Я в том месте, которое не могу вспомнить наяву. 4 страница

Я отвечаю не раздумывая.

– Моги-сан!

Услышав эти слова, Коконе тут же опускает голову и прячет лицо. Но я успел заметить выражение на этом лице.

Коконе улыбалась.

 

✵

 

После школы.

Из кухни доносится вопль. Вбежав туда, мы сразу понимаем, что все пошло наперекосяк.

Мы упустили этот супершанс.

Как и было задумано, на кухне Коконе Кирино и Касуми Моги. Нет, правильнее было бы сказать – здесь только что были Коконе Кирино и Касуми Моги.

Кухня вся забрызгана кровью.

Виновница держит окровавленный кухонный нож.

– Кадзу-кун.

Она меня заметила, но выражение ее лица совершенно не изменилось.

– …З-зачем…

Совершенно не укладывается в голове. Зачем ей делать такое?

Моги-сан смотрит на меня, вся в крови. Бесстрастная, как всегда. Но я вижу обвиняющий огонек у нее в глазах.

Ааа, ну конечно. Да. Несомненно, и моя вина есть в том, что случилось.

– Жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить…[5]

Моги-сан бубнит себе под нос безостановочно, словно ругается.

Не хочу это слышать. Хочу закрыть уши. Но не могу даже попытаться. Мое тело перестало мне подчиняться, как только я увидел окровавленное тело Моги-сан. Ее слова вторгаются мне в уши. Я отчаянно пытаюсь не понимать, что значат эти слова. Но бесполезно – слова обрушиваются на меня лавиной, наваливаются, обволакивают все мое парализованное тело.

Моги-сан говорит.

Она произносит слова, которые обвиняют.

– Жить!!

К оглавлению

 

Й раз (2)

– Может, поздновато уже, но я поняла, что ты мне не нужна.

Она наклоняет голову вбок. Видимо, для нее это слишком неожиданно.

– Вообще-то я давно уже заметила, что ты мне мешаешь. Но я не хотела быть жестокой. Все же мы были «подругами».

Только вот теперь мы уже не подруги.

Думаю, она по-прежнему считает меня своей «подругой». До вчерашнего дня мы были настолько близки, что могли делиться своими проблемами в любовных делах. Но я изменилась, я теперь думаю по-другому. Поэтому мы больше не «подруги».

Это не просто моя проблема. Она не в состоянии усомниться во мне, хоть я и изменилась. Даже когда я говорю с ней совершенно не так, как раньше, она не может этого заметить.

…«Никто не может помешать мне меняться».

Таково правило этого мира.

Допустим, в нормальном мире я меняюсь, а все остальные нет. Возьмем вот ее; она считает меня своей подругой. Поэтому если я буду меняться, она заметит, что со мной что-то не так. Это уже не даст мне меняться свободно. Примерно так же, наверно, будет реагировать человек, если кто-то придет после летних каникул, на которых перекрасился в блондина. Если я окажусь в такой среде, где не смогу меняться свободно, мои возможности будут ограничены.

Тогда я не смогу выполнить мое единственное желание – «прожить сегодняшний день, ни о чем не жалея».

Вот откуда это удобное правило.

Да. Этот мир создан исключительно для моего удобства.

И все же –

И все же… что? Не могу думать о том, что будет дальше.

У меня такое чувство, что мне нельзя думать об этом.

Так что я выбрасываю эту мысль из головы и меняю тему.

– Ты никогда не думала, что «любовь» похожа на то, как если пролить соевый соус на белое платье?

Она склоняет голову вбок; похоже, мою метафору она не поняла.

– Представь себе, что ты пролила соевый соус себе на белое платье, представила? Даже когда ты его вытрешь, пятно останется. Оно останется навсегда. И когда ты его потом увидишь, ты вспомнишь: «Ааа, здесь я пролила соевый соус»; и так будет всегда. Пятно не сойдет никогда, и поэтому ты тоже никогда не забудешь.

Я открываю ящик буфета.

– Меня от этого тошнит.

Я крепко берусь за рукоятку кухонного ножа, который лежит в этом ящике.

– Я имею в виду – от того, что такое вот пятно меня сломало.

Я достаю нож из ящика.

Я уже несколько раз пользовалась этим ножом для одной и той же цели. Он здесь самый острый.

Увидев, что я держу нож, она бледнеет.

– Что ты делаешь? – спрашивает она; хотя, держу пари, она более-менее уже догадывается. Но она не может поверить, что я способна это сделать.

– Хочешь узнать, что я делаю? Эхехе…

Знаешь? Мне правда жаль. Скорей всего, я делаю именно то…

– Я тебя отменяю!

…что ты подумала.

Я ***нула ****** кухонным ***ом.

Я пытаюсь не впустить в себя то темное, ранящее чувство, которое сейчас возникнет. Несмотря даже на то, что сопротивляться бесполезно, несмотря даже на то, что для моей цели я должна впитать его сполна, я все же пытаюсь противиться. Потому что я не хочу это чувствовать. Потому что до сих пор я действовала так, словно это чувство мне незнакомо.

Она рухнула на пол и истекает кровью.

Ей явно больно. Какая жалость.

Возможно, я промахнулась. Я должна была **ить ее по возможности безболезненно.

– Знаешь, так промахиваться страшновато. Мальчики могут быть просто нереально сильными, если их загнать в угол. Даже самые худые намного сильней, чем я. Когда тебя бьют с такой силой, это очень больно. Но гораздо страшнее их глаза. Они смотрят на меня, как на мусор. Почему же я снова промахнулась? …Ааа, ну конечно. Я воспользовалась дешевым ножом, просто потому что он классно выглядел. Убить человека такой штуковиной очень трудно, ты знаешь? И очень неприятно. Колоть, резать людей – очень неприятно. Гадко! Меня даже рвало. И еще я плакала, я спрашивала себя, почему я должна делать такие гадкие вещи. Но знаешь? В конце концов, снова и снова происходит одно и то же, потому что человек, о котором идет речь, делает одно и то же. И из-за этого будущее, о котором я мечтаю, никогда не наступит. И что же мне делать, кроме как стереть этого человека? По-другому никак, правда ведь? Разве это не жестоко? Почему я должна делать такие вещи?

Она смотрит на меня бессильным взглядом.

– А знаешь что? Может, мне даже и не нужно было бить тебя ножом. В общем-то, для «отмены» нужно только настроиться правильно. Но знаешь, я не нашла другого способа. Я не могу «отменить» кого-то, кроме как убив его своими руками. Не так-то легко «отменить» человека, этого надо пожелать изо всех сил. Я кладу груз себе на сердце, чувство вины. И потом заставляю себя бежать от этого человека. И только после этого я могу искренне чувствовать, что не хочу больше его видеть – и я его «отменяю». Никто больше не помнит этого человека, что бы там ни происходило.

Она роняет голову на пол, не в силах больше удерживать ее вертикально.

– Я знаю! Это я виновата, да? Я во всем виновата, да? Но скажи мне, что мне делать? …Прости. Ты не знаешь, да? Ааа, зачем вообще я столько говорю? Я знаю. Мне так тревожно, так тревожно, так тревожно, я просто не могу стоять молча. В душе я надеюсь, что ты простишь меня, если я расскажу, зачем я все это делаю. Но я знаю; ты меня не простишь, это невозможно, да? Мне жаль. Мне правда очень жаль. Мне жаль, мне жаль. Прости, что я такая эгоистка. Но знаешь что? Мне ведь самой хуже всех. Я виню себя, и за дело. Я знаю, что поступаю очень плохо. Поэтому, если честно, мне без разницы, что ты обо мне думаешь.

Да с кем я вообще разговариваю?

Впрочем, нутром чую, что все это не имеет значения. Я все равно не обращалась к кому-то конкретному. Вот эту лежащую передо мной девчонку я даже и не считала своей «подругой».

Все равно я одна.

– Н-нет…

И все-таки я не хочу это признавать.

Хотя от этого я лишь сильнее осознаю свое одиночество, я не могу удержаться от крика.

Пожалуйста, приди!

Приди скорее!

– Кадзу-кун!

Интересно, кстати, когда… когда я начала обращаться к нему по-простому? Он так часто за все эти повторы разрешал мне так к нему обращаться, но только всякий раз забывал.

И тут дверь открывается.

Он пришел.

Тот, кто мне нужен больше всех, Кадзуки Хосино, пришел.

Кадзу-кун не в силах произнести ни слова при виде кошмарного зрелища. Рядом с ним стоит эта отвратная девчонка, Ая Отонаси, которая, как паразит, обитает в моей «шкатулке».

– …Наконец-то ты пришел, Кадзу-кун.

Я в шоке от собственных слов.

Насколько же я тупа?

Сколько раз уже Кадзу-кун обманывал мои ожидания? Разве я уже не отказалась от него несколько раз после всех этих предательств?

Это ведь не совпадение, что он сюда пришел. Я сама решила пригласить его, чтобы показать вот это.

И все же в душе я жду от него чуда, потому что он появился в самый нужный момент, совсем как тогда, давно. Я начинаю надеяться, что он вернет меня в настоящий мир.

Вот только – это уже невозможно.

Кадзу-кун смотрит, вытаращив глаза.

– Кадзуки. Я понимаю, что ты чувствуешь. Но ты должен был уже знать.

Эта вездесущая девчонка начинает говорить.

– Что «владелец» – Касуми Моги.

Кадзу-кун переводит свой потрясенный взгляд на лежащую ******.

Как там ее звали? А, ну и ладно. Я забыла. Я даже забыла, когда я это забыла.

– …З-зачем…

Хочешь узнать, зачем я это сделала?

Мне не удается скрыть свое раздражение от тормознутости Кадзуки.

Глядя на него осуждающе, я вываливаю на него свои мысли и чувства.

– Жить…

Недостаточно.

– Жить, жить…

Все равно недостаточно.

– Жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить…

Я просто хочу –

– Жить!!

К оглавлению

 

Й раз (3)

После слов Марии я и сам заметил: на Моги-сан сейчас никакого макияжа. Ну, разумеется, я-то, в отличие от Марии, не привык им пользоваться, так что и заметить мне гораздо труднее.

А косметичка у нее есть.

Почему?

Мария предположила вот что.

…Ей просто стало лень возиться с косметикой.

Я уже точно не помню, но, кажется, Моги-сан изначально уделяла довольно много внимания своей внешности. Однако потом перестала – в «Комнате отмены» ей это было просто незачем. С 1 марта, еще до начала «Комнаты отмены», она к своей косметичке не притронулась.

Моги-сан было лень накладывать макияж и лень просто вынуть косметичку из сумки.

Лишь человек, хранящий воспоминания о более чем 20000 повторов, может таким стать.

А единственный, у кого могут быть такие воспоминания, – «владелец».

Следовательно, девушка, которую я люблю и которая любит меня, Касуми Моги – и есть «владелец».

 

«Мне надо тебе кое-что сказать, Кадзу-кун».

Эти слова мне сказала Коконе по телефону в прошлый, 27754-й раз. А потом она произнесла вот что:

«Касуми втрескалась в тебя!»

Коконе знала, что Моги-сан в меня влюблена. Наверняка Моги-сан поделилась с ней, потому что они были подругами до вчерашнего дня.

Мы хотели выманить Моги-сан.

Но если бы мы сделали это прямо, она, естественно, была бы настороже. Поскольку Мария уже много раз ей проиграла, мы хотели не давать Моги-сан шанса подготовиться, если это вообще возможно.

Поэтому мы решили использовать Коконе в качестве посредника. Мы считали, что она сможет выманить Моги-сан, если будет думать, что я собираюсь признаться Моги-сан в любви.

И в результате – мы убили Коконе.

Вспоминаю слова Моги-сан.

«…Ну как, хочешь со мной встречаться?»

Сколько же раз она мне признавалась? Как давно она в меня влюблена? И если любовь была взаимна, почему…

«Пожалуйста, подожди до завтра».

Почему она так отвечала?

Моги-сан словно и не замечает, что вся в крови, ее лицо бесстрастно.

…Как всегда.

Неужели у нее всегда была такая маска вместо лица? Да нет же. Где-то в уголке моей памяти Моги-сан весело улыбается. Только улыбающаяся Моги-сан кажется мне теперь какой-то нереальной. Для меня Моги-сан – тихая, замкнутая девушка.

Но что если веселая Моги-сан, которая мне кажется нереальной, и есть настоящая?

Куда же делась та девушка по имени Касуми Моги?

– Ее засосало.

Словно отвечая на не заданный мной вопрос, Мария проворчала себе под нос.

– Ее полностью засосало в эти бесконечные повторы, – повторяет она, презрительно глядя на Моги-сан.

Такая мысль когда-то уже приходила мне в голову: человеческая психика просто не в состоянии выдержать такое немыслимое число повторов.

Но Моги-сан прожила один и тот же день 27755 раз.

И вот, повторив его столько раз, она стоит передо мной, вся заляпанная кровью.

– …Это все ты виноват, Кадзу-кун, – произносит она, глядя на меня. – Это ты загнал меня в угол.

– …Моги-сан, что я такого сделал?

– «Моги-сан», – повторяет она, кривя губы. – Я говорила тебе. Я ясно говорила тебе. Я уже сотни раз говорила тебе, скажешь нет?

– Д-да о чем это ты?..

– Я говорила тебе, чтобы ты звал меня «Касуми», скажешь нет?!.

…Я не знаю. Ничего об этом не знаю…

– Я сотни раз тебе говорила, и ты сотни раз соглашался, понял? Но тогда почему? Почему ты сразу же забываешь?

– С этим ничего… нельзя поделать…

– Ничего нельзя поделать?! Скажи же, почему ничего нельзя поделать?!

Моги-сан вопит, как в истерике. Но лицо ее по-прежнему неподвижно.

Должно быть, она забыла, как менять выражение лица, за эти тысячи повторов, потому что ей незачем было это делать. Она уже неспособна нормально смеяться, плакать, сердиться.

– Кадзуки, не слушай ее.

Взгляд Моги-сан отпускает меня и переходит на Марию

– Не обращайся к Кадзу-куну так фамильярно!

– Я могу обращаться к нему, как захочу!

– Не смей! …Почему Кадзу-кун тебя помнит, а меня нет?..

– Моги, ты сама устроила все таким образом. Потому что так легче все повторять.

– Заткнись! Я не хотела так!

Если подумать, в 27754-й раз Моги-сан была напугана, когда увидела, что я вспомнил Марию.

Тогда я был уверен, что она в ужасе от моего странного поведения. Но теперь, когда я знаю, что она «владелец», я думаю иначе: она не сдержала накопившееся раздражение от того, что Марию я запомнил, а ее нет.

– Кадзу-кун…

К тому, что она так ко мне обращается, я тоже не привык.

Наверно, она как-то спрашивала у меня разрешения звать меня «Кадзу-кун», так же как меня просила звать ее «Касуми».

Я, может, это и забыл, но Моги-сан ничего не забывает.

– Кадзу-кун, ты говорил, что любишь меня.

– …Угу. Наверно.

– И я с радостью согласилась! И сказала, что тоже тебя люблю!

– …

Я помню только, что она говорила «пожалуйста, подожди до завтра». И все. Ничего больше не помню.

– Не помнишь, да?

Не могу ей ответить.

– Ты можешь представить себе, как я была счастлива? Все время, все эти повторы я изо всех сил старалась, чтобы ты обратил на меня внимание. Я меняла прическу, я пробовала красить глаза, я пыталась тебе угодить, я разузнала про твои хобби, про то, о чем ты любишь говорить… и знаешь, что было дальше? Случилось чудо! Твое отношение ко мне изменилось. Я поняла, что стала тебе интересна. Когда я тебе призналась, ты меня принял, хотя раньше все время отказывался. Ты даже сам мне признавался. Всякий раз, когда ты это делал, я надеялась. Всякий раз я думала, что нас ждет счастливое «продолжение». Я думала, что эти повторы наконец прекратятся. Но знаешь?.. Кадзу-кун…

Моги-сан безжизненно смотрит на меня.

– …Каждый раз ты забывал.

Не в силах вытерпеть ее взгляд, я опускаю голову.

– Даже когда ты забывал, я надеялась, что в следующий раз ты вспомнишь. Каждый раз, когда ты принимал мое признание, каждый раз, когда сам признавался, я начинала надеяться, снова и снова. Но ты так ни разу и не вспомнил. И я перестала надеяться. Но знаешь, когда тебе признаются в любви, ты просто не можешь не надеяться! В конце концов, чудеса случаются. И поэтому мне всякий раз было больно.

Никак не могу представить себе, чтобы я с ней встречался. Но Моги-сан сделала реальным то, что я не могу представить. Она заставила меня влюбиться в нее. Может, именно поэтому моя память слабо, но все же работает.

Но заполучить меня таким способом оказалось в итоге делом бессмысленным.

Впереди – одна лишь пустота.

Когда она меня заполучает, все тут же и заканчивается.

Все, что ее ждало, – типичнейшая безответная любовь.

Абсолютно безответная любовь, которая остается односторонней, даже если Моги-сан удается добиться моей привязанности.

– И поэтому я поняла, что не хочу больше, чтобы ты мне признавался. Но ты все равно приходил. Ты все равно заявлял, что любишь меня. И я была так счастлива, но боль была сильнее… и у меня не оставалось выбора, кроме как говорить тебе каждый раз вот это.

С губ Моги-сан срываются слова, которые, да, я слышал уже много-много раз.

– «Пожалуйста, подожди до завтра».

Мое сердце сжимается.

Все это время ее слова больше всего ранили ее саму – гораздо сильней, чем меня.

Но почему же тогда она не покончит с «Комнатой отмены»? Ее любовь так и останется безответной. Даже если это не единственная ее цель, она же явно страдает.

– Кадзу-кун… ты понимаешь? Это ты виноват, что мне больно. Все ты, ты, тыыы виноват.

– Что за ерунду ты тут несешь? – раздраженно вмешивается Мария. – Что за безответственность. Ты просто перекладываешь ответственность за свою боль на Кадзуки, потому что не можешь больше терпеть пытку твоей собственной «Комнатой отмены».

– …Нет! Это Кадзу-кун виноват, что мне больно!

– Ты можешь думать что хочешь. Но Кадзуки так не думает. Он тебя даже не помнит. Кадзуки сохранял свои воспоминания исключительно ради своей собственной цели. Вовсе не ради твоего гнилого сердца.

– Откуда… откуда тебе-то это знать?!

– Откуда, спрашиваешь?

Мария выпрямляет спину и усмехается.

– Ответ прост, – небрежно продолжает она затем. – Видишь ли, я следила за Кадзуки Хосино дольше, чем кто-либо в этом мире.

– Что…

Услышав эти ядовитые слова, Моги-сан смотрит потерянно.

Она пытается что-то возразить, но лишь открывает и закрывает рот, не в силах выдавить ни слова.

Я тоже закрываю рот, но по другой причине. В смысле, мне неловко, когда кто-то говорит такие вещи! Серьезно.

– Н-нет, я следила за ним ровно столько же…

– Твое время пустое, – совершенно нелогично отрубает Мария, затем добавляет: – Или ты сама не видишь, насколько пустое твое время? Просто посмотри, чего ты добилась. Посмотри на себя в зеркало. Посмотри на свои руки. Посмотри на пол перед собой.

На лице Моги-сан запекшаяся кровь, скоро она станет черной.

В руке Моги-сан кухонный нож.

У ног Моги-сан труп Коконе.

– Пожалуйста, возражай сколько хочешь. Настаивай, что ты следила за Кадзуки так же долго, как и я. Если ты реально веришь, что твои слова хоть чего-то стоят.

Моги-сан, похоже, в шоке; она опускает глаза.

Я не в состоянии сказать ей что-либо.

– …Хех, хе-хе-хе. Ты следила за Кадзуки Хосино дольше, чем кто-либо в этом мире? Допустим. Наверно, так и есть. Эхе-хе-хе, только что с того? Почему это должно иметь какое-то значение?

Она хихикает, по-прежнему глядя в пол.

– Пфф, мне жаль тебя. В итоге ты все-таки сломалась.

– В итоге?.. Хе-хе… о чем это ты?

Она направила нож на Марию, все еще не поднимая глаз.

– Ты думаешь, я была в своем уме изначально?

Наконец она поднимает голову.

– Дай-ка я расскажу тебе одну занятную вещь, Отонаси-сан! Любой, кого я убиваю, исчезает из этого мира!

Ее лицо бесстрастно, как всегда.

– Поэтому это не имеет значения! Не важно, сколько ты следила за Кадзу-куном, если ты все равно исчезнешь!

Моги-сан сжимает рукоять ножа и бросается на Марию. Я рефлекторно выкрикиваю имя Марии. Но та лишь со скукой в глазах смотрит на Моги-сан, похоже, происходящее ее нисколько не озадачивает. Она с легкостью перехватывает руку, держащую нож, и одним движением выкручивает ее.

– Угг…

Их разница в силе очевидна. Настолько очевидна, что мне неловко, что я выкрикнул имя Марии.

– Прости. Я, знаешь ли, выучила все основные боевые искусства. Прочитать твои неловкие движения не труднее, чем выкрутить руку младенцу.

Кухонный нож вываливается из руки Моги-сан и со стуком падает на пол.

Обезоруженная Моги-сан обалдело смотрит на нож.

– … Не труднее, чем выкрутить руку младенцу?.. – шепчет Моги-сан, не отрывая взгляда от ножа.

– …А-ха-ха-ха.

По идее, ей должно быть больно, но, тем не менее, Моги-сан улыбается.

– Что смешного?

– «Что смешного», она еще спрашивает! Аха… ха-ха, ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА!

Она смеется во весь рот. Только ее окровавленное лицо совсем не выглядит смеющимся. Она смеется, но уголки рта не приподняты. Глаза не прищурены слегка, а, наоборот, широко распахнуты.

Глядя на это зрелище, Мария морщит лоб.

– Ну разумеется, смешно! Ведь ты сравнила захват моей руки с выкручиванием руки младенца! Не кто-нибудь, а ты! Ты, Ая Отонаси! Просто шедевр! Уж если это не шедевр, то что тогда?!

– Совершенно не понимаю, что здесь такого забавного.

– Правда? Ну тогда скажи, ты можешь реально выкрутить руку младенцу?

Я по-прежнему не понимаю, почему ей смешно.

Но у Марии, похоже, нет слов.

– Ну ладно, ты меня схватила. Просто прекрасно. Поздравляю. И? Какая там у тебя цель была?

– …

– Я знаю. Я ведь уже кучу раз слышала. Твоя цель – покончить с этим зацикленным миром, да? Захапать «шкатулку», да? И что ты ради этого собираешься сделать? Тебе надо всего лишь убить меня, и все кончится, верно?

– …Верно.

– Я знаю, что ты владеешь всеми этими боевыми искусствами, Ая Отонаси! Ты сама мне это говорила! Почему же ты… почему же ты ведешь себя так, словно ты меня обхитрила? Разве не смешно? Ты думала, я этого не знаю, или что? Вот ведь неловкость какая! Неловкость, да? Послушай-ка… Я возвращалась в прошлое столько же раз, сколько и ты, поняла? Я отлично тебя знаю! Ты обезоружила меня. Ты держишь мою руку. И что?..

Моги-сан снова смотрит серьезно. Следующие слова она произносит очень тихо.

– Что ты собираешься делать со мной дальше?

– …

Мария молчит.

– О добрая, добрая Отонаси-сан. Ты, неспособная меня убить. Ты, неспособная причинить мне боль. Ты, неспособная даже кость сломать. Ты, такая элегантная, не признающая насилия, ты можешь выкрутить руку ах-какому-слабому младенцу? Нет. Ты не можешь. Конечно же, ты не можешь.

Понятно. Вот почему Мария все время проигрывала.

Если насилие – единственный выход, Мария бессильна. И Моги-сан это знает.

– Подумай хоть разок. Тебе не кажется, что у меня была уже уйма шансов убить и «отменить» тебя? Знаешь, почему я этого не делала, хотя ты мне явно мешала? Ну, во-первых, очень удобно, что ты выручаешь меня при аварии! Но это еще не все. Я заметила еще в первый раз, когда ты узнала, что «шкатулка» у меня, но не смогла меня прижучить.

Мария слушает, стиснув зубы.

­– Ты даже не достойна – быть моим противником.

Когда-то Дайя сказал мне, что «Главгерой» уступает «Новенькой» из-за того, что у него меньше информации.

Но он ошибался.

У «Главгероя»^{Касуми Моги} информации больше, чем у «Новенькой»^{Ая Отонаси}.

– Мне это одно-и-то-же уже надоело, – заявляет Моги-сан нарочито усталым голосом.

– Но, в отличие от всех предыдущих раз, со мной Кадзуки.

– О да. Ну что, попробуем теперь что-нибудь новенькое?

Моги-сан пинает рукоять кухонного ножа. Нож, крутясь в луже крови, подлетает к моим ногам.

– Подбери его, Кадзу-кун.

Подобрать что? Кухонный нож?

Я вновь смотрю на нож.

На нем теперь еще больше крови. Он весь блестит густо-красным.

– Скажи мне… Кадзу-кун. Ты меня любишь? Если да…

Я поднимаю глаза и смотрю, как движутся ее губы.

– … то я убью тебя. Поэтому, пожалуйста, передай мне нож.

…Чего?

Не понимаю. Я знаю, что значат ее слова, но не понимаю, что она только что мне сказала.

– Ты не расслышал? Я сказала тебе передать мне нож, чтобы я могла тебя убить.

Она повторила еще раз. Стало быть, я все правильно услышал.

– Моги, ты спятила?! Разве ты не любишь Кадзуки?! Зачем ты требуешь такого?!

– Совершенно верно. Я люблю его! Но именно поэтому я хочу, чтобы он умер. Разве я не говорила, что это Кадзу-кун виноват в том, что мне больно? Поэтому я хочу, чтобы он исчез с глаз моих. Разве не логично?

Моги сан говорит так, словно это что-то совершенно естественное.

– Как ты думаешь, почему вообще я взяла вашу приманку, хотя знала, что Кадзу-кун тоже придет? А потому что у меня была цель! Я приняла решение. …Я решила убить Кадзу-куна, – выплевывает Моги-сан и кидает на меня взгляд.

– Я могу «отменить» Кадзу-куна, убив его. Он исчезнет. Если это случится, я не буду больше страдать. Я смогу остаться здесь навсегда.

– Моги, что за бред – ухх! А…

Внезапно Мария издает стон и опускается на колени. Она держится за левый бок.

–?.. Мария?

Что-то торчит у нее в левом боку.

…Э? Торчит?

– А… Ма-Мария!

Мария переводит взгляд на то, что торчит у нее в боку. Стиснув зубы, одним движением вытаскивает этот предмет. Вновь стонет от боли. Сердито глядя на Моги-сан, отбрасывает его в сторону.

Я гляжу на крутящийся на полу предмет. Это складной нож.

– Ты была невнимательна. Может, ты и овладела всеми и всякими боевыми искусствами, только от внезапных атак это не спасает. Этот дешевый ножик против мальчишек совсем бесполезен, но для твоего тощего тельца его хватит в самый раз, верно? Как ни жаль, твое телосложение в этом мире остается одним и тем же, сколько бы ты ни тренировалась!

Мария пытается встать, но, похоже, рана очень плохая, и ей не удается. Кровь сплошной струей течет из левого бока.

– Я тоже много чего испытала, знаешь ли. Поэтому решила, что лучше будет иметь его при себе. Я всегда ношу с собой этот ножик.

Моги-сан подходит ко мне и останавливается прямо передо мной. Присаживается на корточки и подбирает лежащий на полу кухонный нож.

– А…

Она сейчас абсолютно беззащитна, но я не могу сделать ничего, кроме как испустить этот звук. Я не в состоянии двигаться, я словно закаменел. Ничего не могу сделать, просто торчу, как гвоздь в полу.

Мое тело осталось где-то там. Мой разум застыл, не в силах принять реальность, которая разворачивается у меня перед глазами.

– Я ведь говорила уже, Ая Отонаси? Те, кто должен исчезнуть, не имеют значения.

Моги-сан приседает перед Марией и поднимает руку с ножом.

И рука идет вниз, без колебаний. Снова и снова. Снова и снова. Пока Мария не перестает дышать.

Мария за все время этой процедуры не унизила себя ни единым стоном.

– Если б ты просто оставалась занозой, как стая мух, которые слетелись на дерьмо, я бы тебя пощадила. Но нет, тебе понадобилось приклеиться к моему Кадзу-куну!

Пожаловавшись так, Моги-сан встает на ноги.

Мария лежит неподвижно.

Моги-сан смотрит на кухонный нож, которым она несколько раз пырнула Марию. Затем швыряет его мне под ноги.

Я невольно кидаю взгляд на нож. На нож, измазанный кровью Коконе и Марии.

– Ну что ж, теперь ты, Кадзу-кун.

Я сажусь на карачки и с неохотой прикасаюсь к ножу. Ощутив скользкую кровь, я тут же отдергиваю руку. Сглатываю слюну и тянусь снова. Моя рука дрожит. Я не могу его взять толком. Закрыв глаза, я все-таки заставляю себя взять его. Снова открываю глаза. От осознания того, что я держу оружие, убившее Коконе и Марию, рука начинает трястись еще сильнее. Я чуть не выронил его. Обхватываю обеими руками, только чтобы унять дрожь.

Ааах, не могу.

Просто не могу ничего сделать этим ножом.

– Ну что ты, Кадзу-кун? Давай… передай мне нож!

Нет, дело не во мне. Никто не смог бы ничего сделать этим ножом.

А значит…

– Кто заставил тебя все это сделать, Моги-сан?

Моги-сан тоже не могла что-то сделать этим ножом. Просто не могла, это невозможно.

Если только ей кто-то не управлял.

Она озадаченно смотрит на меня.

– …О чем это ты? Хочешь сказать, что меня кто-то направлял? У тебя все в порядке с головкой, Кадзу-кун? Этого же просто не может быть, правда?

– Но я влюбился в тебя.

– …Это ты к чему?

– Даже пережив более 20000 повторов, даже когда тебя загнали в угол, ты все равно ни за что бы не сделала такого, Моги-сан. Девушка, в которую я влюблен, ни за что бы не сделала такого!