Разумеется, я не запомнил этот сон, когда проснулся. 4 страница

Да, так и есть –

Когда-то очень давно – я уже признался Моги-сан.

– …Что такое?

– …Прости, ничего.

Я чуть отодвигаюсь от Моги-сан. Она подозрительно приподнимает бровь, но больше ни о чем не спрашивает.

Я возвращаюсь к себе и ложусь грудью на парту.

– …Вот как.

Если подумать, это очевидно. В конце концов, я же повторил этот день уже более 20000 раз.

Я признаюсь Моги-сан. Но тут же забываю. Поэтому я признаюсь вновь. И опять забываю. Пытаясь противостоять «Комнате отмены», я делал признание, которого и делать-то не хотел, снова, и снова, и снова, и снова, и все они тут же вылетали у меня из головы.

И каждый раз я получал ответ, услышать который не хотел больше всего на свете.

Всегда один и тот же. Всегда, всякий раз, один и тот же ответ. Ну а с чего бы ему меняться. Моги-сан не сохраняет своих воспоминаний, потому и отвечает всегда одно и то же.

Этот ответ –

«Пожалуйста, подожди до завтра».

Как жестоко. Потому что – это завтра не наступит.

Собираю всю свою решимость, всю храбрость, которой у меня обычно вовсе нет, натягиваю нервы до предела – и все же мои откровенные слова испаряются, словно их и не было. И затем, вот как сейчас, я снова должен встречать ее, много раз потерявшую память о моих признаниях.

…Понятно. Они не «отменяются».

Они не существовали изначально.

В этом мире изначально ничего не было. Ничего осмысленного нет в этом мире, где все, что происходит, обращается в пустоту. Равно никакого смысла нет в красивых вещах, в уродливых вещах, в шикарных вещах, в рваных вещах, в любимых вещах, в ненавидимых вещах.

Ничего нет. Лишь пустота.

Ускользающая пустота, зовущаяся «Комнатой отмены».

Чувство тошноты. В такой вот среде мне приходится дышать. Ощущаю позыв выдавить остатки воздуха из легких, но не могу, потому что не смогу продолжать жить после этого. Я не могу жить, не дыша. Но если я и дальше буду вдыхать пустоту, мое тело тоже станет пустотой. Я стану пустым, как губка.

Или – для меня давно уже слишком поздно, и я уже пустой?

– Что с тобой, Кадзу-кун? Тебе плохо?

Услышав знакомый голос, я медленно приподнимаю голову, продолжая лежать на парте. Передо мной стоит Коконе, смотрит, хмуря брови.

– Я вспомнила, у тебя же кровь шла из носа на физкультуре, да? Тебе именно из-за этого сейчас может быть плохо, ты в курсе? Если плохо себя чувствуешь, может, проводить тебя в медпункт?

– Нечего о нем тревожиться, Кири. Держу пари, все дело не в крови из носа, а скорее в коленках, на которых он лежал, – произносит Дайя; он тоже подошел к моей парте, а я и не заметил.

– В коленках?.. …А! дошло! Вот, значит, что! Нааадо же, любовная лихорадка…

Коконе ухмыляется и ободряюще хлопает меня по плечу.

– Тыыы! Ты, ты! Не слишком ли это нахально, если учесть, что это ты? Не увлекайся такими взрослыми вещами, как любооовь.

– Поддался на такое примитивное обольщение – просто смешно.

– Н-нет! Я всегда любил…

Моя фраза обрывается на середине. Это была оговорка, во многих смыслах. Во-первых, если бы я закончил, тем самым я бы признался Моги-сан, но главное…

– Ха? Ты ж до вчерашнего дня к Моги относился как обычно, разве нет?

…это была бы неправда.

Фактически я влюбился в нее сегодня. По крайней мере с точки зрения Дайи и остальных это было совершенно неожиданное пробуждение чувства. Потому-то никто не знает о моей долгой любви к ней, хоть она и очевидна по моему поведению.

– Смотри, смотри, Дайя, похоже, этот парень только что признался, что он безответно влюблен в Касуми. Ухихи, – Коконе с ухмылкой пихает Дайю локтем.

– Ага. Если повезет, я смогу этим цирком еще немного насладиться.

– Ухехе… все-таки смотреть шуры-муры других – это так прикольно! Мм, мм. Не волнуйся. Сестричка на твоей стороне! Я буду давать тебе советы и вообще помогать! А если тебя отошьют, я тебя даже утешу! Но если у тебя выгорит, я тебя убью, потому что ты будешь меня раздражать.

– Не беспокойся. Когда эти двое начнут встречаться, я украду ее.

– Уаа, звучит прикольно! Любовные неудачи, запутанные любовные треугольники! Супер!

Жестокие все-таки эти двое, трещат, и им дела нет до моего паршивого состояния.

Хорошо еще, ХХ здесь нет. Если б еще и он тут был, он бы точно не упустил возможность и повел бы разговор так, что он обязательно пришел бы к…

– …Э?

– Мм? В чем дело, Кадзу-кун?

– Ни в чем, просто… Интересно, где он. Прогуливает, что ли?

– О ком это ты? – подозрительно спрашивает Дайя. Странно. Я думал, Дайя после таких моих слов тут же поймет, кого я имею в виду.

– Не догадываешься? Разумеется, я о…

…Эээ, о ком?

А? Погодите-ка! Я… я намереваюсь назвать имя некоего человека. Так почему же я не только имени, но даже лица его вспомнить не в силах?

– …Кадзу-кун? Что с тобой? О ком это ты сейчас говорил?

Я ощущаю тошноту; у меня в глотке как будто что-то полужидкое, вроде слизняка, отчего мне хочется разодрать эту самую глотку. Но мне везет, я все же могу еще испытывать это чувство отвращения. Если бы я это проглотил полностью или выплюнул, ХХ перестал бы существовать.

– Ээй… Кадзу-кун!

Нет проблем. Я могу вспомнить. Я могу вспомнить благодаря этому отвращению.

– …Харуаки.

Так зовут моего друга. Моего товарища, который заявил, что будет на моей стороне всегда.

…Совсем слабая, но все-таки надежда. Надежда на то, что Харуаки просто вылетел у меня из головы почему-то. Но все же я действительно идиот. Этой надежде…

– Эй, Кадзу. Кто такой этот «Харуаки»?

…не суждено было сбыться.

Я стискиваю зубы, пытаясь противостоять гадкому ощущению. Дайя и Коконе явно недоумевают, оба смотрят на меня нахмурившись.

Они оба забыли. А ведь они знали его гораздо дольше, они дружили с самого детства.

Факт, что «Харуаки» больше не существует, впивается в меня безжалостно, и…

– Я иду домой.

…это для меня смертельная рана.

Я встаю, забираю сумку, отворачиваюсь от Дайи с Коконе и направляюсь прочь из класса.

Находиться здесь для меня невыносимо.

Почему Харуаки здесь нет?

Я знаю почему. Знаю. Харуаки был «отменен».

Кем? Это тоже не вызывает сомнений. Он был решительно «отменен» «Главгероем», создателем этой «Комнаты отмены».

Я все понимал неправильно. Я думал, «Комната отмены» нужна для того, чтобы обычная повседневная жизнь могла длиться вечно. Как глупо. Такого просто не могло быть. Повседневная жизнь называется повседневной жизнью, потому что она течет изо дня в день. Если остановить течение реки, поднимается ил, и вода становится черной. Здесь то же самое. Здесь тоже все заиливается.

Ааа, понимаю. Думаю, я уже много раз это замечал. Сколько бы я ни повторял, рано или поздно я всегда это обнаруживал. И тогда я переставал считать Аю Отонаси врагом.

Ая Отонаси уничтожит «Комнату отмены».

И, зная то, что я знаю сейчас, – почему я должен ее останавливать?

Звонок на урок. Думаю, почти все мои одноклассники уже вернулись на свои места.

Именно поэтому, прежде чем выйти из класса, я оборачиваюсь.

Пустая парта. Еще одна пустая парта. Еще одна пустая парта. И вон там еще одна. Ахх… да понял я уже, никого здесь не смущает это огромное количество пустых мест.

 

✵

 

Я, наверно, мог бы догадаться. Но я не думал об этом, потому что не хотел признавать.

Ая Отонаси пришла к выводу, что отобрать у меня «шкатулку» невозможно.

Но изначально было ясно, что прекратить «Комнату отмены» совсем просто, если только известен виновник. Те 20000 с лишним повторов были нужны ей только для того, чтобы заполучить «шкатулку».

Итак… что она предпримет?

Разве это не очевидно?

 

Мои руки-ноги взмывают в воздух, когда на меня налетает грузовик. Такая знакомая правая нога валяется в стороне, зрелище просто невероятно комичное. Я даже умудряюсь смеяться каким-то образом.

– Значит, здесь все и закончится…

Меня «убили». Я позволил себя убить.

– 27753 бессмысленных повтора. И все это время потрачено впустую? Должна… должна признать, что даже я уже устала.

Если быть точным, я еще жив. Но, лежа в луже собственной крови, я знаю. Я умру. Спасения нет. И, конечно же, убила меня она.

– Угг!.. Я потратила такую чертову прорву времени, и что я в результате получила. Никогда не ненавидела собственную беспомощность сильнее, чем сейчас!..

Она бормочет себе под нос с горечью в голосе.

– …Ладно, двинемся дальше. Раз я не смогла добраться до «шкатулки» здесь, придется искать следующую.

Глаза Аи Отонаси больше не видят меня. Да нет – эти глаза не видели меня с самого начала.

С начала и до конца Ая Отонаси смотрела лишь на «шкатулку» во мне.

Это все тоже «отменится»? Нет. Если «шкатулка» под названием «Комната отмены» внутри меня, она разобьется с моей смертью. Как моя плоть разбита грузовиком, так и «шкатулка» тоже уже разбита.

Повторов больше не будет.

Ааа, какая ирония. Если смерть – единственный способ прекратить «Комнату отмены», то это единственное, что было предрешено с самого начала. Все пустое. Этот мир, вне всяких сомнений – продолжится лишь после моей смерти.

Зато теперь наше сражение подошло к концу.

Это была игра в одни ворота, без сюрпризов, но здесь и теперь она подошла к концу.

 

Да… и в этом ты уверена. Правильно, Отонаси-сан?

 

Ты опечалена. Я это чувствую всей душой, Отонаси-сан!

Думаю, это из-за того, что ты обо мне толком не думала все это время. Иначе не было бы такого недопонимания.

Из-за этого и длилось то бессмысленное время.

Послушай, Отонаси-сан. Все было бы совсем просто, если бы ты только подумала. Совершенно невозможно, чтобы такой невыдающийся человек, как я, мог оказаться «Главгероем».

Я хочу сказать ей, но уже не могу. Я даже губами не могу двинуть.

Мое сознание уплывает. Я умираю.

И – ничего не заканчивается.

К оглавлению

 

Интерлюдия