Мощных оооронительных валов, которые могли бы остттгтытч.

приятеля. В их функции как оборонительных сооружений не вхо-

3. Военное искусство и политическая власть

дило служить укрытием для целой общины перед лицом вражеско -го набега, а следовательно, в них не предполагалось наличие места для большого числа защитников. Замки строились с таким расче­том, чтобы держать оборону в них могли некрупные отряды, вот для чего их и строили небольшими, но высокими. Высота, во-пер­вых, делала замок недосягаемым, а во-вторых, превращала его в самую высокую точку округи. Укрывшись за стенами замка, гарни­зон становился почти неуязвимым, однако мог по-прежнему дер­жать ситуацию под контролем, ибо имел прекрасный обзор мест­ности: «главная башня — что царица, она устремлена ввысь и вла­ствует над округой»³⁵.

Для того, чтобы добиться необходимой высоты, проще всего было поставить замок на холме или вершине горы. Таким именно является расположение обширного множества замков, среди кото­рых, в частности, так называемые «гоэнбурги» (Hohenburg) цент­ральной и южной Германии. Если естественного холма в окрест­ностях не было, его всегда можно было насыпать, и на протяжении XI—XII веков Европа постепенно покрывалась искусственными возвышениями, увенчанными замками. В те времена на Британских островах, во Франции и северной Германии появились сотни руко­творных холмов с диаметром основания в среднем около 100 футов, а вершины — не более 30 футов. Верхняя небольшая площадка (так называемый «мотт» — motte) служила основанием для башни, бла­годаря чему достигалась еще большая высота. Будучи самой высо­кой точкой в окрестностях, неважно — на естественном или искус -ственном возвышении, башня (донжон) являлась завершающим штрихом, последним рубежом обороны, который не только делал защитников замка недосягамыми для нападавших, но давал им пре­красный обзор и удобную позицию для обстрела неприятеля³⁶.

Имея крайне малые размеры, башня, в особенности, если речь идет о раннем периоде и о замках феодалов (в отличие от королев­ских или княжеских), оставалась последним оплотом защитников, притом самым неприступным. Она представляла собой следующий шаг в решении задачи концентрации оборонительных сооружений, которая и лежала в основе всей истории европейского замка. Опи­сывая в посвященной жизни Людовика Толстого «Книге о делах уп­равления...» нескончаемую череду боев за замки, Сугерий изобра­жает донжон как конечную цель нападавших: в Креси король «занял замок и захватил неприступную башню с такой легкостью, словно это была обыкновенная крестьянская хижина»; в Ле-Пюизе командир гарнизона, руководствуясь тем, что «стены замка не могли служить достаточно надежным укрытием, поднялся наверх в мотт, то есть в деревянную башню»; в Манте «король, облаченный в доспехи, ворвался в замок, стремительно пробился со своим отря­дом к башне и взял ее в окружение»-*?. Захватить боевое снаряже­ние донжона, его личный состав, оружие и припасы — такова была

Роберт Бартлетт. Становление Европы

главная цель штурма, равносильная в наши дни взятию штаба про­тивника.

Небольшие по размерам и сравнительно незамысловатые по конструкции замки X—XI веков (получившие в английской литера­туре название motte-and-bailey) открывали тем не менее большие возможности. Мы уже отмечали, что тот, кто умел извлечь преиму­щества из этого нового типа фортификационных сооружений, по­лучал превосходство над политическими соперниками, возвышался над другими феодалами, мог завоевать себе главенствующее поло­жение или упрочить его, если оно уже имелось. Прекрасная иллю­страция этого процесса содержится в тексте Альперта Мецкого под названием «О разных временах» (De diversitate temporum), где описывается борьба феодалов нижнего Рейна в начале XI века. «В 200 шагах от Мааса, — писал он, — есть болото, посреди него — небольшой и почти недоступный холм... Для любого, кто желал бы изменения существующего положения вещей (studenti novis rebus), это было удобное место для строительства замка»³⁸. «Новое положение вещей» (novae res) было в те времена расхожим сочетанием для обозначения самых решительных, можно сказать революционных, перемен, и приведенный отрывок показывает, что в сознании людей того времени замок олицетворял собой новые возможности для изменения военного и политического устройства.

Как видно из приведенной цитаты из Альперта, такие перемены имели, среди прочего, и чисто географический аспект. По стране передвигались люди в поисках определенного типа ландшафта: им требовалось место, «пригодное для строительства замка». Все ос­тальное уже не имело большого значения: привлекательным для строителей замков начала XI века могло стать любое возвышение, даже посреди топи. Возможно, такая унылая местность впервые от­крывала людям свои потаенные преимущества. Конечно, немалое число замков строились для получения контроля над уже обжитым районом либо возводились в городах (зачастую — ценой сноса какой-то части предыдущих построек). И все же в целом о процес­се распространения замков в Европе следует сказать, что его харак­терной чертой была ориентация в первую очередь на необжитые земли. Этот момент явственно прослеживается в отчетах о стро­ительстве замков в Германии Генрихом IV в 60—70-х годах XI века. «Он выискивал в незаселенной местности высокие холмы, укреп­ленные уже самой природой, и строил там замки», — писал сак-сконский клирик Бруно³⁹. Из своих экспедиций в глухие районы король тоже умел извлечь пользу. В 1073 году, оказавшись перед лицом мятежа, Генрих сумел скрыться «в диких лесах, которые были ему знакомы по прежним поездкам по стране, когда он по­дыскивал подходящие участки для строительства замков». Откры­вавшиеся благодаря замкам новые возможности, а соответственно, потребность в возведении все новых и новых укреплений этого типа, заставили короля взглянуть на Саксонию по-иному. Отныне

3. Военное искусство и политическая власть

его взор привлекали не обжитые сельскохозяйственные районы, а суровые леса и горы. Примеров можно было бы привести множест­во. Таковым, в частности, может служить замок Окхэмптон на краю Дартмура, который словно взирает сверху вниз на прилегаю­щее селение*³. Уместно привести также пример предков тюринг-ских ландграфов, которые вырубили под свои владения чащобу во­круг замка Шауэнбург, высоко в Тюрингенском лесу⁴¹. Список можно продолжать, но сказанного уже достаточно, чтобы составить представление о роли, какую играли в то время замки.

Небольшое и устремленное ввысь укрепление, распространив­шееся в Европе в X—XI веках, явилось новым словом в оборонном зодчестве — даже при том, что вскоре в строительстве замков на­стал новый этап и их стали возводить из камня. Эти две стадии сле­дует рассматривать по отдельности, ибо, хотя эволюцию замка от земляных и бревенчатых сооружений XI века к каменным крепос­тям XIII века можно считать абсолютно естественной, тем не менее технические возможности и вытекающие из них политические пос­ледствия, характеризовавшие каждый из этих этапов, были в корне различны. Мы можем лишь в самых общих чертах проследить раз­витие оборонного строительства от деревянного сооружения к ка­менному, протекавшее на протяжении XI, XII и XIII веков. Из камня замки возводились и в X веке, но вплоть до XII века они ос­тавались редкостью. Каменный замок знаменует собой совершенно новый этап в фортификационном деле. Массивные каменные замки конца XII—XIII веков в военном и политическом отношении представляют собой в корне отличное явление от бесчисленных земляных насыпей, увенчанных деревянной башней, которые преж­де были распространены по всей Европе. Их сооружение было на­много дороже и занимало гораздо больше времени. Насыпать холм и возвести на нем донжон можно было очень быстро. Когда в 1066 году нормандцы высадились на британском берегу, они за две неде -ли до сражения при Гастингсе успели соорудить два таких укрепле­ния. В то же время такие замки, как Дуврский (конец XII века) или замок короля Эдуарда в Уэльсе, возводились десятилетиями. Мно­жились и расходы на строительство. За период 1168—1189 гг. Ген­рих II истратил на строительство Дуврского замка около 6,5 тысяч фунтов. В среднем его расходы на строительство замков составляли порядка 700 фунтов в год. В годы правления его сына короля Джона (Иоанна Безземельного) эта сумма стала достигать тысячи фунтов в год, а при сыне Джона — Генрихе III (1216—1272) возрос­ла до полутора тысяч в год⁴². Всех их, однако, оставил позади вели­чайший строитель замков Эдуард I, который в одном только Уэльсе за 27 лет израсходовал на возведение замков 80 тысяч фунтов. Аля сравнения скажем, что при Эдуарде рыцарь на войне получал 2 шиллинга в день (т.е. 1 фунт в 10 дней)⁴³.

Для того, чтобы взять приступом более мощные каменные замки XIII века, с высокими башнями, несколькими концентричес -

Роберт Бартлетт. Становление Европы

кими рядами стен, сложными системами запора ворот и условиями для самых изощренных приемов оборонительного боя, уже недоста­точно было одной отваги и решимости Людовика Толстого. Разви­тие фортификации требовало адекватных перемен и в осадном деле. XII и XIII века стали не только эпохой повсеместного распро­странения и последующего совершенствования каменных замков, но и параллельного развития осадных орудий и всей техники осады. На смену принципу упругости, применявшемуся в гигант­ских катапультах, осадных луках и других метательных орудиях X—XI веков, пришел принцип противовеса. К началу XIII века в Англии, Франции, Италии и Германии получили распространение стенобитные машины под названием требюше (см. рис. З}⁴⁴. Про­цесс строительства такой машины с необходимыми чертежами опи -сал французский инженер и зодчий Вийяр де Синекур⁴⁵. Самые крупные требюше могли метать 500-фунтовые снаряды на расстоя­ние до 300 ярдов. К этому же периоду относится ряд нововведений в области подкопного дела, регулярное использование специалис­тов, которых сегодня мы назвали бы саперами и военными инжене -рами, и распространение целого набора штурмовых орудий — тара­нов, «кошек» и проч. Осадное дело стало настоящей наукой. К при­меру, в 1181 году осада обнесенного стеной Гальдерслебена увенча­лась успехом благодаря тому, что нападавшие догадались устроить на реке запруду и таким образом город оказался затоплен⁴⁶.