Качество правления не имеет отношения к долговечности народов

Я понимаю, насколько трудна эта тема. Даже сама попытка заговорить об этом покажется многим чита­телям чем-то вроде парадокса. Люди убеждены – и имеют на то достаточно оснований, – что хорошие законы, хорошая администрация оказывают непосред­ственное и сильное воздействие на здоровье нации, но при этом заходят так далеко, что приписывают зако­нам и администрации решающую роль в продолжитель­ности существования социальной совокупности людей, в чем и заключается распространенное заблуждение.

Разумеется, дело обстояло бы именно так, если бы на­роды могли жить только в состоянии благополучия, но мы знаем, что они существуют долгое время, как, впрочем, и отдельные люди, в периоды дезорганизации и разброда, которые часто отражаются и на соседях. Если бы нации всегда умирали от своих болезней, как могли бы они вы­жить в первые годы своего формирования? Ведь именно тогда они имеют самую дурную администрацию и наи­худшие законы, к тому же плохо исполняемые. Как раз в этом состоит их отличие от человеческого организма: если организм, особенно в детстве, опасается болезней, перед которыми он явно не выстоит, то общество таких бед не знает; история дает нам великое множество примеров того, что общество без конца ускользает от самых опасных, долгих и опустошающих политических недугов, крайни­ми проявлениями коих являются плохие законы и слиш­ком суровое или безразличное правление [1].

Прежде всего попытаемся уточнить, что значит дур­ное правление.

Существует множество разновидностей этого зла, их, пожалуй, даже невозможно перечислить, тем более что их число умножается, если учитывать внутреннюю кон­ституцию народов, географическое положение и эпоху. Тем не менее их можно сгруппировать в четыре основ­ные категории.

Правление считается дурным, когда оно навязано извне. В Афинах такая ситуация имела место при тридцати тира­нах, затем жители избавились от них, и национальный дух вовсе не разрушился от угнетения, а только укрепился.

Правление — дурное, если оно основано на завоева­нии. В четырнадцатом веке Франция, почти целиком, находилась под игом Англии. И вышла из-под него бо­лее сильной и процветающей. Китай наводнили и зах­ватили монгольские орды, но пришло время, и китайцы прогнали их со своей земли, правда, завоеватели сыг­рали роль раздражителя. После этого страна попала под другое иго; хотя манчжуры правят более 100 лет, их ждет та же участь, что и монголов.

Особенно дурное правление случается, если его прин­цип становится порочным, вследствие чего происходит раз­рушение самой системы правления. Такова была судьба испанской монархии. Основанная на воинском духе и об­щественной свободе, она начала к концу царствования Фи­липпа II забывать свои основы. Невозможно представить себе страну, где добронравные максимы пали бы настоль­ко низко, где власть была бы более слабой и презираемой, где сама религиозная система давала бы больше поводов для критики. Сельское хозяйство и промышленность, под­верженные тем же недугам, что и вся империя, впали в ма­разм. Но погибла ли Испания? Нет. Эта страна дала Евро­пе славный пример сопротивления французским войскам, и это, наверное, единственное из современных государств, где национальный дух необычно силен и крепок.

Еще правление бывает дурным, когда в силу природы сво­их институтов оно прокладывает путь к антагонизму — либо между высшей властью и массами, либо между различными классами. Примером тому служат средневековые короли Ан­глии и Франции, враждовавшие со своими знатными вассала­ми, которые, в свою очередь, воевали со своими крестьянами; или Германия, где первые проблески свободы мысли привели к гражданским войнам гуситов, анабаптистов и прочих сек­тантов. В более ранние времена Италия настолько сильно страдала от раздела власти, которую рвали на части импера­тор, папа, аристократы и общины, что народ не знал, кому подчиняться, и часто вообще никого не признавал. Но погиб­ло ли от этого итальянское общество? Нет. Итальянская ци­вилизация никогда не была столь блистательной, индустрия более производительной, а влияние в мире более неоспоримым.

Я склонен думать, что иногда, в самый разгар таких потрясений, на некоторое время, подобно солнечному лучу, появляется мудрая и устойчивая власть и функцио­нирует на благо народов; но это длится недолго, и так же, как противоположная ситуация не приводит к смерти на­ции, так и светлое исключение не обеспечивает жизнестой­кости. Для этого необходимо, чтобы эпохи процветания случались чаще и продолжались дольше. И если справед­ливые системы правления редки сегодня, то они появля­лись не чаще и прежде. Я бы добавил, что даже самые бла­гополучные из них омрачены противоречивыми мнения­ми и спорами. Разве все историки оценивают правление Вильгельма Оранского как эпоху процветания для Анг­лии? Разве все восхищаются Людовиком IV Великим, без всяких оговорок? Напротив. В хулителях недостатка нет, и они не во всем не правы, однако это было самое упоря­доченное, самое плодотворное время в прошлом Франции и ее соседей. Времена хорошего правления настолько ред­ки, насколько противоречивы, когда они все же случают­ся. Политическая наука, самая высокая и тернистая из всех наук, настолько субъективна, что нельзя, положа руку на сердце, объяснять гибель народов плохим правлением. Благодаря небу, они издавна привыкли к этому злу, кото­рое даже в своих экстремальных проявлениях все же го­раздо предпочтительнее, чем анархия. Это факт доказан­ный, и тщательное изучение истории показывает, что за­частую плохое правление, развращающее народ, оказывается лучше, чем предшествующее.

Примечания

1) Надеюсь, всем ясно, что речь идет не о политическом существо­вании какого-то центра власти, но о жизни целого общества, о дол­говечности цивилизации.

ГЛАВА IV