорывание защит, а потом нахлынувшие потоки новой жизни, берущиеся неизвестно откуда. Хотя мы, вооружен­ные знанием предыдущей гексаграммы «Колодца», знаем откуда. Как говорил дятел из сказки к гексаграмме «Радость» (№ 58): «Внутрях! Чем глубже, тем они вкуснее!»

50. Жертвенник