VIII. Обзор земско-статистических данных

ПО ДРУГИМ ГУБЕРНИЯМ

Как заметил уже читатель, мы пользуемся при изуче­нии разложения крестьянства исключительно земско-статистическими подворными переписями, если они охватывают более или менее значительные районы, если они дают достаточно подробные сведения о важ­нейших признаках разложения и если (что особенно важно) они обработаны так, чтобы можно было выделить различные группы крестьян по их хозяйственной со­стоятельности. Изложенные выше данные, относящиеся к 7 губерниям, исчерпывают земско-статистический ма­териал, который удовлетворяет этим условиям и кото­рым мы имели возможность пользоваться. В интересах полноты, укажем теперь вкратце и на остальные, менее полные, данные подобного же рода (т. е. основанные на сплошных подворных переписях).

По Демянскому уезду Новгородской губернии мы имеем групповую таблицу о крестьянских хозяйствах по числу лошадей (“Материалы для оценки земельных угодий Новгородской губернии. Демянский уезд”. Новгород, 1888). Здесь нет сведений об аренде и сдаче земли (в десятинах), но и те данные, которые имеются, свидетельствуют о полной однородности отношений между зажиточным и неимущим крестьянством в этой губернии по сравнению с другими губерниями. И здесь, например, от низшей группы к высшей (от безлошадных к имеющим 3 и более лошадей) повышается процент хозяйств с купчей и арендованной землей, несмотря на то, что многолошадные выше среднего обеспечены надельной землей. У 10,7% дворов с 3 и более ло­шадьми, при 16,1% всего населения, имеется 18,3% всей надельной земли, 43,4% купчей земли, 26,2% арендованной земли (если можно судить о ней по раз­мерам посева ржи и овса на арендованной земле), 29,4% всего числа “промышленных построек”, тогда как у 51,3% безлошадных и однолошадных дворов, при 40,1% населения, лишь 33,2% надельной земли, 13,8% купчей земли, 20,8% арендованной (в указан­ном смысле), 28,8% “промышленных построек”. Дру­гими словами, и здесь зажиточное крестьянство “соби­рает” землю и соединяет с земледелием торгово-про­мышленные “промыслы”, а неимущее — бросает землю и превращается в наемных рабочих (процент “лиц с промыслами” понижается от низшей группы к выс­шей, от 26,6% у безлошадных до 7,8% у имеющих 3 и более лошадей). Неполнота этих данных заставляет нас не включать их в нижеследующую сводку мате­риала о разложении крестьянства.

По той же причине не включаем мы и данные о части Козелецкого уезда Черниговской губернии (“Материалы для оценки земельных угодий, собранные Чернигов­ским стат. отделением при губ. земской управе”, т. V, Чернигов, 1882; по количеству рабочего скота сгруп­пированы данные о 8717 дворах черноземного района уезда). Отношения между группами и здесь те же са­мые: у 36,8% дворов без рабочего скота, при 28,8% населения — 21% собственной и надельной земли, 7% арендованной земли, зато 63% всего количества сданной этими 8717 дворами земли. У 14,3% дворов с 4 и более штуками рабочего скота, при 17,3 % населе­ния, 33^4% собственной и надельной земли, 32,1% арендной и лишь 7% сданной земли. К сожалению, остальные дворы (с 1—3 штуками рабочего скота) не подразделены на более мелкие группы.

В “Материалах по исследованию землепользования и хозяйственного быта сельского населения Иркутской и Енисейской губерний” есть весьма интересная группо­вая таблица (по числу рабочих лошадей) крестьянских и поселенских хозяйств в 4-х округах Енисейской губерния (т. III, Иркутск, 1893, стр. 730 и ел.). Весьма интересно наблюдать, что отношения зажиточного сибиряка к поселенцу (а в этих отношениях вряд ли бы и самый ярый народник решился искать пресловутой общинности!) — в сущности совершенно тождественны с отношениями наших зажиточных общинников к их безлошадным и однолошадным “собратам”. Соединяя вместе поселенцев и крестьян-старожилов ('1акоо со­единение необходимо потому, что первые служат ра­бочей силой для вторых), мы получаем знакомые черты высших и низших групп. У 39,4% дворов низших групп (безлошадных, с 1 и 2 лошадьми), при 24% насе­ления, лишь 6,2% всей запашки и 7,1% всего скота, тогда как у 36,4% дворов с 5 и более лошадей, при 51,2% населения, — 73% запашки и 74,5% всего скота. Последние группы (5—9, 10 и более лошадей), при 15—36 дес. запашки на 1 двор, прибегают в широ­ких размерах к наемному труду (30—70% хозяйств с наемными рабочими), тогда как три низшие группы, при 0—0,2—3—5 дес. запашки на 1 двор, отпускают рабочих (20—35—59% хозяйств). Данные об аренде и сдаче земли представляют единственное, встреченное нами, исключение из правила (о концентрации аренды зажиточными), и это — такое исключение, которое подтверждает правило. Дело в том, что в Сибири нет именно тех условий, которые создали это правило, нет обязательного и “уравнительного” надела, нет сло­жившейся частной собственности на землю. Зажиточ­ный крестьянин не покупает и не арендует земли, а за­хватывает ее (так было, по крайней мере, до сих пор); сдача-аренда земли носит скорее характер соседских обменов, и потому групповые данные об аренде и сдаче не показывают никакой законосообразности[77]. По трем уездам Полтавской губернии мы можем при­близительно определить распределение посева (зная число хозяйств с разными размерами посева, опреде­ленными в сборниках “от — до” такого-то числа деся­тин, и помножая число дворов каждого подразделения на среднюю величину посева между указанными пре­делами). Получатся такие данные о 76 032 дворах (все поселяне, без мещан) с 362 298 дес. посева: 31 001 дво­ров (40,8%) не имеют посева или сеют лишь до 3 дес. па 1 двор, у них всего 36 040 дес. посева (9,9%); 19 017 дво­ров (25%) сеют свыше 6 дес. на 1 двор, у них 209 195 дес. посева (57,8%). (См. “Сборники по хозяй­ственной статистике Полтавской губ.”, уезды Константиноградский, Хорольский и Пирятинский[xlii].) Распределение посева оказывается очень похожим на то, которое мы видели в Таврической губернии, несмотря на меньшие, в общем, размеры посевов. Понятно, что столь неравномерное распределение возможно лишь при концентрации купчей и арендованной земли в ру­ках меньшинства. Мы не имеем полных данных об этом, ибо в сборниках нет группировки дворов по хо­зяйственной состоятельности, и должны ограничиться следующими данными по Константиноградскому уезду. В главе о хозяйстве сельских сословий (гл. II, § 5 “Земледелие”) составитель сборника сообщает такой факт: “Вообще, если разделить аренды на три разряда: аренды, в которых приходится на участника:. 1) до 10 дес., 2) от 10 до 30 дес. и 3) более 30 дес., то для каждого из этих разрядов получатся следующие дан­ные[78]:

По Калужской губ. имеем лишь следующие, весьма отрывочные и неполные данные о посеве хлебов у 8626 дворов (около ^lf^Q всего числа крестьянских дворов в губернии[79]).

То есть, у 21,6% дворов, при 30,6% населения, — 36,6% рабочие лошадей, 45,1% посева, 43,1% валового дохода от посевов. Ясно, что и эти цифры говорят о концентрации купчей и арендованной земли за­житочным крестьянством.

По Тверской губ., несмотря на богатство сведений в сборниках, обработка подворных переписей крайне неполна; группировки дворов по хозяйственной состоя­тельности нет. Этим недостатком пользуется г. Вихляев в “Сборнике стат. свед. по Тверской губ.” (т. XIII, в. 2. “Крестьянское хозяйство”. Тверь, 1897), чтобы отрицать “дифференциацию” крестьянства, усматривать стремление к “большей равномерности” и петь гимн “народному производству” (стр. 312) п “натуральному хозяйству”. Г-н Вихляев пускается в самые рискован­ные и голословные суждения о “дифференциации”, не только не приведя никаких точных данных о группах крестьян, но даже и не выяснив себе той элементарной истины, что разложение происходит внутри об­щины, что поэтому толковать о “дифференциации” и брать исключительно группировки по общинам или по волостям — просто смешно[80].