Дневник Метроэльфа: Тяжелый месяц август

 

 

Август две тысячи не скажу какого года: такого количества «браков» на Московском метрополитене никто не вспомнит, просто столько раньше не было. Какие бы причины ни выдвигались нашими «главнокомандующими», среди обычных машинистов ходит только одна: доигрались. Сколько можно закручивать гайки? Вот резьба и полетела. Машина пошла вразнос.

И «браки»‑то глупые по большому счету.

 

Некоторые станции, например, Полежаевская (первый путь), просто созданы для проезда светофора. Состав стоит на станции, выходной светофор – зеленый. А вот второго светофора не видно. Вернее, он был раньше виден (для этого надо было просто наклониться), но сейчас его загораживает антенна сотовой связи. Почему‑то вспомнилось: «А че? Десять баксов‑то не лишние…» Плевать на безопасность пассажиров, давай, машинист, отрывай задницу от кресла, не развалишься за смену 8,5 часов прыгать, ну, отвлечешься от контроля высадки – посадки, это неважно, главное, бабло капает…

Второй светофор переключается на зеленый при интервале 1,05, но это только если на линии без сбоев. А если не переключился? Значит, машинист стартовал под второй желтый. А дальше за желтым уже частота «0»[32], и состав останавливается. Только вот незадача, хвост состава остается на станции, и входной светофор на станцию – красный.

Тем временем следом идущий видит, что светофоры начинают открываться – и ручку в «Ход»… Особенно в час пик или при опоздании, что в принципе на ТКЛ норма. Я не открою Америку, если скажу, что практически каждый машинист, проработавший на ТКЛ длительное время, вставал перед Полежаевской экстренным торможением.

А сколько таких станций по метрополитену? Вместо того, чтобы отнимать у машинистов талоны за нарушения вроде «слишком тихо повторил показания светофора, требующего снижения скорости…» – лучше бы господа начальники приехали на линейный и в спокойной обстановке поговорили с нами. Нормально, по‑человечески разобрались, что, где и как. Так нет же: обязательно собрание по «безопасности движения». Кто хочет выйти на трибуну и толкнуть речь?

Или вот есть у нас такая пара: 417‑й и 415‑й светофоры. Раньше проезжаешь 417‑й, и если 415‑й красный, то частота с «80» переключалась на «75»: то есть ты понимал, что следующий красный, – и начинал заблаговременно тормозить. Теперь же все проще. Вылетаешь из‑за кривой – о‑па! – а вот он, родной, запрещающий. Не спорю: тормозного пути до него хватает. Если все работает как надо. А я к нему подлетал в утренний пик, при полной загрузке вагонов, при неработающем авторежиме (этот прибор регулирует токи торможения и усилия на колодки при разном весе вагонов, чтобы тормозной путь был одинаков независимо от количества людей в поезде) – и еще одном вагоне, не собирающем схему на «тормоз».

Да, я остановился перед красным 415‑м. Но руки были мокрые (как и задница).

А что, все понятно, ведь нервы машинистов – не ходовая часть. Не страшно. Ну, мрут эти машинисты от стрессов, спиваются от того же – фигня. Новых наберем.

Проезд запрещающего сигнала светофора грозит снятием с должности без права восстановления. Интересно, что говорит по этому поводу Трудовой кодекс? Хотя… Кто его читает? Раньше за проезд снимали с поездной работы на три месяца, после чего человек мог восстановиться. Сейчас же – запрет на профессию. Плевать, что в машиниста были вложены деньги, силы, время – снять, и баста. Деньги считают только в своем кармане. А в государственном?.. Пассажиры ездят? Ездят! Деньги за проезд платят? Платят… Ну и какие вопросы?

А ведь есть такая поговорка: «За одного битого двух небитых дают». Вот она как раз в полной мере отражает суть нашей работы. Человек, проехавший светофор или станцию из‑за нерасчетливого торможения, никогда больше этого не повторит[33]. Он будет останавливаться заблаговременно, он встанет лишний раз, чтобы убедиться в показании светофора (если его не видно), но никогда он больше не допустит такой ошибки.

Поверьте моему опыту.

Это был не светофор, это была станция. Во время обучения проехал «рейку» из‑за нерасчетливого торможения, встал под самыми часами. Мне хватило.

 

Машинист давит на жалость

Про плохое обслуживание

 

Блин, понаставили на станциях «информационных колонн», ну и люди тут же начали пользоваться ими как «книгами жалоб»! Тоннами рассылаются по депо бумаги о некачественном обслуживании пассажиров – со слов самих пассажиров.

Вот типичный повод для жалобы. Китай‑город, второй путь. «Осторожно, двери закрываются…» Закрыл. Тут же ко мне подлетает пассажир и начинает благим матом орать: как я посмел закрыть двери, да еще перед ЕГО носом, таких, как я, убивать надо, причем не только меня, но и всю мою семью до седьмого колена…

Пассажир трезвый, прилично одетый. Я молча поставил ручку в «Ход» и уехал, хотя внутри все клокотало. Но что я могу сделать? Находясь на работе, машинист бесправен. Если я отвечу пассажиру его же словами, он сразу поскачет к инфоколонне и… «Меня машинист оскорбил, хотя я просто сделал ему замечание…»

Как после этого я должен относиться к пассажирам? Я понимаю, что по большей части в метро ездят нормальные люди. Но… Вы тоже часто судите нас по тем машинистам, которые зажали вас дверьми, возможно (подчеркиваю – возможно) оскорбили вас. То есть огромный цех эксплуатации судят по нескольким работникам.

Пассажиры строчат жалобы на машинистов. Машинисты, получая из‑за этого по мозгам, начинают тихо ненавидеть пассажиров и стараются нагадить им в рамках своих должностных инструкций – благо народ то и дело пытается войти после объявления об окончании посадки. После чего летят новые жалобы.

Итог – замкнутый круг. И как разорвать его, не знает никто. Вот Управление и продолжает «драть» машинистов, идя по пути наименьшего сопротивления… Как результат… Читайте выше.

 

 

Глава 39

Запах гари

 

Помните, наверное, были когда‑то в вагонах метро стоп‑краны. Такие красные, с табличками, с пломбами, ну прямо как в настоящем поезде. Теперь их нет.

Знаете, почему исчезли эти красные рукоятки? А вот угадайте: если вагон загорится, какая первая реакция пассажира? Верно, дернуть стоп‑кран. Реакция инстинктивная, животная, неконтролируемая: спасайся, кто может!.. И что дальше? Состав встанет в тоннеле, посреди перегона. И будет там ярко полыхать. С живыми людьми внутри.

Извините, пожалуйста, что у вас отняли шанс все испортить и не дать машинисту спасти горящий поезд. Ехать в вагоне со стоп‑краном, может быть, и интереснее (пассажир чувствует себя Очень Важной Персоной – ишь, какой у него есть Важный Красный Рубильник), зато без него надежнее.

Потому что главная задача машиниста, если вдруг загорелось или есть малейшее подозрение, будто загорелось – быстро вывести поезд на станцию. Вытащить нас из «трубы» и открыть нам двери. А потом уже разбираться: «Горим, не горим?!»

Любой намек на горение – стресс для машиниста сильнейший. Тем более что тревога всегда внезапна.

Вот достаточно типичная история: как это бывает.

«…Линия идет. Плавно, без остановок. Время – полдень, опоздание двадцать шесть минут от графика. Периодически в монотонный шум поезда вклинивается диспетчер и начинает раздавать выдержки. Кому минуту, кому две. Машинисты прекращают гонку и «висение на хвосте». Гнали как сумасшедшие, насилуя машину – и, нагнав две минуты, получили в центре выдержку эти же две минуты. Куда, спрашивается, торопились? До свидания, график, здравствуй, опоздание. Только согнали его до двенадцати минут, теперь подняли до двадцати, и это еще пик не начался.

Поезд едет. Нет, это нельзя назвать ездой. Медленно‑медленно катимся под желтые. Опоздание растет. Уже тридцать минут. Причина? А кто его знает. Диспетчер молчит – значит, никто не сломался. Сорок минут! Нет, это уже несерьезно. Домой‑то хочется!

– N‑дцатый маршрут!

– Слушаю, диспетчер.

– Дежурная с Пролетарской доложила: за вами запах гари.

Блин, вот повезло‑то…

– Понятно, диспетчер.

Сам по зеркалам вдоль состава: семь вагонов новых, не горит ли где желтая тормозная лампа, нет ли искр из‑под вагона. Ничего. Никаких признаков. На Волгоградке закрыл двери и нажал педаль безопасности, чтобы проверить накат. Все нормально. Катимся.

Уффф… Ложная тревога. Видимо, кто‑то по второму пути подтормаживал пневматикой, а дежурная посчитала, что это я «повез запах»… Обошлось на этот раз, пронесло…»

Такие ложные тревоги на пустом месте случаются довольно часто. Понятно, что дежурным незачем разбираться в тонкостях работы подвижного состава, но странно, что их не учат считывать показания бортовой сигнализации. Надо выучить всего две лампы: белую и желтую. И никаких проблем. А то начинается крик на всю линию:

– Диспетчер! N‑дцатый маршрут уехал с ЗЕЛЕНОЙ горящей лампой!!!

Пафос, с которым эта фраза произносится в селектор, достоин школы Станиславского, а если приплюсовать запыхавшийся голос (бежала аж с середины платформы), то получается портрет минимум спасительницы города.

А горящая зеленая бортовая лампа всего‑навсего показывает, что на вагоне выбито реле перегрузки. Чаще всего машинист выбивает его сам, чтобы определить неисправный вагон. Но сейчас встревоженный диспетчер начнет мотать нервы машинисту. Это не подарок – ехать в час пик на семи исправных вагонах и общаться с диспетчером. Переговоры с ним категорически запрещены при режиме «тяги – торможения». Значит, придется сбрасывать ручку в «ноль», что приведет к потере скорости и увеличит интервал (попробуй диспетчеру не ответить, достанет мертвого, вызывая). Нагнать интервал на семи работающих вагонах непросто. А виноват кто? Правильно, машинист! Он же сам ручку в «ноль» сбросил! Поезд потерял скорость, интервал вырос. Как ни забавно, вот так несколько слов дежурной в селектор способны вызвать опоздание…

Тревога тревоге рознь, бывает хуже. Вот случай, когда у машиниста не было оснований сомневаться: до пожара считаные секунды.

«…Будни. Часа четыре вечера, предпиковое время. Текстильщики, первый путь, отправляюсь. Только ушел в «трубу» – и тут истошный писк «Иглы»: сработал пожарный извещатель на вагоне 6548, АРС, левый блок.

Во попал! Тут же доклад диспетчеру. И ручку в «Ход‑3». Мчусь вперед, на станцию. «Игла» пищит. В голове – самое худшее. Горим, не горим? Начинаешь сразу вспоминать инструкции, как это все тушить. Взгляд на индикатор ОСП (огнетушитель самосрабатывающий порошковый): он погашен. Только бы не вспыхнул, только бы не вспыхнул… Вспыхнет индикатор, значит, огнетушитель сработал, а это все! Точно тогда горим!

Кузьминки. Двери открыть. В один микрофон: «Поезд дальше не идет, просьба освободить вагоны…», в другой: «Диспетчер, иду осматривать состав». Состав затормозить. И пулей к тому вагону (а он, зараза, седьмой по счету). Пассажиры выходят потоком – и я вдоль вагонов с реверсивкой в руке. Думаете, пропустят? Как бы не так. Приходится вежливо просить:

– Уважаемые пассажиры, не могли бы вы пропустить меня, пожалуйста, а то, похоже, у меня седьмой вагон горит!!!

Вяло реагируют, вяло. Не верят. Плохой я актер.

Добегаю до вагона. Щиток открыть. Все тихо и спокойно. Провода на месте, дымом не пахнет. Бегом обратно.

– Диспетчер, вагон осмотрел, все в порядке.

– Понятно. Будете следовать резервом в депо «Выхино».

Пока бегал туда‑сюда, докладывал – дежурная высадила всех и дала диск. Двери закрыть. «Ход‑3». Прикурить сигарету. Выдох. Еду.

В депо проверили – оказалось ложное срабатывание. А нервов потрепало почти как настоящее. Но все‑таки какое счастье, что ложное!»

 

Рассказ машиниста

Про задымление в вагоне

 

Врубается УЭСПМ, а я только уехал с Пушкинской.

– Машинист, во втором вагоне задымление!

Ой, блин! Где дым, там и огонь, а у меня люди! Ручка в «Ход‑3», рука тянется к связи с диспетчером, и тут слышу:

– Машинист, во втором вагоне кто‑то пернул! Задымление! Ничего не видно!

– Понятно. Ждите пожарную бригаду!

И уже диспетчеру.

– Диспетчер, прошу сотрудников милиции ко второму вагону.

На Баррикадной, хохоча, из вагона выскочили парень с девушкой. Милиции, увы, не было.

Грустно. Вспомнился старый анекдот: «Умом выделяться надо, умом!»

 

 

Глава 40