При ночной расстановке на линии был обнаружен в салоне разряженный порошковый огнетушитель. Весь вагон в порошке. Вычистить его в тоннеле нереально. Поэтому с утра состав проследовал пустым в депо. Кто‑то потерял время из‑за идиотов, которым просто было скучно. Возможно, опоздал на электричку, на автобус… Да мало ли, куда.
Ехал с утра на работу, наблюдал в вагоне сцену. На диване пьяный дрыхнет, забрался с ногами, ему хорошо. А мимо него вразвалочку проходит упитанный молодой человек в милицейской форме.
На рукаве у товарища было написано «Московский колледж милиции», по лычкам понятно, что четвертый курс. Пройдя мимо спящего, он брезгливо сморщил мордашку и встал у двери, непрерывно двигая челюстями, пережевывая резинку. Вот интересно, он должен был – и по присяге своей, и чисто по совести, – пресечь злостное нарушение правил пользования метрополитеном? Если мне память не изменяет, то присягу ребята принимают на первом курсе.
Я ни в коем случае не обвиняю его. Мы получили то, что хотели. Утренние жалобы ИнфоСОСам на грязь в вагонах (в составах, ночующих на линии)… А на кого они, эти жалобы? Это же сами пассажиры оставляют пустую посуду, мусор… На себя жалуетесь?
«…Что такое эта ваша разруха? Старуха с клюкой? Ведьма, которая выбила все стекла, потушила все лампы? Да ее вовсе и не существует. Что вы подразумеваете под этим словом?.. Это вот что: если я, вместо того, чтобы оперировать каждый вечер, начну у себя в квартире петь хором, у меня настанет разруха. Если я, входя в уборную, начну, извините за выражение, мочиться мимо унитаза, и то же самое будут делать Зина и Дарья Петровна, в уборной начнется разруха. Следовательно, разруха не в клозетах, а в головах…»
Михаил Булгаков, «Собачье сердце»
А началось это доброе утро с того, что в поезде немолодой мужчина достал из кармана конфету, развернул – и фантик бросил на пол. Когда я сделал ему замечание, он просто обматерил меня.
Если честно – мне уже все равно. У меня в кабине чисто.
А чтобы человек понял: мусорить нехорошо – достаточно перестать убирать вагоны, станции, переходы. Забыть об этом хотя бы на семь дней. И когда в понедельник с утра все будут стоять по колено в дерьме, когда не смогут сесть на сиденья потому, что они будут заблеваны и залиты пивом (а то и кровью), когда, взявшись за поручень, человек почувствует в руке окровавленный тампон, привязанный к этому поручню… Может, тогда он задумается. И наконец объяснит своему ребенку (жестко объяснит), что мусорить там, где ты живешь – плохо.
С этого все начинается, с родительских наставлений. Мне, наверное, тоже чего‑то важного недосказали в детстве. Но мусор я все‑таки стараюсь не кидать на пол, а складывать в сумку, чтобы выбросить в урну. Очень уж противно жить в дерьме.
Вот на Баррикадной три жителя «ну очень средней России» демонстративно жуют и бросают мусор на пути. Хоть бы кто сделал им замечание. Всем все равно. Или боятся? Тоже вариант. Господи, как же это достало. Глядя на таких вот людей, хочется прийти к ним домой и банально нагадить. Плюнуть на пол, разбить бутылку… Может быть, тогда поймут?
Вот человек стоит у края платформы и, допив пиво, бросает бутылку на путь, при этом радуется как ребенок, что она разбилась и зеленые осколки так замечательно блестят в свете фар поезда. Он не думает о том, что ночью, спустившись на путь, матеря его, осколки будут убирать. Он – Пассажир. И заплатив кровные денежки, считает, что может делать в метро чего захочет. И попробуй только ущемить его права! Он тут же метнется к колонне ИнфоСОСа и нажалуется. Мы такие: имеем права, но не хотим иметь обязанностей.
…И тут приходит в голову жутковатая мысль. А что если у тех, кто мусорит в метро, дома тоже грязи по колено?!
Про грязь в салоне
На станции пассажир судорожно стучит в кабину. Машинист открывает дверь.
– Что случилось?
– У вас… у вас там… наблевано!
Машинист спокойно осматривает кабину.
– У меня чисто. Это у вас наблевано.
Глава 33
Любите ли вы бомжей?
Может, это вас удивит, но если некто пьяный, грязный и вонючий спит поперек сиденья в вагоне метро – он злостно нарушает Правила пользования метрополитеном. И было бы очень любезно с вашей стороны сообщить машинисту о нарушителе.
То ли все ужасно хорошо воспитаны, то ли всем все до лампочки. Отчего пассажиры боятся сказать что‑то напрямую? Через УЭСПМ, ну на крайний случай постучать в кабину? Вот обычная история: с утра в первом вагоне уснул бомж. Колоритный персонаж, грязный, с жутким запахом. Уснул и упал на сиденье, то есть ноги на полу, но два места заняты. Вы не поверите, три круга спал. Три круга! В утренний пик на ТКЛ. Думаете, машинисту об этом хоть кто‑нибудь сказал? Нет.
Так и ездил народ, зажимая носы и стараясь не приближаться. Самые отважные садились рядом, причем голова спящего оказывалась рядом с коленями пассажира. Надо бы уточнить, может, педикулез уже отменили высочайшим повелением? Не говоря о прочей мелкой фауне, что на бомжах водится.
Спросите, откуда машинист узнал про бомжа? А он его видел на Рязанке и по уходу состава под оборот на Планерной.
– Почему сам не вызвал милицию?
– Любопытство. Вот честно, мне было чертовски любопытно, на сколько хватит терпения у людей в час пик!
– Ну как‑то это сурово…
– Ой, только не надо говорить про жестокие эксперименты на пассажирах. Любой мог связаться со мной по УЭСПМ и сказать! Я вызвал бы милицию – и дело с концом… Что и произошло в конце третьего круга, когда уже мое терпение лопнуло…
Действительно, какие эксперименты? Люди молчат, значит, людям этот бомж нравится. А у нас все для людей.
Или вам его жалко? А ему вас – нет. Он на вас плевать хотел. Может, кстати, буквально плюнуть. Чихнуть, харкнуть, блевануть. И какую заразу вы от него подхватите, это лотерея…
Вообще, вам не кажется, что мы как‑то стали не способны на поступок? Мы, в массе своей. Ведь нажать кнопку на виду у всего вагона и попросить меня вызвать милицию, это пусть маленький, но поступок. Кстати, пользуясь устройством «пассажир – машинист», не забывайте, что во время движения в него надо практически вплотную орать, иначе ничего не слышно. Как правило, машинист на станции переспрашивает, что случилось (если не может разобрать)…
Сделаем скидку на то, что в мужчин, родившихся в СССР, еще со школы вбито: стучать – западло, жаловаться – плохо. Но честное слово, сообщив о бродяге, спящем на сиденье в вагоне, вы поступите хорошо. Поймите, если милиция не будет гонять бомжей – те будут ездить. И с них на вас будут прыгать вши. И от них вы подцепите туберкулез. Себя не жалко – за детей своих побеспокойтесь.
От пассажира нужен только сигнал машинисту. Есть Правила пользования метрополитеном, и если кто их нарушает, прямая обязанность подземной милиции – нарушение устранить. Она для того и залезла под землю: чтобы там было безопасно. Вы ей только свистните, она же не все видит.
Нет, оказывается, гораздо проще прийти домой, налить горячего чая и, зайдя на сайт метрополитена, написать жалобу на засилье бомжей, на вонь, на… Да много на что.
– И часто бомжи по три круга лежат?
– Да вот буквально вчера: Планерная, оборот. Поезд уходит в тоннель, в седьмом вагоне расхристанный мужик спит на сиденье. Из‑под оборота этот вагон – второй. Снова взыграло любопытство: на этот раз пожалуются пассажиры или нет? Нет! Перебегают в первый или третий (похоже, от спящего сильно и невкусно пахнет), но молчат!
– И на сколько их хватило?
– Я не выдержал, на Тушинской сам вызвал милицию… Вот честно, разве приятно ездить в вагоне с бомжами? Судя по отсутствию жалоб – приятно!
Про терпеливых пассажиров
Вышел состав на линию: один вагон новый, только с завода. И в вагоне начали обгорать пуско‑тормозные сопротивления. С новыми это бывает, ничего страшного, но сидеть в таком вагоне удовольствие ниже среднего. Дежурная доложила, что за составом остается запах гари. Машинист прибежал в вагон. По его словам, в вагоне дышать было абсолютно нечем, аж глаза слезились. Но пассажиры сидели как ни в чем не бывало. «Все молчат, а мне что, больше всех надо?»
Хотя, казалось бы, нажми кнопку…
Глава 34
