III. ЗЕМСКО-СТАТИСТИЧЕСКИЕ ДАННЫЕ

ПО САРАТОВСКОЙ ГУБЕРНИИ

Переходим теперь к средней черноземной полосе, к губернии Саратовской. Берем Камышинский уезд — единственный, по которому дана достаточно полная группировка крестьян по рабочему скоту[57].

Вот данные о всем уезде (40 157 дворов, 263 135 дуга об. пола. Десятин посева 435 945, т. е. по 10,8 десятины на средний двор):

Группы домохозяев	% дворов	% населения об. пола	Средний размер посева десят.	% всей посевной площади	% дворов без посева	Всего скота в перев. На круп. На 1 двор	% ко всему количеству скота
Без рабоч. Скота	26,4	46,7	17,6	1,1	2,8	12,3	72,3	0,6	2,9	11,8
С 1 гол. раб. “”	20,3	15,9	5,0	9,5	13,1	2,3	8,0
“” 2 “”	14,6	32,2	13,8	8,8	11,85	34,4	4,9	4,1	11,1	32,1
“” 3 “”	9,3	10,3	12,1	10,5	1,5	5,7	9,8
“” 4 “”	8,3	10,4	15,8	12,1	0,6	7,4	11,2
“” 5 и более “”	21,1	21,1	32,0	27,6	53,3	53,3	0,2	14,6	56,1	56,1

Таким образом, мы видим здесь опять концентрацию посевов в руках крупных посевщиков: зажиточное крестьянство, составляющее лишь пятую часть дворов (и около трети населения)[58], держит в своих руках более половины всего посева (53,3%), причем размер посева ясно указывает на коммерческий характер его: 27,6 дес. в среднем на двор. У зажиточного крестьянства приходится также значительное количество скота на двор: 14,6 голов (в переводе на крупный, т. е. считая 10 шт. мелкого за одну крупную), и из всего количества крестьянского скота в уезде почти 3/5 (56%) сосредоточено в руках крестьянской буржуазии. На противоположном полюсе деревни мы видим противоположное явление: полную обделенность низшей группы, сельского пролетариата, который составляет в нашем примере немного менее 1/2 дворов (около 1/3 населения), получая, однако, из общей доли посева лишь 1/8-ю, а из всего количества скота и того меньше (11,8%). Это уже по преимуществу батраки, поденщики и промышленные рабочие с наделом.

Рядом с концентрацией посевов и возрастанием торгового характера земледелия идет превращение его в капиталистическое. Мы видим знакомое уже явление: продажу рабочей силы в низших группах и покупку ее в высших.

Группы домохозяев	% хозяев с наемными рабочими мужского пола	% промысловых хозяйств
Без рабочего скота	1.1	90,9
С 1 голов. раб. скота	0,9	70,8
“” 2 “”	2,9	61,5
“” 3 “”	7.1	55,0
“” 4 “”	10,0	58,6
“” 5 и более “”	26,3	46.7
Всего	8,0	67,2

Здесь необходимо важное разъяснение. Уже П.^Н. Скворцов заметил совершенно справедливо в одной из своих статей, что в земской статистике придается непомерно “широкое” значение термину “промысел” (или “заработки”). В самом деле, к “промыслам” относят все и всяческие занятия крестьян вне надела; и фабриканты и рабочие, и владельцы мельниц, бахчей и поденщики, батраки; и скупщики, торговцы и чернорабочие; и лесопромышленники и лесорубы; и подрядчики и строительные рабочие; и представители свободных профессий, служащие и нищие и т. д. — все это “промышленники”! Это дикое словоупотребление есть переживание того традиционного — мы справе даже сказать: официального — воззрения, по которому “надел” есть “настоящее”, “естественное” занятие мужика, а все остальные занятия относятся безразлично к “сторонним” промыслам. При крепостном праве такое словоупотребление имело raison d'etre[59], но теперь это — вопиющий анахронизм. Подобная терминология держится у нас отчасти и потому, что она замечательно гармонирует с фикцией о “среднем” крестьянстве и прямо исключает возможность изучать разложение крестьянства (особенно в тех местностях, где “сторонние” занятия крестьян обильны и разнообразны. Напомним, что Камышинский уезд является выдающимся центром сарпиночного промысла). Обработка[60] подворных сведений о крестьянском хозяйство будет неудовлетворительной, пока “промыслы” крестьян не будут распределяемы по их экономическим типам, пока среди “промышленников” не будут отделяться хозяева от наемных рабочих. Это — минимальное количество экономических типов, без разграничения которых экономическая статистика не может быть признана удовлетворительной. Желательна, разумеется, более подробная группировка, например: хозяева с наемными рабочими — хозяева без наемных рабочих — торговцы, скупщики, лавочники и пр. — ремесленники в смысле работающих на потребителя промышленников и т. д.

Возвращаясь к нашей табличке, заметим, что мы имели все же известное право отнести “промыслы” на счет продажи рабочей силы, ибо наемные рабочие преобладают обыкновенно среди крестьянских “промышленников”. Если бы можно было выделить из последних одних наемных рабочих, то мы получили бы, конечно, несравненно меньший процент “промышленников” в высших группах.

Что касается данных о наемных рабочих, то мы должны отметить здесь полную ошибочность мнения г. Харизоменова, будто “краткосрочный наем [рабочих] на жнитво, покос и поденщину, составляя слишком распространенное явление, не может служить характерным признаком силы или слабости хозяйства” (стр. 46 “Введения” к “Своду”). И теоретические соображения, и пример Западной Европы, и русские данные (о них ниже) заставляют, напротив, видеть в найме поденных рабочих весьма характерный признак сельской буржуазии.

Наконец, относительно аренды данные показывают и здесь тот же захват ее крестьянской буржуазией. Заметим, что в комбинационных таблицах саратовских статистиков не дано число хозяев, арендующих землю и сдающих ее, а только количества арендованной и сданной[61] земли; нам придется поэтому определять величину аренды и сдачи на наличный, а не на арендующий двор.

Группы домохозяев	Приходится на 1 надельный двор десятин	% к итогу земли	Всего землепользования (надельная земля + аренда – сдача) %
Надельной пашни	Арендованной земли	Сданной в аренду земли	Надельной	Арендованной	Сданной в аренду
Без раб. скота	5,4	0,3	3,0			1,7		52,8		5,5
С 1 гол. раб. скота	6,5	1,6	1,3					17,6		10,3
“” 2 “”	8,5	3,5	0,9			9,5	30,1	8,4	17,3	12,3	34,6
“” 3 “”	10,1	5,6	0,8		9,5	4,8	10,4
“” 4 “”	12,5	7,4	0,7		11,1	4,1	11,9
“” 5 и более	16,1	16,6	0,9			62,2		12,3		49,6
Всего	9,3	5,4	1,5

Таким образом и здесь мы видим, что чем зажиточнее крестьянство, тем больше оно арендует, несмотря на большую обеспеченность его надельной землей. И здесь мы видим, что зажиточное крестьянство оттесняет среднее и что роль надельной земли в крестьянском хозяйстве имеет тенденцию уменьшаться на обоих полюсах деревни.

Остановимся подробнее на этих данных об аренде. С ними связаны весьма интересные и важные исследования и рассуждения г. Карышева (цит. “Итоги”) и “поправки” к ним г. Н. —она.

Г-н Карышев посвятил особую гласу (III) “зависимости аренды от достатка съемщиков”. Общий вывод, к которому он пришел, состоит в том, что “при прочил равных условиях борьба за съемную землю склоняется в пользу более состоятельных” (стр. 156). “Дворы, сравнительно более обеспеченные... оттесняют на второй план группу дворов менее обеспеченных” (стр. 154). Мы видим, следовательно, что вывод из общего обзора данных земской статистики получается гот же самый, к которому приводят и изучаемые нами данные. При этом изучение зависимости размеров аренды от размеров надела привело г-на Карышова к тому выводу, что группировка по наделу “затемняет смысл интересующего нас явления” (стр. 139): “большими арендами... пользуются а) менее обеспеченные землей разряды, но Ь) более обеспеченные в них группы. Очевидно, здесь мы имеем дело с двумя прямо противоположными влияниями, смешение которых препятствует понять значение каждого” (ib.). Этот вывод разумеется сам собою, если мы последовательно будем проводить точку зрения, различающую группы крестьян по состоятельности: мы видели везде в наших данных, что зажиточное крестьянство перебивает аренду, несмотря на то, что оно лучше наделено землей. Ясно, что именно зажиточность двора является определяющим фактором. при аренде и что этот фактор видоизменяется только, но не перестает быть определяющим, с изменением условий надела и условий аренды. Но г. Карышен, хотя и исследовал влияние “достатка”, не стоял последовательно па указанной точке зрения, и потому охарактеризовал явление неточно, говоря о прямой зависимости между земельным обеспечением съемщика и арендой. Это с одной стороны. С другой стороны, оценить все значение перебивания аренды богатеями помешала г. Карышеву односторонность его исследования. Изучая “вненадельную аренду”, он ограничивается тем, что сводит земско-статистические данные об аренде, без отношения к собственному хозяйству съемщиков. Понятно, что при таком, более формальном, изучении вопрос об отношении аренды к “достатку”, о торговом или коммерческом характере аренды не мог быть разрешен. Г-н Карышев, например, имел в руках те же данные по Камышинскому уезду, но он ограничился перепечаткой абсолютных цифр одной аренды (см. приложение,№ 8, с. XXXVI) и вычислением средних величин аренды на надельный двор (текст, стр. 143). Концентрация аренды в руках зажиточного крестьянства, промышленный характер ее, связь ее со сдачей земли низшей группой крестьянства, — все это осталось в стороне. Итак, г. Карышев не мог не заметить, что земско-статистические данные опровергают народническое представление об аренде и показывают вытеснение бедноты зажиточным крестьянством, но он дал неточную характеристику этого явления и, не изучив его со всех сторон, впал в противоречие с этими данными, повторяя старую песенку о “трудовом начале” и т. д. Но и простое уже констатирование экономической розни и борьбы в крестьянстве показалось гг. народникам ересью, и они пустились “исправлять” г. Карышева по-своему. Вот как делает это г. Н. —он, “пользующийся”, как он заявляет (стр. 153, прим.), возражениями против г. Карышева со стороны г. Н. Каблукова. В § IX своих “Очерков” г. Н. —он рассуждает об аренде и разных формах ее. “Когда во владении крестьянина, — говорит он, — находится земли достаточно настолько, чтобы существовать земледельческим трудом на собственной земле, то он ее не арендует” (152). Итак, существование предпринимательства в крестьянской аренде, перебивание ее богачами, ведущими торговые посевы, г. Н. —он, не обинуясь, отрицает. Его Доказательства? — Никаких абсолютно: теория “народного производства” не доказывается, а декретируется. Против г. Карышова г. Н. —он приводит из земского сборника по Хвалынскому уезду табличку, доказывающую, что “при одинаковой наличности рабочего скота, чем меньше земли в наделе, тем более приходится этот недостаток пополнять арендой” (153)[62], и еще: “если крестьяне поставлены в совершенно одинаковые условия по владению скотом, и если у них в хозяйстве есть достаточно рабочих сил, то они снимают тем больше земли, чем меньшим наделом владеют сами” (154). Читатель видит, что подобные “выводы” — простая словесная придирка к неточной формулировке г-на Карышева, что вопрос о связи аренды с достатком г. Н. —он просто заговаривает бессодержательными пустяками. Не ясно ли само собою, что при одинаковой наличности рабочего скота, чем меньше своей земли, тем больше аренды? Об этом нечего и говорить, ибо тут берется одинаковым именно тот достаток, о различиях в котором идет речь. Утверждение г-на Н. —она, что крестьяне, имеющие достаточно земли, не арендуют, — этим абсолютно не доказывается, и таблички г-на Н. —она показывают только, что он не понимает приводимых им цифр: приравнивая крестьян по количеству надельной земли, он еще рельефнее выставляет этим роль “достатка” и перебивание аренды в связи со сдачей земли беднотой (со сдачей тем же зажиточным крестьянам, разумеется)[63]. Пусть читатель вспомнит приведенные сейчас данные о распределении аренды по Камышинскому уезду; представьте себе, что мы выделили крестьян с “одинаковой наличностью рабочего скота” и, разбивая их на категории по наделу и на подразделения по работникам, заявляем, что чем меньше земли, тем они больше арендуют, и т. п. Разве от такого приема улетучится группа зажиточного крестьянства? А г. Н. —он своими пустыми фразами достиг именно того, что она улетучилась и он получил возможность повторять старые предрассудки народничества.

Абсолютно непригодный прием г. Н. —она — расчислять аренду крестьян на один двор по группам с 0, 1, 2 и т. д. работниками — повторяет и г. Л. Маресс в книге “Влияние урожаев и хлебных цен и т. д.” (I, 34). Вот маленький примерчик тех “средних”, которыми смело пользуется г. Маресс (подобно другим авторам книги, написанной с предвзятой народнической точки зрения). По Мелитопольскому уезду — рассуждает он — на один арендующий двор приходится десятин аренды — 1,6 дес. в дворах без работников муж. пола; 4,4 дес. — в дворах с одним работн.; 8,3 — с двумя; 14,0 — с тремя (с. 34). И заключение — о “приблизительно равномерном подушном распределении аренды”!! Г-н Маресс не счел нужным посмотреть на действительное распределение аренды по группам дворов разной хозяйственной состоятельности, хотя он мог это узнать и из книги г. В. Постникова и из земских сборников. “Средняя” цифра — 4,4 дес. аренды на 1 аренд, двор в группе дворов с 1 работн. муж. пола получена из сложения таких цифр, как 4 дес. в группе дворов, сеющих 5—10 дес. и имеющих 2—3 гол. раб. скота, — и 38 дес. в группе дворов, сеющих более 50 дес. и имеющих 4 и более голов рабочего скота. (См. Сборник по Мелитопольскому уезду, стр. Г. 10—11.) Неудивительно, что при сложении богачей и бедноты вместе и при делении на число слагаемых можно везде, где угодно, получить “равномерное распределение”!

В действительности по Мелитопольскому уезду 21% Дворов богачей (25 и более дес. посева), при 29,5% крестьянского населения, имеют, — несмотря па наибольшую обеспеченность их надельной и купчей землей, — 66,3% всей арендованной пашни. (Сборник по Мелитопольскому уезду, стр. Б. 190—194.) Наоборот, 40% дворов бедноты (до 10 дес. посева), при 30,1% крестьянского населения, имеют, — несмотря на наименьшую их обеспеченность надельной и купчей землей, — 5,6% всей арендованной пашни. Как видите, очень похоже па “равномерное подушное распределение”!

Г-н Маресс основывает все свои расчеты относительно крестьянской аренды на “допущении”, что “арендующие дворы по преимуществу приходятся на две низшие по обеспеченности группы” (по обеспеченности наделом}', что “арендуемая земля имеет среди арендующего населения равномерное подушное (sic!) распределение”; и что “аренда обусловливает переход крестьян из низших по обеспеченности групп в высшие” (34—35). Мы показали уже, что все эти “допущения” г-на Маресса прямо противоречат действительности. На деле все ото обстоит как раз наоборот, и г. Маресс не мог бы не заметить этого, если бы, — трактуя о неравенствах в хозяйственном быте (с. 35), — взял данные о группировке дворов по хозяйственным признакам (а не по владению наделом) и не ограничивался голословным “допущением” народнических предрассудков.

Сравним теперь Камышинский уезд с другими уездами Саратовской губернии. Отношения между группами крестьян везде однородны, как показывают нижеследующие данные по тем 4-м уездам (Вольскому, Кузнецкому, Балашовскому и Сердобскому), в которых соединено, как мы сказали, среднее и зажиточное крестьянство:

4 уезда Саратовской губернии

в % в итогу

Группы домохозяев	Дворов	Населения об. пола	Всего скота	Надельной земли	Аренды	Всего землепользования	Посева
Без раб. скота	24,4	15,7	3,7	14,7	2,1	8,1	4,4
С 1 гол. “”	29,6	25,3	18,5	23,4	13,9	19,8	19,2
“” 2 и более	46,0	59,0	77,8	61,9	84,0	72,1	76,4
Всего

Следовательно, везде мы видим оттеснение бедноты достаточным крестьянством. Но в Камышинском уезде зажиточное крестьянство и численно больше и богаче, чем в других уездах. Так, в 5-ти уездах губернии (включая и Камышинский) дворы распределяются по раб. скоту так: без раб. скота — 25,3%; с 1 головой — 25,5%; с 2—20%; с 3—10,8%; и с 4 и более — 18,4%, тогда как по Камышинскому уезду, как мы видели, зажиточная группа больше, но зато несостоятельная несколько меньше. Далее, если мы соединим среднее и зажиточное крестьянство, т.e. возьмем дворы с 2 и более головами раб. скота, то получим следующие данные по уездам:

Приходится на 1 двор, имеющий 2 и более головы рабочего скота

	Камышинский	Вольский	Кузнецкий	Баоашовский	Сердобский
Рабочего скота, голов	3,8	2,6	2,6	3,9	2,6
Всего	9,5	5,3	5,7	7,1	5,1
Надельной земли, дес.	12,4	7,9
Арендован. “”	9,5	6,5			5,7
Посева “”		11,7

То есть в Камышинском уезде достаточное крестьянство богаче. Этот уезд принадлежит к наиболее многоземельным: 7,1 дес. надела на 1 ревизскую душу[xl]муж. пола против 5,4 дес. по губернии. Следовательно, многоземелье “крестьянства” означает лишь большую численность и большее богатство крестьянской буржуазии.

Заканчивая этим обзор данных по Саратовской губернии, мы считаем необходимым остановиться па вопросе о группировке крестьянских дворов. Как, вероятно, заметил уже читатель, мы отвергаем a limine[64] группировку по наделу и пользуемся исключительно группировкой по хозяйственной состоятельности (по раб. скоту; по посеву). Необходимо мотивировать такой прием. Группировка по наделу пользуется несравненно большей распространенностью в нашей земской статистике, и в защиту ее приводят обыкновенно два следующих, па первый взгляд очень убедительных, довода[65]. Говорят, во-1-х, что для изучения быта земледельческого крестьянства естественна и необходима группировка по земле. — Такой довод игнорирует существенную особенность русской жизни, именно: несвободный характер надельного землевладения, которое носит, в силу закона, уравнительный характер и мобилизация которого до последней степени стеснена. Весь процесс разложения земледельческого крестьянства в том и состоит, что жизнь обходит эти юридические рамки. Пользуясь группировкой по наделу, мы складываем вместе бедняка, который сдает землю, и богача, который арендует или покупает землю; — бедняка, который забрасывает землю, и богача, который “собирает” землю; — бедняка, который ведет самое плохое хозяйство с ничтожным количеством скота, и богача, который имеет много скота, удобряет землю, вводит улучшения и пр. и пр. Мы складываем, другими словами, сельского пролетария с представителями сельской буржуазии. Получаемые от такого сложения “средние” затушевывают разложение и являются потому чисто фиктивными[66]. Описанные нами выше комбинационные таблицы саратовских статистиков дают возможность наглядно показать непригодность группировки по наделу. Возьмем, напр., категорию безнадельных крестьян в Камьшшнском уезде (см. “Свод”, с. 450 и ел., Сборник по Камышинскому уезду, т. XI, с. 174 и ел.). Составитель “Свода”, характеризуя эту категорию, называет ее посев “весьма незначительным” (“Введение”, с. 45), т. е. относит ее к бедноте. Возьмем таблицы. “Средний” посев этой категории — 2,9 дес. на двор. Но взгляните, как образовалась такая “средняя”: от сложения вместе крупных посевщиков (по 18 дес. на двор в группе с 5 и более головами рабочего скота; дворов этой группы во всей категории около 1/8, но у них около половины всего посева категории) — и бедноты, безлошадных, с 0,2 дес. посева на двор! Возьмите дворы с батраками. Всего в категории их очень мало — 77, т. е. 2,5%. Но из этих 77—60 в высшей группе, сеющей по 18 дес. на двор, и в ней дворы с батраками составляют уже 24,5%. Ясно, что мы затушевываем разложение крестьян, изображаем неимущее крестьянство в лучшем свете, чем оно есть в действительности (от прибавления к нему богачей и от вычисления средних), а зажиточное крестьянство, наоборот, изображаем менее сильным, ибо в категории многонадельных вместе с большинством состоятельных входят и несостоятельные (известно, что и в многонадельных общинах всегда есть несостоятельные). Нам ясна теперь неправильность и второго довода в защиту группировки по наделу. Говорят, что при такой группировке мы получаем всегда правильное повышение признаков состоятельности (количество скота, посева и пр.) с повышением размеров надела. — Факт бесспорный, ибо надельная земля является одним из важнейших факторов благосостояния. Поэтому в многонадельном крестьянстве оказывается всегда больше представителей крестьянской буржуазии, а от этого и “средние” цифры для всей категории по наделу повышаются. Однако из всего этого никак еще нельзя вывести правильности такого приема, который сливает сельскую буржуазию и сельский пролетариат.

Заключаем: ограничиваться группировкой по наделу при обработке подворных данных о крестьянстве не следует. Экономическая статистика необходимо должна положить в основание группировки размеры и типы хозяйства. Признаки для различения этих типов должны быть взяты сообразно с местными условиями и формами земледелия; если при экстенсивном зерновом хозяйстве можно ограничиться группировкой по посеву (или по рабочему скоту), то при других условиях необходимо принять в расчет посев промышленных растений, техническую обработку сельскохозяйственных продуктов, посев корнеплодов илп кормовых трав, молочное хозяйство, огородничество и т. д. Когда крестьянство соединяет в широких размерах и земледельческие и промысловые занятия, — необходима комбинация двух указанных систем группировки, т. е. группировки по размерам и типам земледелия и группировки по размерам и типам “промыслов”. Вопрос о приемах сводки подворных записей о крестьянском хозяйстве вовсе не такой узко специальный и второстепенный вопрос, как можно бы думать с первого взгляда. Напротив, не будет никакого преувеличения сказать, что в настоящее время это — основной вопрос земской статистики. Полнота подворных сведений и техника их собирания[67] достигли высокой степени совершенства, но вследствие неудовлетворительной сводки масса драгоценнейших сведений прямо-таки теряется, и исследователь получает в свое распоряжение только “средние” цифры (по общинам, волостям, разрядам крестьян, по величине надела и т. д.). А эти “средние”, как мы уже видели и увидим ниже, зачастую совершенно фиктивны.