Сага о людях из Лососьей долины 22 страница

Она перекрестилась и сказала:
— Как тут перейдешь! И что ты тогда сделаешь с девочкой?
— Уж что-нибудь придумаю, — говорит он. — И подхватив обеих, посадил меньшую
матери на колени, и держал обеих левой рукой, а правая была у него свободна.
Пошел он так вброд, они же настолько боялись, что не смели и крикнуть. Река
сразу же сделалась ему по самую грудь. Прямо на него понесло большую льдину, а
он выставил вперед свободную руку и оттолкнул ее. Тут сделалось так глубоко, что
волны перекатывались ему через плечи, но он упорно шел, пока не добрался до того
берега. Там он сбросил их на сушу. Потом он пошел назад, и уже смеркалось, когда
он возвратился в Песчаные Холмы. Он спросил себе еды, а насытившись, велел
работникам уйти в глубь покоев. Потом он взял столы и всякие доски, нагромоздил
все это поперек покоев, сложив перегородку такой вышины, что через нее не
перелез бы ни один из работников. Никто не посмел ему перечить или как-нибудь
роптать. Вход был в боковой стене покоев, сзади дома, а у самого входа стояла
лавка. На нее Гест и лег, не раздеваясь. Напротив дверей в покоях горел свет.
Лежит так Гест до глубокой ночи.
Хозяйка же пошла к службе на Реку Островной Долины, и люди дивились, как это она
переправилась через реку. Она сказала, что не знает, кто перенес ее — человек
или великан. Священник сказал, что, верно, все же человек, хоть и мало ему
подобных.
— Но лучше помолчим об этом, — сказал он. — Может статься, что он призван помочь
тебе в твоих невзгодах.
Хозяйка там заночевала.
LXV
Теперь надо рассказать о Гесте, что около полуночи он услыхал снаружи страшный
шум, и вслед за тем вошла в покои огромная великанша. В одной руке она держала
корыто, а в другой огромный нож. Войдя, она осмотрелась и, увидев Геста,
бросилась на него. Он же вскочил и — на нее. Они яростно схватились, и началась
у них в покоях долгая битва. Великанша была сильнее, но он ловко от нее
увертывался. Они сокрушали все, что стояло у них на дороге, даже перегородку в
покоях. Великанша вытащила его за дверь, в сени. Он очень ей там сопротивлялся.
Она хотела вытащить его за порог, но это вышло у нее не прежде, чем они сорвали
всю дверную раму, и она вынесла его на спине. Она поволокла его к реке, к самому
краю ущелья. Гест уже совсем замучился, но было только два пути: либо напрячь
все силы, либо она сбросит его в ущелье. Они боролись всю ночь. Ему казалось,
что он никогда не имел прежде дела с нечистью такой дьявольской силы. Она так
его к себе прижала, что он не мог пошевельнуть ни той ни другой рукой, а только
ухватил ее покрепче за пояс. Когда же они достигли края ущелья, он изловчился и
перебросил ее через себя, и высвободил правую руку. Тогда он скорей выхватил
меч, висевший у пояса, занес его и, ударив великаншу по плечу, отрубил ей правую
руку и освободился. А она сорвалась в ущелье и исчезла в водопаде. Гест не мог
двинуться от усталости и долго пролежал там в скале. Потом, когда стало светать,
он пошел домой и лег в постель. Тело у него все распухло и почернело.
Хозяйка пришла со службы домой и увидела, что в доме вес вверх дном. Она пошла к
Гесту и спросила, отчего это все так поломано и повалено. Он рассказал ей все,
что случилось. Она сочла достойным удивления такой подвиг и спросила, кто же он
такой. Тогда он сказал ей всю правду и попросил сходить за священником, он, мол,
хочет с ним встретиться. Это было сделано. И когда Стейн священник пришел в
Песчаные Холмы, ему тотчас стало ясно, что человек, назвавшийся Гестом, был не
кто иной, как Греттир, сын Асмунда. Священник спросил, что, он думает, сталось с
пропавшими. Греттир сказал, что они, он думает, погибли в том ущелье. Священник
сказал, что он не может поверить его рассказам, если им не найдется
подтверждение. Греттир говорит, что будет попозже и подтверждение. Священник
ушел домой, а Греттир пролежал в постели еще много ночей. Хозяйка обходилась с
ним как нельзя лучше. Так прошло все Рождество.
По рассказу Греттира выходит, что великанша, раненая, сорвалась в ущелье. Но
люди Бардовой Долины говорят, что ее застиг рассвет, когда они боролись, и
превратил в камень, и она треснула, когда Греттир отрубил у нее руку, и стоит
там еще на скале подобие женщины. Жители долины укрыли у себя Греттира.
Зимой после Рождества Греттир пошел однажды на Реку Островной Долины. И,
встретившись со священником, он сказал:
— Вижу я, священник, что ты не слишком-то веришь моему рассказу. Я хочу, чтобы
ты пошел со мною к реке, тогда сам увидишь, правдив ли он.
Священник так и сделал. И подойдя к водопаду, они увидали под скалой пещеру. Над
нею была отвесная стена, такая высокая, что никто не смог бы на нее залезть, а
до воды было сажен десять. У них была с собой веревка. Тогда священник сказал:
— По-моему, тебе туда нипочем не спуститься.
Греттир отвечает:
— Как это не спуститься! Но мужество при этом совсем не помешает. Я уж дознаюсь,
что там в водопаде, а ты посторожи веревку.
Священник сказал, что кому решать, как не ему, вбил в скалу колышек и придавил
камнями.
LXVI
Теперь надо рассказать про Греттира, что он укрепил в петле на конце веревки
камень и спустил ее в воду.
— Как же ты сам намерен спускаться? — говорит священник.
— Я хочу спуститься в водопад, не привязываясь, — говорит Греттир. — Так велит
мне чутье.
После этого он приготовился к спуску: разделся, опоясался мечом, другого же
оружия не взял. Потом он прыгнул со скалы и прямо в водопад. Видел священник,
как мелькнули его пятки, и больше ничего о нем не знал. А Греттир нырнул под
водопад, и это было нелегко при таком водовороте: пришлось ему нырять до самого
дна, чтобы проникнуть за водопад. Из воды там подымалась скала, по ней он и
взобрался. За водопадом находилась большая пещера, в том месте, где река падала
со скалы. Греттир увидел там огромнейшего великана, и на него было страшно
смотреть. Когда Греттир подошел, великан вскочил, схватился за нож и замахнулся
на него; а ножом этим можно было и рубить и колоть. У ножа была деревянная
рукоять, люди называли такое оружие тесаком. Греттир встретил удар ударом, попал
по рукояти, так что она раскололась пополам. Великан повернулся было за мечом,
висевшим там в пещере, но тут Греттир ударил его в грудь, разрубив ему всю
нижнюю часть груди и живот, так что внутренности вывалились прямо в реку и их
понесло течением. А священник увидел, сидя там у веревки, что плывут по течению
какие-то клочья, все в крови. Он всполошился, уверенный, что Греттир погиб.
Бросил он тогда веревку и убежал домой. Настал уже вечер, и священник сказал,
что Греттир не иначе как погиб, и смерть его — большая для всех потеря.
Теперь надо рассказать про Греттира. Он наносил удар за ударом, пока великан не
умер. Тогда Греттир пошел в глубь пещеры. Он засветил огонь и осмотрел пещеру.
Не сказано, сколько он нашел там добра, но люди полагают, что кое-что там было.
Он пробыл там до глубокой ночи, нашел кости двоих человек и сложил их в мешок.
Потом он выбрался из пещеры, доплыл до веревки и потряс ее, думая, что священник
сидит там. Но оказалось, что священник ушел, и пришлось ему лезть по веревке
самому.
Выбрался он так на скалу, пошел на Реку Островной Долины и положил в церковном
притворе мешок с костями и рядом руническую палочку, на которой с большим
искусством были вырезаны такие висы:
Стали властитель75, слушай,
Скальд в водопад спускался.
Скалилась камнемолка,
Влажную пасть разевала.
Льдяные злились буруны
В логове великанши,
Столбы водяные грозно
Греттира в грудь били.
И еще так:
Скальду навстречу страшный
Бросился родич Феньи.
Долго в пещере дрался
Греттир с троллем свирепым.
Все же тесак заостренный
Я срубил с рукояти,
Пламень шелома разрезал
Черную грудь Хрюма76.
Там говорилось, что Греттир добыл эти кости из пещеры. А священник, придя наутро
в церковь, нашел палочку и мешок и прочел руны.
Греттир же ушел в Песчаные Холмы.
LXVII
При встрече священник подробно расспросил Греттира обо всем, что с ним было. И
тот все ему рассказал, прибавив, что священник-то подвел его с веревкой.
Священник это признал. Все теперь уверились, что из-за этой нечисти и пропадали
люди в долине. С тех пор никакая нежить и нечисть никому в той долине не
докучала. Греттир прослыл избавителем всей округи. Священник зарыл останки на
погосте. Греттир жил в Песчаных Холмах всю зиму, никому не показываясь. Но Торир
из Двора все-таки проведал, что он в Бардовой Долине, и подослал людей убить
его. Тогда жители посоветовали ему уйти, и он отправился на запад. И придя в
Подмаренничную Долину к Гудмунду Могучему, он попросил у него покровительства.
Но тот сказал, что ему никак не пристало пускать к себе Греттира.
— И тебе остается только одно, — сказал Гудмунд: — перебраться туда, где ты
можешь не опасаться за свою жизнь.
Греттир сказал, что он не знает такого места. Гудмунд сказал:
— Есть в Мысовом Фьорде остров, он зовется Скала Остров. Это — надежная
крепость, потому что без лестницы на него не залезешь. Только доберись до него,
а уж там никто, по-моему, не одолеет тебя ни оружием, ни хитростью, если ты
будешь хорошо смотреть за лестницей.
— Попытаюсь, — говорит Греттир, — но я стал так бояться темноты, что даже ради
спасения жизни не могу жить один.
Гудмунд сказал:
— Может быть, это и так. Но ни на кого, кроме себя, не полагайся. За многими
нужно смотреть в оба.
Греттир поблагодарил его за добрый совет. Ушел он из Подмаренничной Долины и не
останавливался, покуда не добрался до Скалы. Мать радостно его встретила и
Иллуги тоже. Он провел там несколько ночей. Там он узнал об убийстве Торстейна,
сына Кугги, случившемся осенью, перед тем, как Греттир пошел в Бардову Долину.
Подумал он, что судьба посылает ему удар за ударом. Потом он поехал на юг к
Пустоши Каменистых Холмов, надеясь встретиться с Гримом и отомстить за
Халльмунда. Но приехав в Долину Северной Реки, он узнал, что Грим уже две или
три зимы как уехал, о чем было рассказано. Греттир потому узнал об этом так
поздно, что он две зимы скрывался, — и еще третью, когда он был в Торировой
Долине, — и не виделся ни с кем, кто мог бы рассказать ему новости. Тогда он
повернул к Долинам Широкого Фьорда и стал подстерегать людей, проезжавших по
Крутому Склону. Он снова стал запускать руку за добром к мелким хозяевам. Это
было в самый разгар лета.
На исходе того же лета Стейнвёр в Песчаных Холмах родила мальчика и назвала его
Скегги. Сперва его отцом считали Кьяртана, сына Стейна, священника с Реки
Островной Долины. Скегги очень выделялся среди своих братьев силой и ростом. А к
пятнадцати годам он стал сильнее всех мужей на севере, и тогда его стали считать
сыном Греттира. Люди думали, что он вырастет славным мужем, но он умер
семнадцати зим от роду, и про него нет саги.
LXVIII
После убийства Торстейна, сына Кугги, Снорри Годи очень гневался на своего сына
Тородда и на Сама, сына Бёрка Толстого. Не рассказывается, чем они провинились,
разве что не захотели пойти на какое-то большое дело, на которое посылал их
Снорри. Поэтому Снорри прогнал от себя Тородда и не велел ему возвращаться, пока
тот не убьет какого-нибудь объявленного вне закона. Ничего другого не
оставалось, и Тородд поехал в Долины. Тогда в Широком Жилье, в Долине Сёккольва,
жила одна вдова по имени Гейрлауг. Она держала пастуха, объявленного вне закона
за нанесение увечья. Он был еще подросток годами. Тородд, сын Снорри, узнал об
этом и поехал к Широкому Жилью, и спросил, где пастух. Хозяйка сказала, что он
со стадом:
— А на что он тебе?
— Хочу я лишить его жизни, — говорит Тородд, — ведь он объявлен вне закона.
Она отвечает:
— Невелика слава подобному герою, как ты, убивать этакого заморыша. Я покажу
тебе, где можно совершить больший подвиг, если уж тебе не терпится испытать
себя.
— Где же это? — говорит тот. Она отвечает:
— Здесь в горах живет Греттир, сын Асмунда. Вот с ним и сражайся, это тебе
больше подходит.
Эти речи пришлись по душе Тородду. «Так оно и будет», — сказал он, пришпорил
коня и поскакал вверх по долине. И, поднявшись на холмы ниже Восточной Реки, он
увидел белую лошадь под седлом. А рядом он увидел человека большого роста и при
оружии и тотчас повернул к нему навстречу. Греттир поздоровался с ним и спросил,
кто он такой. Тородд назвался и сказал:
— Почему ты не спросишь лучше о моих намерениях?
— Потому, — сказал Греттир, — что какими бы они ни были, они мало к чему
приведут. Ты сын Снорри Годи?
— Так и есть, — сказал Тородд, — и теперь посмотрим, кто из нас чего стоит.
— Это и так ясно, — сказал Греттир. — Ты разве не слышал, что я мало кому
приносил удачу из тех, кто меня задевал?
— Это я знаю, — говорит Тородд, — но все ж таки отважусь.
Он выхватил меч и с пылом набросился на Греттира. Тот же заслонялся щитом, не
поднимая на Тородда оружия. Так некоторое время и шло. Греттир даже не был
ранен. Тогда он сказал:
— Не пора ли кончать эту игру, потому что победы тебе не видать как своих ушей.
Тородд стал рубить как одержимый. Греттиру все это наскучило, схватил он
Тородда, посадил его рядом с собою и сказал:
— Теперь я могу с тобою делать все, что захочу. И я не боюсь, что ты меня
убьешь. Но чего я боюсь, так это седой головы отца твоего Снорри Годи и его
советов: они хоть кого ставили на колени. Тебе же следует выбирать себе работу
по силам. Это тебе не детская забава — со мною сражаться.
И Тородд, увидев, что он ничего не добился, совсем утихомирился, и на этом они
расстались. Тородд поехал домой в Междуречье и рассказал отцу, что у него вышло
с Греттиром. Снорри Годи усмехнулся и сказал:
— Выше головы не прыгнешь. Велика между вами разница! Ты напал на него, а он мог
сделать с тобою, что хотел. И Греттир мудро поступил, что не убил тебя, потому
что уж я бы не оставил твою смерть неотомщенной. Теперь я охотно окажу ему
поддержку, если представится случай.
По всему было видно, что Снорри доволен тем, как Греттир обошелся с Тороддом: с
той поры он всегда становился на его сторону.
LXIX
Расставшись с Тороддом, Греттир вскоре поехал в Скалу, и некоторое время там
скрывался. Его боязнь темноты зашла к тому времени так далеко, что с
наступлением сумерек он совсем не решался выходить. Мать предлагала ему остаться
дома, хоть и видела она, что это мало ему поможет — столько врагов он нажил себе
по всей стране. Греттир сказал, что ей не придется терпеть из-за него
неприятности.
— Но не могу я даже ради спасения жизни, — говорит он, — оставаться долее один.
Иллуги, его брату, было тогда пятнадцать зим, и вырос он в славного мужа. Он был
при этом разговоре. Греттир рассказал матери, какой совет дал ему Гудмунд
Могучий, и сказал, что попробует, если выпадет случай, добраться до Скалы
Острова. Но он, мол, не сможет там жить, если не найдет себе надежного товарища.
Тогда Иллуги сказал:
— Я отправлюсь с тобою, брат. Не знаю, правда, много ли будет тебе от меня
проку, если не считать того, что я буду тебе верен и не покину тебя, покуда ты
жив. И находясь рядом с тобой, я буду знать, что с тобой.
Греттир отвечает:
— Нет никого, кто был бы мне милее. Если мать не будет противиться этому, я бы с
великой радостью взял тебя с собою.
Тогда Асдис сказала:
— Вижу я, что беда не ходит одна. Не обойтись мне без Иллуги, но знаю, страшное
проклятие тяготеет над Греттиром, и надо ему искать какой-нибудь выход. И как ни
тяжело мне будет навсегда расстаться с обоими моими сыновьями, я пойду на это,
если так будет лучше для Греттира.
Иллуги обрадовался ее словам, потому что он почитал за счастье поехать с
Греттиром. Она дала им много денег. Они собрались в дорогу. Асдис проводила их
за ворота и, прежде чем им расстаться, сказала так:
— Вот и уходите вы, мои сыновья, и вам суждено погибнуть обоим вместе. Но никто
не избежит того, что ему назначено. Никого из вас я больше не увижу, и одна у
вас будет судьба. Уж не знаю, какой удачи вы ищете на Скале Острове, но там вы и
сложите головы. Многим не понравится, что вы там. Бойтесь измены, но примете вы
смерть от оружия. Странные были мне сны. Остерегайтесь колдовства, ничего нет
сильнее, чем злые чары.
И, сказав это, она горько заплакала. Тогда Греттир сказал:
— Не плачь, мать. Люди скажут, что у тебя были сыновья, а не дочери, если на нас
нападут с оружием. Будь жива и здорова.
Потом они расстались. Греттир с Иллуги поехал на север к своим родичам. Они
пробыли там всю осень до самой зимы. Потом они повернули к Мысовому Фьорду и
поехали на север от Озерной Расселины к самой Расселине Дымов и спустились с
Сэмундова Склона и к Длинному Холму. К исходу дня они были у Шумного Двора.
Греттир откинул капюшон себе на плечи: он всегда ходил так, в любую погоду.
Оттуда они двинулись дальше и, пройдя немного, повстречали на дороге человека,
большеголового, высокого и худого и плохо одетого. Он поздоровался с ними, и они
спросили друг друга об имени. Они сказали, кто они такие, а тот назвался
Торбьёрном. Он был бобыль, работать не желал и любил прихвастнуть. Всегда
находились охотники посмеяться и пошутить над ним. Он держал себя с ними как
старый знакомый и наговорил им с три короба о тамошних жителях. Он очень
позабавил Греттира. Он спросил, не нужен ли им человек, который бы на них
работал, уж очень, мол, он хочет пойти с ними. И уговорил их взять его. Сильно
вьюжило и было холодно. Человеку же этому за его шумный нрав и зубоскальство они
дали прозвище и стали звать его Шумилой.
— Люди с Шумного Двора очень поражались, как это ты ходишь в такой холод с
непокрытой головой, — сказал Шумила, — или холод тебе смелости придает? Были тут
двое, всем молодцы, а как позвал их пастух к своему стаду, они не знали, как и
одеться на такой мороз.
Греттир сказал:
— И я видел одного молодца: он стоял в дверях и натягивал рукавицы. А другой все
ходил между хлевом и навозной кучей77. Таких-то я не испугаюсь.
Потом они пошли к Рябиновому Мысу и там заночевали. А оттуда пошли к морю, к
тому хутору, что зовется У Дымов. Там жил человек по имени Торвальд, добрый
хозяин. Греттир обратился к нему за помощью, рассказав о своем намерении
добраться до Скалы Острова. Человек сказал, что жители Мысового Фьорда не
обрадуются такому гостю, и стал отнекиваться. Тогда Греттир достал кошелек, что
дала ему мать, и отдал человеку. При виде денег тот весь просиял и велел своим
работникам перевезти их ночью при свете месяца. От Дымов до острова всего ближе
— одна морская миля.
Они добрались до острова, и Греттиру там понравилось: остров весь порос травой и
круто обрывался в море, так что ниоткуда нельзя было на него залезть иначе, как
по веревочным лестницам. И стоило поднять верхнюю лестницу, как уже никто не
сумел бы на него взобраться. Летом там был большой птичий базар. В то время на
острове было восемьдесят овец, принадлежавших тамошним жителям, все больше
бараны да овцы, предназначенные для убоя. Греттир нашел там пристанище. По
словам Стурлы, сына Торда, тогда уже прошло зим пятнадцать или шестнадцать, как
его объявили вне закона.
LXX
Когда Греттир поселился на Скале Острове, на Мысовом Фьорде жили такие знатные
мужи. В Капище в Долине Хьяльти жил Хьяльти, сын Торда, сына Хьяльти, сына Торда
Ножны. Хьяльти был муж знатный и пребогатый, и всеми любимый. Брата его звали
Торбьёрн Крючок. Он был высок и силен, нравом крут и неуживчив. Отец их, Торд,
снова женился, и его жена не была им матерью. Она плохо обходилась со своими
пасынками, а с Торбьёрном хуже всех, потому что он был строптивый и грубый.
Как-то случилось, что Торбьёрн Крючок сидел за игральной доской. Тут подошла
мачеха и видит, что он играет. У шашек этих были снизу шпеньки. Ей показалось,
что он лодырничает, и она его обругала, а он дерзко ей ответил. Тогда она
схватила шашку и ткнула Торбьёрна шпеньком в скулу, да попала в глаз, так что
глаз выскочил ему на щеку. Торбьёрн вскочил, накинулся на нее и избил
немилосердно, так что она слегла и вскоре умерла от этого. Говорили, что она
была тогда беременна. После этого он стал совсем беззаконником. Он взял свое
добро и жил сперва в Лесном Заливе.
Халльдор, сын Торгейра, сына Торда с Мыса, жил в Капище, на Мысовом Берегу. Он
был женат на Тордис, дочери Торда, сестре братьев Хьяльти и Торбьёрна Крючка.
Халльдор был почтенный хозяин и состоятельный. Бьёрном звали мужа, жившего на
Пастбищном Мысу у Протоков. Он был другом Халльдора с Капища: они во всем были
заодно. Междуреченским Стейном звали мужа, жившего на Стейновом Дворе. Он был
сыном Бьёрна, сына Офейга Жидкобородого, сына Вороны Хрейдара, которому Эйрик в
Боговых Долинах отдал Междуречье под Домовым Болотом. Стейн был славный муж. Был
человек по имени Эйрик, сын Старри Поединщика, сына Эйрика из Боговых Долин,
сына Хроальда, сына Гейрмунда Борода Торчком. Он жил в Капище, в Боговых
Долинах. Все это были мужи достойнейшие. У Широкой Реки, на Отлогом Склоне жили
двое братьев, оба по имени Торд. Оба были силачи, но люди мирные. Все они имели
долю на Скале Острове. Говорят, что не менее двадцати человек сообща владели
островом, и ни один не хотел продавать своей доли другому. Наибольшая доля была
у сыновей Торда, потому что они были всех богаче.
LXXI
Вот подошло время к осеннему солнцевороту. Хозяева собрались на остров за
овцами, назначенными на убой. Они сели в лодку — от каждого владельца по
человеку, а от иных и по два. И, подойдя к острову, увидели они, что ходят там
какие-то люди. Они удивились, но подумали, что, верно, кто-то потерпел крушение
и вышел там на берег. Они подошли на веслах туда, где были лестницы. А те, кто
там был, подняли лестницы. Хозяевам показалось, что тут что-то не так, они
окликнули тех и спросили, кто они такие. Греттир назвал себя и своих товарищей.
Хозяева спросили, кто перевез их на остров. Греттир отвечает:
— Тот и перевез, у кого была лодка и руки и кто больше был другом мне, чем вам.
Хозяева ответили:
— Дай нам взять наш скот и поезжай с нами, а тот скот, который ты уже зарезал,
пусть будет твой.
Греттир отвечает:
— Щедрое предложение. Но все ж таки каждый останется при том, чем владеет. А
короче говоря, я отсюда иначе как мертвый не двинусь. Я не привык отдавать того,
что попало мне в руки.
Хозяева примолкли, думая, что вот принесла нелегкая такого гостя на Скалу
Остров. Они много всего ему предлагали, не скупясь ни на деньги, ни на щедрые
обещания. Но Греттир на все отвечал отказом, на том они и уехали, недовольные
своей участью. Они рассказали жителям округи, что за волк явился на остров. Все
это застигло их врасплох, и непросто им было найти выход. Проговорили они об
этом всю зиму, да так и не придумали, как выпроводить Греттира с острова.
LXXII
Настало время людям ехать на весенний тинг Цаплина Мыса. Собралось туда
множество народа со всех округ, откуда люди должны были ездить на этот тинг. В
ту весну люди долго там оставались и по делам, и для веселья, ибо тогда многие в
тех местах любили повеселиться.
Греттир, узнав, что все кругом уехали на тинг, держал совет со своими друзьями,
ибо он всегда был хорош с теми, кто был с ним заодно, и ничего для них не жалел.
Он сказал, что поедет на землю за припасами, а они, Иллуги с Шумилой, пусть
останутся. Неразумным показалось это Иллуги, но он не стал перечить Греттиру.
Тот наказал им сторожить лестницу: жизнь их, мол, зависит от этого. Потом он
отправился на землю и раздобылся всем, что ему было нужно. Он всюду прятался,
куда бы ни приходил, людям было и невдомек, что он мог уйти с острова.
Греттир узнал, что на тинге большое веселье, и ему показалось заманчиво пойти
туда. Он надел старую одежду, совсем уже ветхую, и пришел на тинг, когда люди
шли с лёгретты78 домой по своим землянкам. Тут те, кто помоложе, завели
разговор, что погода-де стоит хорошая и ясная и хорошо бы теперь устроить борьбу
и позабавиться. Все сказали, что это хорошо придумано. Тогда люди пошли уселись
перед землянками. Больше всех ратовали за игры сыновья Торда. Торбьёрн Крючок
совсем вошел в раж, взявшись устраивать игры. Всяк должен был делать, что
Торбьёрн ни захочет. Он брал каждого за плечи и валил наземь. Сперва боролись
те, кто послабее, а потом и остальные, и пошло у них великое веселье. Когда
испытали силу почти все, кроме сильнейших, заговорили люди о том, кто же теперь
решится выйти против одного из этих Тордов, о которых уже шла речь. Но охотников
не нашлось. Стали те ходить от одного к другому, приглашая побороться. Но чем
больше ходили, тем меньше толку. Тогда Торбьёрн Крючок посмотрел кругом и увидел
человека, большого ростом, а лица не разобрать. Торбьёрн схватил его и толкнул
что есть силы. А тот как сидел, так и сидит, даже не двинулся.
Тогда Торбьёрн сказал:
— Еще никто сегодня не устоял так против меня, как ты. Кто этот человек?
Тот отвечает:
— Меня зовут Гестом74.
Торбьёрн сказал:
— Ты, верно, захочешь развлечься, и ты для нас желанный гость.
Тот отвечает:
— Многое может скоро перемениться. И я не буду вступать в вашу игру: все мне тут
незнакомо.
Тут многие заговорили, что они будут только благодарны ему, если он, человек им
не известный, позабавит людей. Он спросил, что им от него нужно. Они стали
просить его с кем-нибудь побороться. Он сказал, что уже давно как бросил борьбу:

— Но было время, когда мне она нравилась.
И видя, что он не совсем отказывается, они стали наседать на него еще больше. Он
сказал:
— Если уж вам так это надо — меня уговорить, то вы, верно, согласитесь клятвенно
обещать мне мир здесь на тинге и на все время, пока я не возвращусь к себе
домой.
Тут все зашумели, говоря, что сделают это с большой охотой. Хавром звали
человека, который больше всех добивался мира для Геста. Он был сыном Торарина,
сына Хавра, сына Торда Пуговицы, занявшего землю от Запруды на Протоках до
Междуреченской Реки. Он жил на Дворе Пуговицы и отличался большим красноречием.
Он сказал клятву о мире со знанием дела, и вот начало этой клятвы:
Провозглашаю мир
Между всеми людьми,
А первонаперво
Между сидящим здесь мужем по имени Гест
И всеми годи и добрыми бондами,
Всеми, кто может держать оружие,
И всеми-всеми окрестными жителями
Здесь, на Цаплином Тинге,
Кто б они ни были
И откуда бы ни пришли, —
Всеми, кто назван
И кто не назван.
Обещаем мир,
Полный и нерушимый,
Чужанину, который назвался Гестом,
Для игрищ, веселий
И ратоборства,
Покуда он здесь
Или путь держит к дому,
Посуху иль по морю,
Землей иль водою.
Да будет мир ему
Везде и всюду,
Пока он, целый и невредимый,
Домой не вернется
Под защитой обета.
Провозглашаю мир
От нашего имени
И от имени родичей,
Сотоварищей и сотрапезников,
Жен и мужей,
Рабынь и рабов,
Взрослых и отроков.
Если же кто этот мир нарушит
И обет преступит,
Да будет он отвержен
И изгнан Богом
И всем честным народом,
И не найти ему места
Ни в царстве небесном среди праведников,
Ни среди людей,
И будет он отринут повсюду, где
Преступников гонят,
Крещеный люд
Молится в церкви,
Языческий люд
Почитает капища,
Горит огонь,
Родит земля,
Младенец мать кличет
И мать сына нянчит,
Огни разводят,
Плывут корабли,
Блестят щиты
И светит солнце,
Снег лежит,
Финн бежит на лыжах,
Растет сосна,
Сокол летает день-деньской
И крылья ему вешний ветер держит,
Небо круглится,
Селятся люди,
Ветер гонит
Все воды к морю,
И люди хлеб сеют.
Пусть он бежит
Христиан и язычников,
Церквей и капищ,
Дола и дома,
Всякого крова,
Кроме адского.
Будем в этом единодушны,
Друг с другом в добром согласье,
Где б нам ни встретиться —
На горе иль у моря,
На ладье иль на лыжах,
На земле иль во льдах,
Пешим иль конным,
С другом ли встретимся на дороге
Иль с родичем в ровном поле.
Будем во всем друг с другом согласны,
Как сын с отцом
Иль отец с сыном.
Соединим же теперь руки и не нарушим мира и слова, данного здесь по обету этому
перед Богом, перед добрыми людьми и перед всеми, кто слова мои слышит и здесь
присутствует79.
Тут многие заговорили, что это сказано на славу. Гест сказал:
— Хорошо ты здесь говорил и рассказывал, если вы потом не отступитесь от своих
слов. За мной же дело не постоит.
Потом он скинул плащ и почти всю остальную одежду. Тут они посмотрели друг на
друга и остолбенели: они узнали Греттира, сына Асмунда, ибо он отличался от
других людей и ростом, и силой. Все приумолкли, а Хавр понял, что за глупость он
наделал. Разошлись они по двое и стали бранить друг друга, а пуще всего тех, кто
ратовал за этот мир. Тогда Греттир сказал:
— Скажите без обиняков, что у вас на уме, не сидеть же мне тут долго раздетому.
Вы большим, чем я, рискуете, если нарушите этот мир.
Они ничего не сказали и снова уселись. Сыновья Торда и Халльдор, их зять, стали
говорить друг с другом. Одни считали, что мир надо сохранить, а другие были
против. Склонились они голова к голове. Греттир сказал вису:
Как это клены копья
Нынче меня не признали!
Видно и впрямь у древа
Сокровища — две личины.
Ишь, языки прикусили,
Хавр и тот не болтает,
Как преступить клятву,
Видно, не знают бедняги80.
Тогда сказал Междуреченский Стейн:
— Это ты, Греттир, так думаешь! Но посмотрим, что решат знатные мужи. Но правду
сказать, недюжинная у тебя храбрость. Или ты не видишь, что они уперлись друг в
друга лбами?
Тогда Греттир сказал вису:
Будто бараны, сшиблись
Лбами властители брани,
Так и тычут друг в друга
Ратники бородами.
Вижу, в сторонку стали,
Узнав меня, испытатели
Рыбы шлемов. Нарушить
Клятву свою замышляют81.
Тогда сказал Хьяльти, сын Торда:
— Этому не бывать! Мы не нарушим мира, хоть ты и обвел нас вокруг пальца. Я не
хочу, чтобы люди потом все время поминали, как мы нарушили мир, нами же
установленный и объявленный. Греттир волен ехать с миром туда, куда пожелает,
пока не вернется с тинга. Тогда мы свободны от обета, что бы между нами ни было.