Сага о людях из Лососьей долины 23 страница

Все похвалили его за эти слова и нашли, что он поступил благородно, столько имея
против Греттира. Торбьёрн Крючок промолчал. Тогда стали говорить, что пусть
все-таки один из Тордов поборется с Греттиром, и Греттир сказал, что их дело
решать. Тут вышел один из братьев. Греттир стоял спокойно. Торд как налетит на
него, а Греттир даже с места не сдвинулся. Тут Греттир сгреб Торда в охапку,
ухватил его за штаны, перевернул вверх ногами и перебросил через себя, так что
тот грохнулся на обе лопатки. Тогда люди сказали, что пусть теперь выйдут оба
брата разом. Сказано — сделано. Пошла тут у них борьба не на шутку, то один брал
верх, то другой, но кто-нибудь из братьев все время оказывался под Греттиром, и
то один то другой падал на колени, и то одному то другому приходилось плохо. Они
так друг друга хватали, что все были в синяках да ссадинах. Люди очень
радовались такой потехе, и когда борьба их кончилась, все их благодарили. И по
суждению тех, кто сидел там, братья, оба вместе, были не сильнее одного
Греттира. А каждый из них имел силу двоих дюжих мужей. Братья были равны по
силе: ни один не мог превзойти другого, когда они состязались.
Греттир недолго пробыл на тинге. Хозяева просили его уйти с острова, но он
отказался, и у них ничего не вышло. Греттир возвратился на Скалу Остров, и
Иллуги радостно его встретил. Вот живут они так. Греттир рассказал им о своем
походе. Уже было лето. Все находили, что люди Мысового Фьорда выказали большое
благородство, так хорошо сдержав слово. И отсюда видно, какие надежные тогда
были люди, ведь они столько имели против Греттира.
Хозяева, те, что победнее, стали говорить между собой, что мало проку от их доли
на Скале Острове, и они предложили сыновьям Торда купить ее. Хьяльти отказался.
Тогда хозяева предложили, что тот, кто купит их долю, должен либо убить
Греттира, либо прогнать его с острова. Торбьёрн Крючок сказал, что за ним дело
не станет — он готов напасть на Греттира, если они ему за это заплатят. Хьяльти,
его брат, уступил ему свою долю, потому что Торбьёрн был из них более
воинственный и его не любили. Так поступили и другие хозяева, и Торбьёрну Крючку
дешево досталась большая часть острова, он же обязался прогнать Греттира.

LXXIII
На исходе лета Торбьёрн Крючок взял людей и подошел на корабле к Скале Острову,
а Греттир вышел со своими на скалу. Стали они говорить друг с другом. Торбьёрн
просил Греттира внять его словам — уйти с острова добром. Греттир сказал, что
пусть на это не надеется. Торбьёрн сказал:
— Может быть, я тебе еще пригожусь, если ты это сделаешь: многие хозяева отдали
теперь мне все, чем они владели на острове.
Греттир отвечает:
— Вот ты и произнес приговор: теперь решено, что я никогда отсюда не уйду, если
тебе принадлежит, по твоим словам, большая часть острова. И хорошо, что мы
остались один на один. Мне и правда казалось нелегко идти против всех людей
Мысового Фьорда. А теперь нам нечего щадить друг друга, потому что мы оба не
страдаем от избытка друзей. Хватит сюда ездить, потому что это дело для меня
решенное.
— Цыплят по осени считают, — сказал Торбьёрн, — и ты еще дождешься беды.
— Поживем — увидим, — сказал Греттир.
На этом они расстались, и Торбьёрн вернулся домой.
LXXIV
Рассказывают, что к исходу второго года, как Греттир жил на Скале Острове, они
зарезали большую часть овец, что там были. Но одного барана они, говорят,
оставили. Был он серобрюхий и большерогий. Он очень смешил их, потому что был
такой умный, что сторожил их у двери и бегал за ними, куда они ни пойдут.
Вечером он возвращался к их хижине и терся о дверь рогами. Им нравилось житье на
острове, потому что еды благодаря птицам и птичьим яйцам было вволю. Но с
дровами приходилось туго, и Греттир всегда посылал раба за плавниковым лесом:
туда часто приносило бревна, и раб носил их домой для очага. Работать братьям не
приходилось, разве что лазали они, когда хотели, на скалу82. Рабу очень надоело
работать, и стал он строптивым и нерадивым хуже прежнего. Ему полагалось
присматривать каждую ночь за огнем, и Греттир всячески предупреждал его быть
осторожнее, потому что лодки у них не было.
Вот случилось раз, что огонь у них ночью потух. Греттир рассердился и сказал,
что Шумилу следовало бы выпороть. А тот стал роптать на свое житье: мол, живет
он здесь в изгнании, да еще терпит нападки и побои за любую оплошность. Греттир
спросил у Иллуги совета, что же теперь предпринять. Тот ответил, что он не видит
ничего другого, кроме как ждать, не подойдет ли какой-нибудь корабль. Греттир
сказал, что на это надежда плохая:
— Уж лучше я попытаюсь добраться до земли.
— Не по душе мне это, — говорит Иллуги, — ведь мы пропали, если с тобой что
случится.
— Я-то не утону, — сказал Греттир, — но отныне я стану меньше доверять рабу:
ведь он подвел нас в таком важном деле.
А от острова до земли было кратчайшее расстояние — одна морская миля.
LXXV
Греттир приготовился плыть, надел сермяжный плащ с капюшоном и подвязал штаны.
Ему обвязали пальцы, так что между ними получилась перепонка. Погода стояла
хорошая. Он отплыл от острова к концу дня. Иллуги совсем не надеялся, что
Греттиру удастся доплыть. Греттир поплыл в глубь фьорда, течение ему помогало, и
было совсем тихо. Он упорно плыл и добрался до Мыса Дымов после захода солнца83.
Он пошел к хутору У Дымов, залез в горячий источник, так как немного простыл, и
долго в нем грелся, а потом прошел в покой. Там было очень жарко и немного
надымлено, потому что вечером там горел огонь. Греттир очень устал и крепко
заснул. Залежался он там до света. Утром люди в доме встали, и первыми вошли в
покой две женщины, служанка и хозяйская дочка. Греттир спал, и одежда свалилась
с него на пол. Они увидели человека и узнали его. Служанка сказала:
— Не сойти мне с места, сестрица, это Греттир, сын Асмунда. Он и в самом деле
куда как широк в груди. Но просто удивительно, что он так не дорос снизу. Это
мало вяжется со всей его мощью.
Хозяйка отвечает:
— Что это ты мелешь? Ну и дурища ты! Помолчи лучше!
— Не могу я молчать об этом, сестрица милая, — говорит служанка, — вот уж
никогда бы не поверила, если бы мне сказали.
Она подошла и на него уставилась, а время от времени подбегала к хозяйской
дочке, хохоча до упаду. Греттир слыхал, что она сказала. И когда она снова к
нему подскочила, он схватил ее и сказал вису:
Зря бесстыжая дева
Пялит глаза на скальда.
Гоже ли ратников разных
Мерить одной мерой?
Может, и впрямь Греттир
В чем-то ростом не вышел,
Но в остальном воин
За пояс заткнет многих.
Потом он повалил ее на лавку, а хозяйская дочка убежала. Тогда Греттир сказал
вису:
Полно порочить Греттира.
В росте ли дело, дева?
Часто, поверь, бывает,
Что мал да удал Драсиль84.
Больших скакунов обгонит
Иной конек легконогий.
Да и клинок короткий
Грозен в руке героя.
Служанка вопила благим матом, но когда они расставались, ей уже не приходилось
срамить Греттира. Немного погодя он встал, пошел к хозяину Торвальду и рассказал
ему о своих затруднениях, и просил перевезти на остров. Тот так и сделал, дал
лодку и переправил его, и Греттир поблагодарил его за такое благородство.
Когда же стало известно, что Греттир проплыл морскую милю, все нашли, что нет
ему равных по отваге как на море, так и на суше. Люди Мысового Фьорда очень
ругали Торбьёрна, что тот все не прогонит Греттира со Скалы Острова, и грозились
забрать обратно свою долю. Он был в трудном положении и просил их потерпеть еще
немного.
LXXVI
В то лето пришел к устью Реки Пешеходной Расселины корабль. На корабле был
человек по имени Хэринг. Был он молод и настолько ловок, что мог залезть на
любую скалу. Он остановился у Торбьёрна Крючка и пробыл там до осени. Он все
подбивал Торбьёрна съездить к Скале Острову: он, мол, тогда посмотрит, правда
ли, что там такой крутой обрыв, что никто на него не залезет. Торбьёрн сказал,
что он потрудится не задаром, если заберется на остров и ранит Греттира либо
убьет его. Убедил он Хэринга, что это дело стоящее. Потом они подошли к Скале
Острову и высадили норвежца. Он должен был подкрасться к тем, если заберется на
остров. А Торбьёрн со своими пристали у лестниц и завели разговор с Греттиром.
Торбьёрн спросил, не надумал ли Греттир уйти с острова. Тот ни в какую.
— Долго ты нас морочил, — говорит Торбьёрн, — пора нам и отомстить. А ты,
однако, не слишком за себя боишься.
Они долго толковали, но так ни к чему и не пришли. Теперь надо рассказать про
Хэринга. Он лазал на скалу там и сям и сумел, наконец, забраться в таком месте,
где это никому больше не удавалось — ни до него, ни после. Взобравшись на скалу,
он увидел братьев, и те стояли к нему спиной. Хэринг уже было надеялся добыть
себе вскоре и славу и деньги. Те же не ждали его появления, думая, что никому не
залезть на остров иначе, как по лестницам. Греттир был занят разговором с
Торбьёрном, и оба не скупились на язвительные слова. Тут случилось Иллуги
оглянуться, и он увидел совсем рядом человека. Иллуги сказал:
— Тут рядом человек с секирой наизготове, и он держится, по-моему, отнюдь не
мирно.
— Тогда встреть его, — говорит Греттир, — а я пригляжу за лестницей.
Иллуги бросился навстречу Хэрингу. И норвежец, увидев это, пустился наутек по
острову. Иллуги гнался за ним, сколько позволял остров. А когда он добежал до
обрыва, Хэринг бросился вниз и переломал себе все кости. Тут ему и пришел конец.
Место, где он погиб, зовется с тех пор Хэрингов Прыжок. Иллуги вернулся к
Греттиру, и тот спросил, как он расстался с тем, кто ему был поручен.
— Он не доверил мне, — говорит Иллуги, — поступить с ним, как я считал нужным, и
сломал себе шею, прыгнув со скалы. Пусть эти люди помолятся за него, как за
покойника.
Услышав это, Крючок велел своим уходить.
— Я дважды ездил сюда к Греттиру и в третий раз не поеду, если не буду к тому
времени умнее. Пока же мне навряд ли удастся помешать им остаться на Скале
Острове. Но все же думаю, что Греттир не проживет здесь столько, сколько прожил.

Они отправились назад, и этот поход оказался еще хуже прежнего. Греттир прожил
зиму на Скале Острове и за все это время не встречался с Торбьёрном. В ту зиму
умер законоговоритель Скафти, сын Тородда85, и это была большая потеря для
Греттира, потому что Скафти обещал добиться для него прощения, как только
истечет двадцать зим со времени его осуждения. А тот год, о котором
рассказывалось, был девятнадцатым. Весною умер Снорри Годи86, и много всего
случилось за этот год, что не относится к этой саге.
LXXVII
В то лето родичи Греттира много говорили на альтинге о его осуждении, и
некоторые считали, что срок наказания истечет в начале двадцатого года. Но истцы
возражали, говоря, что он успел за это время сделать много такого, за что
полагается объявление вне закона, и, значит, ему следует продлить наказание.
Законоговоритель тогда был назначен новый, Стейн, сын Торгейста87, сына Стейна
Морехода, сына Торира Осенняя Мгла. Матерью Стейна законоговорителя была Арнора,
дочь Торда Ревуна. Стейн был человек мудрый, и его попросили рассудить дело. А
он сказал, пусть выяснят, точно ли пошло двадцатое лето с тех пор, как Греттира
объявили вне закона. Вышло, что так и есть. Тут вмешался Торир из Двора, он
выискивал всевозможные препятствия и дознался, что Греттир провел в Исландии
одну зиму, не будучи объявленным вне закона. И тогда выходило, что он прожил
объявленным вне закона девятнадцать зим. Законоговоритель сказал, что никого
нельзя осуждать больше, чем на двадцать зим, даже если за это время и были
совершены новые преступления88:
— Но раньше этого срока я ни с кого не сниму наказания.
Поэтому с помилованием на сей раз ничего не вышло. Но все считали, что уж на
следующее лето его непременно помилуют. Людям с Мысового Фьорда совсем не
нравилось, что Греттир окажется помилованным. Они сказали Торбьёрну Крючку,
пусть он либо отдает им обратно остров, либо убьет Греттира. Положение Торбьёрна
было трудное: он не мог придумать, как справиться с Греттиром, но в то же время
хотел удержать остров. Стал он ломать себе голову, как одолеть Греттира силой,
или хитростью, или еще как-нибудь.
LXXVIII
У Торбьёрна Крючка была воспитательница по имени Турид. Она была очень стара и
мало на что годна, как казалось людям. В молодые годы, когда люди были
язычниками, она была искусной колдуньей и ведуньей. Считалось, что теперь она,
верно, все перезабыла. Но хоть в стране и было христианство, тлела еще языческая
вера. В Исландии был закон, по которому не запрещалось тайно приносить
жертвоприношения или совершать другие языческие обряды89. Но если это делалось
открыто, полагалось трехгодичное изгнание. И со многими выходило по поговорке:
рука сама за свое берется, а то и есть самое привычное, что воспринято в юности.

И Торбьёрн Крючок, который совсем отчаялся что-нибудь придумать, обратился
теперь к той, от кого меньше всего ждали помощи, — к своей воспитательнице, и
спросил, что она ему посоветует. Она отвечает:
— Вот и выходит по поговорке: пошел у коз шерсти просить. Да и что может быть
хуже: считал себя первым человеком в округе, а как дошло до дела, оказался ни на
что не годен. Не видно, чтобы мне приходилось хуже, чем тебе, хоть я и с
постели-то еле встаю. Если хочешь получить мой совет, делай все, как я скажу.
Он согласился, говоря, что она всегда была ему доброй советчицей. Вот пришел
конец лета, и в один погожий день старуха сказала Крючку:
— Погода стоит тихая и ясная. Хочу я, чтобы ты отправился на Скалу Остров и
затеял ссору с Греттиром. Я поеду с вами и погляжу, осторожен ли он в своих
речах. Тогда я буду знать наверняка, насколько они удачливы, и тогда уж я найду
для них слова, какие пожелаю.
Крючок отвечает:
— Опостылело мне ездить на Скалу Остров: у меня всегда хуже на душе, когда я
оттуда возвращаюсь, чем когда туда еду.
Тогда старуха сказала:
— Я не стану помогать тебе, если ты не делаешь, как говорю.
— Нет, нет, матушка! — говорит он. — Я только сказал, что хотел бы так приехать
туда в третий раз, чтобы вышел из этого толк.
— Попытка — не пытка, — говорит старуха. — Много труда тебе придется затратить
прежде, чем Греттир будет повержен. И часто будет неверной твоя судьба, и
доведется тебе хлебнуть лиха, прежде чем все кончится. Но тебе никуда не уйти от
этого, и надо искать какой-нибудь выход.
После этого Торбьёрн Крючок спустил на воду десятивесельную лодку и взошел на
борт с одиннадцатью людьми. Старуха тоже была с ними. Они пошли на веслах к
Скале Острову. Братья, увидев их, вышли к лестницам, и снова повели они разговор
о своем деле, и Торбьёрн сказал, что он явился, дабы осведомиться, не надумал ли
Греттир отсюда уехать, и сказал, что не будет подымать шума из-за скота и их
житья на острове, если они расстанутся по-хорошему. Греттир сказал, что не
пойдет ни на какие уступки и отсюда не двинется.
— Я уже не раз это говорил, и нечего снова заводить разговор об этом, — говорит
он. — Делайте, что хотите, а я буду ждать здесь того, что случится.
Торбьёрн увидел, что и на этот раз ничего у него не вышло, и сказал:
— Так я и знал, что вы черти, а не люди! И, вернее всего, пройдет еще не один
день, прежде чем я снова явлюсь сюда.
— Не приходи хоть совсем, я не сочту это большой потерей, — говорит Греттир.
Старуха лежала на дне лодки, и на нее была навалена одежда. Тут она зашевелилась
и сказала:
— Храбры эти люди, но нет им удачи. Во всем вы не схожи: ты предлагаешь им
столько хорошего, а они от всего отказываются. А это вернейший знак несчастья,
если кто отказывается от своей выгоды. И я предрекаю тебе, Греттир, что ты
лишился счастья, всякого успеха и удачи, заступы и разума, и чем дольше ты
живешь, тем будет хуже. Думаю, что осталось тебе меньше счастливых дней в
будущем, чем прожил ты в прошлом.
Греттир был поражен тем, что услышал, и сказал:
— Что там за дьявол у них в лодке?
Иллуги отвечает:
— По-моему, это старуха, Торбьёрнова воспитательница.
— Проклятие этой ведьме, — сказал Греттир. — Ничего хуже я не мог и помыслить. И
никакие слова не поражали меня больше, чем эти, что она сказала. И знаю: она и
ее колдовство навлекут на меня беду. Пусть же и она получит что-нибудь на
память, что здесь у нас побывала.
И он схватил огромный камень и кинул его сверху в лодку, и попал в кучу одежды.
Торбьёрн и не подумал бы, что кто-нибудь способен так далеко бросить. Послышался
громкий крик: камень угодил в старухино бедро и сломал его.
Иллуги сказал:
— Хотел бы я, чтобы ты не делал этого.
— Не ругай меня за это, — сказал Греттир. — Но боюсь, что слишком мало ей
досталось, потому что жизнь одной этой старухи — не чрезмерная плата за жизнь
нас обоих.
— Как можно равнять tе жизнь с нашей? — сказал Иллуги. — Малого мы тогда стоим!
Торбьёрп поехал домой, и расставались они отнюдь не приветливо. Торбьёрн сказал
старухе:
— Все так и вышло, как я опасался. Поездка на остров принесет тебе мало славы.
Ты навсегда останешься калекой. И мы ничуть не прибавили себе славы и должны
сносить от них одно унижение за другим.
Она отвечает:
— Это положит начало их несчастьям. И, думаю, что отныне все пойдет у них под
гору. На что мне и жизнь, если я не сумею отомстить за подарок.
— Тебе не занимать твердости духа, матушка, — сказал Торбьёрн.
Они вернулись домой. Старуха слегла в постель и пролежала чуть ли не месяц.
Кость у нее срослась, и она снова стала на ноги. Люди подняли на смех Торбьёрна
и старуху. Уже не раз сыграл Греттир злую шутку со своими врагами: сначала на
весеннем тинге, когда объявляли ему мир, и второй раз, когда погиб Хэринг, и
теперь третий раз, когда он сломал старухе бедро. И все это сходило ему с рук.
Такие слова выводили из себя Торбьёрна.
LXXIX
Так идет осень, и остаются три недели до начала зимы. Тогда старуха попросила
отвезти ее к морю. Торбьёрн спросил, что ей там нужно.
— Дело-то маленькое, но, может статься, предвещает большие события, — говорит
она.
Сделали, как она просила. И, выйдя к морю, она заковыляла вдоль берега, как
будто ей кто показывал дорогу. На пути у нее лежала большая коряга — ноша как
раз по плечу одному человеку. Она взглянула на нее и попросила перевернуть.
Снизу коряга была как бы обуглена и обтерта. Она велела отколоть щепочку с
гладкого места. Потом взяла нож, вырезала на корне руны, окрасила их своею
кровью и сказала над ними заклинания. Она обошла корягу, пятясь задом, и
нашептала над ней много колдовских слов90. После этого она велела столкнуть
корягу в море и заговорила ее, чтобы плыла она к Скале Острову, Греттиру на
погибель. Оттуда она направилась домой, в Лесной Залив. Торбьёрн сказал, что не
возьмет в толк, к чему все это. Старуха сказала, что скоро, мол, узнает. Ветер
дул с моря, но старухина коряга поплыла против ветра и быстрее, чем можно было
ждать.
А Греттир, как рассказывалось, жил на Скале Острове со своими сотоварищами и ни
о чем не тужил. На другой день после того, как старуха заколдовала корягу,
Греттир и Иллуги спустились со скалы за дровами для костра. И, подойдя к
западной стороне острова, они увидели, что прибило к берегу корягу. Тогда Иллуги
сказал:
— Вот сколько сразу дров, родич. Отнесем-ка корягу домой.
Но Греттир толкнул ее ногой и сказал:
— Злая коряга и послана злым. Поищем лучше других дров. — И, отпихнув корягу в
море, сказал, чтобы Иллуги остерегался брать ее домой, «ибо она послана нам на
беду».
Потом они пошли к хижине и ничего не сказали об этом рабу. На другой день они
снова наткнулись на эту корягу, и она была уже ближе к лестницам, чем накануне.
Греттир отпихнул ее в море подальше, говоря, что никак нельзя брать ее домой.
Прошла ночь. Тут поднялся сильный ветер, да еще с дождем. Им не захотелось
выходить, и они велели Шумиле пойти за дровами. Тот был очень недоволен, говоря,
что это сущее мученье — мерзнуть в такую непогоду. Он спустился с лестницы и
нашел старухину корягу, и решил, что ему здорово повезло. Поднял он корягу,
доволок ее еле-еле до дому и бросил с грохотом наземь. Греттир услышал:
— Шумила раздобыл что-то. Надо сходить посмотреть, что это такое. — Берет топор
и выходит. А Шумила сказал:
— Ну-ка, разруби так же ловко, как я дотащил ее сюда. Греттир рассердился на
раба и со всего маху ударил топором по коряге, не разглядев, что это такое. И
топор, ударившись, в тот же миг повернулся плашмя, отскочил от дерева и прямо по
правой ноге Греттиру, и разрубил ее до кости. Тут Греттир взглянул на корягу и
сказал:
— Вот и пересилил тот, кто хотел зла. И на этом дело не кончится. Ведь это та
самая коряга, которую я два дня подряд отпихивал в море. Два несчастья произошли
из-за тебя, Шумила: первое, что у тебя потух наш огонь, и второе, что ты принес
в дом эту злосчастную корягу. Смотри.
Иллуги подошел и перевязал рану Греттиру. Крови было мало, и Греттир хорошо спал
ночью. Так миновали три ночи, и рана не болела. Когда они развязали ее, она уже
затянулась и почти совсем зажила. Тогда Иллуги сказал:
— Надеюсь, эта рана недолго будет тебя беспокоить.
— Хорошо бы! — говорит Греттир. — Но странно все это, что бы дальше ни было. И у
меня дурные предчувствия.
LXXX
Вот ложатся они вечером спать. Когда подошло к полуночи, Греттир стал очень
метаться. Иллуги спросил, что его так беспокоит, и Греттир говорит, что у него
заболела нога:
— И похоже, что она стала другого цвета.
Они зажгли свет и, развязав рану, увидели, что нога вся опухла и почернела, а
рана открылась и стала хуже, чем сначала. Она очень болела, так что Греттир не
мог найти себе места и во всю ночь не сомкнул глаз. Тогда он сказал:
— Мы должны быть готовы к тому, что этот мой недуг так просто не пройдет. Это
колдовство, и, верно, старуха задумала отплатить за тот удар камнем.
Тогда Иллуги сказал:
— Говорил я тебе, что нечего ждать добра от этой старухи.
— Один конец! — говорит Греттир. И он сказал пять вис:
Острая сталь судьбы
В сшибке мечей вершила,
Когда за березовым срубом
Берсерков бил Греттир.
Пал от смертельной раны
Хьярранди, страж сражений,
Гуннар и Бьёрн — оба
Погибли в пурге Гёндуль91.
Как-то дракона моря
К Дверным Островам, о Гримнир
Вьюги рыб ограды
Струга, направил Греттир.
Против меня храбрый
Торви повел воинов,
Вздумал наследник Вебранда
На бой Моина вызвать92.
Хоть и собрал Торви
Многих себе в подмогу,
Встречей со скальдом воин
Своей не умножил славы.
В грохоте бранной стали
Я искалечил клена
Ливня стрел93. Напоследок
Мне он коня оставил.
Все твердили, что Торфинн
В ратном бесстрашен деле.
Арнора сын грозился
Скоро со мной покончить.
Да не достало духу
Стойкому витязю выйти
Против Греттира. Впрочем,
И скальд не искал встречи.
Ньёрдов дождя копий
Я побеждал не однажды.
Часто спасала сила
От смерти меня верной.
Заклинаньями ныне
Скальда сломила колдунья,
Дряхлой старухи советы
Сильнее огня сечи94.
— Теперь нам надо быть начеку, — сказал Греттир, — уж Торбьёрн Крючок
позаботится со своими, чтобы на этом дело не кончилось. И хочу я, Шумила, чтобы
ты сторожил с сего дня лестницу, а по вечерам подымал ее. Смотри, не подведи:
многое от этого зависит. А предашь нас, не миновать тебе беды.
Шумила обещал не подвести. А погода становилась все хуже: подул сильный
северо-восточный ветер и принес холод. Греттир каждый вечер спрашивал, поднята
ли лестница. Шумила сказал:
— Какие сейчас могут быть люди! Или кому-нибудь так неймется лишить тебя жизни,
что он захочет ради этого убивать и себя? Ведь в такую погоду сюда не
доберешься. И ничего не осталось, по-моему, от твоего великого геройства, раз
тебе кажется, будто нам всё угрожает смертью.
— Ты будешь вести себя хуже, чем любой из нас, когда настанет нужда, — сказал
Греттир. — И уж придется тебе сторожить лестницу, хочешь ли ты этого или нет.
Они выгоняли Шумилу каждое утро, и тот держался очень строптиво. А рана у
Греттира болела все сильнее, так что вся нога вспухла, и бедро стало гноиться и
сверху и снизу, и рана захватила всю ногу, так что Греттир был уже близок к
смерти. Иллуги день и ночь сидел у его постели, забыв и думать обо всем
остальном. Пошла вторая неделя, как Греттир поранился.
LXXXI
Торбьёрн Крючок сидел у себя в Лесном Заливе, досадуя, что ему все никак не
одолеть Греттира. И когда прошла уже добрая неделя с тех пор, как старуха
заколдовала корягу, она пришла к Торбьёрну и спросила, не думает ли он
наведаться к Греттиру.
Торбьёрн сказал:
— Ни за что на свете. Или ты хочешь повидать его, матушка?
— Я не собираюсь к нему, — говорит старуха. — Но я послала ему подарочек и
надеюсь, что он уже дошел до Греттира. И мой тебе совет: поезжай к нему, не
тратя времени попусту, другого случая победить его у тебя уже не будет.
Торбьёрн отвечает:
— Столько раз я ездил на свою голову, что больше уж не поеду. Довольно и того,
что в подобную непогоду туда не доберешься, какая бы ни была в том нужда.
Она отвечает:
— Совсем ты голову потерял, если ничего не можешь придумать. И снова я дам тебе
совет. Ступай сперва — набери себе людей. Выезжай потом в Капищу, к зятю своему
Халльдору, и спроси у него совета. И уж если мне подвластно здоровье Греттира,
так трудно ли поверить, что подчинится мне и ветерок, что тут на днях
разыгрался.
Торбьёрн подумал, что, может статься, старуха-то видит дальше, чем он
предполагал. И он тотчас послал за соседями. Ответ не заставил себя долго ждать:
никто из отдавших свою долю не желал хоть чем-нибудь помочь ему. Они говорили,
что раз Торбьёрн взял себе их долю, пусть берет на себя и Греттира. Стейн с
Междуречья дал ему двоих своих людей, брат его Хьяльти послал троих, а Эйрик из
Боговых Долин — одного. Сам он взял из дому шестерых. Поехали они, числом
двенадцать, с Лесного Залива к Капищу. Халльдор позвал их к себе домой и
спросил, какие новости. Торбьёрн сказал все без обиняков. Халльдор спросил, чей
это совет. Тот сказал, что его очень подбивает на это воспитательница.
— Это до добра не доведет, — сказал Халльдор, — потому что она колдунья, а
колдовство теперь в запрете.
— Всего не предусмотришь, — говорит Торбьёрн. — Но теперь все так или иначе
кончится, если это от меня будет зависеть. Только вот как мне добраться до этого
острова?
— Вижу, — говорит Халльдор, — что ты на что-то очень полагаешься, да не знаю,
хорошо ли это. Но если ты твердо стоишь на своем, ступай на Пастбищный Мыс, к
Протокам, к моему другу Бьёрну. У него добрый корабль. Передай ему мою просьбу,
чтобы он одолжил его тебе. Оттуда и плывите к Скале Острову. Но, по-моему, ваш
поход ничего хорошего не обещает, если только Греттир жив-здоров. И знайте:
победи вы его не в честном бою, у него найдется много родичей, готовых начать
тяжбу. Не убивайте, если будет возможно, Иллуги. Но вижу я, что не христианское
дело вы затеваете.
Халльдор дал им в поход шестерых мужей. Одного звали Кар, другого Торлейв,
третьего Бранд. Остальные не были названы. Оттуда они поехали, числом
восемнадцать, к Протокам и явились на хутор Пастбищный Мыс, и передали Бьёрну
Халльдоровы слова. Тот сказал, что ради Халльдора он это сделает, а Торбьёрну,
мол, он ничего не должен. Но и ему казалось, что это безумная затея, и он
всячески их отговаривал. Они сказали, что теперь уже не повернут назад, пошли к
морю и спустили корабль на воду. Были в корабельном сарае и все снасти.
Снарядились они в плавание. Все стоявшие на берегу считали, что им не доплыть.
Поднимают они паруса, и корабль стрелой полетел по фьорду. А только они вышли на
глубину, как ветер затих и казался им ничуть не сильнее, чем нужно. Вечером,
когда уже смеркалось, подошли они к Скале Острову.
LXXXII
Теперь надо рассказать о том, что Греттир был так болен, что и на ногах не
стоял. Иллуги сидел у его постели, а Шумила должен был сторожить лестницу. Он
придумывал всякие отговорки: все им, мол, кажется, будто что-то угрожает их
жизни, и совершенно зря. Он вышел из дому и очень неохотно. А дойдя до лестницы,
он сказал сам себе, что ни за что не станет ее втаскивать. Тут его стало клонить
ко сну, он лег и проспал целый день до тех самых пор, как явился на остров
Торбьёрн. Те увидели, что лестница на месте, и тогда Торбьёрн сказал:
— Это что-то новое против прежнего: никого из людей не видно, а лестница
спущена. Может быть, и поход наш будет иметь большие последствия, чем мы
рассчитывали. Двинемся теперь к хижине, да не оплошаем. Можно не сомневаться,
что если они здоровы, каждому понадобится вся его сила.
Потом они поднялись на остров, осмотрелись и увидели, что неподалеку от лестницы
лежит человек и громко храпит. Торбьёрн узнал Шумилу и, подойдя к нему, ударил
его рукоятью меча по уху:
— Эй, вставай, сволочь! Правду сказать, неважно устроился тот, кто доверил тебе
свою жизнь.
Шумила сел и сказал:
— Ну, снова взялись за старое. Вы что, думаете, мне очень весело лежать здесь на
холоде?
Крючок сказал:
— Ты что же, дурак, не понимаешь, что сюда пришли ваши враги и собираются всех
вас убить?
Шумила ничего не сказал, только завопил во всю глотку, узнав подошедших.
— Перестань вопить сейчас же и рассказывай, где ваше убежище, а не то я тебя
убью.
Шумила замолчал, как в рот воды набрал. Торбьёрн сказал:
— Братья в хижине? Почему это они не на ногах?
— Им не так-то просто быть на ногах, — говорит Шумила, — потому что Греттир
болен и при смерти, а Иллуги сидит с ним.
Крючок спросил, что с Греттиром и отчего он заболел. Тогда Шумила и рассказал,
как это вышло, что Греттир поранился. Тут Крючок засмеялся и сказал:
— Правду говорит старая поговорка: давние друзья изменяют последними. Или еще:
дружба раба не доведет до добра. Вот ты каков, Шумила! Ты бесчестно предал
своего хозяина, пусть он и не был хорош.
Многие стали поносить его за неверность и, избив чуть не до беспамятства, там и
оставили, а сами пошли к хижине и стали что есть силы колотить в дверь.
Тогда Иллуги сказал:
— Серобрюхий стучится в дверь, родич.
— И сильно стучится, — сказал Греттир, — прямо немилосердно.
И тут дверь распахнулась. Иллуги схватился за оружие и стал оборонять дверь, так
что те не могли войти. Они долго сражались, и те не могли воспользоваться другим
оружием, кроме копий, а у всех копий Иллуги срубал наконечники. И увидев, что
ничего не выходит, они вскочили на дом и пробили крышу. Тогда Греттир поднялся
на ноги и, схватив копье, метнул его между балками. Там как раз стоял Кар,
человек Халльдора с Капища, и копье проткнуло его насквозь. Крючок велел им быть
осторожней и осмотрительней:
— Ведь мы можем их победить, если примемся за дело осмотрительно.
Тогда они пробили крышу с концов продольной балки и стали расшатывать балку,
пока она не сломалась. А Греттир и с колен не мог подняться. Он схватил свой
меч, из кургана Кара, и в этот миг они стали прыгать в пролом крыши, и началась
у них жестокая битва. Греттир ударил мечом Викара, одного из людей Хьяльти, сына
Торда, в тот миг, как он прыгал с крыши, и попал ему в левое плечо. Меч прорубил
ему наискось всю спину и вышел под правой рукой, рассекши Викара пополам, и обе
половины рухнули на Греттира. Тому не удалось занести меч так быстро, как он
хотел, тут Крючок и ударил ему между лопаток и нанес большую рану. Тогда Греттир
сказал:
— У всякого гола спина, если брат не прикроет
Тогда Иллуги прикрыл его щитом и стал оборонять его так мужественно, что все
дивились на такую защиту. Тогда Греттир сказал Крючку:
— Кто указал вам дорогу на остров?
Крючок сказал:
— Христос указал нам дорогу.
— А мне сдается, — сказал Греттир, — что это несчастная старушонка, твоя
воспитательница, показала тебе дорогу, ее-то советов ты и слушался.
— Теперь все едино, — сказал Крючок, — чьих советов я слушался.
Они упорно нападали, но Иллуги с великим мужеством защищал и себя и брата. А
Греттир совсем не мог сражаться как из-за ран, так и из-за болезни. Тогда Крючок
сказал, что надо прижать Иллуги щитами:
— Я не встречал ему подобных даже среди старших.
Они так и сделали: оттеснили его щитами и оружием, так что он больше не мог
защищаться. Тогда они схватили его и стали держать. Он ранил чуть не всех, кто
на него нападал, а троих из людей Крючка убил. Потом они накинулись на Греттира.
Тот лежал ничком и совсем не мог защищаться, потому что он еще раньше был при
смерти от раны в ноге. Бедро у него все загноилось до самого живота. Они нанесли
ему много ран, но они почти не кровоточили. И когда они решили, что он умер,
Крючок схватил меч Греттира и сказал, что тот довольно носил его. Но Греттир
стиснул пальцы на рукояти и не выпускал меча. Многие к нему подходили и не могли
вырвать меча. В конце концов взялись за меч восьмеро, но все равно ничего не
могли поделать. Тогда Крючок сказал:
— Почему это мы должны щадить преступника? Кладите ему руку на плаху.
Они так и сделали и отрубили ему руку в запястье. Тогда пальцы разжались и
выпустили рукоять. Крючок взялся обеими руками за меч и ударил Греттира по
голове, да так, что меч не выдержал и на лезвии получилась зазубрина. Увидев
это, они спросили, зачем он испортил такое доброе оружие. Крючок сказал:
— Будет приметнее.
Те сказали, что это ни к чему, ведь Греттир уже был мертв.
— Все ж он получит еще, — говорит Крючок. И он ударил Греттира мечом по шее два
или три раза и только тогда отсек ему голову.
— Вот теперь я уверен, что Греттир мертв, и великого богатыря мы уложили, —
сказал Торбьёрн. — Голову мы возьмем с собою на землю, потому что я не хочу
упустить деньги, что были за нее назначены. Тогда уж они не смогут отрицать, что
это я убил Греттира.
Они сказали, что дело его. Но они не одобряли его поступка: всем казалось, что
это низко. Тогда Крючок сказал Иллуги:
— Большая жалость, что такой стоящий муж, как ты, и поступал так безрассудно,
участвуя в злодеяниях этого преступника и обрекая себя на смерть без виры.
Иллуги отвечает:
— Погоди, вот кончится летом альтинг, тогда узнаешь, кто будет объявлен вне
закона. И ни тебе, ни старухе, твоей воспитательнице, не бывать судьями в этой
тяжбе, ибо это заклинания ваши и колдовство убили Греттира, и ты еще поднял меч
на умирающего, тем добавив подлейшее злодейство к колдовству.
Тогда Крючок сказал:
— Ты говоришь мужественно, но так не будет. Я докажу, что высоко тебя ставлю, и
дарую тебе жизнь, если ты поклянешься не мстить никому из тех, кто был в этом
походе.
Иллуги сказал:
— Можно было бы об этом толковать, если б Греттир был в состоянии защищаться и
вы одолели бы его в честном бою. Но нечего и думать, что я спасения жизни ради
уподоблюсь тебе и пойду на такую же низость. А короче говоря, покуда я жив, не
будет у вас большего недруга, чем я, потому что не скоро изгладится у меты из
памяти, как вы одолели Греттира. Куда уж лучше умереть!
Тогда Торбьёрн стал обсуждать со своими людьми, оставить ли Иллуги жизнь или
убить его. Они сказали, что это его дело, раз он возглавил этот поход. Крючок
сказал, что он не может оставлять на свою голову человека, который ничего не
хочет им клятвенно обещать.
И когда Иллуги узнал, что они решили убить его, он засмеялся и сказал:
— Вы выбрали то, что мне больше по душе.
На рассвете они вывели его на восточный берег острова и обезглавили95, и все
хвалили его за мужество и находили, что он выделяется среди всех своих
сверстников. Они зарыли обоих братьев под грудой камней там на острове, а голову
Греттира взяли с собой. Взяли и все, что там было ценного из оружия и одежды.
Добрый тот меч Крючок не дал делить с другими вещами и долго носил его после
этого. Они забрали с собою Шумилу, и он вел себя хуже некуда. Ночью ветер стих,
и утром они пошли на веслах к земле. Крючок сошел там, где ему показалось
удобнее, и отослал корабль Бьёрну. И когда они подошли к Устью, Шумила стал
вести себя так несносно, что они не захотели плыть с ним дальше и обезглавили
его там, и он плакал во весь голос, прежде чем они его зарубили. Крючок
отправился к себе в Лесной Залив, и считал, что он очень преуспел в этом походе.
Голову Греттира они положили в соль в том чулане, что был назван Греттировым
Чуланом. Она пролежала там, в Лесном Заливе, всю зиму.
Все порицали Крючка за то, что он сделал, когда стало известно, что Греттир был
побежден с помощью колдовства. До конца праздника середины зимы Крючок сидел
тихо. Потом он поехал к Ториру из Двора и рассказал ему про убийство и прибавил,
что рассчитывает получить деньги, назначенные за голову Греттира.
Торир сказал, что он не станет отрицать — это он настоял на осуждении Греттира:
— Мне часто приходилось терпеть из-за него. Но ради того, чтобы убить его, я бы
не стал делать бесчестные поступки или прибегать к колдовству. Я не стану тебе
платить, потому что ты, на мой взгляд, заслуживаешь смерти за колдовство и
заклинания.
Крючок отвечает:
— Я думаю, это больше жадность твоя и скупость говорят в тебе, а не то, что тебе
так важно, каким путем я победил Греттира.
Торир сказал, что самое простое — это дождаться альтинга, и пусть будет так, как
рассудит законоговоритель. Расстались Торир и Торбьёрп, но затаили с тех пор
друг на друга злобу.
LXXXIII
Родичи Греттира и Иллуги были донельзя возмущены, узнав про убийство, и сочли,
что Крючок подло поступил, убив умирающего, и к тому же с помощью колдовства.
Они обратились к мудрейшим людям, и все дурно отзывались о поступке Крючка.
А тот к исходу четвертой недели лета поехал на запад к Среднему Фьорду. И Асдис,
узнав об этом, созвала к себе людей. Там было много ее друзей: Гамли с Глумом,
зятья ее и их сыновья, Скегги, по прозванию Короткорукий, и Оспак, который уже
упоминался. Асдис пользовалась такой любовью, что все люди со Среднего Фьорда
обещали ей помощь, и даже те, кто прежде были врагами Греттира. А первый среди
них — Тородд Обрывок Драпы и другие люди с Хрутова Фьорда.
Крючок явился в Скалу с двадцатью людьми. Они взяли с собою голову Греттира.
Тогда еще не пришли все, кто обещал ей помочь. А эти вошли с головой в покои и
положили ее на пол. Хозяйка была в покоях, и с нею много других людей. Не было
сказано никаких приветствий. Крючок сказал вису:
С острова взял Торбьёрн
Алчную голову эту,
О Греттире рыжеволосом
Плачет поляна гривен.
Бросил я пред тобою
Сына бесчинного голову,
В соли, калина злата,
Храни ее, чтоб не сгнила96.
Хозяйка сидела неподвижно, покуда он говорил эту вису. Потом сказала вису она:
Вы б от него бежали,
Словно овцы от волка,
Вы бы посмешищем стали
Для всех своих соседей,
Если бы только здоровым
Греттир гостей встретил.
Знай, возводить на воинов
Напраслину Асдис не станет.
Многие тогда говорили, что нет ничего удивительного в том, что у ней стойкие
сыновья, так стойко она сама держалась, несмотря на подобное горе. Оспак был во
дворе и разговаривал с людьми Крючка, теми, кто не зашел в дом. Он расспрашивал
их о битве, и все хвалили защиту Иллуги. Потом они рассказали, как крепко
Греттир, уже мертвый, держал меч. Все нашли, что это удивительно. Тут показалось
с запада много всадников: это подъехало много друзей хозяйки и еще Гамли и
Скегги с Каменников. Крючок намеревался сначала потребовать выдачи имущества
Иллуги, потому что они притязали на его добро97. Но когда подъехало столько
народу, Крючок увидел, что дела его плохи. Оспак и Гамли больше всех горячились
и хотели напасть на Крючка, но люди более мудрые говорили, что надобно
посоветоваться с их родичем Торвальдом и другими знатными людьми, а Крючку, мол,
придется тем хуже, чем больше мудрых людей будет участвовать в тяжбе. Благодаря
такому вмешательству Крючок уехал, забрав с собою голову Греттира, потому что он
хотел взять ее с собою на альтинг. Поехал он домой, думая, что дело принимает
дурной оборот, потому что почти все знатные люди в стране были в родстве или
свойстве с Греттиром и Иллуги.
Тем летом Скегги Короткорукий женился на дочери Тородда Обрывка Драпы. Тородд
тогда стал во всем заодно с родичами Греттира.
LXXXIV
Вот люди поехали на альтинг, и у Крючка оказалось меньше сторонников, чем он
рассчитывал, потому что о деле его шли дурные толки. Тогда Халльдор спросил,
возьмут ли они с собою на альтинг голову Греттира. Крючок сказал, что он хотел
бы взять ее.
— Неразумно это, — сказал Халльдор. — У вас и без того будет предостаточно
противников, незачем вам еще бередить людские чувства таким напоминанием.
Выехав на дорогу, они решили скакать на юг через Песок. Тогда велел Крючок взять
голову и зарыть в одном песчаном холме. Он называется Греттиров Холм.
На альтинге было множество народу. Крючок изложил свое дело и очень хвастался
тем, что убил знаменитейшего в стране преступника, и заявлял права на деньги,
положенные за его голову. Но Торир ответил то же, что и прежде. Попросили
законо-говорителя рассудить тяжбу. Тот сказал, что хочет сперва послушать, не
предъявит ли другая сторона своих обвинений, которые могли бы лишить Крючка
права на деньги, положенные за голову Греттира. В противном случае деньги
причитаются Крючку. Тогда Торвальд, сын Асгейра, поручил Короткорукому изложить
обвинение, и тот обвинил Торбьёрна Крючка, во-первых, в заклинаниях и
колдовстве, которые привели Греттира к смерти, и, во-вторых, в том, что они
напали на него полумертвого. И он потребовал за это объявления вне закона. Тут
мнения разделились, но мало кто встал на сторону Торбьёрна. Все вышло иначе, чем
он думал, еще и потому, что Торвальд с Ислейвом, его зятем, считали, что следует
лишить жизни того, кто колдовством доводит другого до смерти. И по приговору
мудрых людей было вынесено по этой тяжбе такое решение, что Торбьёрн должен в то
же лето покинуть Исландию и не возвращаться, покуда живы те, кто вел тяжбу об
убийстве Греттира и Иллуги. Тогда приняли закон, что все колдуны подлежат
объявлению вне закона. И когда Торбьёрн увидел, что его ждет, он убрался с
тинга, потому что Греттировы родичи уже готовы были напасть на него. Так ему и
не достались деньги, положенные за голову Греттира, потому что Стейн
законоговоритель не хотел, чтобы их платили за подлость. За людей Торбьёрна,
павших на Скале Острове, не было заплачено виры: их смерть приравняли к убийству
Иллуги. И то еще его родичи были недовольны. Люди разъехались с тинга по домам,
и все обвинения против Греттира отпали.
Скегги, сын Гамли и зять Тородда Обрывка Драпы, и племянник Греттира по матери,
поехал на север, к Мысовому Фьорду, заручившись помощью Торвальда, сына Асгейра,
и зятя его Ислейва, который потом стал епископом в Скалахольте, и согласием
людей, взял лодку и поплыл к Скале Острову, дабы разыскать тела братьев,
Греттира и Иллуги. Они перевезли их в Дымы на Побережье Дымов и похоронили там
при церкви. И вот откуда видно, что Греттир лежит там: во времена Стурлунгов98,
когда переносили церковь в Дымах, кости Греттира выкопали, и они показались всем
на удивление большими. Кости Иллуги похоронили потом к северу от церкви. А
голову Греттира похоронили на его родине, в Скале, при церкви.
Асдис хозяйка осталась жить в Скале, и все так ее любили, что никогда не делали
ей зла, даже когда Греттир был объявлен вне закона. После Асдис хозяйство в
Скале перешло к Скегги Короткорукому, и он стал большим человеком. Сыном его был
Гамли, отец Скегги с Бакланового Двора и Асдис, матери Одда монаха. Многие ведут
от него род.
LXXXV
Торбьёрн Крючок сел в Гусиной Бухте на корабль со всем тем, что он мог увезти из
своего добра. А земли перешли к его брату Хьяльти. Крючок отдал ему и Скалу
Остров. Хьяльти стал потом очень большим человеком, и о нем больше не
рассказывается в этой саге.
Крючок отправился в Норвегию и очень важничал: ему казалось, что он совершил
великий подвиг, убив Греттира. И многие были того же мнения, те, кто не знал,
как это произошло, но многие знали, каким славным мужем был Греттир.
Он рассказывал о себе и о Греттире лишь то, что служило к его славе, и
помалкивал о том, что меньше его красило. Молва об убийстве Греттира дошла к
осени до Норвегии, до Тунсберга. И Торстейн Дромунд, узнав об убийстве, стал
очень молчалив, потому что ему рассказывали, что Крючок — муж доблестный и
закаленный. Припомнились Торстейну слова, сказанные в давнишнем их с Греттиром
разговоре о руках99. Торстейн стал теперь справляться о Крючке и о его поездках.
Зимою они оба были в Норвегии, но Торбьёрн на севере, а Торстейн — в Тунсберге,
и они не встретились. Но Крючку стало известно, что у Греттира есть брат в
Норвегии, и ему показалось опасным жить с ним в чужой стране. Стал он тогда
разузнавать, куда бы податься. В те времена многие норвежцы уезжали в Миклагард
и нанимались там в войско. Показалось и Торбьёрну куда как лучше поехать туда за
богатством и славой, чем сидеть в Северных Странах на виду у Греттировых
родичей. Он снарядился в путь, отплыл из Норвегии и не останавливался, пока не
достиг Миклагарда и не нанялся там в войско. Так пробыл он там некоторое время.
LXXXVI
Торстейн Дромунд был муж могущественный и уважаемый. Узнав, что Крючок уехал из
Норвегии в Миклагард, он, не тратя времени даром, оставил на родичей хозяйство,
а сам отправился в путь, за Крючком вдогонку. И всякий раз, куда ни приедет,
Крючка уже там нет. А Крючок ничего о его поездке не знал. Торстейн Дромунд
достиг Миклагарда немного позже, чем Крючок, и хотел во что бы то ни стало убить
его. Но они не знали друг друга в лицо.
Оба они захотели вступить в варяжскую дружину, и их хорошо там приняли, когда
узнали, что они норвежцы. Конунгом в Миклагарде был тогда Микаель Каталак100.
Торстейн Дромунд стал подстерегать Крючка, надеясь, что как-нибудь удастся его
распознать. Но ему никак не удавалось это при таком многолюдстве. Лежал он
ночами без сна, недовольный своей участью и сокрушаясь о великой своей утрате.
А вскоре вслед за этим варягам пришлось идти в поход, дабы избавить страну от
вражеских набегов. Перед походом было у них заведено собирать людей на смотр
оружия. Так было сделано и на сей раз. На смотр должны были явиться все варяги и
все, кто шел в поход вместе с ними, и показать свое оружие. Пришли туда и
Торстейн с Крючком. Торбьёрн первым показал свое оружие, а был это меч,
принадлежавший Греттиру. И когда он его показал, все тут стали на него дивиться
и говорить, что это отличное оружие, одно только жаль — в середине лезвия
зазубрина. Они спросили у Крючка, откуда она, и тот ответил, что об этом стоит
рассказать.
— И надобно вам знать, что в Исландии, — говорит он, — я убил богатыря по имени
Греттир Силач. Это был самый что ни на есть герой и храбрец, так что его никто
не мог одолеть, пока я не взялся за дело. Но мне было суждено победить его, и
поэтому, хоть он и был во много раз меня сильней, я все ж таки его пересилил. Я
ударил его по голове мечом, тут и получилась в лезвии зазубрина.
Те, кто там стоял, сказали, что, мол, крепкий же был у того череп, и стали
показывать друг другу меч. Так Торстейн и узнал, который из них Крючок. Попросил
и он взглянуть на меч по примеру прочих. Крючок с охотой исполнил просьбу,
потому что все хвалили его за храбрость и мужество, и он ждал, что этот тоже
похвалит. Он и думать не мог, что там окажется Торстейн, Греттиров родич. А
Дромунд взялся за меч и в тот же миг высоко занес его и ударил Крючка. Удар
пришелся по голове и был так силен, что меч раскроил череп по самые зубы, и
Торбьёрн мертвый упал на землю. Люди только рты раскрыли от удивления. Казначей
города сразу же схватил Торстейна и спросил, что заставило его совершить месть.
Тут многие согласились, что это убийство заслуживает снисхождения, ведь Торстейн
проехал полмира, чтобы отомстить за брата. Советники города сочли, что это очень
может быть, но никого не было, кто бы мог подтвердить слова Торстейна, а по их
закону полагалось, чтобы каждый, кто убьет человека, платился за это жизнью.
Вынесли Торстейну приговор, и самый суровый: он должен был сидеть в темнице и
ждать там смерти, если никто не захочет его выкупить.
Когда Торстейн вошел в тюрьму, там уже был человек. Он долго находился там и был
еле жив от лишений. Там были зловоние и холод. Торстейн заговорил с человеком:
— Как тебе тут живется?
Тот отвечает:
— Хуже некуда, потому что мне никто не хочет помочь, и нет у меня родичей,
которые могли бы меня выкупить.
Торстейн говорит:
— Во всяком горе можно утешиться. Будем же веселы и придумаем себе какое-нибудь
развлечение.
Тот сказал, что его уже ничто не развеселит.
— Надо попробовать! — сказал Торстейн.
Взял он тогда и запел песнь. Человек он был голосистый, другого такого не
сыскать. И он пел, не жалея голоса. Неподалеку от тюрьмы шла главная улица.
Торстейн пел так громко, что прямо стены звенели, и тому, кто только что был
чуть живой, это очень нравилось. Так Торстейн и пел до самого вечера.
LXXXVII
Одну знатную горожанку в том городе, очень богатую и высокородную, звали Спес.
Мужа ее звали Сигурдом. Он был богач, но уступал ей в знатности рода. Ее выдали
за него ради богатства. Не было большой любви между супругами, и она не была
довольна своим браком. Была она женщина своенравная и гордая. И вот случилось,
что когда Торстейн коротал так вечер, Спес шла по улице рядом с тюрьмою и
услышала, что оттуда доносится голос, такой красивый, какого она, как ей
казалось, и не слыхивала. С нею шло много слуг, и она попросила их пойти туда и
узнать, у кого это такой замечательный голос. Они окликнули певшего и спросили,
кто тут томится. Торстейн назвался. Тогда Спес сказала:
— Ты и в другом так же преуспел, как в пении?
Он сказал, что это мало что меняет.
— В чем ты провинился, — говорит она, — что тебя хотят замучить здесь насмерть?
Он рассказал, что убил человека и отомстил за своего брата.
— Но я не мог доказать этого со свидетелями, — сказал Торстейн, — потому мне и
приходится здесь сидеть, если только кто-нибудь не захочет меня выкупить. Но на
это надежда плохая, потому что у меня здесь нет никаких родичей.
— Великая будет потеря, если ты погибнешь. А что — брат твой, за которого ты
отомстил, был такой уж славный муж?
Торстейн сказал, что он намного всех превосходил. Она спросила, из чего это
видно. Тогда Торстейн сказал такую вису:
Ветвь обручий, напрасно
Восемь воинов тщились
Руку разжать Греттиру,
Меч у мертвого вырвать.
Тогда и надумали стражи
Злата — рубить на плахе
Палку плеча. Преуспели
В том вдохновители битвы101.
— Да, это великое геройство, — сказали те, кто уразумел эту вису. А она, услышав
это, сказала так:
— Хочешь принять от меня жизнь, если будет такая возможность?
— С охотой, — сказал Торстейн, — если этого моего сотоварища, что сидит здесь,
тоже со мною выпустят. А не то мы будем сидеть здесь оба.
Она отвечает:
— По-моему, ты куда большего стоишь, чем он.
— Как бы там ни было, — сказал Торстейн, — только мы либо выйдем отсюда оба,
либо не выйдет ни один.
Она отправилась к варягам и попросила выпустить Торстейна, предлагая за него
выкуп. Они были и сами рады этому. И благодаря своему влиянию и богатству она
добилась освобождения их обоих. И, выйдя из тюрьмы, Торстейн сразу пошел к Спес
хозяйке. Она приняла его и скрыла у себя. Но он иногда ходил с варягами в походы
и показал себя во всех их подвигах большим храбрецом.
LXXXVIII
В то время Харальд, сын Сигурда102, был в Миклагарде, и Торстейн заручился его
дружбой. Торстейн слыл человеком важным, потому что Спес не допускала, чтобы он
нуждался в деньгах. Они полюбили друг друга, Торстейн и Спес. Она не могла
надивиться на его доблесть. Она не скупилась на расходы, желая окружить себя
друзьями. Не укрылись и от ее мужа перемены в нраве ее и во всех привычках, а в
особенности в ее тратах. Он не досчитывался золота и сокровищ, хранившихся у
нес. И вот как-то муж ее Сигурд завел с нею разговор и сказал, что она на
удивление переменилась:
— Ты совсем не печешься о нашем добре и пускаешь его на ветер. И живешь ты
словно во сне. И избегаешь быть в одном месте со мною. Я знаю наверное, что есть
на то причина.
Она отвечает:
— И я говорила тебе, и мои родичи, когда мы с тобою сошлись, что я хочу свободно
и самостоятельно распоряжаться всем, что мне приличествует. И поэтому я не
берегу твоих денег. Или ты ставишь мне в вину что-то другое, для меня постыдное?