Таким образом, функционирование информационных потоков, приобретающее в современном обществе все большее значение, придает социальному институту массовой коммуникации все более значительную роль. Воздействуя посредством массовой информации на общественное мнение как состояние массового сознания, массовая коммуникация способствует тем самым наилучшей реализации целей субъектов социальных интересов. Этот факт, как мы уже упоминали, послужил основанием возникновения термина «четвертая власть», наделяющего массовую коммуникацию некими особыми властными полномочиями. Возникнув как метафора, о чем свидетельствуют кавычки, применяемые при употреблении этого термина, «четвертая власть» не стала объектом серьезных исследований политологов и социологов и обсуждалась только в среде журналистов и теоретиков журналистики. Тем не менее, на наш взгляд, рассмотрение массовой коммуникации в аспекте власти способствует оптимизации в изучении последней.
Согласно некоторым современным теоретико-журналистским представлениям, «кроме давления на социальные институты общественного мнения осуществляется и прямое воздействие на них журналистики. А это значит, что журналистика как "четвертая власть" в государстве играет управленческую роль в отношении не только массового сознания, но и социальных институтов»[262].
Понятие «власть» означает, в общем виде, способность и возможность осуществлять свою волю, оказывать определяющее воздействие на деятельность, поведение людей с помощью какого-либо средства — авторитета, права, насилия. «Под властью подразумевается способность ее субъекта (отдельной личности, группы людей, организации, партии, государства) навязать свою волю другим лю-
[226]
дям, распоряжаться и управлять их действиями, будь то насильственными или ненасильственными средствами и методами. Власть возникла с возникновением человеческого общества и вместе с ним прошла длинный путь развития. Необходимый элемент общественной организации, без которого невозможны жизнеспособность и функционирование общества, власть призвана регулировать взаимоотношения между людьми, между ними, обществом и государственно-политическими институтами»[263].
В случае с «четвертой властью» речь идет не о власти вообще, и даже не о власти политической в целом, а о ее сердцевине — власти государственной, так как термин «четвертая власть» недвусмысленно «намекает» на три власти, составляющие государственную власть: законодательную, исполнительную и судебную, точнее, на так называемые «три ветви» власти, ибо власть, как таковая, — едина.
Скажем сразу: журналистика не является четвертой ветвью государственной власти, как бы лестно для некоторых представителей массовой коммуникации ни звучало обратное утверждение.
Вряд ли состоятельными аргументами в пользу противоположной точки зрения являются следующие ссылки:
♦ если выступления СМИ доказательны и убедительны, к тому же подкреплены авторитетом учредившего их социального института и активно сформированным общественным мнением, то они могут стать основаниями для принятия решений в социальных институтах, деятельности которых касаются;
♦ сила общественного мнения носит не только сиюминутный характер — она способна влиять и на будущие выборы властей, вплоть до победы и прихода к власти оппозиционных сил;
♦ власти должны представлять интересы всего общества, а не только отдельной его части. Поэтому руководство учреждаемыми государством СМИ следует осуществлять демократически, привлекая к участию в этом процессе представителей всех общественных сил[264] и т. п.
Ни возможность стать основанием (и даже быть основанием) для принятия решений (даже и государственных), ни способность влиять на власть еще вовсе не означает быть самой властью. Иначе мы обязаны будем, следуя такой логике, включить в состав властных структур
[227]
любые группы влияния, любые лобби, проталкивающие выгодные им решения государственной власти, и даже попытки любого влияющего воздействия на любые властные структуры.
Например, забастовка горняков вполне может стать основанием для принятия государственного решения о повышении им заработной платы. Значит ли это, что данная забастовка есть элемент «четвертой» или какой-нибудь еще власти? Безусловно, нет.
Значит ли, далее, что отражение этой забастовки в оппозиционной прессе есть элемент «четвертой власти»? Нет, не значит.
Наконец, значит ли, что отражение этой забастовки даже на страницах официозной печати есть элемент «четвертой власти»? Нет, не значит.
В общем виде это утверждение выглядит следующим образом: если А влияет на Б, то А не является Б. Проще говоря, если я влияю на кого-либо, это означает, помимо прочего, что я не являюсь этим кем-либо. Если журналистика влияет на власть, то это означает, что журналистика властью не является по определению.
Что же касается последнего из вышеназванных аргументов, то следует заметить, что государственные власти вовсе не должны представлять интересы всего общества, поскольку это государственные власти.
Мифология предперестроечного периода об «общенародном государстве» ушла в прошлое. Альтернатива здесь проста: или есть государственная власть, но тогда это — власть одной части общества над другой, или общенародная власть, но тогда — не государственная.
Вряд ли подтверждают существование «четвертой власти» и идеи о том, что «роль государственных СМИ — не отстаивание интересов одной партии (если использовать слово в исходном значении — "часть"), победившей на выборах и доминирующей во властных структурах, и не выступление с "надпартийной" позиции (что принципиально невозможно), а представительство "всех" различающихся по позициям, интересам, стремлениям групп, слоев, союзов, ассоциаций, фронтов и т. д. Иначе говоря, их роль — быть "межпартийной" трибуной»[265], «работа редакций такого рода СМИ требует особых качеств их сотрудников, поскольку необходимо в максимально возможной мере отстраниться от своих симпатий и предпочтений, "подняться" над ними в интересах создания трибуны для всех.
Но чтобы не выглядеть "эклектичным складом разнообразных воззрений", придется вырабатывать не имеющий аналога типологический облик изданий и программ, требующий особого ведения проблемно-тематических направлений, организации специальных рубрик для вы-
[228]
ражения позиций разных "партий", а также для полемики, дискуссий, диалогов. По-видимому, творческий облик журналистов должен быть связан с направленностью на выявление разнообразия воззрений, сопоставление взглядов, поиск точек соприкосновения, обнаружение возможностей согласия и форм борьбы за него со своего рода "подсказками" привлекаемых независимых экспертов, специалистов различных отраслей знания и т. д.»[266].
Такие предположения говорят о том, что проблема влияния массовой коммуникации на общество поистине огромна и что современная наука пытается найти то или иное ее решение. Однако из приведенного высказывания с очевидностью явствует, что массовой коммуникации приписываются несвойственные ей функции, выполнение которых (если бы это оказалось возможным) привело бы к решению практически всех социальных и политических проблем, что само по себе совершенно невозможно, ибо в обществе каждый социальный институт выполняет свою функцию, и массовая коммуникация не может выполнять их все.
Социальная действительность демонстрирует нам, что нельзя «в один возок запрячь коня и трепетную лань», то есть трудно себе представить способ поиска диаметрально противоположными общественными силами точек соприкосновения между собой в средствах массовой коммуникации, сильно отличающийся от способа (предполагающего использование в качестве средства воздействия стаканов с соком), которым несколько лет назад искали такие точки, например, лидер ЛДПР В. Жириновский и губернатор Нижегородской области Б. Немцов в одной из телевизионных передач, способ, который послужил впоследствии элементом заставки к передаче «Скандалы недели» на бывшем канале ТВ-6. Противоположные общественные силы таковыми являются именно потому, что они не имеют точек соприкосновения друг с другом, и для того, чтобы эти точки появились, общественным силам потребуется перестать быть самими собой и стать какими-то другими.
Исходя из вышеизложенного, именование журналистики (точнее, массовой коммуникации) «четвертой властью» можно было бы однозначно считать метафорой и соответственно относиться к такой характеристике, как к метафоре.
Мы не можем согласиться с тем, что четвертой властью (без кавычек, то есть в прямом и точном смысле) СМИ бывают только в двух случаях: первый — когда они транслируют обязательные для исполнения решения законодательной, исполнительной и судебной властей; второй — когда собственные выступления СМИ по законодательным актам рассматриваются как обязательные для учета при принятии реше-
[229]
ний властями»[267], ибо сам факт публикации на страницах газеты, журнала или оглашения на канале радио (телевидения) обязательных для исполнения решений власти отнюдь не означает автоматического превращения материального носителя управленческой информации в четвертую (и даже десятую) ветвь самой власти.
Ведь, например, никому не приходит в голову объявлять четвертой властью ни брошюру (книгу), озаглавленную «Конституция государства N», ни издательство, выпустившее ее в свет. А конституция, как известно, является самым основным, самым главным документом из тех, которые подпадают под разряд «решения властей». На каком же основании можно называть средства массовой информации «четвертой властью без кавычек, то есть в прямом и точном смысле» этого слова, когда они публикуют решения властей?
Итак, мы пришли к заключению, что выражение «журналистика — четвертая власть» есть метафора. Журналистика является «четвертой властью» в той же мере, в какой хлопок является «белым золотом», нефть — «черным золотом», Москва — «третьим Римом», а Петербург — «северной Венецией». Журналистика как «четвертая власть» есть метафора, стоящая в ряду других таких же «числовых» метафор, как то: «вторая мама», «третий глаз», «четвертая власть», «пятое колесо», «шестое чувство», «седьмое небо», «восьмое чудо света» и т. д. и т. п. Наделение журналистики властными функциями происходит из-за смешения понятий «власть» и «влияние» и из-за отсутствия четкого определения того и другого.
Дэннис по этому поводу считал, что для продолжения выяснения темы власти СМК необходимы «четкие определения. Не думаю, что большинство исследователей в этой области имеют четкие представления о том, что они говорят. Что значит власть? Что значит минимальное воздействие или максимальное воздействие? Насколько сильными должны быть СМИ, чтобы обладать властью или влиять на события?
Какие виды и формы власти существуют?
Распространение информации — это одна власть. Влияние этой информации на сознание — это другая власть. Влияние информации на поведение — это еще одна власть. Как правило, все эти отличия между видами власти не принимаются во внимание или сводятся к минимуму»[268].
[230]
Однако влияние массовой коммуникации на общество является неоспоримым фактом, тем или иным образом воздействующим на процессы управления различных уровней. Управление, понятое как власть, является основанием наделения массовой коммуникации властными функциями. При этом не принимается во внимание то обстоятельство, что само управление по отношению к социальным процессам может быть понято только как воздействие субъекта на субъект, то есть управление — это всегда управление кого-то кем-то. Некий предмет, на который может быть направлено действие управляемого субъекта, при решении определенной задачи может играть роль средства. К. X. Момджян приводит такой пример: бригадир для получения необходимого продукта предписывает токарю тот или иной режим обработки металла. При этом акт управления совершает бригадир, но не токарь, управляющий станком[269].
Социальное управление не может быть сведено к механическому управлению техническими средствами. На наш взгляд, именно такая редукция имеет место быть при наделении средств массовой коммуникации функциями власти. Любое средство нейтрально в системе целеполагания. Средства массовой коммуникации, осуществляя акты передачи оценочной информации массовой аудитории, выполняют, таким образом, техническую задачу, служащую реализации управляющей функции, свойственной субъектам социальной деятельности. В заблуждение вводит тот факт, что информация передается не прямо от субъектов средствам массовой коммуникации, а проходит ряд опосредующих этапов в виде творческой обработки ее журналистами, которых нередко принимают за субъектов информационного воздействия. Однако журналист в данной ситуации подобен токарю, которым управляет бригадир.
Порой понимание того, что журналист не является субъектом, определяющим оценочное воздействие на массовую аудиторию, что субъекты-носители внедряемой системы ценностей находятся вне пределов массово-коммуникативных действий, взятых со стороны их явления, может привести к выделению в качестве таковых субъектов народ. Предполагается, что массовая коммуникация, понятая как журналистика, реализует именно интересы народа: «Велика в этом и роль журналистики как "четвертой власти", представителя интересов народа во всем структурном многообразии»[270].
[231]
Однако употребление категории «народ», сложно поддающейся определению и требующей конкретизации даже на уровне социально-философского обобщения (не говоря уже о социологическом уровне), приводит к заключению, что в истории человечества «полнокровно реализующей народный суверенитет народной журналистики в сколько-нибудь массовых и устойчивых формах еще не было»[271].
Добавим, что такого не может быть в принципе, ибо весьма сложно представить суверенитет народа вне суверенитета государства, которое в случае демократического устройства реализует волю большинства граждан, но не всего народа. Оперирование термином «весь народ» имеет, на наш взгляд, идеологическое происхождение, уходящее корнями в советскую идеологию, провозглашавшую весь народ субъектом существовавшего государственного устройства. Последующие демократические преобразования в России, ведущиеся от имени «всего народа», имеют такое же происхождение.
Власть в строгом смысле слова является особой формой управления, ибо не всякое управление есть власть. Она осуществляется различными способами, но главной особенностью власти является право на. насилие, которое отторжено от всех индивидов и групп общества и принадлежит только государству. Именно поэтому власть в строгом смысле с лова есть прерогатива государства, которое обладает монополией на применение насилия, и эта монополия возведена в закон. Применение насилия неизбежно в процессе регулирования общественных отношений, ибо «мировая история еще не знала государства без механизмов и средств предотвращения и наказания уголовных правонарушений, без системы исправительных учреждений. Насилие или угроза применения насилия являются мощным фактором, сдерживающим людей от всякого рода поползновений на жизнь, свободу, собственность других членов общества»[272].
Насилие как форма осуществления государственной власти является легитимным, поэтому любое другое насилие, существующее в обществе, носит противозаконный характер. Только государственная власть имеет право за несоблюдение закона «казнить или миловать». Именно поэтому никакой социальный институт, кроме института государства, не может быть субъектом власти. Социальный институт массовой коммуникации не является исключением.
Деятельность массовой коммуникации оказывает, как мы уже упоминали, существенное влияние на сознание и последующее поведение
[232]
людей. Методы воздействия на аудиторию в большинстве случаев носят манипулятивный характер, предполагающий принуждение людей к совершению тех или иных действий помимо их желания. Однако властью ни в каком смысле слова это не может быть названо по двум причинам. Во-первых, психологическое принуждение не является легитимным и, во - вторых, такое принуждение не носит абсолютного характера, то есть подчиняться ему никто не обязан. Люди могут поддаваться, но могут и не поддаваться манипулированию со стороны массовой коммуникации, что предопределяется различными причинами психологического и социального характера.
В системе социальной деятельности массовая коммуникация является не субъектом, но фактором управления, способствующим посредством информационного воздействия ориентации и адаптации людей в среде существования. По отношению к институту государственной власти массовая коммуникация играет важную роль как в процессе достижения власти, так и в процессе ее удержания, способствуя этому посредством пропаганды ценностей социального субъекта, находящегося или стремящегося к власти. В условиях развитой демократии массовая коммуникация может выступать средством социального контроля над субъектом, осуществляющим власть. Этому способствует наличие гласности, предполагающей не возможность все высказать, а возможность все услышать. «Все» в данном случае носит относительный характер, под которым понимается возможность узнать любую информацию, касающуюся субъектов власти. В этом смысле преуспели американские средства массовой коммуникации, освещающие жизнь и деятельность властвующей элиты без каких бы то ни было ограничений. Не станем утверждать, что это образец для подражания, однако публичный характер государственнойвласти в демократических государствах предполагает публичную информацию о ее субъектах, информацию, которая может оказаться решающей для продолжения осуществления власти тем или иным субъектом политической деятельности. Такого рода гласность является нормой того или иного государственного устройства, а не проявлением воли журналистов или неких особенных властных полномочий массовой коммуникации. Власть, рассматриваемая как прерогатива государства и осуществляемая им на основании существующих и разрабатывающихся правовых норм, призвана регулировать деятельность всех социальных институтов общества, в том числе и деятельность института массовой коммуникации.
Регулированию деятельности института массовой коммуникации посвящен ряд нормативных документов таких международных орга-
[233]
низаций, как ООН, ЮНЕСКО и др. В России, как и во многих других государствах, признаются регулирующие деятельность массовой коммуникации нормы международного права. При этом существует ряд законодательных актов, являющихся внутригосударственными, характерными для регулирования деятельности средств массовой коммуникации конкретного общества. Главным правовым документом России является Конституция Российской Федерации, в которой определены основные направления государственной политики во всех сферах жизни общества, в том числе и в сфере массово-коммуникативной деятельности.
Однако существует специальное законодательство, конкретизирующее основные положения Конституции РФ в виде конкретных законов и норм, регулирующих деятельность института массовой коммуникации. Таким образом регулируются отношения государства и СМК, СМК и социальных институтов, СМК и граждан, СМК и источников информации и т. д. Посредством принятия и реализации законодательных актов государство осуществляет контроль за деятельностью института массовой коммуникации.
В России такими законами являются Закон РФ «О средствах массовой информации», Закон РФ «Об авторском праве и смежных правах», Закон РФ «О государственной тайне», а также Федеральные законы РФ: «Об информации, информатизации и защите информации», «О порядке освещения деятельности органов государственной власти в государственных средствах массовой информации», «О рекламе», «Об экономической поддержке районных (городских) газет», «О государственной поддержке средств массовой информации и книгоиздания Российской Федерации» и другие. Регулирующей деятельности средств массовой информации уделяется внимание и в других законах, посвященных регулированию других сфер социальной деятельности, например, в Федеральном законе РФ «Об основных гарантиях избирательных прав граждан Российской Федерации», в Федеральном законе РФ «О выборах Президента Российской Федерации» и др.
Однако деятельность института массовой коммуникации регулируется не только правовыми, но и этическими нормами, которые не имеют силы правового, законодательного акта, соответственно, за их нарушение не могут быть применены оговоренные законом санкции. Этические нормы представляют собой свод нравственных предписаний (в большинстве случаев предписаний, касающихся поведения журналистов), за несоблюдение которых предполагается моральная ответственность. В начале девяностых годов прошлого века различными журналистскими организациями были приняты «Международные принципы профессиональной журналистской этики». В России в 1994 г. был разработан Кодекс профессиональной этики российского журналиста.
[234]
Этические нормы, правила и кодексы определяют моральную ответственность журналистов в их отношениях с аудиторией, источниками информации, с авторами, коллегами и т. д. Однако следует заметить, что существенной эффективности в регулировании деятельности журналистов такого рода профессиональные нормы практически не имеют. Это обусловлено тем, что требования, предъявляемые обществом к журналистам, не всегда, как мы уже убедились, направлены по адресу. Намерения же самих журналистов установить нравственные регулятивы своей деятельности (по аналогии, например, с нравственным регулированием деятельности врачей, основанном на принципе «не навреди») не имеют ощутимого эффекта в силу того, что деятельность журналиста отождествляется либо с деятельностью массовой коммуникации как таковой, либо с деятельностью субъекта массовой коммуникации. Различные этические нормы журналистской деятельности могли бы иметь большую эффективность, если бы базировались на понимании реального процесса деятельности массовой коммуникации, на понимании того, что сама журналистика, а соответственно, и деятельность журналиста, является только творческой стороной массово-коммуникативного процесса, а не на идеологизированном представлении о некой мифической миссии журналиста в обществе.
[235]
Тема 13
