Последовавшая война Ярослава со Святополком описана неоднократно и подробно, что даст нам право сосредоточить внимание на ее психологическом аспекте, которому внимания никто не уделял. Вспомним, что знаток гражданских войн Фарината дельи Уберти утверждал, что на этих войнах каждый боец знает, за что он идет убивать своих земляков и жертвовать собственной жизнью, тогда как в войнах с иноплеменниками все решает ощущение своего и чужого, не требующее участия сознания и воли. Огюстен Тьерри, изучавший войны Меровингов и Каролингов, сделал вывод, что воины Карла Лысого и Лотаря не бездумно подчинялись воле королей, а вкладывали в их имена свое, им понятное содержание, персонифицируя, по обычаям того времени, принцип, который им был действительно дорог. Сочетание принципа и персоны превращалось в символ, ради которого стоило рисковать жизнью, если имелся достаточный пассионарный импульс. Только при этом сочетании войско становилось боеспособным, ибо если шел разговор о выгоде, то каждому, например новгородцу, было выгоднее спать у себя на печи, наевшись ухи из ряпушки и корюшки и запив ее пьяным медом. Если же новгородец покидал домашний уют и шел в поход, то не из шкурных интересов, а потому, что это значило для него нечто большее.
И уж конечно не персоны Ярослава или Святополка увлекали бойцов на битву.
Ведь за Бориса и Глеба не заступился никто. Значит, Святополк и Ярослав стали символами программ, формирующих души, плавящиеся от пассионарного накала. Что Святополк был западником, мы уже знаем; что в войске Ярослава было много язычников, и скандинавских, и славянских, мы догадываемся, но должны себя проверить; а что город Киев был уже православным — ясно и без доказательств. А тогда общественное мнение столицы решало судьбу золотого стола киевского: на нем мог усидеть только тот, кого хотели народ и бояре.
Отметим это и перейдем к анализу событий.
Святополк, сменив Владимира, повернул политический курс на 180+. Он не только помирился с печенегами, но и вступил с ними в союз. Это мероприятие запоздало, ибо среди печенегов уже вели проповедь мусульманские муллы, и дружба с ними не означала для киевлян мира с Византией. Но печенеги прислали на помощь Святополку отряд, на который тот возлагал большие надежды. Однако в бою у Любеча печенеги, отделенные от войска Святополка озером, не могли его поддержать, и новгородцы победили, а Святополк бежал в Польшу к Болеславу I.
Новгородцы вошли в Киев… «и погоре церкви» ««ПВЛ. Ч.I. С.96»». Да‑да, не дома и не лавки купцов, а именно церкви. Это говорит не о позиции князя Ярослава (да вряд ли у него тогда была какая‑либо позиция), а о настроении новгородского войска. Киевлянам такая бесцеремонность понравиться не могла, но набег печенегов в 1017 г. отвлек их внимание, так как город надо было оборонять.
Печенегов отбили, но когда в следующем 1018 г. Ярослав был разбит польским королем Болеславом на Буге, то Киев не оказал ему поддержки, и князь бежал в Новгород «съ 4‑мя мужи» ««Там же. С.97»».
Болеслав и Святополк овладели Киевом, но киевляне не захотели видеть у себя поляков. Польских воинов, разведенных на постой, хозяева домов убивали во время сна. Болеслав счел за благо увести остаток войска домой, а Святополк возобновил дружбу с печенегами.
Если в этой эпопее Святополк не вызывает симпатий, то отношение к Болеславу I Храброму должно быть противоположным. Это был последний паладин древнего славянского единства, разрушенного аварами в конце VI в. С 1002 г. Болеслав I пытался объединить западных славян и противопоставить славянскую державу немецкой империи. Он отогнал немцев за Эльбу и даже взял их оплот — крепость Мейсен (на Эльбе, ниже Дрездена), выгнал из Праги Болеслава III Рыжего (изверга, изуродовавшего своего брата Яромира и стремившегося убить другого брата, Удальрика), а Чехию присоединил к Польше.
Казалось бы, успех достигнут, но чехи и даже язычники‑лютичи предложили свою помощь императору Генриху II против поляков. В 1005 г. соединенные силы немцев, чехов и лютичей оттеснили польские войска, и по договору в Познани Болеслав отказался от своих завоеваний. В 1007 г. война возобновилась, причем инициаторами ее были чехи и лютичи, подбивавшие немцев на поход. Поляки победили и к 1012 г. дошли до Эльбы. Немцы запросили мира. и Генрих II дал в лен (т.е. уступил) Болеславу завоеванные им земли ««Вебер Г. Всеобщая история. Т.VI. С.132‑151»».
Третья фаза войны в 1013‑1018 гг. тоже кончилась славной, но… бесплодной победой поляков. Ни русичи, ни лютичи, ни чехи не хотели объединения с Польшей. Подобно тому, как Лотарь в 840 г. уступил природному закону этногенеза и бросил идею сохранения империи, так сын Болеслава Мечислав, потерпев в 1032 г. поражение от немцев, стал ленником империи. Польша развалилась на части и перестала быть опасной для соседей. Без искренних друзей существовать не может ни человек, ни этнос.
Но в 1018 г. никто не мог предвидеть такого оборота событий. Святополк Окаянный торжествовал в Киеве.
Ярослав был в панике. Он хотел все бросить и бежать в Швецию, но посадник Константин Добрынич приказал изрубить ладьи Ярослава и организовал новый поход на Киев. В 1019 г. в битве при Альте новгородцы разбили печенегов, последних союзников Святополка, ибо от киевлян ему пришлось бежать.
Святополк бежал в Польшу, но умер в дороге, по утверждению летописца, от угрызений совести, вызвавших у него психическую болезнь. Ярослав же сел на золотой стол киевский, и на этот раз церкви не горели.
Братоубийственная война кончилась, и, хотя победа была одержана силами языческой реакции, она повела к торжеству православия. Механизм процесса прост. В языческом Новгороде была инициативная, т.е. пассионарная, группа противников христианства. Именно она бросилась на Киев и погибла под мечами польских рыцарей на Буге и от печенежских стрел на Альте. Оставшиеся в живых получили денежное вознаграждение для себя и хартию, гарантирующую их права, для города. Они остались этим довольны и вернулись домой залечивать раны нанесенные войной. А дети их воспитывались в условиях господства православной культуры, поскольку славянское язычество оказалось изолированным после христианизации Скандинавии.
Конечно, нельзя считать, что такой конец был предрешен. Так не думал сам князь Ярослав, с удовольствием сменивший буйный Новгород на культурный Киев. Но он принял меры, устранив посадника, фактически подарившего ему престол) своего двоюродного дядю Константина Добрынича: «…разгневася на нъ великый князь Ярослав и поточий в Ростов и на 3‑е лето повеле его убити в Муроме на реце на Оце (Оке)» ««Софийская первая летопись; цит. по: ПВЛ. Ч. II. С. 368»». Таким образом, новгородская оппозиция лишилась вождя и «северо‑западная» проблема была решена в пользу гегемонии Киева, а тем самым и православной церкви.
Но оставалась юго‑восточная граница. Там находилось фактически независимое княжество Тьмутараканское, с которым были связаны остатки иудео‑хазар, и печенежский союз, переходивший в мусульманство, т.е. в иной суперэтнос. Эта проблема была не менее грозной, чем северная и западная, так как со стороны Степи Киев был открыт. Посмотрим же, что изменилось в степи за время описанной здесь междоусобной войны.
ИСПОЛЬЗОВАННЫЙ ШАНС
Роль личности в истории — проблема уже решенная. Нет надобности мудрствовать по этому поводу, но использовать добытые результаты следует.
Характер князя Мстислава Владимировича в иных условиях не имел бы никакого значения для судеб народов, но в сложившейся ситуации некоторые черты этого князя способствовали развитию цепочки событий в определенном направлении; а то, что эта цепочка быстро оборвалась, это уже дело случая.
Летописец характеризует Мстислава так: он был толст, румян, с большими глазами, храбр в бою, любил дружину и не жалел для нее ни подарков, ни угощений. То есть он полностью находился в кругу мыслей и чаяний своего окружения.
Да и могло ли быть иначе? Привезенный в Тьмутаракань ребенком, Мстислав был воспитан среди сверстников — жителей веселого торгового города с крайне смешанным населением. Товарищами его детских игр и юношеских забав были не малочисленные славяне, а местные жители, среди которых большинство составляли хазарские евреи, называвшие себя просто хазарами. Подлинные хазары жили за пределами Тьмутараканского княжества — в низовьях Волги, Терека и Дона. Последних стали называть бродниками и, несмотря на то, что они говорили уже на общепринятом славянском языке и исповедовали православие, ни с русскими, ни с евреями не путали ««См.: Гумилев Л.Н. Открытие Хазарии. С.176»». Тьмутараканское княжество было островком среди окрестных степных народов. Нормальным состоянием между теми и другими была пограничная малая война.
Так, в полной безвестности, хотя и без скуки, в смешанном русско‑еврейском обществе прожил до сорока лет простодушный, гостеприимный, храбрый и доверчивый князь Мстислав, пока судьба не подала ему повод прославиться.
Главными противниками его еврейских друзей были касоги — черкесское племя предгорий Кавказского хребта. Видимо, против них строились импровизированные укрепления, способные укрыть стада и выдержать осаду ««См.: Биджиев X. X., Гадло А. В. Указ. соч. С. 12‑13»».
Но для активных действий хазарские евреи привлекали русского князя, бывшего их искренним другом и искавшего богатырской славы.
Мстислав в 1022 г. убил на поединке черкесского князя Редедю, но обошелся с побеж денными милостиво: женил сына Редеди на своей дочери и привлек касогов (черкесов) в свою дружину, состоявшую дотоле из немногих русских выходцев и хазарских евреев. Таким образом, на берегу Азовского моря сложилось минимальное подобие разбитой Хазарской державы, за одним лишь, но очень важным исключением: правитель был набожным христианином.
Победив Редедю, Мстислав воздвиг в Тьмутаракани церковь Богородицы, накануне своей смерти он заложил храм в Чернигове, сын его был крещен.
Короче говоря, соседство с иудео‑хазарами не повлекло смешения русских с евреями. Оба этноса жили дружно, но раздельно. Однако в следующем 1023 г. наступило роковое мгновение, решившее судьбу Тьмутараканского княжества.
Жестокая братоубийственная война на Руси, разразившаяся в 1015 г., после смерти Владимира, между Святополком Окаянным и Ярославом Мудрым, ослабила Русь. После победы над Святополком Ярослав был вынужден заново покорять отпавшие окраины. Племянник Ярослава полоцкий князь Брячислав в 1021 г. взял и ограбил Новгород. Ярослав настиг его и отбил пленных, но война не утихала. Около Суздали поднялись волхвы: «Был мятеж великий», усмиренный только в 1024 г. Отложились вятичи, вновь покоренные только Владимиром Мономахом, и северяне — обрусевшие потомки воинственных савиров. И тогда пришло время действовать Мстиславу.
В 1023 г. «пошел Мстислав на Ярослава, с хазарами и касогами». Согласно летописной манере изложения, инициатива всегда приписывается князю, а влияние советников и давление общественного мнения опускаются. Однако в свете описанной ситуации вернее считать, что на Русь пошли походом хазары и касоги, а чтобы привлечь на свою сторону часть русских, привели с собой Мстислава Владимировича.
Ярослав был в это время в Новгороде, и Мстислав в 1024 г. занял Чернигов, город, стоявший на границе «русской» и «северской» земель ««См.: Древнерусские княжества X‑XIII вв. С. 9 и 63‑64»», но киевляне отказались принять ««См.: ПВЛ. Ч. I. С. 99»» к себе князя с еврейской свитой. Ярослав вернулся из Новгорода с наемной варяжской дружиной. Осенней грозовой ночью у города Листвена скандинавы встретились со степняками и убивали друг друга при свете молний ««См.: ПВЛ. Ч. II. С. 371»».
Мстислав поставил в передовую линию северян, а свою дружину оставил в резерве. Когда же сражавшиеся устали, конница Мстислава ударила по варягам и погнала их, рубя бегущих. Ярослав бежал в Новгород.
Казалось бы, после такой победы Киев и вся Русская земля должны были достаться Мстиславу, но случилось обратное: Мстислав запросил мира. Почему?
Летописец вложил в уста Мстислава слова, якобы произнесенные утром после боя: «Кто этому не порадуется? Вот лежит северянин, вот варяг, а своя дружина цела». Этот возмутительный цинизм показал северянам, что их не освободили, а использовали. В Х‑XI вв. эта манера обращения с союзниками была хорошо известна. Так итильские цари бросали хорезмийских наемников на русов и венгров, а русов — на дейлемитов и греков, не жалея погибших.
Уцелевшие северяне не могли не почувствовать себя оскорбленными, а без их активной помощи Мстислав не мог и думать о захвате Киева.
Но может быть, это была просто бестактность наивного князя, а иудео‑хазары в ней не виноваты? Возможно, но даже если так, то эта бестактность есть плод воспитания в чужой среде, а там перенимание чужих воззрений неизбежно.
Да и не было бы надобности включать в летопись случайную оговорку.
Очевидно, она в свое время прозвучала достаточно громко, как политическая программа.
Итак, победитель Мстислав просил мира у разбитого Ярослава, аргументируя это тем, что Ярослав — старший брат ««На несоответствие летописных текстов обратил внимание Д.С. Лихачев (см.:ПВЛ. Ч. II. С. 325). Отмеченные им трудности не исключают предлагаемого нами объяснения противоречий летописных текстов»». Признание себя «младшим братом» означало подчинение на правах автономии. Так оно и было на самом деле.
Но куда девалась победоносная дружина Мстислава? Касоги (черкесы) покинули его, вернулись в Тьмутаракань и при помощи осетин (ясов) овладели городом ««См.: Лопатинский А.Г. Указ. соч. С.23‑26»». Ярослав в 1029 г. послал войско против ясов и вернул Тьмутаракань ««См.: Мавродин В.В. Образование Древнерусского государства.Л.,1945.С.361»». Мстислав хранил верность великому князю вплоть до смерти в 1036 г., после чего Чернигов и Северская земля воссоединились с Русью. А что делали в это время иудео‑хазары?
БЕЗНАДЕЖНОСТЬ
Нет, попытка создать на месте Руси вторую Хазарию провалилась не из‑за случайного невезения. Личные отношения с храбрым и доверчивым князем не могли восполнить той непопулярности, даже неприязни, которую вызывали иудео‑хазары в киевлянах, еще помнивших поход достопочтенного Песаха. Да и сам Мстислав, оказавшись в Чернигове, увлекся храмостроительством и охладел к еврейским товарищам своей юности.
Предполагаемая реконструкция событий была бы только домыслом, если бы не сохранился документ XI в. — «Слово о законе и благодати» митрополита Илариона. Смысл этого краткого сочинения — в противопоставлении еврейскому «закону», данному для одного только народа, христианского учения о благодати, наводняющей все страны, в том числе Русь. И тут замечает автор:
«Июдея молчит».
Произведение это, видимо, навеяно ситуацией. Когда еврейские войска с русским князем во главе стояли в Чернигове, киевляне вряд ли чувствовали себя спокойно. Отсутствие войны не всегда мир. Прямая антииудейская агитация могла вызвать ответную реакцию, направленную против талантливого христианского автора. Можно думать, что именно поэтому «Слово о законе и благодати» было обнародовано после 1037 г., т.е. по смерти князя Мстислава.
Тогда тема была уже не столь актуальна, но миновала и опасность для автора, ибо еврейским сподвижникам Мстислава пришлось вернуться в родную Тьмутаракань. И все‑таки слово Илариона, тогда простого киевского священника, сыграло свою роль. Оно дало киевлянам направление патриотической мысли, доминанту, формирующую общественное сознание. А это грозная сила. Не перед мечами наемных варягов отступили поборники иудаизма, а перед общественным мнением киевлян и окрестных славян, сделавших выбор в пользу византийского православия, ставшего культурной доминантой для последующих поколений русичей. Для иудейской струи в этой культуре не осталось места. Правда, еврейская колония в Киеве существовала до 1113 г. и даже имела каменную синагогу, но эта колония принадлежала не хазарским евреям‑воинам, а западным, выходцам из Германии, — ростовщикам.
Было высказано предположение, что обострение русско‑еврейских отношений было вызвано попыткой пропаганды иудаизма в Киевской Руси ««См.: Малишевский И. Евреи в Южной Руси и Киеве в Х‑ХII вв.//Труды Киевской Духовной Академии. Т. III. 1878. С. 436‑439»». Вряд ли это правильно, скорее наоборот: «Евреи с чрезвычайным отвращением относились к прозелитизму, и… влияние иудаизма всюду отражалось помимо их прямой деятельности в этом отношении» ««Берлин И. Указ соч. С. 153»». Единственным путем распространения иудаизма был тот, который применялся в Хазарии, — смешанные браки.
Язычники, терпимые к иноверцам, шли на это охотно, но православные священники категорически воспрещали браки с иноверками. Но у евреев был другой, окольный путь, уже испробованный в Испании и Лангедоке: распространять скептицизм и индифферентизм, а тем самым ликвидировать этнокультурную доминанту. Это был принцип «вавилонского столпотворения». В Вавилоне, по легенде, возникло «смешение языков», причем все продолжали говорить по‑арамейски, но придавали словам разные значения. Отличия были в нюансах, но взаимопонимание исчезло, и этнос «рассыпался розно».
Но в Киевской Руси проповедники иудаизма встретили мощное сопротивление развитого и продуманного православного богословия. Их выпады против христианской догматики были давно известны грекам, нашедшим толковые и исчерпывающие опровержения их. Русские священники XI в. греческий язык и византийскую теологию знали, а миряне, отнюдь не глупые и не ленивые, ее понимали.
В своем «Слове» Иларион отводит особое место еврейской неблагодарности. Он пишет, что Христос пришел не только к «погибшим овцам дома израилева», закон которых он не собирался нарушить, но и ко всем народам. Однако иудеи объявили его обманщиком, сыном блудницы, творящим чудеса силою Вельзевула… и замучили его на кресте, как если бы он был злодеем ««См.: Розов Н.Н. Синодальный список сочинений Илариона‑русского писателя ХI в.//Slavia, №32. Прага, 1963.С. 159‑160»».
Вспомним расправы хазарских царей над русскими союзниками, когда после тяжелых боев на южных берегах Каспия те возвращались на Волгу, надеясь найти там отдых и поддержку. Неблагодарность воспринималась славянами как нечто противоестественное и потому омерзительное. Их этнические стереотипы не совпадали ни с иудейскими, ни с норманнскими.
Развивая высказанную мысль, Иларион рассказывает о том, как иудеи в древности убивали своих пророков, чем дает понять, что гибель Иисуса Христа — не случайность, а обычная расправа над праведником, «понеже дела их темна бяху», так как иудеи «не взлюбиша света». И он не без удовольствия констатирует, что «избивающие пророков камнями» были разбиты «до основания» римлянами. При этом он четко отделяет древнейший период — эпоху Авраама, Исаака, Иакова — от эпохи Моисея и царей Иудеи. К первым он относится вполне положительно, а ко вторым — более чем скептически. Отсюда логично вытекает противопоставление «закона», данного только евреям, «благодати», которая осияла все народы Земли. Это вполне законченная и предельно четкая концепция. Очевидно, она была понятна киевлянам XI в., иначе «Слово» не стоило бы писать.
А ведь у иудаизма были шансы на победу. Православие еще не укрепилось на Русской земле. Даже там, где местные культы были сломлены, воцарилось двоеверие, которое не исчезло вплоть до XX в. Но, получив возможность выбора между верой и безверием, русичи, от князей до смердов, выбрали греческую веру, так что иудейская пропаганда, видимо, играла роль катализатора в обращении славян и финно‑угров в православие. Это отнюдь не снижает значения подвига митрополита Илариона, противопоставившего позитивное мировоззрение негативному, т.е. отсутствию всякой веры. Заслуга его не меньше, чем у прославляемых им каганов: Владимира Святого и Ярослава Мудрого. Но для нас важно другое: статистический процесс этногенеза в инерционной фазе, когда выздоровевший от возрастной болезни этнос отбрасывает чуждую ему культуру, противится превращению себя в химеру и тем избегает образования на своей земле антисистсмы. Такова была воля народа, к которому принадлежал Иларион. Его огненные строки сыграли для Древней Руси ту же роль, какую для средневековой Франции одна фраза лотарингской пастушки — «La Belle France!». А ведь из‑за этого простого лозунга Англия проиграла Столетнюю войну.
Однозначное общественное мнение значительнее симпатий или антипатий отдельных князей. Оно исключало не только проповедь иудаизма, но и смешанные браки, которые в языческой Хазарии играли определяющую роль.
Поэтому попытки западноевропейских евреев утвердиться в Киеве было неудачны, а хазарским пришлось ограничиться Тьмутараканью, где они находились под властью русских князей. Но евреи тут попытались найти выход.
Выжидать они умели. И действительно, в события вмешались новые выходцы из Азии — куманы, которых на Руси назвали половцами. Их появление оказалось роковым для печенегов, трагичным для гузов и весьма существенным для русско‑иудейской коллизии.
XIII. НА СТЕПНОЙ ГРАНИЦЕ (1036‑1061)
ПРЕОБРАЖЕНИЕ ПЕЧЕНЕГОВ
Печенеги — ветвь древнего этноса «канг», населявшего страну Кангюй — степь между Иртышом и Аралом ««См.:Грумм‑Гржимайло Г.Е. Западная Монголия и Уральский край. Т. II. Л., 1926. С 119»». Предки их упоминаются в истории при описании хунно‑китайских войн II в. до н.э. ««См.: Гумилев Л. Н. Хунну. С. 131, 170‑173.»». Следовательно, в XI в. их этногенез был в последних фазах, скорее всего в гомеостазе.
Природные условия, а именно климатические, были немилостивы к канглам. Они населяли экстрааридную зону, и поэтому засухи III и Х вв. весьма сильно ударили по их хозяйству. ««См.: Гумилев Л.II. Гетерохронность увлажнения Евразии в древности//Вести ЛГУ. 1966. №6.С.62‑71; он же. Гетерохронность увлажнения Евразии в средние века//Там же. 1966. №18. С.81‑90: он же. Роль климатических колебаний в истории народов степной зоны Евразии//История СССР. 1967. №1. С. 53‑66»» Но они же толкнули часть канглов на переселение в чужие страны. Так, в 889 г. те из них, которые носили имя «пацзынак» (печенег), еще в начале надвигающейся засухи перебрались в Причерноморье, где пережили тяжелое время. Когда же степи вновь зазеленели, овцы нагуляли жир, а кони — силу, печенеги воспрянули вместе с природной средой, ибо при гомеостазе этнос неотделим от биоценоза вмещающего ландшафта. И тогда печенеги начали испытывать культурное влияние соседей, потому что в голодном Х веке степнякам было не до культуры. Но когда в XI в. голод ушел в прошлое, можно было задуматься и над вопросами о смысле жизни и выборе друзей.
Выбор для печенегов был, как и для русов, ограничен тремя вариантами — православием, латинством, исламом, а если все это не подходит, можно остаться верными древней традиции.
В Х в. печенеги были «самыми жестокими и упорными из всех язычников». Так их характеризовал католический миссионер Бруно, окрестивший за полгода (в 1008 — 1009 гг.) менее тридцати печенегов ««См.: Памятники истории Киевского государства. IX‑XII вв. М., 1936. С. 76‑77»». Но в XI в., точнее — после 1010 г., произошло следующее: «после 400 года хиджры случился у них пленный из мусульман, ученый богослов, который объяснил некоторым из них ислам, вследствие чего те приняли его.И намерения их были искренни, и стала распространяться между ними пропаганда ислама. Остальные же, не принявшие ислама, порицали их за это, и дело кончилось войной. Бог же дал победу мусульманам, хотя их было только 12 тысяч, а неверных вдвое больше. И они (мусульмане) убивали их, и оставшиеся в живых приняли ислам. И все они теперь мусульмане, и есть у них ученые, и законоведы, и чтецы корана» ««Куник Л., Розен В. Известия ал‑Бекри и других авторов о Руси и славянах Т.1. С. 58‑60»». Эту же ситуацию византийцы передают без конфессионального оттенка, а просто как вражду между полководцем Кегеном, не раз побеждавшим гузов, и главой печенежского союза Тирахом. Разбитый Кеген бежал со своими сторонниками в Византию, и все они приняли крещение ««См.: Василевский В.Г. Византия и печенеги//Труды. Т.1. СПб., 1908. С. II»». А то, что большая часть печенегов стали мусульманами, подтверждает автор XII в. Гарнати ««См.:Большаков О.Г., Монгайт А.Л. Путешествие Абу Хамида ал‑Гарнати в Восточную и Центральную Европу (1131‑1153).М., 1971.»».
Даты этих событий в источниках отсутствуют, но мы можем внести необходимые уточнения, косвенно сопоставив военную историю с историей изменения режима увлажнения степной зоны. Предпошлем анализу краткую преамбулу.
Повышенное увлажнение для сухих степей — благо, ибо с ним связано увеличение травянистых пространств, составляющих кормовую базу для скота и коней. Это немедленно сказывается на росте военной мощи. Кочевники от защиты своих жилищ и пастбищ переходят к нападениям на соседей, что фиксируется в летописях. И наоборот, в странах влажных, земледельческих постоянные дожди — бедствие, так как злаки не вызревают и гниют в земле.
Следовательно, если повышенное увлажнение охватывает территории, лежащие в полосе между 45 и 30+ северной широты, то для причерноморских степей это оптимальные условия, а для Западной Европы — пессимальные.
В Х в. ложбина атлантических циклонов проходила через междуречье Волги и Оки, что определило подъем уровня Каспия на 3 м. Значит, в Европе дожди орошали лишь северную Шотландию и южную Скандинавию, а Англия, Франция, Италия и Германия наслаждались солнечными днями, когда вызревали и хлеба, и виноград. Но в начале XI в. циклоны стали проходить южнее, что немедленно отметили современники.
"В 1027 г. землю начал опустошать голод, и род человеческий был угрожаем близким разрушением. Погода сделалась до того худа, что невозможно было найти минуты ни для посева, ни для уборки хлеба вследствие залития полей водой. Казалось, что все стихии обрушились и вступили в борьбу друг с другом, а между тем, собственно, они повиновались Божьей каре, наказывавшей людей за их злобу. Вся земля была залита непрерывными дождями до того, что в течение трех лет нельзя было иметь пяди земли, удобной для посева.
Зерновая мера на самых плодородных землях давала не более сам‑шесть. Этот мстительный бич начался на востоке, опустошил Грецию, потом Италию, распространился по всей Галлии и, наконец, постиг Англию. Его удары обрушились на всех без различия. Сильные земли, люди средние и бедняки равно испытывали голод, и чело у всех покрывалось бледностью; насилия и жестокости баронов смолкали перед всеобщим голодом. Если кто‑нибудь хотел продать съестное, то мог спросить самую высокую цену и получил бы все без малейшего затруднения. Почти везде мера зернового хлеба продавалась по 60 золотых солидов; иногда шестую часть меры покупали за 15 солидов. Когда переели весь скот и птиц и когда этот запас истощился, голод сделался чувствительнее, и для укрощения его приходилось пожирать падаль и тому подобную отвратительную пищу; иногда еще для избавления от смерти выкапывали из земли древесные коренья, собирали травы по берегам ручьев; но все было тщетно, ибо един Бог может быть убежищем против Божьего гнева ««Цит. по: Баскин М. «Молот ведьм» как классический образчик средневекового миросозерцания//Шпренгер Я. и Инститорис. Молот ведьм. С. 61‑62»».
То, что было для французов, англосаксов и итальянцев «гневом», для куманов, торков, «черных клобуков» и печенегов оказалось «милостью». Летние дожди способствовали такому росту их военного потенциала, что политика всех кочевников, а особенно печенегов, с 1027 г. изменилась диаметрально.
В 1036 г. печенеги без повода напали на Русь и осадили Киев. До этого 15 лет они жили в мире с русами, и нападение было вполне неожиданным. Тем не менее Киев продержался до прихода Ярослава из Новгорода, с варягами и словенами. Бой произошел на том месте, где ныне стоит храм св. Софии, и продолжался целый день. Печенеги были разбиты и навсегда отошли от русских границ. Зато три набега на Византию в том же году оказались удачными.
Смена веры повлекла перемену в политике. Сколоченное с невероятным трудом политическое равновесие в Восточной Европе рухнуло. Болгария, опустошенная разгромом движения комитопулов (1001‑1019), перестала служить буфером между Византией и печенегами, осмелевшими от ощущения, что сельджуки уже подходят к Византии с востока. Только этим народным подъемом можно объяснить то самоубийственное наступление, которое начали печенеги на северную границу Византии в 1046 г. Прежние энергичные императоры — Никифор Фока, Иоанн Цимисхий и Василий Болгаробойца — справились бы с этим вторжением легче, чем со Святославом, но время было не то, и Константин Мономах, после нескольких тяжелых поражений, в 1031 г. мог видеть передовые отряды печенегов со стен Константинополя.
После этого в течение 40 лет печенеги, осевшие на Балканском полуострове, были для Византии кошмаром. Несколько раз судьба империи висела на волоске.
Гибель подкрадывалась к Константинополю с обоих берегов Босфора, ибо и там и тут были потомки древних туранцев — печенеги и сельджуки. Спасли Византию только половецкие ханы Тугоркан и Боняк, разгромившие печенежское войско при Лебурне в 1091 г. За истекшее время земли печенегов разделили гузы и куманы (половцы). Эти этносы совсем не походили на печенегов, а значит, и отношения с ними были другими. Угроза со стороны стихии ислама для православной Руси и Византии отодвинулась на три века.
КОНЕЦ КАГАНАТОВ
Что такое «конец эпохи»? Современники его ждут, но не замечают, так как он происходит не за несколько дней, а в течение десятилетий. Так, католики с ужасом ждали 1000 г., думая, что придет конец света. Ничего не произошло, и все об этом забыли ««Надо заметить, что категорические предсказания сбываются редко. Римский император Филипп Араб объявил свою столицу «вечным городом», но через 200 лет Рим был разрушен готами и вандалами, а Западная Римская империя, названная в отличие от Восточной (Византии) Гесперией, перестала существовать. Евреи отказались признать Мухаммеда мессией, заявив, что подлинный мессия придет через 500 лет. Мусульмане подождали и, когда ничего не произошло, потребовали обращения евреев в ислам. Тем пришлось спасаться в Испанию и Германию»». Но именно после 1000 г. распалась на две части единая христианская церковь, исчезли последние реликты Великого переселения народов, началась активная война между исламом и «христианским миром» и многое другое, о чем пойдет речь. Современникам мешала аберрация близости, но для нас смена ритмов очевидна.
Занимающая наше внимание эпоха замечательна тем, что тогда одновременно существовали и взаимодействовали суперэтносы всех отмеченных нами возрастов. Самыми старшими были суперэтносы Восточной Европы, сложившиеся во II— IV вв., — русо‑славянский и византийский. Оба они находились в третьей фазе этногенеза, наслаждаясь плодами культуры, взращенными их предками. Несколько моложе были суперэтносы, возникшие в VI‑VII вв., — арабоязычный мир ислама, раджпутская Индия и Китай династии Сун. Их развитие шло более интенсивно, и вследствие этого они также утратили значительную долю способности к сопротивлению, что характерно для третьей фазы.
На подъеме был западноевропейский суперэтнос, проявивший себя тем, что разорвал железный обруч империи ранних Каролингов и создал в IX в. удобные для себя формы бытия: средневековые «нации» и феодальные институты. За 200 лет в нем накопилось столько сил, что он перешел от обороны к активному наступлению на всех направлениях. В Испании в XI в. сломлена мощь арабов, потомки которых были вынуждены пригласить из Африки диких туарегов. В Англии тогда же уничтожен реликт Великого переселения народов — англосаксонское королевство. В Германии началось наступление на славянские племена лютичей и бодричей. В Италии французские нормандцы выгнали мусульман из Сицилии, а византийцев — из Апулии. Но пассионарное напряжение продолжало расти, и на повестке дня были крестовые походы.
В XI в. в Восточной Европе исчезли все четыре каганата. Мы видели, как произошла гибель Хазарии. Несколько иначе сложилась судьба Венгрии — наследницы Аварского каганата. Венгрию погубили не поражения, а победы. За время грабительских походов в Европе мадьярские богатыри набрали множество пленниц: испанок, француженок, немок, итальянок, славянок и гречанок… у всех родились дети. Как известно, малых детей воспитывают матери, а потом сыновья получают мужскую военную подготовку. Так было и здесь, причем общепонятным и военным языком был венгерский. Только говорить на нем стали представители разных этносов, находившихся в фазе пассионарного подъема.
Эти новые венгры не могли любить старых — кочевников и язычников, обидевших их матерей и бабушек. Их число росло с каждой победой и каждым набегом, а в 1000 г. наступил их час. Король Стефан произвел монархическую революцию, т.е. отнял власть у вельмож — старых мадьярских богатырей, запретил древнюю веру и принял католичество. Опорой его были пленные и дети пленниц. Так в XI в. Венгерский каганат превратился в королевство, где население состояло из европейцев, сменивших родные языки на венгерский.
Хуже было в Болгарии. В 1001‑1019 гг. протекала ее последняя война с Византией, превратившаяся в агонию. Как каганат Болгария была уничтожена начисто, а когда она возродилась в 1185 г., это было влахо‑славянское царство с местной культурной традицией.
По‑иному пошла история четвертого каганата — Руси — и сопредельной с ней Степи. И тут торжество христианства было сопряжено с важными событиями и общественными перестройками, совпавшими со сменой фаз этногенеза.
Традиционная ориентация Руси на Византию, давшая столь положительные результаты со времени Ольги и Владимира, при Ярославе Мудром была пересмотрена. Отчасти причина лежала в изменениях внутри самой Византии, где былой твердый порядок сменился расхлябанностью, но, с другой стороны, усилились и окрепли связи с католической Европой, и наконец, этнические процессы внутри Руси толкали правительство к поискам новых решений. В совокупности это повело к изменениям политики, существенным не только для Руси, но и для окрестных этносов — половцев, торков, хазар и хазарских иудеев, а их реакция в свою очередь породила события, отозвавшиеся на всей истории Восточной Европы. Чтобы разобраться в сверхсложной ситуации переломного момента, окинем взглядом все страны, так или иначе связанные с этими событиями.
После смерти Василия Болгаробойцы (1025) его брат Константин VIII, дряхлый самодур, сменил дельных, способных сотрудников своего брата на льстецов и кутил, помогавших ему транжирить средства, выжимаемые с населения в качестве налогов на армию. Чудо еще, что армия иной раз одерживала победы.
Наследницей престола была дочь Константина — 50‑летняя Зоя, трижды выходившая замуж за красавцев, бездарных и бессовестных. Первого — Романа III Аргира — утопили в бане, второй — Михаил IV — умер от стресса, третьего — Михаила V Калафата (Конопатчика) — ослепили, и лишь четвертый — Константин IX Мономах — пережил страшную старуху императрицу (1050) и умер в обстановке всеобщего недовольства и презрения от чумы (1055). Власть перешла к младшей сестре Зои — монахине Феодоре, которая перед смертью в 1056 г. передала престол «старикашке» Михаилу Стратиотику, низвергнутому военной знатью, восставшей в 1057 г. Однако вождь военных Исаак Комнин был пострижен в монахи, а престол перешел к Константину Дуке (1059‑1067), который вернулся к политике своих предшественников: обиранию народа, уничтожению лучших полководцев, чтобы они не стали опасными, награждениям высших чиновников (синклита) и заигрыванию со столичной толпой в поисках популярности.
Само собой понятно, что сила Византии падала, но инерция, накопленная в минувшие полтораста лет, была столь значительна, что катастрофа отодвинулась до 1081 г. и оказалась неокончательной. В инерционной фазе этногенеза возможна регенерация, инициаторами которой в Византии стали провинциалы, не растратившие своей пассионарности вдали от соблазнов столицы. Постоянная война была менее губительна, чем утонченная роскошь.
Из краткого перечисления ничтожеств на престоле понятно, почему Византия уже в начале этой фазы стала терять уважение соседей, в первую очередь русских. В 1043 г. Ярослав Мудрый решил поискать других друзей и предложил Генриху III, королю Германии и императору Священной Римской империи (1039‑1056), руку своей дочери, чем Генрих III не соблазнился ««См.: Пашуто В.Т. Внешняя политика... С.123»».
Тут‑то бы следовало обидеться, потому что было высказано явное пренебрежение Русской державе. Тем не менее Ярослав, забыв, что он «мудрый», начал войну против Византии, ибо на константинопольском базаре в драке убили русского купца. Поход возглавил сын Ярослава — Владимир, потерпевший полное поражение: русский флот был сожжен греческим огнем, уцелевшие ладьи выброшены бурей на берег, где византийская конница заставила сдаться сухопутную армию. Пленники были ослеплены и возвратились домой калеками. Византия была еще слишком сильна для Руси.
Ярослав продолжал искать контакты в Европе. Тогда же, в 1043 г., он выдал свою сестру замуж за польского короля Болеслава, который за это освободил 800 пленных русов. Затем он выдал своих дочерей: Анастасию — за венгерского короля Андрея I, Елизавету — за норвежского короля Гаральда III Гардраду, Анну — за французского короля Генриха I, а сыновей женил: Изяслава — на польской королевне, Святослава — на немецкой графине и только Всеволода — на дочери Константина Мономаха. Перевес в брачной дипломатии был явно на стороне католической Европы.
Церковный разрыв Руси с Византией состоялся в 1051 г., когда Ярослав поставил митрополитом в Киеве русского священника Илариона, уже упоминавшегося выше автора «Слова о законе и благодати». В том же году монах Антоний основал Киево‑Печерский монастырь, ставший впоследствии цитаделью русского православия, тогда как Греческая митрополия базировалась на церкви св. Софии.
Такое изменение княжеской политики не могло быть просто проявлением самодурства правителя. Очевидно, на Руси были антивизантийские настроения, настолько сильные, что они толкнули русских воинов в безнадежный морской поход на Константинополь. Греческий сановник и писатель Михаил Пселл, очевидец событий, считает причиной русского похода 1043 г. «старую вражду».
«Это варварское племя, — пишет он, — все время кипит злобой и ненавистью к Ромейской державе и, непрерывно придумывая то одно, то другое, ищет предлога для войны с нами» ««Михаил Пселл. Хронография/Перевод, вступительная статья и примечания Я.Н. Любарского. М., 1978. С. 95»».
Пселл неправ! Русский корпус варангов (варягов) сражался за православную веру и Византию в Сирии и в Италии с 988 по 1081 г. Симпатии к грекам на Руси были сильны, но в этот переломный год оформились и антипатии. Поэтому следует сделать вывод, что около 1043 г. впервые оформилось движение русского западничества, которое нет‑нет, да и вспыхивало раньше. Как уже было отмечено, первым русским западником был Святополк Окаянный. Но как только выяснилось, что его поддерживают поляки и связанные с ними евреи, а это обнаружилось в 1018 г., при его вторичном воцарении, русские воины, приведшие на престол в Киев Святополка, напали на живших в Киеве евреев и сожгли их дома ««Сведение сохранилось в летописи Длугоша. Цит.по: Берлин И. Указ. соч. С.159»». Киевляне радикально изменили отношение к великому князю и убивали разведенных на постой поляков. Святополку пришлось бежать к печенегам, ибо воины и киевляне ему в поддержке отказали.
Отсюда со всей очевидностью вытекает, что далеко не все киевляне ненавидели греков и обожали католиков. Впоследствии мы встретимся с целой грекофильской партией, избравшей своим вождем зятя базилевса — Всеволода Ярославича, будущего переяславского князя.
Но кто же тогда составлял партию, враждебную грекам? Эта партия была влиятельна настолько, что смогла развязать войну из‑за убийства в драке одного из своих членов, тогда как обычно в таких случаях было принято ограничиваться денежной компенсацией — вирой. Надо полагать, что греки предпочли бы отделаться уплатой виры хотя бы потому, что мобилизация армии и флота стоила дороже. Этот эпизод привлек к себе внимание А.А.Шахматова ««См.: Шахматов Л.А. Разыскания...С.226‑228»» и Д.С. Лихачева ««См.: ПВЛ. Ч. II. С. 378‑379»», отметивших, что инициатива наступательных действий принадлежала не русичам, а варягам, которые и довели русское войско до поражения.
В числе варягов, спровоцировавших бессмысленную и безнадежную войну, назван Ингвар Путешественник. После поражения он покинул русов, выброшенных бурей на берег, и отправился в «Серкланд» ««См.: Мельникова Е.А. Экспедиция Ингвара Путешественника на восток и поход русских на Византию в 1043 г.//Скандинавский сборник. Т. 21. 1976. С. 74‑88»», т.е. Серир на Кавказе, очевидно, решив, что там грабить легче. Около 1043 г. 3 тыс. варангов поднялись с моря по р. Риони и были разбиты грузинами — эриставом Липаритом и царем Багратом IV ««См.: Папаскиви 3.В. «Вараны» грузинской «Летописи Картли» и некоторые вопросы русско‑грузинских контактов в XI в.//История СССР. 1981. № 3. С. 164‑172»». Там ли погиб Ингвар Путешественник или в другом месте — несущественно. Важно другое: с этого времени киевские князья перестали верить в непобедимость варягов и стали избегать конфликтов с греками.
Но были на Руси люди, не любившие ни греков, ни немцев. И было их немало.
Но так как без друзей жить нельзя, то они обращали взоры на восток, где тоже были христиане, и не только несториане. В Мерве в 1048 г. находилась резиденция православного митрополита ««См.: Бартольд В.В. О христианстве в Туркестане в домонгольский период. СПб., 1893. С. 11»», которому подчинялись православные Средней Азии. Эта партия избрала своим знаменем Святослава Ярославича, впоследствии князя черниговского.
Великий раскол церквей 1054 г. изолировал русских западников от католических стран, ибо переход в латинство стал рассматриваться в Киеве как вероотступничество. Но Ярослав, его сын Изяслав и внук Святополк II, нуждаясь в деньгах, покровительствовали киевской колонии немецких евреев, осуществлявших связь киевских князей с католической Европой. Деньги, попадавшие в княжескую казну, евреи получали с местного населения, скорбевшего о том, что евреи «отняли все промыслы христиан и при Святополке имели великую свободу и власть, через что многие купцы и ремесленники разорилися» ««Татищев В.Н. История Российская. Кн. II. М.; Л., 1962. С. 129. Ср.: Кузьмин А.Г. Статья 1113 г. в «Истории Российской» В.Н. Татищева//Вестн. МГУ. История. 1972. № 5. С. 79‑89»». Тот же источник сообщает, что евреи «многих прельстили в их закон» ««Татищев В.Н. Указ.соч. Т.11. С. 129»», но как интерпретировать это сведение, неясно. Скорее всего это навет, но сам факт наличия религиозных споров и дискредитации православия подтверждается древним автором — Феодосием Печерским, который имел обыкновение спорить с евреями в частных беседах, «поелику желал быть убитым за исповедание Христа» ««Перевод переосвящ. Филарета (Гумилевского) в «Записках II отд. Имп. Академии Наук». Кн. II. Вын. 1. С. 174»». Что его надежды были небезосновательны, мы увидим позже, но его роль в поддержке Изяслава и уважение народа спасли Феодосия от мученического венца.
Весь этот раскол на несколько партий, под которым крылись субэтнические различия, заслуживает внимания, ибо лишь при Владимире Мономахе наступило торжество православия на Руси. Православие сплотило этносы Восточной Европы, хотя этому духовному единению сопутствовало политическое разъединение, о котором и пойдет речь ниже.
ВАЖНЫЕ ПЕРЕМЕНЫ
Ярослав Мудрый умер в 1054 г. киевским каганом — победителем ляхов, ятвягов, чуди и печенегов, законодателем, просветителем и освободителем русской церкви от греческого засилья, но покоя стране он не оставил.
Наоборот, и на границах, и внутри Русской земли события потекли по отнюдь не предусмотренным руслам.
Неожиданным было то, что, несмотря на грандиозность подчиненной Киеву территории, Ярослав не мог разгромить маленькое Полоцкое княжество.
Наоборот, он уступил полоцкому князю Брячиславу, внуку Владимира, Витебск и Усвят, что не дало ему желанного мира. Только в 1066 г. дети Ярослава — Изяслав и его братья — разбили на р. Немиге Всеслава Брячиславича Полоцкого, а потом, пригласив его на переговоры в Смоленск, схватили и заточили в поруб (сруб без двери, т.е. тюрьма) в Киеве. Освобожденный восставшими киевлянами 15 сентября 1068 г., Всеслав семь месяцев княжил в Киеве, а потом под давлением превосходящих сил польского короля Болеслава II ««Летопись, передавая общественное мнение современников о пленении Всеслава, осуждает Изяслава за предательство и рассматривает союз с поляками как измену родине (см.: ПВЛ. Ч. II. С. 399‑400)»» вернулся в Полоцк и после нескольких неудач отстоял независимость своего родного города.
Столь же неожиданно было появление на южной границе Руси в 1049 г. гузов, или торков, бывших союзников Святослава, ныне врагов. Война с торками затянулась до 1060 г., когда они были разбиты коалицией русских князей и отогнаны к Дунаю. В 1064 г. торки попытались перейти Дунай и закрепиться во Фракии, но повальные болезни и соперничество их заклятых врагов — печенегов заставили торков вернуться и просить убежища у киевского князя. Расселенные по южной границе Руси, на правом берегу Днепра, торки стали верными союзниками волынских князей против третьего кочевого этноса, пришедшего по их следам, — половцев. Об этих надо сказать подробнее, а пока рассмотрим внутриполитическую обстановку на Руси.
Правительство Ольги, Владимира и Ярослава, опиравшееся на славяно‑росский субэтнос — потомков полян, собрало воедино огромную территорию — от Карпат до Верхней Волги и от Ладоги до Черного моря, подчинив все обитавшие там этносы. Со смертью Ярослава Мудрого оказалось, что киевская правящая кучка не может больше править единолично и вынуждена перейти к принципу федерации, хотя власть оставалась привилегией князей Рюрикова дома.
Князья‑наследники разместились в городах по старшинству: Изяслав — в Киеве и Новгороде, Святослав — в Чернигове и Северской земле, Всеволод — в Переяславле с «довеском» из Ростово‑Суздальской земли, Вячеслав — в Смоленске, Игорь — во Владимире‑Волынском. По закону, именуемому «Ряд Ярославль», наследование престола шло от старшего брата к следующему, а по кончине всех братьев — к старшему племяннику ««См.: Соловьев С.М. Взаимоотношения между князьями Рюрикова дома. М., 1847; Пресняков А.Е. Княжое право в древней Руси: Очерки по истории Х‑XIII столетий. СПб., 1909; Гумилев Л.Н. Удельно‑лествичная система у тюрок в VI‑VIII веках //Советская этнография. 1959. • 3. С. II‑25»».
Что здесь: повышение пассионарного напряжения системы или понижение оного?
Разберемся.
Там, где уровень пассионарности растет, идет процесс оригинального становления культуры и формообразования, свойственного данному этносу. Там, где пассионарность на спаде, но инерция системы велика, обычны заимствования от соседей, а там, где инерция затухает, сохраняются привычные социальные институты, достаточные для удовлетворения потребностей систем с экстенсивными формами сельского хозяйства. Так и разделилась Восточная Европа на «городскую» — культурную колонию Византии — и «сельскую», постепенно перехватившую инициативу в политической жизни. С этой коллизией столкнулись Ярославичи.
Предположению, что количество пассионариев на Руси выросло настолько, что они не умещались в Киевском княжестве и поэтому разошлись по дальним городам, противоречит географическое распределение уделов. Все три главных города — Киев, Чернигов и Переяславль — расположены очень близко друг от друга, а периферийные области не стремятся к отделению от метрополии и принимают княжеских посадников безропотно. И еще, три ведущих князя связаны с киевскими партиями: с германофилами — Изяслав, с грекофилами — Всеволод и с русофилами — Святослав, а младшие — Вячеслав и Игорь — бесцветные фигуры, рано сошедшие с арены политической истории.
Как было показано выше, правители всегда ограничены в волеизъявлениях направленностью своего окружения. Успех правители имеют тогда, когда их приближенные талантливы и помогают им искренне, не жалея себя. А уж к удельным князьям это приложимо больше, чем к любым другим венценосцам.
Дружину, как и князя, кормил город. Численность дружин измерялась сотнями людей, а княжеских армий — десятками тысяч. Следовательно, сила была на стороне горожан, которые могли диктовать князьям линию поведения. Значит, политика князя определялась интересами кормившей его группы. Князья на это шли, так как это был для них единственный способ существовать и работать «по специальности». Поэтому часто пассивность того или иного князя определялась не его личными качествами, а незаинтересованностью горожан и дружинников в ненужных им предприятиях, хотя личные качества при проведении намеченных акций, конечно, имели свое значение.
Теперь рассудим: если бы пассионарное напряжение в стране хотя бы кратковременно росло, то князья как военные специалисты разбирались бы нарасхват. Так и было в Х в., когда новгородцы выпросили себе Владимира Святос лавича с Добрыней и дружиной. А 100 лет спустя появились безработные князья‑изгои. Таковыми становились те несчастные, отцы которых умерли, не дождавшись очереди воссесть на золотом столе киевском. Для них не было места в жизни, ибо они не могли быть даже удельными князьями в маленьких городках иначе как по милости своих счастливых родственников. А если изгои не умели склонить своих братьев к любви и благости, им грозили изгнание в Византию или даже смерть. Таким образом, энергичные изгои волей‑неволей становились врагами общества, их вскормившего и выбросившего с холодной жестокостью закоренелого эгоиста. Поэтому во второй половине XI в. на Руси стало беспокойно.
Буквальный текст статьи закона об изгоях: «Изгоев трои: поповский сын грамоте не выучится, купец одолжает, смерд от верви отколется, а есть и четвертое — аще князь осиротеет». Смысл закона — в удержании людей в состоянии своего социального слоя с угрозой лишить права жить (гоить) неполноценного. Однако если сын священника склонен к военной службе (Алеша Попович), или крестьянин решил посвятить себя борьбе с разбойниками (Илья Муромец), или купец, рискнув на далекое путешествие, потерпел кораблекрушение (Садко) и обанкротился, то он не доблестный неудачник, а изгой, которому незачем жить. Значит, чтобы пользоваться покровительством закона, надо сидеть и никуда не лезть. Но ведь это защита «золотой посредственности», и тут Ярослав Мудрый смыкается с Октавианом Августом.
А ведь и верно! Переход из фазы в фазу даже у разных этносов порождает сходные явления. В инерционной фазе этногенеза (при любом социальном строе) преобладает усталость и стремление избавиться от беспокойных элементов общества. Их выкидывают, но тем самым вынуждают сопротивляться и отвоевывать отнятое место в жизни. А так как одаренные пассионарии ищут иной судьбы, то они ее тем или иным способом находят, даже в героической гибели. Итак, стремление обывателя к покою привело его к постоянным волнениям, которых можно было бы избежать при некоторой эластичности законодательства.
Но самую жестокую участь закон уготовил князьям‑сиротам. Попович, купец, крестьянин имели выбор: смириться или бороться, а эти никак не могли продлить жизнь отцам и тем самым изменить свою судьбу. Они могли либо стать подхалимами, с тем чтобы им что‑нибудь из благ перепало, либо бороться вплоть до гибели или победы. И кровь обагрила Русскую землю.
Первыми изгоями оказались внуки Ярослава: Ростислав Владимирович, сын неудачливого военачальника похода на греков в 1043 г., скончавшегося в Новгороде в 1052 г., Борис Вячеславич, осиротевший в Смоленске в 1057 г., в возрасте одного года, и Давыд Игоревич, на год моложе Бориса, осиротевший двухлетним. Они были крайне несхожи по характеру, но все пассионарны, и все участвовали в тьмутараканских событиях, потому что Тьмутаракань была самым удобным городом для неудачников, не имевших места в жизни на Руси.
Легко себе представить, что чувствовали эти юные князья, наблюдая, как живут и чего ждут их двоюродные братья: Мстислав и Святополк Изяславичи в Киеве; Глеб, Роман, Давыд, Олег и Ярослав Святославичи в Чернигове, Владимир и Ростислав Всеволодичи в Переяславле! У них было все: богатство, образование, связи, перспективы, а князей‑изгоев кормили, пока они были детьми, да и то только потому, что на Руси тогда не было голодных. А что дальше?
И вот на этих‑то лишенцев обратили внимание тьмутараканские евреи в 60‑х годах XI в., ибо ими управлял крутой и умный Святослав Ярославич через своего старшего сына Глеба, человека волевого, мужественного и решительного. Евреям гораздо больше подошел бы Изяслав, женатый на полячке, друг немцев, но им не повезло, и надо было что‑то придумать. А тут как раз подвернулись половцы… и начался новый период истории западной окраины Великой степи.
ПОЯВЛЕНИЕ ПОЛОВЦЕВ
«Никогда ничего не кончается» — таково мнение современников любых исторических событий, потому что «начала» и «концы» всегда тесно переплетены друг с другом. Различать их можно только на большом расстоянии.
Вот поэтому проникновение сельджуков в Иран и Малую Азию, а половцев — в Причерноморье казалось хронистам XI в. только очередными вариациями расстановки сил. Но этнолог, имея ретроспективу древней истории этих этносов и зная их последующую судьбу, может отыскать их место и определить степень их значимости для соседей и потомков на канве глобального культурогенеза и локальных процессов этногенеза.
Все тюркские этносы XI в. были «стариками». Появились они вместе с хуннами и сарматами в III в. до н.э., прошли все фазы этногенеза и превратились в гомеостатичные реликты. Казалось бы, они были обречены, но случилось наоборот. Персидский историк Раванди писал сельджукскому султану Кай‑Хусрау в 1192‑1196 гг.: «…в землях арабов, персов, византийцев и русов слово (в смысле преобладание. — Л.Г.) принадлежит тюркам, страх перед мечами которых прочно живет в сердцах» ««Босворт К.Э. Нашествия варваров: появление тюрок в мусульманском мире//Мусульманский мир: 950‑1150. М., 1981. С. 33»» соседних народов.
Так оно и было. Еще в середине XI в. бывший газневидский чиновник Ибн‑Хассуль в своем трактате против дейлемитов перечисляет «львиноподобные качества тюрков: смелость, преданность, выносливость, отсутствие лицемерия, нелюбовь к интригам, невосприимчивость к лести, страсть к грабежу и насилию, гордость, свободу от противоестественных пороков, отказ выполнять домашнюю ручную работу (что не всегда соблюдалось — Л.Г.) и стремление к командным постам» ««Там же. С. 24»».
Все это высоко ценилось оседлыми соседями кочевников, ибо среди перечисленных качеств не было тех, что связаны с повышенной пассионарностью: честолюбия, жертвенного патриотизма, инициативы, миссионерства, отстаивания самобытности, творческого воображения, стремления к переустройству мира. Все эти качества остались в прошлом, у хуннских и тюркютских предков, а потомки стали пластичны и потому желанны в государствах, изнемогавших от бесчинств собственных субпассионариев.
Умеренная пассионарность тюрок казалась арабам, персам, грузинам, грекам панацеей.
Но тюркские этносы отнюдь не ладили друг с другом. Степная вендетта уносила богатырей, не принося победы, ибо вместо убитых вставали повзрослевшие юноши. Победить и удержать успех могли бы пассионарные этносы, но проходили века, а их не было и не предвиделось.
Низкая пассионарность отнюдь не исключает войн и завоеваний. Важен не абсолютный уровень, а перепад, разность между уровнями. Так, если для тюрок был характерен поиск удачи, даже с риском для жизни, то для обленившихся потомков некогда пассионарных декхан Мавераннахра было достаточно стремления к благоустройству семьи и своего сада, а о риске не могло быть и речи. Еще хуже было в Иране и Ираке. Там численно преобладали субпассионарии, привыкшие жить на богатства, накопленные предками и не способные не только к защите своей страны, но и к обузданию своих вожделений. Только дейлемиты сохранили боеспособность, равную тюркской, но их было так мало! Поэтому богатый Саманидский эмират стал в 999 г. добычей тюркских племен ягма и чигиль, Хотан и Кашгар захватили карлуки, принявшие ислам, а Хорезмом овладели канглы (печенеги). Арабы и персы в своей стране (!) оказались на положении бесправного населения.
Но совсем иначе сложилась ситуация на западной окраине Великой степи, ибо русичи в XI в. находились в инерционной фазе этногенеза, т.е. были пассионарнее тюркских кочевников, стремившихся на берега Дона, Днепра, Буга и Дуная из степи, усыхавшей весь Х век.
Как уже было отмечено, степь между Алтаем и Каспием была полем постоянных столкновений между тремя этносами: гузами (торками), канглами (печенегами) и куманами (половцами). До Х в. силы были равны, и все соперники удерживали свои территории. Когда же в Х в. жестокая вековая засуха поразила степную зону, то гузы и канглы, обитавшие в приаральских сухих степях, пострадали от нее гораздо больше, чем куманы, жившие в предгорьях Алтая и на берегах многоводного Иртыша. Ручьи, спадающие с гор, и Иртыш позволили им сохранять поголовье скота и коней, т.е. основание военной мощи кочевого общества.
Когда же в начале XI в. степная растительность (и сосновые боры) снова начала распространяться к югу и юго‑западу, куманы двинулись вслед за ней, легко ломая сопротивление изнуренных засухой гузов и печенегов. Путь на юг им преградила пустыня Бетпак‑Дала, а на западе им открылась дорога на Дон и Днепр, где расположены злаковые степи, точно такие, как в их родной Барабе.««Половцы не все переселились на запад. Основные их поселения остались в Сибири и Казахстане, до берегов озер Зайсан и Тенгиз. Но как всегда бывает, ушла наиболее активная часть населения, которая после побед над гузами и печенегами столкнулась с Русью»»
К 1055 г. победоносные половцы дошли до границ Руси.
Сначала половцы заключили союз с Всеволодом Ярославичем, так как у них был общий враг — торки (1055). Но после победы над торками союзники поссорились, и в 1061 г. половецкий князь Искал разбил Всеволода. Надо полагать, что обе стороны рассматривали конфликт как пограничную стычку, но тем не менее степные дороги стали небезопасны, сообщение Тьмутаракани с Русью затруднилось, и это повлекло за собой ряд важных событий.
XIV. ПОГРЕБЕНИЕ ЭПОХИ (1062‑1115)
У СИНЕГО МОРЯ
В средневековой Тьмутаракани жить было отнюдь не скучно. По Черному морю плыли греческие корабли с расшитыми золотом тканями, сладким вином, отточенным оружием, с тем чтобы на обратный путь нагрузиться скифским зерном и кожами. Со стороны Азовского моря к пристани причаливали ладьи, полные серебристой рыбы. На востоке паслись стада коров и овец, и среди колков иногда пробегали осторожные волки. А над всем этим великолепием расстилался голубой шатер безоблачного неба.
И люди были разные. Те, кого называли «хазары», ходили в длиннополых одеждах и стягивали курчавые волосы золотыми обручами, спокойно входили в синагоги для свершения положенных обрядов и… ждали своего часа. На площади гарцевали на стройных конях касоги с Кубани, и степные ясы пригоняли овец на продажу. Выделялись из толпы немногочисленные русские с подстриженными светлыми бородами. Это были хозяева города, и церковь Богородицы, построенная еще Мстиславом, высилась на фоне прочих домов, как драгоценный камень в оправе.
Жители этого города не чуждались друг друга, но и не стремились смешиваться. По мысли М.И. Артамонова, в Тьмутаракани XI в. сложились две политические партии: одна, состоявшая из воинственных туземцев, стремилась к политической самостоятельности города и окрестных территорий; другая, которую М.И. Артамонов неудачно назвал «русской», была заинтересована в развитии торговых связей с Византией и Русью. Основу этой партии составляли «хазары» иудейского вероисповедания ««См.: Артамонов М.И. История хазар.С. 442»».
На Руси правили три князя, и хорошие отношения с одним означали порчу отношений с другими. Нелады между князьми начались еще в 1060 г. Никон, инок Киево‑Печерской лавры, первый из русских летописцев, чье имя стало известно в истории, вынужден был бежать от гнева князя Изяслава в Тьмутаракань, к Глебу Святославичу ««См.: ПВЛ. Ч. II. С. 85»». Там он был в безопасности от гонений великого князя.
Здесь важно еще то, что под именем Никона, возможно, скрывался первый русский митрополит Иларион ««См.: Приселков М.Д. Указ.соч.181‑184»», защитник русской национальной церкви. Если это так, то начало борьбы «западничества» с руситством можно датировать 1060 г., но если это и не так, то дата будет близкой — 1073 год.
Какая партия в Тьмутаракани поддерживала Глеба Святославича? Ясно, что степняки, ясы и касоги при дружественном нейтралитете половцев. Значит, еврейская партия против Святославича. Так где же она приобрела претендента?
В 1064 г. князь‑изгой Ростислав Владимирович «бежал» из Новгорода в Тьмутаракань. Что значит «бежал» и от кого — неясно, но, явившись в Тьмутаракань, он немедленно выгнал Глеба. Однако так как своих войск у него не было, а сопровождали его только два спутника ««Их звали Порей, киевский воевода, и Вышата, сын Остромира, воеводы новгородского, внука посадника Константина, правнука Добрыни, дяди князя Владимира (см.: ПВЛ. 4.1. С. 11014.11. С.393‑394). Это были люди со связями, обеспечившими им поддержку среди русского населения Тьмутаракани, что и сделало князя‑изгоя ценным союзником иудеев»», то проделать это он мог лишь в том случае, если его поддерживала сильная партия внутри города, а так как партий было всего две, то нетрудно угадать, какая. В 1065 г. Святослав явился с войском в Тьмутаракань и восстановил Глеба. Ростислав на время отступил за город, затем, по уходе Святослава, опять выгнал Глеба, а затем обложил данью касогов и иные племена. На этот раз иудеи выиграли партию.
Но тут вметались греки, отнюдь не желавшие усиления евреев на Черном море.
Кровавые гекатомбы Песаха еще не были забыты, а Ростислав был сыном того полководца, который всего лишь в 1043 г. шел громить Константинополь.
Ситуация оказалась чрезмерно острой, но…
В 1066 г. котопан Херсонской фемы приехал в гости к Ростиславу и отравил его на пиру. Через семь дней князь Ростислав умер, а с его смертью исчезло еврейское преобладание в Тьмутаракани.
Летопись добавляет: «Этого же котопана побили камнями корсунцы» ««ПВЛ. Ч. 1. С. 111, 311»», но не поясняет, за убийство ли князя или за что‑либо другое.
Зато сказали свое слово тьмутараканские русские. Они умолили инока Никона помирить их со Святославом и вернуть им Глеба. Последний ознаменовал свое возвращение в Тьмутаракань научной работой — измерением по льду расстояния до Корчева — Керчи, которая тоже входила в состав Тьмутараканского княжества ««См.: Артамонов М.И. История хазар. С.440. Примеч.6»». В 1068 г. Глеб был переведен отцом в Новгород, а на его место назначен его младший брат Роман. На целых 10 лет воцарилась тишина в Тьмутаракани. Эту партию евреи проиграли.
НА РУСИ
Правление князей‑триумвиров
